Шаг за шагом

Всю ночь Анна не могла спать. После урока каллиграфии, полученного от самого султана, она вознамерилась испробовать свои силы и рисовала до самого утра, пока в комнату не заглянула ее помощница. Айпери удивилась тому, что Анна оказалась на ногах в такое раннее время, но когда узнала причину ее бодрствования, сразу смекнула, откуда у учительницы появилась столь сильная тяга к каллиграфии. - Ну, конечно, от Повелителя, - не без иронии сделала вывод девушка. Анна все еще пребывала в эйфории от своего нового увлечения и не разделила ее настроения, показывая подруге результат своих ночных трудов. Айпери похвалила старания Анны, а та выразила надежду, что Повелителю тоже понравится ее первая самостоятельная работа. - Голубка, ему уже понравилось. Что бы ты ни сделала, ему понравится, - ничуть не стыдясь своего явного намека, заявила Айпери и поскорее выскочила за дверь, чтобы не слышать возмущенных возгласов Анны. Как провела учительница свою ночь, никого не интересовало — работу все равно никто не отменял. Анна взяла необходимые бумаги и отправилась на урок. Пока шла через гарем, ловила на себе недружелюбные взгляды наложниц, чего не случалось уже давно. - Посмотрите, как она горделиво идет, - краем уха услышала брошенный ей вслед упрек. В голову закралось сомнение: а все ли в порядке с ее внешним видом. Увидев идущего навстречу Амбера, решила спросить у него. Но главный евнух заверил девушку, что выглядит она прекрасно. Правда улыбка его показалась Анне какой-то натянутой, и она ему не поверила: что-то было не так. Однако выяснять, что именно, времени не осталось — она и без того опаздывала на занятие, что всегда считала недопустимым. Слухи, словно пожар в сухом лесу разнесшиеся по дворцу, о том что учительница преподает французский язык не только наследникам, но и самому Повелителю, не на шутку разгневали султана. С одной стороны, поражали его подданные. Им бы заниматься своими делами, а они только и делают, что обсуждают учительницу да завидуют ее лаврам. С другой стороны, жгла обида на Анну: кто же, кроме нее, мог рассказать о том, чем они занимались за закрытыми дверями его покоев. Столько времени эта женщина молчала, а сегодня вдруг не выдержала? Какая муха ее укусила? Словно раненый хищник в клетке, метался Махмуд из стороны в сторону, ожидая прихода учительницы. Мысли в его голове были ох, как далеки от благодушных. Анна же влетела в покои, подобно птичке, имя которой ей дали во дворце — легкая, светлая, радостная. - Повелитель, этой ночью я глаз не сомкнула. До утра занималась каллиграфией, - оповестила эта птица счастья Махмуда, сияя неземным светом. Однако Повелитель даже не взглянул на ее рисунки, отбросив их в сторону. И сразу поникли перышки Голубки. Сердце кольнуло обидой. С лица сбежала улыбка, а в глазах заплескалось недоумение. - Ты кому-то рассказывала о нашей тайне? - подавляя своим суровым видом, навис над ней падишах. Удостоверившись в верности своей догадки о том, что он имеет в виду, Анна потупила взор. Сознавшись и получив выговор за свою несдержанность, девушка снова потупилась. Нагоняй был заслуженным, и спорить было бессмысленно. - Я еще пытался убедить себя. Думал, что Анна такого не сделает, что она оправдает мое доверие. Однако, ты сделала это, - гневные слова Повелителя били наотмашь, и никуда от них было не скрыться. Оправдать свое легкомысленное поведение ей, конечно, не удалось. Махмуд, как обычно, не стал ее слушать. - Отныне все наши отношения закончены, - словно хлыстом, полоснул он приговором и приказал ей выйти. Сам же отвернулся, дабы не видеть опрокинутого лица Анны. Несмотря на гнев в груди, не мог он видеть ее расстроенной. Отчаяние подтолкнуло девушку стать напротив отвернувшегося от нее Повелителя и молить о прощении, но султан был неумолим и лишь пригвоздил ее жестким взглядом, вновь отсылая из своих покоев. Даже слезы Голубки не смягчили его сердца, как могло показаться при взгляде на упрямо сведенные брови и сомкнутые губы. Когда она, уходя, с надеждой в заплаканных глазах обернулась к нему, он и тут остался непреклонным. Никто не должен был видеть, насколько трудно падишаху проявлять строгость по отношению к учительнице. Никто не должен был понять, как переворачивается все внутри от желания простить ее. Когда-то нужно и ее поставить на место — недопустимо так откровенно, как это делала она, проявлять неуважение к воле Повелителя целой империи. Однако даже у Повелителя было сердце, и оно немилосердно ныло, когда его намеренно жесткий взгляд провожал удаляющуюся Анну. Едва передвигаясь на ватных ногах, девушка шла в сторону гарема, а за ней, полный чувства вины и раскаяния, семенил Амбер. И болтал без умолку. Вступать с ним в беседу Анне совершенно не хотелось. Она и слушала его вполуха, однако имя Хошьяр не прошло мимо нее. Сразу стало предельно ясно, кто разжег этот пожар во дворце. И виной всему оказался не в меру болтливый евнух. Да только сил не было даже на то, что бы ругаться с ним. А если бы и были, что толку? Все уже случилось. Амбер и сам чувствовал себя ужасно. Ведь ничего плохого не хотел — думал только утешить Хошьяр-султан. Да не сообразил, что та в своей нелюбви к Анне постарается воспользоваться принесенной им новостью против Голубки. В комнате учительницу ожидало новое потрясение: все ее вещи куда-то уносили. Джеври-калфа охотно поведала ей причину сих действий: «Приказ Повелителя». Стало совсем грустно. Нет, не потому, что ее отправляли в «ссылку», а потому что она сильно огорчила падишаха и вынудила его прибегнуть к этой мере, чтобы наказать ее. Он ценил ее больше других, доверял ей, а она не справилась, не оправдала его доверия. Насмешки и издевки девушек в гареме Анну не трогали. Главным ее огорчением было то, что теперь она не сможет видеть Повелителя. Выставив ее за дверь, он даже не позволил объясниться, а ей так не хотелось, чтобы он думал о ней, как о человеке, недостойном доверия. Измученная невеселыми думами Голубка даже не возмутилась указанию калфы укладываться спать, надеясь, что народная мудрость не лжет и утро действительно мудренее вечера.