Под строгими ласками Солнца

Зубы Магран, ратуны, гигантская адровая статуя с богом внутри, извержение вулкана, за которым последовало гигантское цунами – все это далеко выходило за рамки обычного и уже привычного опасного путешествия. Чуть оправившись от поездки в кулаке Эотаса, который заботливо опустил нас на корабль, я оглядел палубу. Все были ошеломлены, но в порядке, только Хранительница, которую уже осматривал Эдер, безжизненной тушкой лежала на полу. – Что с капитаном? – Серафен чуть наклонился рядом с ней. – Жива, цела. Видимо, ее обычный обморок после тесной встречи с богами или еще чем таким, – Эдер вздохнул и поднял тело на руки. – Подозреваю, что будить бесполезно, но можешь попробовать, сайфер этим еще ни разу не занимался, – они пошли в ее каюту и я за ними. Это был не обычный обморок, потому что она не пришла в себя ни когда мы были в пути, ни когда прибыли в Некитаку, ни по прошествии недели с прибытия, когда дальше скрываться от послов и курьеров из дворца было невозможно. Всей компанией, бывшей в Зубах Магран, мы отправились на аудиенцию, захватив с собой по настойчивому требованию Онеказы и спящую Хранительницу. В главной зале собрались представители всех партий Архипелага, которые тут же затеяли мелкий спор об Укайзо: какие там сокровища, где находится, кто поплывет, кому все достанется и так далее. Я пытался вразумить их, расписывал серьезность намерений Эотаса и последствий этого, но теперь они относились ко мне как к впечатлительному мальчишке, которому приснился странный сон. В конце концов, я замолчал и просто следил за их препирательствами. – Хранительница очнулась! – я обернулся. Действительно, Енель сидела на принесенном специально для нее диванчике, уперев локти в колени и уронив голову на руки. Все взгляды устремились к ней и, когда она, наконец, подняла глаза на собравшихся, залу заполнило леденящее нездешнее ощущение. Она явно почему-то начинала злиться. – Хранительница! – Онеказа торжественно обратилась к ней. – Скажи нам, что… что задумал Эотас? – как будто я не распространялся об этом последние часы. – Он идет к Укайзо, – непроглядным мраком веяло от ее голоса. – Он хочет разрушить Колесо, – тучи сгущались. – И нет. Ни. Одной силы в мире, способной даже задержать его, – звучало, как отдаленный гром. Зал тут же заполнился квохтаньем десятка голосов, на разный манер повторявших «что с нами будет?», «что делать?» и «кто поплывет за ним на Укайзо?». Представители рауатай и Торговой Компании оживленно спорили о первенстве и выгоде. Без приглашения вошедшие Принчипи присоединились к этой какофонии. Заставил их замолчать рык Хранительницы: – Ненормальные… – казалось, воздух в помещении на секунду взвился ураганом, – на кону ваши жизни, – пока ярость в голосе была тихой, – ваши души, – оконные рамы дрогнули, – судьба всего мира, – она особенно выделила это «всего», – а вы думаете о богатстве. О власти. О территориях. Вы все… су-мас-шед-ши-е, – последнее слово было произнесено хрипловатым лаем. Пошатнувшейся Хранительнице пришлось опереться на рядом стоящего Эдера, чтобы не упасть, грозовая туча над залой рассеивалась. Енель уходила под робкие шепотки, до самого причала яростно хмурясь и ни с кем не встречаясь взглядом. Мы все остались у нее в каюте и, когда Эдер усадил ее на постель, она обратилась к нам, мрачная и решительная: – Что ж, думаю, всем интересно узнать, что я думаю делать дальше, – она потерла подбородок, окидывая нас взглядом. – Я думаю снарядить корабль и самостоятельно поплыть к Укайзо. Есть возражения? – она сказала это таким тоном, что никто ничего не ответил. – В таком случае, соберите на палубе всю команду, с ними мне тоже надо поговорить. Произнеся перед матросами речь из разряда «идем в неизвестность, дело ответственное, никого не держу, понадобится все ваше мужество», она дала нам и команде пару дней на принятие решения и отпустила всех, а сама осталась на палубе, уже спокойнее что-то обдумывая. Эдер стоял рядом с ней. Я заметил, что некоторые матросы почти сразу же подошли к ней, а затем покинули корабль, видимо, уже насовсем. Делая вид, что занят чем-то около ящиков, я слушал неспешную беседу Эдера и Хранительницы и, наконец, дождался самого интересного, о чем, видимо, предчувствуя последние времена, она решила с ним поговорить: – Эдер, скажи, – она чуть замялась, – у тебя ко мне есть какие-то чувства? – я взглянул на Енель, которая сейчас была занята только созерцанием своего друга. – Конечно, самые разные. Интерес к твоим способностям Хранительницы, – я чуть не взвыл от того, насколько непрошибаемым был Эдер: ну не может так нежно глядящая на тебя девушка спрашивать о просто отношении. – Смущение. И всякое в таком роде… – Я не… об этом немного, – она явно стушевалась и даже чуть побледнела, отворачиваясь и закусывая губу. – А, ты о… ох, – он долго и шумно выдохнул, потирая шею. – Только не пойми меня неправильно. Твои чувства – если они действительно такие – многое значат для меня. Но, понимаешь… это все Элафа. Наверное, я все еще жду чего-то, чему не суждено было случиться. Может, в другой жизни… – лучше б он челюсть ей сломал. – Я… понимаю, – я даже отсюда слышал звон разбивающегося сердечка. – Я надеюсь, ты не станешь хуже относиться ко мне. Мне нравятся наши с тобой отношения, я ни с кем не был так близок уже… да сам не знаю сколько, – я закусил палец: ну нельзя такое говорить после того, как только что настолько бестактно отшил девушку. – Но я хочу сказать тебе одно. Я не из тех, кто раздает торжественные обещания, – он положил руку ей на плечо, на что она инстинктивно обернулась и поймала зрительный контакт. – Но я готов сокрушить столько людей и чудовищ, сколько понадобится, чтобы вернуть тебе жизнь. Даю слово, – он улыбнулся и похлопал ее по плечу, да так, что она даже ссутулилась. И ушел. Просто уше-е-ел. Мне хотелось тут же кинуться успокаивать Хранительницу, потому что, на мой взгляд, он поступил жестоко, хоть и неосознанно. Она сидела на ящике, сложив руки на груди, и низко опустив голову. Вокруг витала мрачная гнетущая аура. Когда она через несколько секунд поднялась, то ее лицо имело почти обычное спокойное выражение. Рассеянно сообщив ближайшему матросу, что собирается по делам в город, она ушла с корабля, а я незаметно последовал за ней, что в данной ситуации было сделать не сложно. Ненадолго потеряв ее из виду на выходе из города, я снова нашел ее у моря, сидящей на большом камне. Какое-то время потоптался, собираясь с духом и наблюдая за ней. Она неподвижно сидела, уронив голову на руки. Сгорбленные, чуть подрагивающие плечи, сжатые кулаки и постепенно увлажняющиеся рукава говорили об одном: ей плохо и она плачет. Никогда не думал, что она вообще умеет плакать… я деликатно пошуршал травой, чтобы дать ей понять, что она теперь не одна. – Ен? – я тихо позвал ее, медленно подходя. – Как ты? – она подняла голову и посмотрела на меня. В строгом взгляде плескалось задавленное страдание, о слезах говорили лишь покрасневшие нос и глаза. – Зачем ты здесь? – у меня сердце сжалось от надтреснутости этого обычно сильного голоса. – Прости, я… слышал ваш с Эдером разговор, – я вкладывал во взгляд максимальное количество теплоты и нежности. – Экера, хотел немного поддержать тебя. Я понимаю как это больно, когда… – я подошел вплотную и, присев перед ней на корточки, аккуратно взял ее руки в свои. Она не отрывала взгляда от колен, продолжая мучительно хмуриться, – когда слышишь такое от любимого человека, – она еще ниже опустила голову и сжала ладони. Я нежно провел по мокрой щеке и, ласково взяв за подбородок, снова поднял ее лицо к себе. Теперь в ней не было ни капли строгости, только страдальчески изогнутые брови, поджатые губы, тонкие дорожки слез и невыносимая тоска во взгляде. Ох, я не думал, что все настолько серьезно. Поднимаясь на ноги, я порывисто привлек ее к себе, обнимая крепко и тепло, поглаживая по спине. Она судорожно разрыдалась, уткнувшись мне в грудь и смяв в руках рубашку. Долго хрипела, выла, дрожала и даже пыталась вырываться, а я все крепче и теплее обнимал ее. Через какое-то время успокоилась, разжала кулаки и теперь только всхлипывала, несколько нерешительно гладила меня по боку, прислонившись щекой к моей груди, пока совсем не расслабилась. – Прости, Тек, я не хотела, чтобы это кто-то видел, – не смотря на меня, она чуть отстранилась, достала из кармана платок и высморкалась. – Но мне легче. Спасибо, – наконец, подняла взгляд. В печальных, покрасневших глазах витали грусть и нежность. – Экера, я рад, что помог тебе, – я погладил ее по еще влажной щеке и, не удержавшись, чмокнул в лоб. Она коротко вздохнула и задумчиво заглянула мне в глаза, что-то в себе решая. Я улыбнулся и тепло ответил на этот взгляд, больше не шевелясь. Мрачноватая решимость промелькнула в ней и она внезапно хитро улыбнулась. Я понимал, что она потеряла всякое душевное спокойствие. Лишившись уверенности в самом надежном своем спутнике, она на время лишилась уверенности и во всем остальном. Освободилась от себя. – Знаешь, – мягко произнесла она, отчего у меня сладко заныло в груди, – после такой встряски мне нужно отвлечься и расслабиться, – теперь она внимательно следила за моей реакцией. – Я ведь нравлюсь тебе, Текеху? – я ухмыльнулся. Думаю, еще одного отказа она бы не пережила, но я и не собирался. – Экера, капитан, в тебе есть что-то необыкновенно притягательное, – я узнавал этот огонек, зажегшийся в ее глазах. – А ты… питаешь ли ты симпатию к одной хорошенькой рыбке? – она фыркнула и обняла меня за шею. – Возможно, – от ее тела, с которым нас разделял лишь тонкий слой рубашки, мне становилось горячо. – Думаю, чтобы это точно выяснить, нужно пропустить пару кружек в «Кобыле», – я понимал, что она, как утопающая, цепляется за любую возможность почувствовать себя любимой, но не сказать, что я был недоволен этим. И мне, и ей от этого могло быть хорошо. – Скорее всего, и теплая комната для нас найдется, – я потянул ее к тропинке наверх. – Но сначала в «Сияющие бани». Для полного счастья мне не хватает горячей воды и хорошего массажа, – мы тихо рассмеялись.