Просто живи

       POV Саша        — Саш, ты будешь завтракать? — спросил у меня брат, заходя в спальню.        Вот так начиналось каждое утро уже на протяжении двух лет, и с моих губ сорвался тот же ответ, что и всегда:        — Не хочу! — я отвернулся, глядя на капли дождя, которые замысловатыми узорами скатывались по стеклу, а затем с едва слышным звуком ударялись о железный подоконник.        Не хотелось совершенно ничего. Смысл что-то хотеть, если твоя жизнь не наполнена совершенно ничем? Два года без смысла. Её не стало, а вместе с ней исчез и смысл.        — Папа, смотри, что я сделала! — прокричала моя дочь.        По сердцу вновь резанули остро заточенным лезвием и растеребили рану, которая ещё не успела зарасти.        Влетев в комнату и подбежав ко мне, Ника начала показывать мне свои рисунки. Грубо нарисованные силуэты людей, слегка кривоватые линии домов, разукрашенные в неправильные цвета…        Голубой пижамный костюм дочери с Микки Маусом облегал хрупкое тельце как вторая кожа, длинные волосы до талии были в ужасном беспорядке и несколько тяжёлых прядей скрывали лицо, делая её такой беззащитной…        Я корил себя за те слова, что произнесу через несколько минут, но я изо всех сил старался не показывать своей боли, которую принесут с собой подобные действия.        Я вжался в ручки своего инвалидного кресла с такой силой, что на моих пальцах побелели костяшки, и сидение едва слышно скрипнуло от чрезмерного давления, а я постарался придать своему лицу жёсткое выражение лица.        — Смотри! Это — ты, — проговорила дочь, указывая на самого высокого человека на своём рисунке. Чёрные волосы, большие глаза цвета горького шоколада точь-в-точь как у меня. — А это — я! — воскликнула девочка звонким сопрано, указывая на ещё один силуэт поменьше. Нарисованная рука мужчины тянулась практически через весь листок и соединялась с короткой ручкой маленькой девочки с длинными волосами цвета каштана и большими глазами.        Как можно спокойнее я просмотрел другие рисунки дочери и с болью осознал, что не на одном из них нет её матери. Два дяди, я, она и больше никого! Едва слышно клацнув зубами, я услышал над ухом нервный вздох.        — Тебе не понравилось? — спросила она подрагивающим голосом, всматриваясь в моё лицо с наворачивающимися на глаза слезами.        Как же мне хотелось сказать ей что-нибудь приятное, но я уже давно не употреблял в своей речи слов любви, нежности или одобрения. Так будет лучше, пусть лучше будет ненавидеть, но не жалеть. Жалость — это самое худшее чувство в мире, оно подавляет и затмевает все истинные чувства.        — Красиво, — произнёс я спокойно, отдавая в руки дочери красную папку с маленькой вышитой бабочкой на обложке.        — Папа, но… — дрожащим голосом прошептала она, но я прервал её, взмахом руки заставляя замолчать.        — Я сказал, что красиво, что ещё нужно? Иди, умывайся, завтракай, одевайся, а Игорь отведёт тебя в школу! — властно проговорил я, отворачиваясь от Вероники и псевдоувлечённо начал вглядываться в мрачный пейзаж за окном.        Через несколько секунд послышались быстрый топот маленьких ножек по полу и едва слышное хлюпанье носом.        — Вероника, — грустно произнёс Игорь.        Взгляд брата так и буравил во мне дыру. Ну и пусть! Им не понять! Они не знают, что такое жить в постоянном страхе перед этим миром и в бесконечном ожиданием удара. Каждый день — это каторга, бремя, которое они сами не дают мне снять с себя, буквально карауля каждый мой шаг.        — Сегодня выходной, — раздался обрёчённый голос дочери, и через несколько секунд послышался громкий хлопок двери соседней комнаты.        Этот хлопок словно ударил в самое сердце. Очередная ниточка любви между мной и дочерью была порвана. Каждый день я старался разорвать по несколько таких нитей, но, к сожалению, с каждым днём это становиться делать всё тяжелее, потому что рвались слабенькие ниточки, но вместе с тем я понимал, что остаются самые крепкие и на их разрывание уйдёт не один день…        — Зачем ты так с ней? Она же со всей душой! — зло прорычал на этот раз Михаил.        Господи не один, так второй! Это же умудриться надо было, чтобы родить сразу троих!        — Не учи меня, как вести себя с собственной дочерью! — проговорил я твёрдо, всё также всматриваясь в танец капель дождя на прозрачном стекле.        За спиной раздалось злое шипение, которое говорило о том, что сейчас меня ожидает очередное нравоучение. Как всегда! Отчитывают меня как маленького ребёнка!        — Ты просто невозможен! Она твоя дочь! И этот факт не изменит никто и ничто! Она — единственное продолжение тебя в этой дерьмовой жизни! Лучше бы бросался своим статусом отца в других ситуациях! Ладно мы, но она! Она не виновата в том, что произошло! Дать бы тебе по роже, но ты же у нас инвалид, мать твою! — буквально выплёвывая каждое слово, произнёс Игорь и вышел из комнаты.        Резко развернув моё кресло, Михаил встретился со мной взглядом, под напором которого оставалось лишь молчать. Мы смотрели в глаза и видели себя во взглядах друг друга.        Три человека, такие одинаковые, но в тоже время такие разные. Но нас объединяла кровь и общее горе на троих.        — Я не хочу, чтобы меня кто-то жалел! — произнёс я как можно твёрже.        В глазах среднего брата мелькнуло понимание.        — Я знаю, но ты должен принять это как данность. Ты должен суметь найти баланс между твёрдостью и пониманием. Ты взрослый мужик, тебе хреново, тебе двадцать восемь лет, а ей всего восемь! Она лишилась матери, представь, каково ей! Веронике сейчас меньше всего нужны потрясения! Или ты хочешь, чтобы она опять онемела? Лично я этого не хочу! Подумай над этим, Саш!        — Ты думаешь, это так просто? — спросил я с нескрываемой обречённостью в голосе.        В ответ брат лишь озадаченно пожал плечами.        — Веронике нужна мама, — произнёс Миша, твердо глядя на меня.        Я лишь хмыкнул в ответ, разворачиваясь в противоположную от брата сторону, к книжному шкафу.        — Миш, посмотри на меня: кому я буду нужен? Сейчас люди смотрят лишь на обложку и не видят того, что скрыто под ней, — прошептал я удручённо, беря с одной из полок свадебную фотографию, которая со стороны жены была перевязана чёрной ленточкой. — Тем более я ей обещал, что никогда не полюблю другую, — произнёс я, ласково проводя по рамке пальцами.        Казалось, что даже проводя по холодному стеклу, я чувствовал бархат её кожи.        Одна рука заботливо дотронулась до моего плеча.        — Я знаю, но поверь мне, братец, любовь спрогнозировать невозможно. Вспомни: ты и сам, когда тебе стукнуло семнадцать, орал как резаный, что никогда никого не полюбишь, расставшись с этой идиоткой, Иркой Самойловой, и что в итоге? — спросил Миша со смехом, я не ответил. — А я тебе скажу: через год ты встретил Наташку и уже через четыре месяца сделал ей предложение!        — Это другое! Ирка не погибла! — воскликнул я.        — Да, ты прав: это другое, но я это сказал к тому, что ты никогда не знаешь, как жизнь повернётся завтра. Может, именно сейчас твоя судьба где-то гуляет или, к примеру, переезжает к нам! — воодушевлённо произнёс брат, но я устало закатил глаза.        — Где ты понабрался всего этого? — саркастическим тоном поинтересовался, ставя рамку на место.        — Ну, мамка же не зря говорила, что во мне живёт романтик! Тем более надо же разбавить нашу депрессуху хоть немного! — с улыбкой в голосе проговорил Машка и, похлопав меня по плечу, ушёл, прикрыв за собой дверь.        Некоторое время я просто оставался на одном месте, стараясь обдумать всё произошедшее. Выехав на маленький балкон, который братья недавно отремонтировали, я с упоением вдыхал свежий осенний воздух. Порывы ветра и моросящие капли дождя били в лицо, отрезвляя и выветривая воспоминания.        Опустив взгляд чуть ниже, я увидел, что моя дочь сидит на лавке у соседнего подъезда и расчёсывает волосы пшеничного цвета своей любимой кукле. На её лице не было улыбки, без того тонкие губки были плотно сжаты, что делало их почти сливающимися с лицом, глаза были опущены и не отрывались от работы.        Захотелось подозвать дочь к себе, но меня прервал настойчивый звук женских каблучков.        В сторону нашего подъёзда по безлюдному тротуару шла совсем ещё юная девушка. На вид ей было не больше двадцати лет, длинные каштановые волосы небрежными локонами струились по плечам и талии. На лице играла лёгкая улыбка, её широко распахнутые, искрящиеся воодушевлением глаза смотрели на всё вокруг с нескрываемой заинтересованностью. А когда взгляд остановился на моей дочери, девушка остановилась будто парализованная.        Повернувшись на звук каблучков, моя дочь будто замерла. Несколько секунд они рассматривали друг друга, словно не веря в происходящее, а затем на их лицах расцвели обворожительные улыбки.        — Женя! Женька! — прокричала дочь и, бросив куклу на мокрой лавке, бросилась к незнакомке, которая тут же раскрыла объятия и закружила Веронику.        По всей улице разнёсся звонкий смех, полный счастья и радости от встречи.        Я начал лихорадочно вспоминать эту девушку, но на ум ничего не приходило. Я вспоминал всех возможных знакомых, но они тут же отметались.        — Надо же! Привет, солнышко! Как ты подросла! — воскликнула Женька, опуская дочь на асфальт, и, присев на корточки, начала с интересом разглядывать Нику.        — Я так соскучилась! Я боялась, что ты совсем меня забыла! — захлёбываясь словами, протараторила моя малышка.        Где-то внутри меня начинал зарождаться гнев вперемешку со жгучей ревностью. Я так давно не слышал звонкого смеха дочери, а здесь…        — Что ты, милая, я тоже очень соскучилась! Я только пару часов назад как приехала, не стала заходить, думала, ты спишь, — проговорила Женя, с нежностью заправляя одну выпавшую прядь волос Ники за ухо.        Бросив последний взгляд на двух обнимающихся подружек, я начал потихоньку выезжать с маленькой террасы. Разворачиваясь, я успел поймать на себе взгляд девушки. Её глаза смотрели на меня без отвращения, брезгливости и жалости, которое я очень часто встречал в глазах других прохожих. Она не отводила глаз, как зачастую делали другие, на её губах играла улыбка, полная нежности и даже какой-то зависти. Последнее немало удивило меня: чему здесь завидовать? Но я знал, что не ошибся в том, что увидел…        — Тебе понравилось во Франции? — поинтересовалась дочь, тем самым разрушая наш весьма своеобразный контакт.        — Очень, милая! Кстати, я привезла тебе подарки! — воскликнула Женя, поднимаясь.        — Ура-ура-ура! — воскликнула Вероника, задорно хлопая в ладоши и прыгая на одном месте.        — Ника, что ты кричишь? — раздался голос Игоря за спиной, и через секунду возле меня уже стояли старшие братья.        Так как мы жили на первом этаже, нас от этой парочки отделяло лишь несколько метров.        — Ой, простите, — смущённо потупив взгляд, прошептала малютка, а утончённая рука её подруги ободряюще погладила по плечу. — Это Женя! — торжественным тоном провозгласила дочь, указывая взглядом на девушку.        — Да мы уже поняли, ты так кричала, — посмеиваясь, проговорил Игорь, облокачиваясь на поручень. — Я Игорь, дядя этого маленького энерджайзера, — представился старший из братьев, и Евгения лишь едва заметно кивнула в знак приветствия.        — Я Миша и та же ситуация: Ника моя племянница! — стоя за моей спиной, провозгласил брат.        Когда очередь дошла до меня, я понял, что до сих пор буквально пялюсь на Женю. Эта хрупкая девушка кого-то мне напоминала. Её улыбка, глаза, даже причёска…        — А это мой папа, Саша! — выручая меня, проговорила дочь, обворожительно улыбаясь своей знакомой.        Глаза девушки с нескрываемым волнением прошлись по нам, словно не веря своим глазам.        — Ничего себе у тебя группа поддержки! Простите ради Бога, просто… вы так похожи! Как ты их различаешь? — поинтересовалась Женя у Вероники под дружеский смех братьев.        — Ты с ними не живёшь, они разные! Пап, можно я пойду к Жене, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — заклинала Вероника, складывая руки в молящемся жесте.        — Если Женя не против, то иди! — ответил я как можно спокойнее.        В ответ дочь взглянула на свою подругу, получив одобрительный кивок, лучезарно улыбнулась и со всей силой прижалась к Евгении.        Вид этой картины заставил сердце заныть от тупой боли. Впервые в жизни я почувствовал некий укол ревности. Я привык, что мою дочь занимаю только я! Что все её улыбки принадлежат только мне или нашей семьи, но видя то, с какой искренностью дочь радуется общению с Женей, я впал в шок…        «Веронике нужна мама», — эти слова брата эхом раздались в голове и, как ни странно, они не принесли с собой желаемого облегчения, в общем-то, как и в первый раз…