Твоя история — наша история

      Тихий и спокойный Люксембург* был овеян умиротворением и гармонией, которые непрерывно, словно порывами ветров, прилетали к нему. «Тишь да гладь, да божья благодать», – любили повторять престарелые аристократы, которые прожили в этом округе не один год. Для них это было место, где никогда ничего не происходило. Но даже их зоркий взгляд и острый слух не могли обнаружить среди сотен роскошных домов тот, в котором вершилась судьба не только чуждого для них мира.       В одном из узких окон, незаметной для чужого глаза, блуждала тёмная тень, окутанная сероватым дымом. В одно мгновение непонятные изгибы превратились вполне ясные очертания совсем ещё молодого парня: вид у него был измученный и изнеможённый, а в глазах искрилась ненависть.       Как только тень растворилась в лучах заходящего солнца, Геллерт Гриндевальд отошёл от окна. Истинно французские виды, безусловно, в какой-то мере его впечатляли, но сейчас было совсем не до них. Он медленно повернулся и своим острым, холодным взглядом посмотрел на собравшихся.       – Дорогие друзья, мои верные соратники, – начал свою речь Гриндевальд, по очереди обращая свой взор на каждого из присутствующих. – Наша ноша так нелегка, но только благодаря вашей преданности и вашим стараниям мы всё ближе к нашей цели. Сегодня я собрал вас здесь, чтобы поблагодарить за отлично проделанную работу... Абернети, мой дорогой друг, ты пожертвовал способностью говорить, чтобы помочь справедливости выйти наружу.       Гриндевальд посмотрел на неестественно бледного и болезненного на вид мужчину, который в ответ на его слова лишь кивнул.       – Мадмуазель Кэрроу, – продолжал он. – Ваше интервью разобрали на цитаты многие издания. Уверяю вас, совсем скоро отрывки из него будут напечатаны в учебниках для совершенно нового поколения волшебников. Думаю, для многих авторитетным является мнение такого человека, как вы.       Слегка улыбаясь, Тисифона Кэрроу сделала реверанс, со всеми присущими ей утончёнными манерами. В Париже она была известна как автор трудов по магической истории, в том числе жизни волшебников во время Первой Мировой Войны, и биограф многих французских чистокровных семей. Совсем недавно мадмуазель Кэрроу занялась благотворительностью, возглавив фонд поддержки юных волшебников-сирот. То, что она была предана идеям Гриндевальда, казалось для неё совершенно естественным, тем более, когда магическое сообщество переживало не самые лучшие времена.       – Одному человеку, присутствующему здесь, я особенно признателен. Винда всегда была моей правой рукой и проделала огромную работу, в результате чего мы знаем больше, чем кто-либо другой, – Гриндевальд подал руку стоящей чуть поодаль от него мадмуазель Розье. Она медленно коснулась её, заворожено смотрев на него, и заняла почётное место справа от Гриндевальда.       – Итак... Криденс Бэрбоун, – в его голосе ощущалась нотка торжества. – Тот, чья душа истерзана. Тот, кто зависим от своего прошлого и отчаялся в поисках любви. Моя верная соратница преподнесла очень ценную для нас и, в особенности, для него информацию. Это станет ключом к нашей победе...       – Что же наш дорогой алхимик? – спустя некоторое время спросил Гриндевальд.       – Скрылся от нас, заметая следы, – вздыхая, ответила Винда с такой лёгкостью, будто речь шла о какой-то назойливой мушке. – Но далеко он от нас не уйдёт, тем более в Министерстве есть перечень всех его домов, особняков, в которых он когда-либо жил. Не сомневаюсь, что он в одном из них.       – Есть ещё что-то, что может помешать нам? – снова задал вопрос Гриндевальд.       – Та самая противная аврор, – медленно произнесла Винда.       – Они знают слишком много и должны замолчать навсегда, – Гриндевльд говорил так, будто глубоко сожалел об их печальной участи. – Думаю, с дражайшей мисс Голдштейн вы легко разберётесь. Не стоит уделять так много внимания ей. Совсем другой вопрос, кто составляет самую большую угрозу для нашей миссии?       Казалось, совершенно безразличный взгляд был обращён на человека, стоящего напротив него. Он до этого момента не проронил ни слова и был даже напуган внезапным вопросом, адресованным ему. Тем ни менее, мужчина, будто прилежный ученик, незамедлительно ответил:       – Альбус Дамблдор.       – Если бы я попросил тебя отправиться в школу, где он прячется, и убить его для меня, ты бы сделал это, Кралл? – на лице Гриндевальда появилась улыбка. – Криденс единственный, кто сможет расправиться с ним...       – Вы действительно думаете, что он способен убить велик... убить Альбуса Дамблдора? – Кралл едва не сболтнул лишнего, но вовремя остановил себя.       – Я знаю, ты можешь, – Гриндевальд перешёл на шёпот. – Но что произойдёт с нами, когда это случится?

***

       Приход осени давал о себе знать. Она, будто угрюмый художник, закрасила серым цветом яркое солнце: ни один лучик не остался незамеченным. Дождь лил как из ведра, и именно поэтому улицы Парижа превратились в дорожки из сотен зонтиков сдержанных оттенков.       Под одним из таких ничем не приметных зонтиков шла, сама не зная куда, Куинни. Лицо её было фарфорово-бледным, румянец на щеках без следа исчез. Она куталась в тоненькое пальто и было заметно, как дрожат её руки, крепко сжимающие небольшой чемоданчик – единственную вещь, которую она взяла с собой из дома. Куинни совершенно не понимала, что она делает, куда приведёт её следующий шаг. Она отчаянно желала снова оказаться в прошлом, когда рядом была Тина, Якоб, и ничего им не мешало радоваться самым незначительным радостям жизни. А сейчас? Где это сейчас? Что стало со всем тем миром, в котором Куинни жила все двадцать четыре года?       Голова жутко болела, что стало привычным в последнее время. Куинни казалось, что из-за этого у неё будто пелена на глазах. И она не могла видеть ничего из того, что может быть с ней дальше. Временами Куинни хотелось немедленно вернуться к Якобу и вымаливать у него прощение за её мерзкий поступок, надеясь, что он поймёт и простит, а иногда она пылала жгучей ненавистью к любимому. Ей хотелось разрушить целый мир, чтобы Якоб заметил, как она страдает, чтобы понял, какую глубокую обиду он нанёс ей. В тот момент Куинни ненавидела буквально всё, что окружало её.       Вот и сейчас она чувствовала, как сердце будто пронзают тысячи кинжалов. Куинни волей-неволей читала мысли прохожих: все они ей были полностью непонятны. Она считала французский язык довольно странным. Но все эти трудности временны, Куинни ещё всем покажет, как нужно обращаться с ней, что нужно ценить её.       Нет! Неужели ей это под силу? Что она может сделать одна среди тысячи чужих и безразличных ей людей. Куинни горько заплакала от осознания того, что она всего лишь слабая, беззащитная девчонка, которая осталась без тех, кого любила.       Куинни и не заметила, как осела на мокрый и холодный асфальт. Порыв ветра заставил зонтик улететь куда-то в сторону, поэтому она почувствовала, как обжигают лицо, стекают по волосам холодные капли. Внезапно Куинни ощутила, как чья-то рука коснулась её плеча, и нежный голос послышался сквозь завывания ветра:       – Madame? Tout va bien, Madame?       К ней наклонилась совершенно незнакомая ей женщина. Несмотря на то, что лил сильный дождь и ветер гулял по крышам домов, причёска и одежда незнакомки выглядели безупречно, будто она не покидала вовсе приделов тёплого дома. Она добродушно улыбалась, но Куинни пугали её глаза: миндалевидной формы, напоминающие бескрайние пропасти в морских глубинах, в которых можно раствориться в темноте.       – Viens! Madame? Vous n'allez pas bien! Il fait très mauvais, ** – голос женщины был такой добродушный и такой ласковый, что все опасения Куинни вмиг исчезли. Она была несказанно рада, что незнакомка обратила на неё внимание, стала для неё настоящим спасением. Куинни без колебаний поднялась и последовала за женщиной, которая взяла её за руку. Она долго водила её улицами, всё это время не отпуская её руку. Наконец они оказались в богато обставленной квартире, которая находилась на левом берегу Сены. До этого не проронив ни слова, женщина спросила на английском:       – Вы американка?       – Да, – поражённо ответила Куинни. Её ужасно раздражало то, что все мысли, которые роятся в голове у незнакомки, были ей совершенно непонятны.       – Винда Розье, – женщина, слегка улыбнувшись, подала руку для приветствия.       – Куинни Голдштейн, – пожала её в ответ Куинни.       Она была не менее поражена, когда оказалось, что мадам Розье ещё и волшебница. Она изящным взмахом палочки высушила потяжелевшую от воды одежду и волосы Куинни, от чего стало намного легче. Не задавая лишних вопросов, Винда провела гостью в просторную гостиную. Куинни она напомнила антикварную лавку: множество необычных и дорогих вещей, начиная от золотых ваз и заканчивая поражающими сознание картинами, располагалось чуть ли не в каждом углу. На полу и диване возле окна было разбросано бессчётное количество игрушек. Все эти плюшевые зверушки и разукрашенные деревянные фигурки наводили на Куинни грустные мысли, заставляли возвращаться в сети множества проблем, от чего она едва снова не заплакала.       – Эм, а у вас есть ребёнок? – неуверенно спросила Куинни, глядя прямо на мадам Розье.       – Нет, мне это ни к чему, – просто ответила Винда. Она говорила медленно, чётко выговаривая каждое слово, от чего французский акцент в её речи практически отсутствовал.       Куинни больше задавать вопросов не решалась. По приглашению она расположилась на небольшом диване, наслаждаясь тишиной и спокойствием, которые сейчас были для неё, будто подарок. Куинни только теперь почувствовала себя в безопасности, на мгновение ей даже показалось, что она дома, в родном Нью-Йорке. И вот уже в её руки прилетала фарфоровая чашка, и она сможет насладиться тёплым и ароматным чаем.       Но как только Куинни снова взглянула на Винду, настроение её переменилось, все чувства мигом притупились и она взглянула на происходящее совершенно другими глазами. До чего же странно выглядела эта женщина: она не задавала абсолютно никаких вопросов, но не отрывала взгляда от Куинни, а в её мыслях всё время повторялись похожие слова. Теперь в этой комнате пугало всё: и множество игрушек, и гора антиквариата. Когда небольшой железный чайник подлетел к Куинни, чтобы наполнить чашку, она мигом подорвалась со своего места и начала сбивчиво говорить:       – О, нет-нет, спасибо! Вы действительно были очень добры, но моя сестра Тина, вероятно, очень беспокоится обо мне. Стучится во все двери, думает, где я. Так что мне уже пора...       Стоило Куинни сделать шаг в сторону выхода, как Винда тут же резко встала, перегородив ей дорогу. Это ещё сильнее напугало Куинни. Кто знает, возможно, мадам Розье не просто так подобрала её на улице и не исключено, что что-то плохое подсыпала в чай, которым хотела напоить гостью. Но ничего ужасного не произошло, и Винда неожиданно удивлённо спросила:       – Как же! Неужели вы не дождётесь хозяина?       – Разве вы замужем? – смущённо спросила Куинни.       – Скажем так... глубоко предана, – тут же дала ответ мадам Розье.       – Я никак не могу понять, вы так шутите или просто... француженка? – ответы Винды настолько раздражали Куинни, что она не удержалась от такого дерзкого вопроса. Но это ничуть не задело мадам Розье: она улыбнулась и вышла из гостиной.       Куинни снова села на диван. Сейчас она думала, что Розье просто странная женщина с каким-то непонятным ей юмором, поэтому вряд ли она представляет опасность. Тем не менее, Куинни пить чай не желала, отгоняя от себя назойливый чайник.       Внезапно в коридоре снова послышались шаги, и в комнату вошёл Гриндевальд. Он медленно направлялся к Куинни, при этом не держа в руках даже своё оружие. В одно мгновение она отскочила к огромному камину и нацелила на Гриндевальда свою палочку.       – Не подходите! Я знаю, кто вы! – в отчаянии закричала Куинни, чувствуя, как внутри всё сжимается от страха.       Казалось, Гриндевальд не обратил совершенно никакого внимания на направленную на него палочку. Он не был намерен атаковать и больше не приблизился ни на шаг, тихо проговорив:       – Куинни, я тут для того, чтобы помочь тебе. Помочь найти ключ к утешению и спокойствию. Бедняжка, ты так далеко от дома, от всего, что ты любишь, что было родным...       – Я вам не верю! – Куинни отступила на несколько шагов назад вжавшись в стену. – Вы опасный преступник, на вашей совести тысячи погубленных жизней!       – Этот жестокий мир сделал всё возможное, чтобы ты могла видеть только чёрное и белое, – Гриндевальда ничуть не рассердили её слова, он лишь отрицательно покачал головой. – Но правда должна быть раскрыта. Неужели Министерства и аврораты – это белая сторона? Они лишь хотят казаться проводниками к светлому будущему, а сами калечат и убивают тех, кто требует к себе уважения! Я себе такого никогда, ни за какие земные блага не позволил бы... Все эти праведники и тебе причинили много страданий.       – Нет! Нет! Нет! Мне ничего не сделал... ничего плохого! – голос Куинни стал предательски дрожать.       – Ты можешь обмануть всех, кто ходит по этой земле, но не поступай так с собой! Ты – обладательница невероятного дара, который никто не ценит, и желаешь быть с тем, кого любишь, но Международный Статут о Секретности разрушает все твои мечты.       Куинни и вообразить себе не могла, что Гриндевальд столько знает о ней, будто только что прочитал все её самые сокровенные мысли и переживания. Она ждала, что он скажет дальше, не в силах произнести ни слова.       – Когда-то я знал одну девушку. Юную, наивную, которая только ступила на порог взрослой жизни. Она была полна надежд и мечтала обрести неподдельное счастье, и вот совсем ещё юный цветок нашёл свою любовь, в его сердце поселился простой не-маг. Она не хотела ничего, кроме как быть с ним до конца, до последнего вздоха, но об этом узнали родители девушки. Они пытались вернуть дочь в семью, но у них не получилось, тогда они написали жалобу властям. Отряд авроров сделал своё дело, но в ходе борьбы, как потом говорили, в результате несчастного случая, убили не-мага. Девушка не смогла вытерпеть такого удара судьбы и на многолюдной площади убила себя... Куинни, ты можешь помочь мне всё исправить. Ты не виновата, что твоя сестра аврор. Я хочу, чтобы ты работала со мной и мы вместе построили мир, где волшебники будут свободны... – Гриндевальд слегка прикоснулся к Куннни и опустил её руку, держащую палочку.       Она почувствовала, как ноги становятся ватными, в глазах всё начало темнеть, а мысли путались так, что упорядочить их сейчас было точно невозможно. Куинни поняла, что просто не выдержит такого напряжения, поняла она и то, что запуталась в очень крепких сетях, из которых не выпутаться в одно мгновение...