Когда шепчут призраки

«Около острова Кефалон родилась Веродиция, дочь Солнца, богиня раннего тепла, плодородия и цветения. Пока четыре великих божества не разделили Верховный трон и он не перешел временно под власть Веродиции, земля была одноцветна и пуста. Но Веродиция бросила в почву первые семена, и земля покрылась ярким нарядом. Ей подчинены хлебные поля и виноградники, медоносные долины и пасеки, плодовые сады и цветущие луга. Когда однажды драванский император не проявил должного уважения к Веродиции, перестали цвести луга и сады, град уничтожал хлебные колосья, ливень обрушивался на виноградники. И лишь когда драванцы установили фестиваль в честь богини, Веродиция вновь обратила свой благосклонный взгляд на Стоунград, и снова все расцвело. Было у Веродиции три дочери-помощницы. Старшая, строгая и сухая Лейфэп, охранительница святости брачного союза и под ее защитой находится верная мужу домохозяйка; она благословляет супружество и охраняет детей. Лейфэп облегчала женщинам страдания родов и принимала мольбы о даровании родительства бездетным. Средняя, вечно юная и прекраснейшая Мирида, покровительница любви. Где только не ступала Мирида, там пышно разрастались цветы. Девушкам дает она красоту и юность, в сердцах юношей ярким пламенем зажигает любовь и дарует им счастье и радость. Но кто не чтит златую Мириду, кто отвергает дары ее, кто противится ее власти, того немилосердно карает хранительница любви. Младшая, шустрая и шаловливая Рианон, дитя вдохновения и веселья. Когда коварный сын повелителя снегов Садда Хелльберг захотел покрыть весь мир тоской и холодом, Рианон возмутилась. Она махнула широким рукавом своего платья, и вылетели из него тысячи бабочек, на крыльях которых была пыльца смеха. Бабочки разлетелись по всему свету и залетели в каждый дом, закрыв его от проклятия Хелльберга. На сегодняшний день покровительницу веселья так и изображают в скульптурах и на картинах с голубой бабочкой Морфо, которая сидит у нее на запястье. Чтобы почтить Рианон, в Дравании и Сноухолле проводили театральные представления и пели дифирамбы, тем самым благодарили ее за то, что могут избавиться от забот и стать счастливыми. Когда дочери Веродиции вошли в лета, богиня цветения одарила их артефактами. Лейфэп она подарила шелк белого и голубого цвета. Того младенца, который будет завернут в этот шелк, никогда не коснется ни одна болезнь. Мирида получила серебряный кубок с вином, которое, по сути, было приворотным зельем. Рианон же вручили белоснежную нимфею, чей аромат дарит человеку поэтическое вдохновение и мудрость. На данный момент часть шелка Лейфэп хранится в храме Веродиции, что в Винтервальде под покровительством клана Ветра. Народ Сноухолла не раз обращался за помощью к магическому артефакту, и за десять лет шелк показал 107 чудес исцеления. Оставшиеся два артефакта найдены не были, но по сей день трех дочерей изображают подле ног сидящей на Верховном троне Веродиции вместе со своими чудесными артефактами…» — Неизвестный сноухолльский теолог Журнал «Тайны Сноухолла» Судебный зал клана Бурь был заброшен много лет назад где-то глубоко под Великим Сноухолльским Архивом и теперь уже не выглядел как раньше, начищенным и сверкающим, как сама госпожа Справедливость. Теперь здесь была лишь тьма и разруха, здесь уже не вершилось правосудие, хотя колдун средних лет по имени Марет, стоящий посреди зала и напряженно вглядывавшийся в длинный коридор, покрытый злобным мраком, иногда ощущал себя здесь кем-то вроде судьи. Только вот судебное заседание затянулось. Он стоял здесь уже восемь лет, не ел, не пил, оброс не только с головы, но и с лица, а меховые брюки и рубашка изорвались и поносились. Марету пришлось забыть про чувство голода и усталости, чтобы ждать. Будто ощутив кожей легкое движение, он среагировал мгновенно. Из-под пола одна за другой, ведомые его легким движением руки, вылезли ледяные пики, пытаясь пронзить хрупкий силуэт впереди. Девочка-подросток в бордовом свитере и завязанными в гульку серебряной лентой светло-русыми волосами легкими движениями, точно порхая между ледяными глыбами, увернулась от каждой. Она запомнила это заклинание, маг слишком прямолинеен. — Это не может вечно продолжаться, Каена, лучше сдайся, так будет лучше для всех. — Он говорил это тысячу раз на дню, но Каена постоянно возвращалась. Упорства и дерзости ей не занимать. Маг уже сбился со счета, в который раз он видит ее перед собой. Он и ненавидел ее — за все зло, что она причинила; и жалел ее — потому что она еще ребенок; и восхищался ею — из таких, как Каена, выходят великолепные одаренные. Она уже великолепна, уже непобедима с имеющимся у нее Даром. — И не думай, Марет, я не устану сто раз умирать и возвращаться. А если ты вымотан, то не лучше ли сдаться тебе? — развела она руками с торжествующим видом; Каена напоминала грозного бесенка. — Ты уже попадаешь по мне своими атаками совсем изредка, а когда убиваешь, я все равно возвращаюсь, только я уже быстрее и сильнее, чем прежде. А ты — нет. Ты все такой же — старый, уставший, неповоротливый, с мешками под глазами размером с кошку. И с каждым днем тебе все хуже и хуже. Этот бой был бессмыслен и безнадежен с самого начала. — Посмотрите на это лицо, — вдруг стал насмешливым Марет, сдерживая отдышку. — Это лицо человека, которого прикончили больше сотни тысяч раз. Каена вспыхнула от ярости и оскалила зубы. Достаточно было одной фразы, чтобы она ощутила свою полную беспомощность. Он насмехался над ней подобным образом постоянно, и постоянно это ее задевало. Да, он старый, неповоротливый и уставший, но она никак не могла одолеть его. И это жутко бесило. Это поднимало наружу весь ее огонь, который хотелось выплеснуть этому старому дураку на голову. Она жила одним — победой! Сколько раз она была близка к этому, но Марет вновь и вновь разрушал ее надежду на свободу, ее мечты о том, как она откроет дверь судебного зала и снова вдохнет носом морозную свежесть Сноухолла. Ее рука скользнула за спину, и сабля, отсвечивавшая каким-то зловеще-фиолетовым сиянием, едва коснулась мраморного пола, прочертила тонкую линию по едва видному слою инея. Затем все смешалось. Зал суда будто ожил, превратился в огромного великана, сметающего все на своем пути здоровыми лапищами, зашатался и ударил под себя кулаком. Это началось очередное разрушительное сражение Каены и Марета. Если бы рядом стоял наблюдающий, он бы не различил очертаний противников. Он видел бы лишь агрессивную, кусачую метель из чародейского снега и твердого, как сталь, льда. Он ощущал бы на коже тугую концентрированную магию, которая обожгла бы его, если бы он смог ее коснуться. Марет не давал ей приблизиться, а колдовская метель, плотно окружившая его, была щитом. Атаковать выходило хуже, чем защищаться, — Каене даже не приходилось напрягаться, чтобы уворачиваться, все ходы и все заклинания мага она знала уже наизусть. Хотя иногда она все же использовала саблю, чтобы разрубить кусок льда, летящий ей прямо в голову или в живот, а иногда пользовалась ей как опорой и прыгала с места, чтобы не поранить ноги о царапающий до крови снег. Наверное, странно, но Каена всегда как впервые боялась умирать. Это было сродни скалолазанию: альпинист ползет в гору, преодолевая сыплющиеся на голову камни, превозмогая усталость и холод, а затем его рука соскальзывает, и он падает вниз. Только у Каены нет страховочного каната, лишь неиссякаемая сила воли и упорство, удерживающие ее тонкой нитью от падения. Кусок льда размером с камень с размаху влетел Каене в висок, поднимая наружу болезненные воспоминания. Хотя… было в них и что-то теплое, чего на волшебном морозе, созданном этим чертовым колдуном, сейчас не хватало, помимо разгоряченной и вспотевшей в руке рукояти сабли. Было это уже давно, воспоминания эти были потерты, как поношенные сапоги, детали упущены. Было это уже давно, до того, как ее фиолетовая сабля начала нагнетать ужас на жителей Севера; до того, как ее схватили и связали по рукам и ногам, заточили в темницу, откуда она не раз выбиралась. В этих воспоминаниях была ее мать, ее теплые ласковые руки и нежные объятия. Каена лежала рядом, уткнувшись носом ей в плечо, а материнские пальцы вплетались ей в волосы, гладили и осторожно почесывали за ухом, убаюкивая. Это были редкие моменты безмятежного спокойствия до тех пор, пока не возвращался отец. Каена часто видела лиловые синяки на боках матери, муж нередко поколачивал ее. Доставалось и девочке. В один из дней она по привычке попала под горячую руку отцу, и тот не рассчитал силы. Каена напоролась виском об угол подоконника. Так она умерла впервые. Какое-то время она продолжала слышать панические крики вокруг себя и захлебывания матери, но постепенно они становились все тише, уходя куда-то далеко наружу. Стало хорошо, легко. Это уносило вдаль, прочь от всего нынешнего кошмара, который приходилось переживать день за днем, и одновременно придавило сверху чем-то тяжелым, будто на грудь легла скала, которая никак не могла раздавить девочку. Глаза закатывались, а руки и ноги стали ватными. Каена смотрела вверх пустыми глазами, до конца не осознавая, что ее разум вот-вот отделится от души. Сквозь ладони до локтей мелкими молниями пробегала дрожь. А в груди все невыносимо жгло, оставляя вместо внутренних органов пепелище. А когда пламя подобралось ближе к горлу, обожгло подбородок, щеки… Каена открыла глаза. Было темно. Она лежала на спине под столом, буквально в нескольких местах от того подоконника. Язык не слушался, мысли тоже. Только когда ее ладонь что-то кольнуло, она пришла в себя и вдохнула будто бы первый глоток кислорода. Грудь расширилась, словно она только что вынырнула со дна моря. На ладони лежал дрожащий шарик ярко-золотистого цвета, который тут же вспыхнул и рассыпался на мгновенно погасшие искры. Что это было? Этим вопросом она задавалась еще не раз, но недолго. Когда, попав под копыта лошади, внезапно очнулась в соседском погребе, согретая той же золотой искрой, которая словно раз за разом вдыхала в нее жизнь. Или когда, отчаявшись в поисках ответах, рванула тупым отцовским лезвием поперек вен, а затем вновь вернулась. Это был ее Дар, подсаженный ей еще в утробе, Тьмой или Светом — уже не важно. Маленькая девочка, познавшая свою безнаказанность в полной мере, обернулась настоящей бедой для всего клана Бурь. Она не была искусной в бою, не была чертовски сильной, но кто бы ни встал у нее на пути, он всегда оказывался побежден. Сколько длится уже этот бой, никто, конечно, не засекал, но каждый раз это тянулось вечностью, как для Марета, так и для Каены. Ледяной колдун не расслаблялся ни на секунду, ведь в отличие от соперницы, у него не было такого уникального Дара, а потому каждая ошибка могла стоить очень дорого. Он был ответственен отнюдь не за свою жизнь и не за свою семью, жену и подросшую за эти восемь лет дочку, а за целый клан, если не за весь мир. Каена не остановится, уже не сможет. Боль в мышцах Марета от использования магии с такой плотной концентрации дала о себе знать, он зажмурился на секунду и дал себе передышку, но бурю не снял. Иногда он думал, что все это так бессмысленно, и тут же отбрасывал это. Сам же, старый дурак, на это подписался. Разве тебя просили стоять тут до скончания веков и оберегать мир от обезумевшего подростка? «Эх-х-х, — мысленно протянул Марет, воспользовавшись паузой, и выпустил почти весь воздух из легких в глубоком, но пронизанным обреченностью выдохе, — я мечтал вырастить Шаю, выдать ее замуж за хорошего парня, не богатого и не бедного, стать архимагом в Сноухолльском Архиве, а свободное время проводить с женой, моей поседевшей, но все равно такой же прекрасной Ланаей, нянчить вместе с ней внуков и дарить им игрушки. А вместо этого вынужден торчать до скончания в этом судебном зале, чтобы не дать выбраться наружу сумасшедшей девчонке, которую не берут ни магия, ни тюрьмы, ни пули с ходулями. Если бы я не знал, что все это ради их спокойствия, было бы очень горько». Взмахом руки он вновь выпустил остроклювых орлов в сторону Каены, пока та переводила дух, оперевшись на рукоять воткнутой в пол сабли. Бросив единственное оружие, она крутнулась на пятках и ушла в сторону. Но на крыле одной из ледяных птиц все же остались красные капли размером с бисер, а на виске Каены глубокая царапина, которую тут же засаднило. Марет затаил дыхание. Из облака снега выпорхнула еще одна птица, выставив лапы с когтями вперед, и вспорола девочке левый бок. Эту атаку она совсем не ожидала, ранее маг никогда не прибегал к таким ходам. Каждое его заклинание было основательно продумано, но вместе с тем медленным и предсказуемым. В этот раз он был настроен серьезно, но… — Что ж, видимо, не только я хочу, чтобы этот раз был последним, — глухо и крайне устало проговорила Каена, сильнее сжимая рану на боку. Ее бордовый свитер уже успел напитаться кровью, и винного цвета пятно расползалось до ремня на поясе. В груди у Марета с надеждой затрепыхалось. Он совсем не ожидал, что это сработает. Запястье, занесенное для заклятья, остановила тонкая девчачья ручонка, сжавшая взрослую кисть, точно клещами. Каена оказалась так близко, как никогда. И никаких следов на свитере. Марет ранил всего лишь простецкую иллюзию. Сабля вошла в его тело, как нож в масло, плавно и не встретив препятствия. Ладонь горела. Горело и в груди от ритма, которое выдавало сердце. Унять дрожь от возбуждения казалось невозможным, все внутри Каены было им пересыщено. На ее вытянутой руке выступили крупные мурашки, топорща пушок. Она с чувством и всей горячностью прокрутила лезвие, ощущая, как от боли напрягается колдун и как мелкой дрожью звенит рукоять, отдаваясь бисерной вибрацией в центр ладони. Она хотела запомнить эту сладость надолго. В голове даже промелькнула мысль не стирать его кровь с сабли пару недель. Ей хотелось любоваться эти, как любуются эстеты картинами матхорского художника Силахтара Шамсия. Слишком дорого она досталась Каене, чтобы просто взять и забыть ее маслянисто-алый цвет. Бой окончен, и теперь уже насовсем. Марет не проронил ни слова, даже не повернул головы в сторону Каену, но даже затылком и спиной чувствовал, как она торжествует. Воздух вокруг нее кипел удовлетворением, злобой и какой-то нечеловеческой радостью. И когда девочка вытащила саблю из него, маг, лишившись опоры, рухнул, оставшись стоять лишь на коленях и ладонях прямо возле ее ног. Как ни сильна была ее ненависть к нему, пнуть, помучить чародея вовсе не хотелось. А вот причинить немного душевной боли, чтобы сравнять счет… — Когда ты зажмурился из-за боли, я создала иллюзию и подобралась сзади, — равнодушно пояснила Каена. — Это и стало твоим концом. Ты останешься здесь, а я пойду дальше и буду жить. Однако одна мелкая деталь все портит, но это дело времени. Ей нужно убить Шаю. От мысли, что за ней пойдет эта безумная девочка, у Марета болезненно скрутило живот. Его дочь, наверняка, уже выросла и в состоянии за себя постоять, но с этой… с этим… На ум не приходило ни одного приличного сравнения. Шая может запечатать Каену, обратить ее существование в прах и подавить ее бесноватые намерения, но только если Каена не доберется до нее раньше. — Что же это за деталь? — выдавил из себя Марет как можно удивленнее. Хотелось убедиться в своих догадках, а еще лучше опровергнуть их. У нее всегда было не по-детски серьезное лицо. Иногда мелькали короткие усмешки, поднимались от удивления тонкие бледные брови или морщился нос, но лишь иногда. Зачастую в нем не было ничего, ни сочувствия, ни грусти, ни радости. Только одни глаза раз в мгновение выдавали незримое человеческому взгляду сожаление. — Не строй из себя дурака, ты ведь им не являешься. Наведаюсь к твоей дочке, попьем чайку, поболтаем о девичьем. Она сделала паузу. Ее глаза не умели хранить секретов. — Все кончено, не сопротивляйся. Легкая усмешка, невыносимая. Но Каена не собиралась уделять давнему врагу слишком много внимания, да и стены зала суда уже порядком раздражали. Она не хотела оставаться в этом проклятом месте ни на секунду дольше, чем надо, и в одно мгновение Марет для нее полностью исчез. Разряд жжения в теле чародея расползался быстрее и сильнее с каждой секундой, и ему оставалось, скаля гримасу боли, лишь беспомощно загребать в пальцах розовый от магической крови снег. Он пытался дотянуться до сапог Каены, но девочка была уже далеко. Каена вытянула руку в сторону мерцающей за трибунами золотистой искры, и та послушно прыгнула ей в ладонь и растаяла подобно снежинке, оставив лишь живительное покалывание. Хлопнула дверь, а сверху от дрожи посыпался холодный иней, налипший на стенах и потолке. Гасла последняя надежда в глазах волшебника. — Следующий! Мелике задремала на плече у Аурина, но от звонкого голоса женщины она тут же проснулась. Они сидели у кабинета регистрации уже второй час, а оттуда доносились лишь шлепки печатей. Людей было немного. Одни, как и Мелике, оперевшись о стену и сложив на груди руки, закрыли глаза и погрузились в сон, другие продолжали терпеливо ждать. Молодая асхистанка на лавочке извлекла совсем новый том и принялась листать, пока выдалась свободная минутка. Закон Дравании требовал внести каждого выпускника в Единый Реестр Магов, а вот как ускорить этот процесс пока еще не придумали. Время в коридоре тянулось как мед. Мелике нерешительно приоткрыла дверь. Даже после крика «Следующий!» ничего не гарантировало того, что за эти тридцать секунд, которые Мелике собиралась с духом, у них не начался обед. За столом сидела женщина средних лет, с покрытой легкой сединцой волосами, вплетенными в косу. Она и не взглянула в сторону девочки, продолжая что-то заполнять. — Здравствуйте, — Мелике не столько поприветствовала работницу, сколько пожелала привлечь к себе хоть какое-то внимание. — Здравствуйте. Заполняйте, — лаконично ответила женщина, пододвигая к Мелике небольшую анкетку на листе. Имя, возраст, место рождения, Дар… Вопросов было немного, они были короткими и, пожалуй, абсолютно стандартными. И когда Мелике закончила, женщина, почти не отрываясь от работы, шлепнула печать на листе и посоветовала идти в другой кабинет. — Мелике, смотри! — в коридоре ее встретил Аурин, махая из стороны в сторону золотой карточкой. — Удостоверение мага D-класса! — Мои поздравления, теперь ты не просто школьник, а школьник с удостоверением, — беззлобно пошутила Мелике. В ответ Аурин кисло ухмыльнулся. Он вспомнил кукловода, с которым они недавно сражались. В чем-то Мелике все же права, только признать Аурину это не позволяла его самоуверенность. В голове всплыла картинка, где перед ним стоит все та же дьявольски страшная упырица, а Аурин достает из кармана призывной ключ, открывает врата и… держит в руке золотую карточку. Чудище пронзительно визжит в испуге и исчезает… Аурин подавился смешком, прикрывая сжатые губы. Он всеми силами старался забыть то, что впервые встретив мало-мальски серьезного противника, там же на месте едва не напрудил в штаны. Мелике вернулась быстро. На ладони чародейки лежала пластиковая карточка золотого цвета, поблескивающая на солнце, как новенький глянец. А что дальше-то? До того момента, как ей вручили удостоверение, она не задумывалась о том, что будет впереди и куда держать путь. А теперь, с парой драванских серебряков на дне кожаного кошеля, на которые можно разве что поесть пару раз в скромной таверне, путь был только один — в Бюро заданий. Это был единственный и, на самом деле, неплохой шанс не сдохнуть от голода и холода в стоуградских каналах. Про то, чтобы сунуться за пределы города по приключения, речи и не заходило. Сегодня на городских улицах пахло совсем иначе. Не людьми, кошками и торговыми лавками, а вином и речными цветами. Фестиваль Веродиции был в самом разгаре, отчего Мелике и Аурину было еще горше. Они просидели половину праздника в очереди за удостоверениями, однако проводить богиню все еще успевали. Теперь бронза Стоунграда не блестела на солнце, ее закрыли вывешенные в честь праздника голубые полотна с изображением белоснежных нимфей. Стоунхолл расплывался в белом и голубом. Мелике приятно удивилась, когда Аурин протянул ей букет из нескольких тонко пахнувших речной ряской кувшинок, купленных в одной из голубых палаток. Таких сегодня вдоль улиц было видимо-невидимо. Однако помимо кувшинок в Дравании Веродицию провожали также вином, которое закупали задолго до праздника в матхорской провинции Векрана, где, по сомнительным слухам, даже местных лохматых коней поили отменным «Фавуа» десятилетней выдержки. Им и угощали всех желающих допустимых лет и отнюдь не бутылками, а парой бокалов — «дабы празднество не превращать в пьянку и беспредел на улицах не учинять». В день конца сезона Веродиции женщины обычно наряжались в белые, а мужчины в голубые одежды. И действительно, на улице то и дело виднелись девушки в светлых сарафанах и пареньки, одетые в морские рубашки. Стоунград любил свои традиции, а если эти традиции переплетались с приятным фестивалем — в особенности. — Нам бы в Бюро заданий заглянуть. От стипендии остались копейки, — Мелике показательно вывернула карман шальваров. — Работать в фестиваль? Ну уж нет, — скривился Аурин. — Я сегодня, пожалуй, загляну в таверну и нажрусь темного винтервальдского пива! Маг я или хрен с горы все-таки?! — Какое тебе пиво, мелочь? — усмехнулась Мелике и щелкнула его по лбу. — Ты до стойки сначала дорасти, чтобы монетки положить. И с каких пор обязанностью магов стало хлестать пиво в сомнительных тавернах? А как же мир спасать? — Молчи, женщина! — Аурин деланно уткнул руки в бока, состроив максимально важное лицо. — В Матхоре ты бы сейчас папкины труханы стирала и не перечила! Было бы иначе, приданого бы лишилась и никто тебя замуж бы не взял! — У нас уже давно нет никакого приданого! И да, напоминаю, что мы не в Матхоре, так что, будь добр, придержи язык. Женщины в Дравании независимые, сильные и, знаешь ли, очень злые! «И чтоб глаза мои тебя здесь не видели! Вали обратно к своей потаскушке!» — будто в подтверждение ее слов прямо по ступенькам соседнего дома скатился мужичок в одном сапоге и наполовину расстегнутой рубахе. А с балкона того же дома, словно салют, полетели мужские портки и серые лоскуты, которые, вероятно, когда-то были мужской одеждой. В довершение картины мощным ударом в лысеющую макушку мужика прилетел его второй сапог, посланный мстительной и меткой рукой некогда любимой женушки. — Да уж, приношу свои извинения, злая мадам! Жениться буду определенно в Асшеле, девушки оттуда более нежные, — растаял Аурин, растерянно улыбаясь, и нервно почесал макушку. — Только вот тебе не кажется, что все же стоит быть… повеселее? На каждое мое слово у тебя язвенное замечание находится. Так все парни от тебя шарахаться будут! У Мелике на секунду нервно дернулись губы в сторону. — Знаешь, как-то не думала об этом. Трудновато скакать вприпрыжку от счастья, когда вокруг тебя летают мертвяки, один страшнее другого. Без обид, Нилам, этот шрам от топора тебе даже к лицу, — проговорила она внезапно куда-то в сторону, смягчившись в лице; в остальном же ее голос сочился сарказмом, который она не смогла бы в себе удержать даже будучи привязанной к кострищу на Бронзовой площади. — Если бы была болезнью, ты была бы язвой, Мелике, — буркнул Аурин с толикой обиды в голосе и развернулся. — Встретимся у Бюро. — Ты куда это? — удивилась девочка и, поняв, что все же несколько погорячилась, быстро добавила с максимально мягким выражением лица: — Извини меня, Аурин. Я и вправду язва. Не оставляй меня здесь одну, большой город все-таки! — Все нормально, не переживай, — доверительно заверил он и зачесал пальцами упавшие на лоб вьющиеся рыжие кудри. — Хотел тут в одну лавку заглянуть с магическими причудами, вдруг кто-то по незнанию призывные ключи сплавил за гроши. А там уже двину к Бюро. — Я с тобой! — А тебе твои невидимые друзья компанию не составят? — Аурин не оставался в долгу. — Ладно, пошли. Надо же, мне казалось, что вы, медиумы, большие интроверты и городскую толпу не привечаете, предпочитая уютное стоунградское кладбище. Мелике тихо засмеялась, но отнюдь не от остроумного замечания Аурина. Где-то за спиной отчетливо слышался крайне необычный спор. Грызлись духи, дискутируя о том, где земля мягче, под Стоунградом или Винтервальдом. Девочка всегда догадывалась, что у нее странное чувство юмора. Благо Аурин принял этот смешок на свой счет: заметно воспрял духом и выпрямил спину. Он был выше Мелике где-то на полголовы, худой, но не худощав, и виднелась в нем молодая подростковая поджарость. Они спустились вниз под мост по вымощенной выпуклым камнем дороге и вышли на торговую улицу, узенькую и длинную. Здесь было так много всего, что казалось, что лавки наслаиваются друг на друга и постепенно сдавливают дорогу между ними. Зазывные вывески качались по волшебству из стороны в сторону, привлекая внимание мимо проходящих чародеев, некоторые искрили и сияли. Особо запомнились мясная палатка «Орден мяса и радуги» и блинная «Тудаблин». Аурину эти места были знакомы, поэтому он даже не ухмылялся. В отличие от Мелике, которой на ум сразу же пришел Верховный Сноухолльский Естественно-географический Институт. Особо умные и ленивые все же не удержались сократить его название до ВСЕГЕИ. Прижилось практически сразу. Аурин остановился и прилип лбом к витрине. Глаза у него сияли. — Смотри! Ключ от лунного арбалета! Я знал, что сегодня мне повезет! — ткнул он пальцем в кусок чего-то серебряного на дальней стене. За пыльным стеклом разглядеть ключ размером с палец было трудно. Он попросил подождать Мелике снаружи и исчез в магазине, и она послушно осталась на улице. Она стояла возле самой стены, но все равно было тесно, и зеваки ненароком проходились по пальцам или задевали плечом. Каждая минута тянулась как вечность, и от скуки Мелике ковыряла асфальт носком ботинка. — Жив твой сын, красавица, живехенький. Пропал, мучается без семьи, ждет, когда тебя обнять сможет. Ноет сердце юношенское, ой, ноет! До тех пор Мелике не замечала, что рядом с ней уже минуту разговаривали две женщины. В Стоунграде гадалки были не редкостью, но честных чародеев, действительно заглядывающих в судьбу человека, встретить было почти невозможно. А уж насколько любят те играть на чувствах родственников, Мелике и сама знала не понаслышке. Приходилось тех в горькую правду посвящать, верили немногие, посылали к черту. Любящая мать из двух чародеев всегда прислушается к тому, кто о судьбе сына заверит слаже. У Мелике сжалось сердце. Все внутри у нее горело негодованием. Мать заблестела глазами и принялась жать руку гадалке, осыпая благодарностями. А за ее спиной мерцал молчаливый силуэт молодого парня с печальными глазами. Правая рука у него почернела и превратилась в сожженную корявую ветку — результат огненных проклятий жутких южан из Асхистана. Полное бессилие. «Скажи ей, — раздалось глухо. — Ты же знаешь все». — Женщина, вы не в те игрушки играете, — не выдержала Мелике, нахмурив густые брови. — Займитесь лучше трюками с шариком под стаканчиком, а не морочайте людям головы. Опасно с судьбами людей шутить, а тем более с духами. — С духами? — испуганно дрогнул голос у матери, но боялась та не призраков. — Что же ты понимаешь в этом, дитя? — приторно заговорила гадалка, и Мелике слегка передернуло. — Я говорю несчастным людям правду и только правду… — Правду?! — вспылила девочка, перебив, но тут же осеклась. Бесполезное дело. — Что тут происходит? — голос у горожанки не прекращал дрожать, но был уже увереннее. Молочно-серая субстанция протянула к Мелике оставшуюся целой руку. Девочка вытянула голову, чтобы взглянуть на объект, что поблескивал на ней. На указательном пальце сверкало рубиновое кольцо с пузырьком воздуха внутри. Это не просто украшение, чародейский оберег! Такие только на заказ за хорошие деньги делают, да видно не слишком успешно те работают. — У вашего сына оберег на руке, рубиновое кольцо? — Да! — дрожь в голосе матери все же удалось унять. — По приказу Его Величества императора собрали группу людей. Их отправляли на помощь Асхистану в пустыню Шан-Стэлан, местные кочевники стали сильно докучать ближним кланам. Среди них и мой сын был. Проводили его две недели и с тех пор ни слуху ни духу… Да скажите вы уже, что с ним! Она торопилась, словно боялась что-то упустить. Язык у нее заплетался. А язык Мелике прилип к нижней челюсти и упорно не хотел говорить. В такие моменты ей на помощь приходила энергия самоуверенности Аурина. Стоило взглянуть на его решительное лицо, и Мелике было все нипочем. Но сейчас его не было, и в воздухе витала лишь холодная неуверенность. — Мне очень жаль. Медленно бледнея, женщина переводила глаза с Мелике на гадалку и обратно, ожидая хоть какой-то реакции. Но Мелике молчала, опустив глаза и уже жалея, что ввязалась в это. Гадалка пыталась слиться со своим углом и, сидя на своей колченогой табуретке, надеялась, что деньги все же назад не потребуют, притихла и наблюдала. — Все вы шарлатаны бессовестные, — голос был тихим, а на улице было людно и шумно, но Мелике слышала каждое слово; мысленно она радовалась, что слышала лишь призраков, а не то, как разрывалось сердце горюющей матери. — Только за клиентов и грызетесь, проклятые. Ай, что вам говорить! Кажется, в ее глазах не было больше ничего, кроме разочарования. И та малюсенькая искра надежды, вспыхнувшая в тот момент, когда заговорила Мелике, погасла во мраке печали. Взмахнув цветастой юбкой и ссутулив плечи, женщина исчезла среди палаток и людей, будто здесь ее никогда и не было. Справа раздался шорох: гадалка торопливо собирала разбросанные вокруг бутылочки, тряпье и прочие бесполезные для настоящих медиумов атрибуты. Один из пузырьков разлился, и к ботинкам Мелике подтекла алая жидкость. «Никак кровь девственницы», — довольно едко подумала Мелике, но все было проще — обычная волчья. Связав вещи в тугой узел, она забросила его на плечо и схватила табуретку подмышку и уже собиралась провалиться сквозь землю. Далеко отойти ей не удалось. — Стоять! — грозно вскрикнула Мелике так, что на нее обернулась вся улица. Она резко выбросила в ее сторону руку с согнутыми пальцами, и мошенницу пригвоздило к земле. Табуретка выпала и окончательно разломилась на две части. — Сучья ведьма, — процедила та сквозь зубы, пытаясь разорвать опутавшие ее чародейские оковы. — Надо же! А пару минут назад я была милым ребенком, а, теть? — издевательски проговорила Мелике, чувствуя себя ничем не лучше неудавшегося медиума. — Если будешь рыпаться, будет больнее — так уж получилось, что я не терплю лживых выскочек. Где деньги, которые взяла у той женщины? — Не понимаю, о чем ты говоришь, — не моргнув глазом соврала гадалка. — Я не буду два раза повторять. В мире духов я обитаю дольше, чем ты влачишь свое жалкое существование на этой гребаной улице. Каждый из них страдает, что так рано оставил близких на земле, и им этого покоя не будет ни завтра, ни послезавтра. Я знаю их энергию, знаю, что они чувствуют. Я варюсь в этом адовом соку очень давно, и если ты думаешь, что позволю лжецам влезать в мир духов и душу их близких, я советую подумать получше. Трепетный мир духов не терпел вторжений, и Мелике твердо это знала. Все печали духов проходили прямо через нее. Тонкая потусторонняя материя была чувствительна к любым колебаниям с земли, и всякий, кто влезал в связь людей с духами, неминуемо нарушал здешний покой. Мелике же была одарена для того, чтоб связь эту восстанавливать, — так еще ее дед Серхат поучал. Но девочка поняла все гораздо раньше. Она чувствовала себя неким стражником, проводником, соединяющим ушедших и живущих. Есть ли что-либо прекраснее? Несмотря на все опасности, она полюбила мир духов как родной. Потому что соткан он был не из земли, воздуха, магии или денег, а из не что иного, как чувств. — Ты ведь даже не знаешь, где она живет! Просто эти деньги из кармана одной лживой колдуньи перейдут в карман другой. — Она ухмыльнулась, хотя это было больше похоже на оскал. Из складок длинной юбки она извлекла несколько монет и бросила их на землю перед Мелике, как подачку. Серые глаза недобро блеснули. — Не беспокойся, они непременно дойдут до своей цели. — Мелике оглянулась, ища взглядом молочную дымку. Он еще где-то здесь. — И завязывай с этим, — добавила она. — Сын этой женщины не мстителен. Но в следующий раз может не повезти. — Да иди к черту, соплячка, — раздраженно проговорила гадалка, со всей яростью сдунув упавший на лицо черный локон. Мелике не без труда подавила свой приступ язвительности, иначе огрызаться на замечание каждой левой ведьмы она могла долго. Она потупила взгляд в лежащие на полу монеты, когда из толпы, где только что бесшумно растворилась гадалка, вылетела огненная сфера. Раскаляя воздух и поджигая края людских одежд брызжущими во все стороны искрами, заклятье метило прямо в Мелике, но напоролось лишь на острие солнечного меча вставшего между ними Аурина, фыркнуло и растаяло в воздухе. Остаток энергии огня принял в себя клинок, чье лезвие раскалилось на мгновение докрасна и тут же остыло. Мелике даже не успела понять, что происходит, и испугаться, лишь нервно вздрогнула, а сердце на секунду пронзила острая боль. — Какого черта, Мелике?! — только и смог выговорить Аурин, разведя в сторону руки. — Стоило мне отлучиться на несколько минут, как ты уже неприятности на свои булки нашла! — Вовремя же у тебя тестостерон повысился. Аурин терпеливо сжал зубы и возвел глаза к небу. — Ты невыносима! Сама же меня полчаса назад отчитывала, что я язык за зубами не держу. А я больше чем уверен, что эта хрень, — взбешенный юноша ткнул пальцем в сторону давно исчезнувшего фаербола, — не просто так появилась! Признавайся! Что тут было, пока меня не было? Под его ногами звякнули упавшие серебряки. По взмаху руки Аурина монеты взмыли вверх и приземлились прямо в его кулак. — Немного повздорила с одной чародейкой. Спасибо, Аурин, ты вовремя, — выговорила-таки Мелике. — И убери, в конце концов, меч, на тебя все пялятся. Меч Аурина был классическим и, на первый взгляд, довольно простым, как палец, с прямым клинком и золотого цвета эфесом. Его гарда представляла собой двух сплетенных змей, а вдоль лезвия шел такой же тематический змеиный узор. Заслышав голос Мелике, меч, как по ее желанию, задрожал и встал вертикально на ладони Аурина, острие метило прямо в ее середину. А затем показалось, что клинок весь, от эфеса до конца, стал плавиться, и непременно растекся бы золотой лужицей по рукам призывателя, если бы не превратился в тонюсенькую змейку с черными глазками-бусинками, которая тут же обвилась вокруг руки мальчика и застыла сверкающим браслетом. — Все пялятся на тебя. Не в меня же только что угодил огненный шар. Это твое? — спросил он, показывая лежащие на ладони три монеты. — Не мое, но я знаю, кому их вернуть. — Даже спрашивать не хочу. Надеюсь, тут недалеко? — заворчал Аурин. — Недалеко, в квартале за рынком. — Простолюдинский который? — А давно ты у нас в короли заделался? — неодобрительно сощурила глаза Мелике и тут же опомнилась: — Кстати, что-то в лавке присмотрел? Аурин раздраженно отвел глаза в сторону, и два чародея потопали в обратную сторону. — Куда там, этот арбалет как три моих меча стоит. Впрочем, я и не ожидал, что эту диковинку мне задаром предложат. Был бы со мной такой арбалет в бою с кукловодом — от него бы одни ошметки остались! — Сомневаюсь, что призрака можно забить болтами, — Мелике засмеялась глазами. — Этими можно, серебряные же! — Чтобы в призрака попасть, надо его в физической форме застать, а с этим у высших призраков вроде кукловодов есть некоторые трудности. Шустрые. Ни воздух, ни стены им не препятствия. Они замолчали, когда на секунду нырнули в темноту под мост и выбрались в основную часть города. Аурин и Мелике закрылись руками от яркого солнца, которое вмиг ослепило их. Полдень. Веродиция в свой праздник всегда просила солнце греть потеплее и поласковее. — Мелике, — снова заговорил Аурин, — а ты никогда не думала… — О чем? — напряглась девочка, глядя на то, как замялся спутник. Аурин осторожничал. — О том, чтоб заработать на своем Даре. — За деньги вызывать духов? Ты шутишь, что ли? — очень ярко возмутилась она, бросив гневный взгляд в сторону друга. — Чтобы я опустилась до уровня этих… гадалок?! — Ты не гадалка. Ты — медиум. И уж тем более никого не обманываешь. Твой Дар один на миллион, почему им не воспользоваться? Это было бы чем-то вроде услуг. Портным платят за то, чтоб они сшили платья. Цирюльникам, чтоб подстричь бороду. А тебе, Мелике, за то, чтоб связаться с умершим. — Да кому это нужно… — фыркнула Мелике и в голове вспомнила женщину с ее сыном. А ведь и вправду нужно. — Ты что, реально не понимаешь?! — всплеснул Аурин руками. — Да всем! Кто-то не успел попросить прощения, кто-то что-то узнать, а кому-то просто надо знать, жив тот или иной человек или же среди мертвых давно. — А в тебе, оказывается, предпринимательская жилка пропадает! — подтрунивала Мелике и вытянула голову в сторону склоненного вбок скромного дома, где скрылся молочный силуэт юноши. — Нет, это исключено. — Но… — Все, Аурин! — жестко оборвала она его и припустила к крыльцу. На порожках сидела знакомая Мелике женщина с полуседыми волосами в французской косе, в простом голубом сарафане и серыми глазами в рыжую крапинку, кожа вокруг которых была испещрена мелками морщинками. Но глаз ее не было видно, лицо она спрятала в руки и то ли тихо плакала, то ли чувствовала себя невероятно уставшей. Заслышав бег Мелике, она приподняла взгляд на нее. Не было ни слез, ни усталости, лишь глубокая тоска, навсегда залегшая в медленно стареющем от одиночества лице. — Как… — на секунду глаза у нее расширились. — Вы заплатили той чародейке. Возьмите обратно, — кратко выразилась Мелике, протягивая монеты и ожидая, пока дама подставит ладонь. — Ты проследила за мной? — Вы все равно не поверите, но меня привел сюда ваш сын. Сделайте ему поминальный алтарь, поставьте его фотографию, мужские сапоги сорокового размера, говорит, что его обувь натирает, больно. Иногда приносите тот пятнистый пирог. «Зебра», кажется. Он тоже просил. Женщина замерла в немом удивлении и почти не мигая смотрела в черные очи Мелике. Это и вправду были врата куда-то на другую сторону. — Оставь себе, — она загнула пальцы Мелике в кулак и отодвинула его от себя. — Кто ты такая? Как тебя зовут? — Я Мелике из клана Дождя. Медиум. — Матхорка, значит. Слышала, что есть среди вас работающие на две стороны, но чтобы настолько юные… — Мы рождаемся такими, — пожала Мелике плечами. — Дар не привередлив к возрасту или полу. — Не сочти за оскорбление, конечно, дитя, — поправилась женщина и, отряхнув подол сарафана, поднялась со ступеньки. — Найду где-нибудь сапоги и передам их Эрику. Он же в Асхистан в ботинках на размер меньше уехал! Сапожнику денег на лоскут кожи не хватило, будь он неладен. Ладонь Мелике болезненно обожгли лежащие в ней деньги. — Только сапоги обязательно новые надо, никем не ношеные. Поэтому взять это я не могу, вам нужнее. — Мелике приложила их о стоящую рядом лавочку с облупленной синей краской. — Взгляд у тебя тяжелый, девочка моя, но и сердце, видимо, немаленькое. Сходи, как будет время, вот в тот дом с красной черепицей. Соседка моя там живет, Селина. Помоги ей, там медиум нужен хороший. Она, в отличие от меня, на кожу для сапог неделями не копит, отблагодарит тебя. Но там и дело серьезное. Это тебе не размер обуви Эрика отгадать, — женщина едва видно улыбнулась, но все же отпечаток тоски накладывал свой оттенок на любую радость на ее лице. — Ступайте, твой спутник, наверное, тебя заждался. Меня зовут Сильвия. Надеюсь, твоя помощь мне больше не пригодится. Удачи, девочка-медиум. Мелике понимающе улыбнулась и покачала головой. До Бюро Аурин и Мелике шли молча, и спустя какое-то время перед ними выросло низенькая комнатка примерно десять на десять. Если бы не цветастая вывеска, подумалось бы, что это обычная аптека. Аурин толкнул дверь, и над ними зазвенели колокольчики. Внутри было довольно тесно и мало света, горела лишь небольшая лампадка. Стены были отделаны деревом, окон и подавно не было. Была лишь стойка, как в лавках, только за ней не было продавца. Вместо него на стойке сидел, свесив лапы, крупный енот в синем кафтане с золотой вышивкой. Сидел по-человечески, перекинув лапу на лапу и расслабленно откинувшись назад. — Енот? — только и смог выдавить Аурин. — До меня здесь работал муравьед, если это важно. Меня Раккун зовут. Нужна работа, любезные? — пожалуй, местный обитатель уже привык к такому удивлению. Мелике не могла выдавить и слова, глядя на то, как при каждом слове у него шевелились короткие усишки. — Э, да, нужна, — не очень уверенно сказал Аурин, и Раккун громко причмокнул. — Неужто ни разу анимала не видели? — Странно вас на людской земле видеть. Вы не слишком-то людей привечаете, — заметила Мелике. — А чего вас привечать? Вы нас ловите да на потеху собратьям показываете! «Смотрите, енот по-человечески балакает, чудо чудное!» — передразнивал Раккун. — У анималов малость проблемы с работой. Копытами, знаешь ли, землю не вспашешь, лапами мясо не разделаешь. Да, едим мы не с пола, как вы там думаете! У скайрасов нам тем более делать нечего, местные там не смотрят даже на то, что собака вшивая речью и разумом наравне с ними владеет. Оскорбляет это их, понимаешь! А сами на ветках Ужасного Гнезда перья чистят, важные курицы, — для полноты картины не хватало, чтобы Раккун сплюнул на пол, но енот воздержался. — Так чего изволите, господа любезные? Если работа нужна, извольте удостоверения предъявить. Мелике и Аурин послушно выложили карточки на стол. Раккун с умным видом осмотрел удостоверения и вернул их владельцам, довольно хмыкнув. — Одну секунду обождите. — Раккун скрылся под прилавком, мягко шлепнув пушистым хвостом по щеке Аурину. Минутная возня прервался громко упавшим томом в бархатной красной обложке на стойку. Следом вылез и енот. — Выбирайте. Дальше заданий ранга D не смотрите, не дозволено. Страницы шуршали, почти хрустели, когда их переворачивали. Мелике догадывалась, что молодым чародеям что-то стоящее никто не доверит, но чтобы так несерьезно… «Найти пропавшую кошку. Особые приметы: рыжая, порванное ухо, откликается на Мурку или на Пошланахрен». Не удивительно, что бедолага сбежала. «Добыть пять веток лисьих ягод. Ягоды оставьте себе, принесите лишь листья». Мелике усмехнулась — лисьи ягоды были страшно ядовиты «Нужна помощь в секретариате Стоунградского суда». Брать бумажную работу в госучреждениях — себя не уважать. Это означало, что ты добровольно принимаешь на себя роль ездовой лошади, пока работодатель пьет чаек и подхлестывает тебя кнутом. — Хм, а давно мы со Сноухоллом работаем? — спросил Аурин, приглядываясь к одному из заданий. — Недавно, еще с сезона Садда, — проворчал Раккун. — Видимо, ваш император Алиссандер Сварливый не такой уж и сварливый. Либо Сноухоллу была нужна свеженькая кровь и свободные драванские руки. — Помощь со снежными волками? — сунула нос Мелике в текст и поморщилась. — Ничего выгоднее мы здесь все равно не найдем. — Только граждане Сноухолла! — предостерег Раккун. — Оформишь на себя, Аурин? --- спросила Мелике. — Без проблем. — Тогда я подожду снаружи. Здесь так тесно, и мне дурно, — выдохнула Мелике и скрылась снаружи. Много времени не прошло. Аурин вышел из Бюро со сложенным в трубку листком. Если бы не странный грохот и звон разбившегося стекла за пекарней, что стояла напротив, они так бы и не заметили эту странную возню. Чародеи хмуро покосились друг на друга и осторожно заглянули за булочную. Эта пепельная шапка взъерошенных волос была им знакома. На коленях, прямо возле бака с отходами, ползал Тео, собирая осколки от, по видимому, стеклянной банки. — Давно мы в дорогих плащах по помойкам лазаем? — усмехнулась Мелике, уткнув руки в бока. Тео встрепенулся от испуга и выронил куски стекла. Пепельноволосый тут же вскочил на ноги, а затем, завидев знакомые ему лица Мелике и Аурина, расплылся в смущенной улыбке и наклонил в приветствии голову. Драная серая куртка сменилась легким черным плащом, который при всей теплой погоде был застегнут на все пуговицы, а также голубой рубашкой и подвязанным под шею почти невесомым шарфом. Тео, пожалуй, и сам понимал, что выглядя как сын талантливого купца шариться по помойкам довольно странно и вынужден был объясниться. Он с несколько секунд порыскал в кармане, и вот уже по его ладони мечется крохотная уличная мышка. — Тебе нужны мыши? — сморщил нос Аурин. Тео сиял так, будто только что сам только что открыл новое существо. Мышь нырнула обратно в карман. Тут же воротник плаща зашевелился сам по себе, и чародей неспешно расстегнул верхнюю пуговицу, и на улице показалась пестрая головка маленького совенка с выпученными янтарными глазами. Совенок робко что-то пискнул и замер, удивленно выкатив круглые глаза на Мелике и Аурина. — Э… это что, сова? — восхищенно проговорила Мелике, наклоняясь поближе. Совенок встрепенулся и сильнее вжался Тео в грудь. Тео недоверчиво прикрыл совенка воротником и чуть повернулся в сторону. «Осторожно, ты его пугаешь!» — Такие в Дравании не водятся. Это сноухолльская сова, — задумчиво пояснил Аурин. — Где ты его взял? Тео выглядел озадаченно. Он почесал затылок. «Сложно объяснить на пальцах». — Ты понимаешь, что в Дравании он не выживет? Холодолюбивая птица, — хмуро заявил Аурин. Если бы Тео мог возмутиться, то он непременно это сделал. Но по его лицу и так было понятно, что он не любит, когда его принимают за глупого. «Без тебя знаю, умник. В точку. Как раз в Сноухолл и собираюсь». А затем вопросительно поднял брови. «А вы куда путь держите?» — На родину совенка, повышать его выживаемость, — пояснила Мелике, ухмыляясь. — Если не возражаешь, мог бы с нами пройтись. Какие уж тут возражения. Разумеется, Тео был счастлив, что морозный путь ему придется пройти не одному. Лишь совенок ворочался и пищал уже смелее — нервничал, что пойманные мыши так и не достанутся ему.