Не теряй меня больше

Гермиона не могла настроиться на рабочий лад уже который день. За целую неделю, которая как раз подходила к концу, она сделала меньше, чем обычно за два дня. Но удивительного в этом ничего не было — неделя выдалась непростая. Насыщенная событиями, сюрпризами, требующая сложных решений. Болезненная, но очень важная. Возможно, самая важная в ее жизни. Вчера Гермиона рассталась с Роном. И хоть она понимала, что просто не будет, готовилась к тому, что ее будет съедать чувство вины, но на самом деле все оказалось даже хуже, чем она думала. Рон сказал, что никогда не простит ее. Ни-ког-да. Это пугающее, не оставляющее никакой надежды слово, парализовало душу, внушало ей, что она недостойна счастья, которое было, казалось, всего в шаге от нее. Разве сможет она радоваться чему-то, зная, что Рон презирает или даже ненавидит ее? Гермиона невидящим взглядом смотрела на папки с недавно поступившими на рассмотрение делами. Когда она сможет взять себя в руки? Ведь беззащитным магическим существам куда хуже, чем ей. Им нужна помощь. Она вновь и вновь повторяла себе эти слова, но сил ни на что не было. Хотелось просто оказаться в родительском доме, где она провела ночь после ухода из их с Роном квартиры, и, уткнувшись лицом в подушку, час за часом просто лежать — в одиночестве и в полной тишине. Но ей не позволят. Родители непременно начнут задавать вопросы. Она ведь еще не призналась им в том, что разошлась с Роном. Прежде чем оказаться на пороге родительского дома, она уменьшила волшебством свой огромный чемодан до размера кошелька и забросила его в аккуратную дамскую сумочку, а матери и отцу солгала, что в гости неожиданно нагрянули родственники Рона, и возникла проблема со спальными местами. Лгунья. Слабовольная лгунья — вот кто она. Гермиона ругала себя за эту ложь, но еще больше ругала за то, что, несмотря на все душевные терзания и муки совести, она невольно отсчитывает каждую минуту до окончания рабочего дня. До встречи с Виктором. Она нашла его взглядом сразу, как только вышла из телефонной будки. Он стоял чуть поодаль и внимательно наблюдал за двумя беседующими о биржевых торгах маглами. — Виктор, — окликнула его Гермиона, он обернулся, мигом потеряв интерес к маглам, и тепло заулыбался ей. На душе стало светлее. Они вместе поужинали в ресторане «Олимп». Потом долго гуляли, держась за руки, улицами вечернего Лондона, вернее, магловской его части. Гермиона терпеливо объясняла Виктору значение всяких обычных и привычных для маглов мест и вещей, вызывающих его искреннее удивление и интерес. Порой ей даже удавалось на несколько минут забыть о всех гложущих душу печалях и беззаботно смеяться, наслаждаясь его близостью, утопая в его теплом взгляде. Виктор, казалось, без лишних объяснений чувствовал ее состояние и старался не задевать болезненную тему. Лишь в самом начале встречи поинтересовался, как прошел разговор с Роном. Гермиона искренне призналась, что разговор получился очень непростым, но, заметив обеспокоенность в его взгляде, тут же поспешила заверить, что сейчас уже все в порядке, что все осталось позади. И все же — она была уверена в этом — Виктор чувствовал ее напряжение. Он обходился с ней настолько аккуратно и трепетно, словно она была хрупчайшей хрустальной вазой. Безмерно дорогой и ценной вазой. Он старательно избегал любых тем, которые могли бы ее опечалить и неустанно пытался отвлечь от тяжелых мыслей то рассказывая что-то, то задавая вопросы обо всем, что они видели вокруг. Домой (к родителям) Гермиона вернулась почти в одиннадцать. Они с Виктором решили воспользоваться магловским общественным транспортом, поэтому дорога заняла немало времени. На прощание Виктор поцеловал ее. Нерешительно, словно впервые, едва коснувшись губ. И Гермиона была ему благодарна — она не была сейчас готова к большему. Слишком ярким оставалось в памяти полное презрения лицо Рона. — Спасибо, — едва слышно шепнула она. — За что? — удивился Виктор. — За все… Они стояли возле живой изгороди, ограждающей дом Грейнджеров, держась за руки, никто не решался отпустить другого первым. — Ты не сожалеешь? — спросил Виктор, после заметного колебания. — О чем? — подняла она на него взгляд. — Что поступила именно так, как поступила, — напряженно проговорил он. Гермиона прекрасно поняла, что он имеет в виду. — Нет, — горячо возразила она. — Конечно же нет! — Хорошо, — облегченно улыбнулся Виктор и, разжав пальцы, отпустил ее руки. — Теперь беги домой, тебе нужно отдохнуть. Гермиона послушно кивнула и побрела к родительскому дому, приветливо сияющему светом в окнах. Возле дверей она обернулась: Виктор все еще стоял возле изгороди и смотрел ей вслед. Поймав взгляд Гермионы, он махнул ей рукой и в следующую секунду растворился в воздухе с громким характерным хлопком. Аппарировал. *** Следующим утром — это была уже суббота — за завтраком Гермиона время от времени ловила на себе обеспокоенные взгляды матери. Было видно, миссис Грейнджер хочет о чем-то поговорить с дочерью, но не решается. Когда мистер Грейнджер, поблагодарив за вкусный завтрак, покинул столовую и оставил мать с дочерью наедине, Гермиона заговорила первой. — Что-то случилось, мам? — Ты мне скажи, милая, — пожала плечами миссис Грейнджер. — Я не совсем понимаю, о чем ты, — проговорила Гермиона с деланным спокойствием. На самом деле она все понимала. Понимала, что миссис Грейнджер слишком наблюдательна и слишком хорошо знает свою дочь, чтобы не заметить, что с Гермионой что-то происходит. Зачем же продолжать лгать? — Я развожусь с Роном, мама, — призналась Гермиона, опустив голову. В следующий миг ее руки коснулась теплая мамина ладонь. Миссис Грейнджер присела рядом, и Гермиону окутал знакомый с детства аромат гвоздик. Когда-то этот запах имел свойство мгновенно возвращать ей ощущение спокойствия и защищенности, если они были по каким-то причинам утеряны, но в то время все было намного проще. Проблемы часто ограничивались разбитыми коленками, да вторым местом вместо первого на каком-нибудь конкурсе юных дарований. А сейчас разбита была душа, разве можно ее так просто исцелить? И все же, когда она произнесла вслух, что расстается с Роном, ей стало чуть легче. Она посмотрела на мать и поняла, что ей сейчас нужно. Гермиона говорила долго. О Роне, о неумолимо разрастающейся между ними пропасти. О Викторе, появление которого заставило ее снова почувствовать себя живой. Она сама не заметила, когда из глаз полились слезы, капля за каплей унося за собой накопившуюся боль. Она рыдала, прижавшись к плечу матери и говорила, говорила, говорила. О том, что она одна во всем виновата, что Рон не простит ее, что она не сможет быть счастливой. А миссис Грейнджер лишь покрепче прижимала к себе дочь и гладила по спине, как когда-то давно, когда горькие слезы лились из-за разбитых коленок. И, как ни странно, это снова помогало. — Он простит, милая, обязательно простит. Просто дай ему время, — успокаивала миссис Грейнджер дочь. — Ты правда так думаешь, мама? — подняла Гермиона заплаканные глаза. — Конечно, дорогая, — миссис Грейнджер продолжала успокаивающе поглаживать плечо Гермионы. — Я ведь знаю этого мальчика — он вспыльчивый, но хороший. Он все поймет со временем и не будет держать зла на тебя. Ну же, не плачь, все образуется. Мать смахнула слезинку со щеки дочери и тепло улыбнулась, глядя ей в лицо. — Просто позволь себе быть счастливой, Гермиона, — продолжала миссис Грейнджер. — Тебе кажется, что ты должна себя наказать за свои ошибки, но это не так. Все ошибаются — это жизнь. И не забывай о том, что если тебе будет плохо, если ты будешь несчастлива, плохо будет и нам — людям, которые тебя любят. Мне, папе. И ему… — миссис Грейнджер понизила голос и бросила на дочь красноречивый взгляд. — Разве это то, к чему ты стремишься? — Нет, — покачала Гермиона головой, пораженно глядя на мать, словно услышанное было для нее настоящим открытием. — Конечно же нет… Гермиона вспомнила беспокойный взгляд, каким Виктор смотрел на нее весь вчерашний вечер, вспомнила, как напряжен и сдержан он был. Сердце сжалось — она ведет себя, как истинная эгоистка. Думает лишь о себе, о своих переживаниях, а ему ведь тоже непросто. — Мы, кстати, с отцом планировали съездить в город по делам, — как бы между прочим отметила миссис Грейнджер, поднимаясь со стула. — Почему бы тебе тем временем не пригласить Виктора на чай? Ты ведь говорила, он в понедельник должен быть уже в Болгарии. Гермиона удивленно взглянула на мать, та лишь доброжелательно улыбалась. — Вам, я думаю, многое нужно обсудить, прежде чем он уедет, — отметила она в ответ на озадаченный взгляд дочери. — Разве нет? Несколько мгновений Гермиона продолжала растеряно смотреть на миссис Грейнджер, а потом кивнула и робко улыбнулась. — Да, пожалуй… Спасибо тебе, мама. — Не за что, милая, — мягко ответила миссис Грейнджер и, прежде чем оставить Гермиону в одиночестве, добавила: — Я очень рада снова видеть твою чудесную улыбку. *** Виктор и Гермиона сидели друг напротив друга за маленьким круглым столиком в просторной, залитой солнечным светом гостиной Грейнджеров, возле каждого дымилась чашка горячего чая. Настроение у Гермионы было заметно лучше, чем во время вчерашней встречи, что, кажется, немного удивило Виктора, но и обрадовало, несомненно, тоже. Гермиону, в свою очередь, немного тревожило то, что, судя по всему, Виктор чувствовал себя у нее в гостях не очень свободно. Время от времени он напряженно поглядывал на дверь, словно опасался, что она вот-вот откроется, и на пороге появятся родители девушки. — Нет, я не пытаюсь устроить тебе неожиданное знакомство с моими родителями, — улыбнулась Гермиона, когда он покосился на дверь, наверно, в четвертый раз. — Я не имею ничего против знакомства с ними, по правде говоря, — начал оправдываться он, но было видно, что ее слова принесли ему облегчение. — Я знаю, — серьезно ответила Гермиона. — Но я также понимаю, что это не должно стать сюрпризом. Во всяком случае, я бы хотела, чтобы ты предупредил меня, когда… Она умолкла и покраснела. Еще не хватало, чтобы Виктор решил, что она напрашивается. — Буду иметь в виду, — улыбнулся он. Гермиона ничего не ответила. Ее внимание целиком и полностью переключилось на чашку с чаем. Она попыталась взять ее в руки, но тут же отдернула ладони — было все еще горячо. Тихонько вскрикнула, бросила на Виктора быстрый взгляд и принялась изучать рисунок на чашке. Ей не нравилась повисшая неловкая тишина, хотелось сменить тему разговора, но в голову не приходило ни единой стоящей идеи. Боковым зрением она видела, что Крам наблюдает за ее неуклюжими попытками скрыть смущение и, похоже, с трудом сдерживает улыбку. — Я вчера утром написал письмо болгарскому министру магии, — заговорил он наконец, Гермиона облегченно выдохнула и подняла на него благодарный взгляд. — Поинтересовался, как он смотрит на то, чтобы открыть новый отдел в нашем министерстве… — Новый отдел? — удивленно переспросила Гермиона. — Именно так, — подтвердил Виктор. — Мне показалось, что это неплохая идея — перенять опыт Великобритании и тоже открыть отдел по защите прав магических существ. Он говорил подчеркнуто серьезным тоном. Настолько серьезным, что, учитывая суть его слов, закрадывалась мысль, что он шутит. Впрочем, вряд ли он бы стал так шутить, но вот болгарский министр, вполне вероятно, предложение Виктора мог счесть за шутку. — Я ему сказал, — продолжал Крам, — что у меня даже есть на примете чудесный специалист по этому профилю, и что я готов попытаться переманить его к нам. Гермиона невольно улыбнулась. Ей не очень верилось, что господин министр проникся идеей, но, кажется, именно это и собирается ей сообщить Виктор. Иначе отчего в глубине темных глаз так ярко сияет ничем не прикрытое самодовольство? — И что же он ответил? — таким же подчеркнуто деловитым тоном поинтересовалась Гермиона. — Что будет счастлив это сделать, — с готовностью отчеканил Виктор. — Серьезно? — Гермиона недоверчиво приподняла брови. — Ты правда хочешь, чтобы я поверила, что ваш министр магии мечтает открыть отдел по защите прав магических существ? Что-то здесь не так. — Почему же? Все так. Ему в самом деле понравилась идея, — заверил Виктор и, чуть подумав, с улыбкой добавил: — Хотя желание помочь ловцу национальной сборной трудоустроить жену, наверное, тоже сыграло не последнюю роль. — Жену? — озадаченно переспросила Гермиона — что-то она не припоминала, чтобы Виктор предлагал ей замужество. — Конечно, — кивнул он и, протянув руку, взял ее ладонь в свою. — Ты ведь станешь моей женой, Гермиона Грейнджер? На самом деле, это не очень походило на вопрос, скорее на формальное уточнение само собой разумеющегося факта. Во всяком случае, именно такое ощущение было у Гермионы. Тем не менее все происходящее казалось ей совершенно правильным. И ответ на его вопрос — они оба это знали — может быть только один. Потому что в этот миг, когда он рядом, когда держит ее за руку — ей по-настоящему хорошо. Потому что этот миг хочется продлить на всю оставшуюся жизнь. — Да, — кивнула она. — Конечно да… Он улыбнулся и отпустил ее ладонь. Но лишь для того, чтобы достать из кармана миниатюрную, обитую темной тканью шкатулочку, извлечь из нее изящное колечко, украшенное небольшим, аккуратным рубином идеальной огранки, и надеть его на безымянный палец Гермионы. — Готово, — заявил он, с довольным видом оглядывая ее руку. — Теперь не убежишь. А ей и не хотелось убегать. Наоборот, ей хотелось, чтобы он был рядом всегда.