Дерево на ветру

Количество душевных терзаний, испытываемых Хазан за последнее время, давно перешагнуло разумный в её понимании предел. Она пыталась образумить себя тем, что в жизни всё идёт довольно неплохо: есть какая-никакая работа, крыша над головой, мать с сестрой живы и здоровы, а питомец хорошо кушает и растёт с завидной быстротой. Убедительные доводы должны были убедительно убедить её, что для грусти нет никаких причин, но та самая грусть всё не желала покидать сердце, царапая острыми когтями нежную оболочку. В отношениях с соседом вновь наступил сезон засухи. Нет, Ягыз не прятался, не избегал встреч, не исчез, как прежде. Наоборот, он принялся вести себя по-старому, так, будто между ними ничего не произошло. Гладко выбритый, аккуратно причёсанный, в безукоризненно элегантном облачении, он каждое утро садился в спорткар и уезжал из дома, а вечером возвращался. Если в это время Хазан совершенно случайно оказывалась на участке, Эгемен вежливо кивал и шёл дальше по своим делам. Никакого игнора или намеренного пренебрежения со стороны мужчины замечено не было, он вёл себя очень буднично, как с любой другой шапочно знакомой особой. Несчастная кивала в ответ, не зная, радоваться или плакать. Ей казалось, что если бы он демонстрировал обиду, отворачивался, хмурился — то полегчало бы. Так она по крайней мере могла бы сделать вывод, что соседу не всё равно. Но, похоже, это было не так. — Такая идиотка, — бубнила Хазан, в сотый раз натирая губкой кухонную раковину до блеска. — Разве ты не этого хотела? Нормальных соседских отношений. Никто никому не грубит, все вежливы и доброжелательны. На самом же деле ей хотелось орать от необъяснимой боли внутри. Засушливый сезон сменился тропическим ливнем. В очередную субботу принц умчался из дома на рычащей колеснице, а вернулся не один. Из неосвещённого кухонного окна можно было спокойно вести наблюдение за происходящим. Серебристый «мерс» остановился на улице, не заезжая на участок. Сосед вышел из салона и поспешил к пассажирской дверце. Сердце Хазан предательски сжалось, а желудок скрутило болезненным спазмом. Она сразу узнала спутницу Ягыза, роскошную брюнетку, замеченную на съёмках в здании фабрики. Не просто обычная модель, типа Ниль или Фарах, имена которых называла Линн, а создание иного толка, недосягаемое, будто из другой галактики. На незнакомке было белое трикотажное платье, плотно облегающее соблазнительные бёдра, и короткий полушубок из искусственного меха — пример классической западной политкорректности в одежде. Переставляя ноги в изящных лодочках по скользкой субстанции на асфальте, она слегка покачнулась, и Эгемен, как истинный джентльмен, подхватил даму под локоток. Хазан молча наблюдала за происходящим, получая извращённое наслаждение от нечеловеческой порции страданий. Она всё это заслужила и во всём была виновата сама. Картинка перед глазами вдруг потеряла резкость, и девушка с удивлением обнаружила, что щёки повлажнели от слёз. Сосед и его спутница вошли в дом, а наблюдательница тихонько заскулила, оседая на пол. К ней тут же подбежал Рекс и принялся тыкаться мордочкой в колени хозяйки, пытаясь добраться до лица, чтобы хорошенько его вылизать. — Глупыш, — всхлипнула Хазан и притянула щенка к себе. Хвост-баранка совершал дружелюбные махи из стороны в сторону, пока солёные слёзы непроизвольно лились из карих глаз, стекая на коричневую шёрстку пёсика. Хазан поняла, что если проведёт оставшиеся вечерние часы за ожиданием выхода из дома гостьи Эгемена, то попросту сойдёт с ума. Ей было страшно признаться в том, что этого может попросту не произойти, и таинственная брюнетка останется у соседа на всю ночь. Подобная ночёвка стопроцентно добьёт то немногое человеческое, что ещё оставалось в гордом потомке османов. Стоило признать — Хазан была слишком слабой и трусливой для встречи лицом к лицу с наличием у соседа отношений даже на одну ночь. — Я не справляюсь, Рексик, милый, — бормотала она сквозь всхлипывания. На ум пришёл один-единственный человек, способный привнести в её состояние хоть какое-то облегчение. — Алло, Линн? — пробормотала Хазан в трубку заплаканным голосом. — Можно я приеду? Ничего не случилось. Вернее, случилось ужасное. Я тебе потом всё объясню. Получив панически быстрое согласие от коллеги, она сгребла Рекса в охапку, прицепила поводок к ошейнику и села в вовремя поданное такси.

***

Трое сестёр Ларссон снимали небольшую квартирку в восточной части Берлина. Самой младшей, Ханне, едва-едва исполнилось восемнадцать, девушка окончила школу и на данный момент нигде не работала, занимаясь хозяйством и готовясь к вступительным экзаменам в университет. Средняя Ларссон, Тильде, была творческой натурой и занималась живописью. Сфера её деятельности была весьма обширной: от частных уроков для детей и взрослых до торговли собственными картинами на городских площадях. Линн, самая старшая, смогла устроиться на должность в социальной сфере, и стабильный заработок позволял ей помогать младшим сёстрам встать на ноги и поддерживать их в период поиска себя и собственного места под солнцем. Едва переступив порог квартиры шведских эмигранток, Хазан с Рексом оказались в крепких и заботливых руках. С восторженным визгом Ханна утащила щенка в гостиную, а Линн, со скандинавской невозмутимостью проигнорировав невесть откуда взявшегося зверя, обняла коллегу за плечи и отвела в единственную отдельную комнату, которую считала своей. Как самый старший и обеспечивающий всех член семьи, Линн пользовалась полным правом высыпаться в тишине и покое. — Господи, да на тебе лица нет! — воскликнула она, усаживая гостью на небрежно застеленную кровать. — Погоди, сделаю тебе чай. — Ничего не хочу, — Хазан, давясь слезами, повалилась ничком на покрывало. — Мне так плохо! Шведка молча гладила её по голове, ни о чём больше не расспрашивая, ожидая, что гостья сама расскажет, когда успокоится. Хазан горестно всхлипывала, зная, как по-дурацки будет выглядеть со стороны её история, начни она рассказывать. Наконец, она более-менее успокоилась и затихла, изредка подрагивая от окончившихся бурных рыданий. — Поделишься со мной? — осторожно спросила Линн. — Очень болит, — выдохнула турчанка и показала на грудь. — Вот тут. — Ясно. Воцарилось успокаивающее молчание. Хазан погрузилась в размышления о том, как она могла позволить сущему пустяку настолько лишить её душевного равновесия. Линн больше ни о чём не спрашивала, считая, что гостья должна сама решить, открывать ли душу или не стоит. — Ты когда-нибудь влюблялась? — вдруг прозвучал вопрос. Линн усмехнулась и вновь провела ладонью по волосам подруги. — Было дело. — И? — И ничего. Он остался в Гётеборге, мы оттуда родом. Не поехал со мной. Но я не виню его, просто наши пути разошлись и всё. — Как ты… пережила? — Хазан поднялась и уселась на постели по-турецки. — Как и все. Плакала, страдала. Он женился почти сразу же, поэтому я сделала вывод, что параллельно с нашим развивался ещё один роман. Думала, что это поможет мне его забыть, но почему-то от осознания измены стало лишь больнее. Он был моей первой любовью, я ради него была даже готова из дома сбежать, забыть семью, поссориться с родителями, которые затеяли переезд на родину мамы... Линн запнулась, и гостья с ужасом осознала, что сейчас доведёт до рыданий этого сильного духом человека. Ведь через пару месяцев после переезда в Берлин господин и госпожа Ларссон погибли в автокатастрофе, оставив троих дочерей сиротами. — Потом уже было не до страданий по возлюбленному, — через какое-то время продолжила шведка. — Мне надо было семью содержать, заботиться о сёстрах. Он звонил пару раз, не знаю зачем. Хотел избавиться от чувства вины за то, что порвал со мной, наверное. Я сказала, что зла не держу, пусть будет счастлив. Мне и сейчас не до личной жизни… — Господи, я такая дура! — в сердцах воскликнула Хазан. — Ты столько всего пережила и не жалуешься, а я разнылась непонятно из-за чего. Прости, Линн! — Вот глупая, — улыбнулась подруга. — Мне ли жаловаться, нам помогают родственники, мамины кузины, двоюродная бабушка. А там и Ханна поступит, глядишь, станет полегче. Закадрю кого-нибудь! — раздался тихий мелодичный смех. — Не переживай за меня, не пропаду. Турчанка кивнула. Линн замялась и всё же отважилась задать вопрос: — Лучше скажи, как же так случилось, что тебе ещё никто не разбивал сердце? Хазан пожала плечами и ответила с горечью: — Если бы я только знала, что это так больно, никогда бы не позволила такому случиться! — И кто этот несчастный? — рассмеялась Линн. — Он живёт… по соседству. — Погоди, погоди! — голубые глаза шведки округлились до размера циферблата настенных часов. — Это тот «горячий сосед», что пялился на тебя тогда? Какая у вас проблема? — Я… — Хазан запнулась, понимая, что все её объяснения вызовут у коллеги гомерический хохот. — Я думала, что нравлюсь ему, а вчера он опять привёл домой бабу. Да и раньше всё время водил. — Господи, женщина! — Линн закатила глаза. — Я готова поспорить на что угодно, что ты ему не просто нравишься, а о-о-очень нравишься. Ты так раскисла из-за какой-то бабы? Кто она вообще? Видела её раньше? — Ты тоже её видела, на фабричных съёмках в соседнем павильоне. Высокая брюнетка, но не модель. Шведка сощурилась, припоминая: — А-а-а, фифа такая… Что ж, подруга, я тебе так скажу. Забей на всех баб мира, потому что я видела, как этот мужик на тебя смотрит. Никакой бабе ничего там не светит. Хазан шмыгнула носом: — Я бы не была так уверена… — Слушай, в жизни не поверю, что он никак не проявил свой интерес. Ни разу не заходил? Ничего не предлагал? Ну не знаю, крышу там починить… — Снег убрать, — брякнула турчанка. Линн хмуро уставилась на бледное заплаканное лицо. — А ты? — Отказалась. — А вот и реальный повод для расстройства. Мозгов у тебя нет и видимо уже не будет! Хазан даже не обиделась, а, вытерев рукавом остатки влаги с лица, приготовилась слушать, как коллега разовьёт мысль. — Что смотришь? Сама же дала ему от ворот поворот, а теперь ревёшь. Нельзя так! — Я не хотела, чтоб он думал, будто я по нему... ну… теку. Линн прыснула, а затем уставилась на гостью, приподняв изогнутую пшеничную бровь: — А ты по нему течёшь? — Ларссон! — рявкнула Хазан и повалилась лицом вниз, чтобы никто не видел пылающих от смущения щёк. — Хорошо, тогда может расскажешь, давно ли у тебя завелось другое мохнатое существо? — Не очень. У соседа на участке подобрала потеряшку. Помнишь, спрашивала у тебя контакты службы по отлову? — Помню. Штефан мне недавно звонил и дал адрес приюта. — А Рекс… он сам меня нашёл. Вернее, я его нашла. В общем, мы нашли друг друга на участке соседа. — Сосед в курсе? — мгновенно поинтересовалась Линн. — Ага, — шмыгнула носом Хазан. — Предлагал мне оплатить ветеринара, но я не согласила-а-ась… Слёзы вновь брызнули из тёмных глаз. — У меня только один вопрос, — выдохнула Линн, — как тебе удавалось столько времени маскироваться под нормальную, будучи таким неадекватом? — А что мне делать? — жалобно заныла Хазан. — Он такой… такой… А я? — Ладно, — был ответ. — Как-то всё наладится, надо только немного успокоиться и прийти в себя. Сегодня останешься ночевать, возражения не принимаются. Девушки вышли из комнаты, Хазан умылась и присоединилась к компании в гостиной. Ханна сидела на диване с Рексом на коленях и играла в «прятки»: закрывала щенку глаза его же собственными ушами, спрашивая «где пёся?», а потом с криком «вот он!», возвращая мохнатые локаторы на место. Рекс был в полнейшем восторге. — Мелкая, метнись-ка в магаз собакену за консервами. Хаззи, он что ест? — «Вольфсблют» для щенков. — Отлично. Переночуете у нас, а там посмотрим. Нельзя тебе в таком состоянии оставаться одной. Гостья бросила на коллегу взгляд, полный преданности и благодарности. Поужинав разогретым рыбными котлетками, Линн с Хазан расположились в отдельной комнате, а Рекс, Ханна и Тильде остались на раскладывающемся диване в гостиной, где обычно и спали. Турчанка была слишком истощена морально, чтобы долго сопротивляться сну. Пробормотав подруге «спокойной ночи», Хазан сразу же отрубилась.

***

Воскресенье в семье Ларссон проходило очень весело. Окончательно освоившийся Рекс бегал по квартире, вывалив наружу слюнявый язык. Разбаловавшись в добром женском окружении, он хватал Ханну за пятки, а та с визгом удирала, норовя заскочить куда-нибудь повыше, на диван либо на кресло. Щенок пока туда не доставал и звонко тявкал в знак протеста. Линн переживала, что соседи могут пожаловаться на шум, поэтому весёлые догонялки пришлось быстро свернуть. Тильде проснулась после обеда: она полночи сидела на «фейсбуке», где общалась с такими же духовно возвышенными особами. Вытащив беруши и недовольно зевнув, художница тут же потянулась к смартфону и стала срочно скроллить ленту Инстаграма, чтобы, не приведи Господь, не пропустить что-то важное. — Давайте какой-нибудь фильм посмотрим, — предложила Ханна. — Линн, мне, правда, неудобно. Я загостилась… — И думать забудь, — резко прервала её та. — Фильм — отличная идея. Потом выйдем на улицу, у нас здесь недалеко есть площадка для выгула собак. Что тебе делать дома? А завтра с утра вместе поедем на работу, Ханна присмотрит за щенком. И тогда я тебя отпущу, так уж и быть. Хазан напряглась, размышляя над тем, заметит ли он столь длительное её отсутствие. И тут же одёрнула себя воспоминанием о фифе-брюнетке. Да неужели господину Ягызу Эгемену сейчас больше нечего делать, кроме как следить за нерадивой соседкой, когда есть занятия поприятней. Девушки расположились на диване и включили старенький «Бурлеск» с Шер и Кристиной Агилерой в главных ролях. Ханна умудрялась так фальшиво подпевать песням, что пробудила в Рексе соул-исполнителя. Пёс принялся протяжно выть каждый раз, как младшая Ларссон открывала рот, чем вызывал дикий хохот у остальных. Хазан окончательно отказалась от идеи вернуться сегодня в своё пустое холодное жилище. Она расслабилась и делала то, что предлагала Линн, позволяя хоть раз в жизни кому-то о себе позаботиться. Её кормили, поили, развлекали, и девушке удалось ненадолго отрешиться от мыслей о соседе. — Я тоже хочу собачку, — принялась канючить Ханна вечером после прогулки. — Вот поступишь и заводи хоть анаконду, хоть птеродактиля, — проворчала старшая Ларссон. — Я не против. — Лихо ты управляешься со своими, — не без доли зависти заметила Хазан. — Моя младшая меня никогда не слушалась. — Так уж и никогда? — не поверила шведка. — Не выдумывай, Хаз. Она же ещё совсем ребёнок. Ты на рождественские каникулы собираешься лететь домой? — Мама будет ждать, поэтому придётся. Но не то чтобы я очень хочу. С удовольствием осталась бы одна в Берлине. — Одна? — не удержалась от подколки Линн, за что была немедленно вознаграждена щипком. С утра, оставив сладко сопящую на диване троицу, соцработницы отправились в офис департамента. Карла уже была на месте в цветуще-пахнущем состоянии. Успех фотопроекта сына словно одарил её крыльями, и она светилась изнутри, милостиво кивая каждому встречному-поперечному. — Девочки, — пропела начальница, едва завидев Хазан и Линн. — Доброе утро. — Доброе, коли не шутите, — ответила шведка. — Звонили из министерства, — Карла перешла на зловещий шёпот. — Отметили нашу инициативу, с чем я вас и поздравляю. — И мы вас, — Хазан схватила коллегу под локоть и потащила к кабинету. — Извините, госпожа Берг, работы много. Всё в настроении начальницы подсказывало, что «Мы — разные» станет только началом бурной и обширной деятельности этой семейки. — Нужно хоть какую-то пользу извлекать из этой движухи, — цокнула языком Линн. — Что попросим в следующий раз? — Есть у меня одна мыслишка… Но нужно дождаться этого самого раза, а потом уже права качать. Наглеть всё же не стоит. В первый же рабочий день на неделе девушки засиделись допоздна, и когда Хазан, забрав Рекса, подходила к дому на окраине Кройцберга, было уже начало одиннадцатого. Псу давно пора было спать, да и у его хозяйки глаза слипались. Она рассеянно копошилась в сумке, надеясь найти ключи, когда из темноты соседского участка на неё двинулась крупная мужская фигура. Девушка вскрикнула, запоздало соображая, что это никто иной, как сам господин Ягыз встречает её собственной персоной. — Ты напугал! — крикнула она срывающимся голосом. Мужчина замер, но затем решительно продолжил свой путь. — А ты не напугала? — возмутился он, приближаясь. — Где ты была? — В смысле? — протянула Хазан, отступая к крыльцу. Пёс, сидевший на руках, напрягся и глухо заворчал. — В прямом, — грозно сверкнул очами Эгемен. — Где ты была эти дни? — Сегодня вообще-то понедельник, рабочий день. — Ты трудилась на пару с собакой? Ладно, допустим. А вчера? — Что за бессмысленный разговор! — фыркнула Хазан, наконец натыкаясь пальцами на металл ключей. Она повернулась к соседу спиной и постаралась трясущимися руками попасть в замочную скважину. Ничего не вышло. — Нет, не бессмысленный! — воскликнул Ягыз, поднимаясь за ней на порог. — Исчезла, ничего не сказав. Я… я волновался, вообще-то! — Ой, да с чего вдруг? — рассердилась Хазан, досадуя на собственную неуклюжесть и злополучные ключи, которые никак не хотели протискиваться в щель. — Тебе ведь было чем заняться в этот уикэнд. Сосед прищурил один глаз, зловеще нависая над жертвой. — Что ты имеешь в виду? — с угрозой в голосе проговорил он. Наконец, ключ и замочная скважина нашли общий язык, Хазан отворила дверь и, опустив Рекса на пол коридора, резко повернулась к мужчине. — Я имею в виду, что у тебя была приятная компания на эти выходные, и тебе вряд ли позволено спрашивать у меня, где я находилась, Ягыз Эгемен. — Вот как? — даже не успев понять, как с ней такое могло происходить, девушка оказалась прижата к стене дома мощным телом. — А я всё же спрошу. Где ты была, Хазан Чамкыран? Лицо соседа оказалось в парализующей близости от её лица, Хазан почувствовала, как горячее дыхание щекочет шею. Собравшись с духом, она огрела нахала по царапающей ладонь щетинистой щеке и, когда тот сделал неуверенный шаг назад, юркнула в дом. Сердце колотилось где-то в затылке, на языке чувствовался странный железный привкус, а ноги подкосились, словно были сделаны из желатина и песка. В дверь никто не колотил, вокруг царила абсолютно мёртвая тишина, и только Рекс цокал когтистыми лапками по паркету, обнюхивая каждый угол после долгой разлуки. Хазан опустилась на холодный коридорный пол и заплакала.