100 Things Crowley Would Do Before the World Ended

Возможно, даже и хорошо, что ангел сейчас на него злился. Кроули в любом случае не был уверен, что хотел бы, чтобы тот оказался здесь. Вот здесь раньше была маленькая таверна, где он когда-то спаивал людей, уговаривал, что ещё одна кружка точно не навредит. Здесь — стол, за которым было так просто заставить мужчин присоединиться к нему в пожирании прохожих глазами. Здесь, здесь и здесь — дома людей, которых он знал, посещал, доводил до греха одного за другим, потому что… Ну, потому что они тут были, а у него была работа. Дни были жаркими, залитыми светом, а темнота ночи становилась свидетелем тому, как бесконечно лилось роскошное вино, пока сам воздух не начинал казаться пьянящим, густым и тяжёлым от чувственности и пряного аромата похоти. Это было почти игрой. Он тогда думал, как было забавно, когда приходили ангелы, с каждым разом всё более и более раздосадованные тем, что их поиск праведных людей оборачивался ничем. Он тогда был быстрее их, говорил с одним человеком за другим; соблазняющий, искушающий и гораздо более убедительный, чем ангелы когда-либо умели быть. Если бы они послали Азирафаэля, всё могло закончиться иначе. Азирафаэль понимал, какими бывают люди — отвратительными в один день, прекрасными в другой. Иногда требовалась лишь беседа, посаженная им в голову идея или чьи-то ещё действия — было просто заставить их следовать за толпой. Азирафаэль ходил бы среди них, устраняя причинённый Кроули вред, подталкивая их на путь истинный. Они могли бы быть праведными — в иной день, с помощью или даже без вмешательства. Но те ангелы, что были посланы сюда, этого не понимали. Они взглянули, узрели и донесли, не осознавая, что они могли изменить то, что увидели. Возможно, в перспективе, говорить всему городу, что он их знал и что они были хороши в постели, но любили играть недотрог, было очень плохой идеей. Но тогда это казалось таким забавным. И так они и ушли. И оставили… это. Кроули прошёлся по тому, что однажды было процветающим городом, ступая по земле, когда-то попираемой тысячами ног, а сейчас пустой и покрытой трещинами, опустошённой огнём и гневом, пока сама земля не стала слишком горькой и измученной, чтобы поддерживать жизнь. Вот как всё выглядит, когда что-то встречает свой конец. Вот как всё выглядит, когда не остаётся больше ничего. Опустошение, тяжёлая утрата для земли, оплакивающей жизнь, что больше никогда не возродится. Нет больше яркого дня, лишь бесконечные скорбные сумерки, нет больше роскошного вина, лишь суровый ветер, нет пряности в воздухе, лишь холодные побелевшие кости перекатываются в колеблющемся песке, суровые и неумолимые. Вот как будет выглядеть вся Земля… в конце. Он сел, прислонившись спиной к старому соляному столбу на краю города, чьё подобие чертам лица было приведено в забвение пустынным ветром, и смотрел в пространство, пока не стало слишком темно, чтобы что-то разглядеть, ещё разок наблюдая за людьми из былого тысячелетия, что существовали лишь в его памяти.