— " Озеро осушится, племена рухнут, жизнь закончится, но моё обещание будет так же крепко, как и мой кулак, потому что в нем заключена моя кровь с клятвой".
<< Я был от рождения Теневым котом. Вырос я в годы Диктовщины, и никогда не был украшен этим шрамом, который вы уже углядели. Я жил пять лет с матерью, радовался жизни и играл со своими друзьями. Я не знал о том, что ждет меня, но вскоре моего старшего брата забрали, ему не было даже двенадцати лет. Наш отец умер, когда только родился Брюзга, и поэтому не было того человека, который объяснил бы мне то, что ждет всех в Теневом племени. Мать никогда не смела обсуждать это, но Млечный, мой брат, всегда пытался начать эту тему разговора. — Он уже достаточно вырос, чтобы знать! — говорил старший брат, указывая на меня. — Отец рассказал мне об этом в его возрасте! Но как бы он не пытался рассказать мне, Мать всегда затыкала его пощечиной. На следующий день его забрали в спешке, он пытался мне что-то сказать, но единственное, что я разобрал, это «Легион». С этого момента моё детство закончилось. У меня появились вопросы — они требовали ответа. В Тенях нет старейшин, нет тех, кто уходит в отставку. Они умирают, не добираясь до своих семей. Или сбегают, но затем умирают дезертирами. Когда я проник на территорию тренировочного лагеря — меня избили солдаты и выдали за шкирку моей матери. — Алогривая, следи за своим отпрыском! Капитан Первого Отрядного Легиона лично дал мне пинок, когда загонял меня в родной дом. — Алогривая, если ты не можешь сама с ним справиться — считай, сделаю услугу. Мать защищала меня своим телом, когда он пытался подобраться ко мне, но и её он откинул. Ей ничего не оставалось, как спасти моих сестер и более младших братьев. Тогда Дикий Трепет — тот самый капитан — рассказал мне все. Что меня ждет, и что он лично придет за мной, что становится не лучшим знаком на будущее. Он приходит только к особо буйным и на этом их карьера дальше солдат не идет. Именно он забрал Млечного. Тогда я окончательно познал, что такое — жить здесь. Следующие годы прошли слишком быстро. Я помогал матери, старался успокоить её. Я никогда раньше не придавал значения к особой грусти в её глазах, но теперь все изменилось. Я понимал её дрожь в лапах, почему она иногда роняет вещи из рук от любого шороха. Она увидела столько плохого, что не видят другие. Мой отец прорвался в капитаны, будучи бывшим дезертиром. Он сослужил хорошую службу и его повысили, но позже убили на одной из точек боя, которая была с самого начала безнадежна. За неё платили больше кролей, которые окупали практически три такие армии. Больше в Тенях не практикуется метод «продажи душ», но раньше большинство воинов умирали именно так. Наша семья была помечена с самого начала, как особо буйная. Моя мать отстаивала права кошек в Теневом племени, ставила в пример Племя Ветра, Грозовое, Речное, но её не слушали. Один раз сильно избили. Так она и познакомилась с моим отцом, который подал ей руку помощи. Он был Ветровым, который искал лучшей жизни в Теневом племени, но сильно просчитался. Пытался сбежать вместе с Алогривой, но их поймали. Им чудом удалось выжить благодаря щедрому откупу, однако, их не отпустили. Ему было суждено пойти в легион, иногда возвращаясь домой на побывку. С нами не говорили большинство соседей; кто презирал нас, кто боялся кары, а кто просто не любил перемешанные крови, но друзей я все-таки находил из-за своего особого детского обаяния. Я рассказывал о Диком Трепете своим друзьям-погодкам, потом они прекращали со мной говорить, а те, кто оставался, были такими же изгоями. Мы решили бежать, но нам дали сразу по лапам тем, что уменьшили возраст на созыв. Нас забрали тут же, но наши планы стали только более горячими и безумными. Когда пришел он, я не мог ничего сделать. Я вырывался, пока был в доме, но как только они выволокли меня за границы моего родного края, я присмирел, как и мои друзья, которых выводили из своих убежищ. Мы высоко подняли головы. Мы посмели кинуть им вызов и шли сами под их усмешки. Чьи мамы были горды, но матери изгоев бились в тихой истерике. На нас можно было ставить жирную точку, особенно на мне, ведь рядом со мной был тот самый капитан особого назначения, что означало продолжение династий бунта в рядах изгоев. Когда мы пришли до назначенного места, нам выдали новую одежду, сменяя одни негодные тряпки на другие. Первым делом я искал взглядом своего брата. Чтобы вы понимали, стены учебного корпуса были более высокими, но на одной из этих стен, прямо напротив входа, под башней, было место для наказаний. Там были вбиты деревянные бревна на высоте и туда за все лапы вешали провинившихся. — Млечный! — закричал я и рванул к нему, но меня тут же остановили копьями, хорошенько ударив палкой по лапам. Один даже сломал своё копье, когда добивал меня. Мне было девять лет и я плакал, как сейчас уже давно не могу. Это были слезы обиды и боли, как душевной, так и моральной. Они издевались надо мной в моем воображении. Меня не стали вешать к ним, так как я еще не знал устав, но я продолжал кричать, потому что видел своего брата. Он смотрел на меня прямо как вы сейчас. Прямым взглядом, не пустым, как у его соседей по бревну. — Поговори со мной! — кричал я, звал его к себе. Он не сломался за эти годы, но я не видел радости встречи в его глазах. Мне казалось, он плакал вместе со мной. Так и мы встретились, но он сторонился, что приносило мне боль. Меня направили дальше по корпусу, знакомя со следующим моим жильем. Я заметил, что не все воины были рады такому раскладу, но все, кто был на высших постах, просто вне себя от гордости от своего «детища» — Теней. Когда мы оказались в наших комнатах, мы приглядывались друг к другу, но первым ко мне подсел Степняк, который оказался здесь чуть раньше моего. Он сказал, что видел Млечного и что сразу увидел общую кровь. Мы разговорились. Степняк был из вполне обычной семьи, но его дядя был самым настоящим трусом и пытался сбежать, отчего поставили крест и на его матери, а так и же нем. — Ты считаешь нормальным то, что здесь происходит — спрашивал я в недоумении. — Абсолютно, если бы не был изгоем, как и ты, — получал я ответ с болезненной ухмылкой. — Я решил, что ненавижу нашего предводителя еще до того, как ты появился! — С пеленок — смеялся я и получил усмешливое «А то!» — мы стали друзьями. Он познакомил меня с другими, и я впервые выступил с речью о том, что так продолжаться не может. Все отворачивались от меня, но некоторые улыбались искренне. Я познакомился с ними ближе. Хилый и Бранный были сиротами, которых отправили сюда. Их матери умерли при родах или от болезни, а отцы на войне, как и у большинства; Диковатенький был единственным дезертиром в семейной линии и от него родители отказались в момент его побега; Вороний был двоюродным братом Степняка и имел скептические взгляды на все это, однако, все равно поддерживал наши идеи. Коренной, Латненький, Лапоух и Дикобразый были такими же изгоями, как и все, только были особенными бунтовщиками, которые в наших рядах поднимали толпу среди других оруженосцев, а затем именно им влетало за все остальное. Следующие мои годы продвигались в упорных, не щадящих тренировках. Мы были под большим контролем, чем все остальные. Млечного не допускали ко мне, но иногда мы могли собираться вместе с другими изгоями, но он никогда не верил в те слова, что слышал. Мы нашли люк под одной из кроватей в учебном корпусе, там хранили старые вещи и редко кто вспоминал про это место. Он стал нашей обителью. Чтобы меньше шуметь, мы вставали с кроватей и прятались в этом люке, обсуждая день и дальнейшие действия. Все было замечательно, но было одно «но». В нашей номерной комнате оказалась одна крыса, которую не просто устраивало все в Диктовщине, да еще была и За такие устои. Это был сын Дикого Трепета, который проходил псевдо-обучение. Учился Колыханный отдельно, и не только с элитными воинами, но и при всех благах. После этого Млечного, как зачинщика, снова повесили на бревно, хотя в основном всегда собирал и действовал — я. Мне хотелось признаться в этом, но меня остановил Бранный, предупредив, что это очень плохая идея. Его не отпустят, а меня лишь повесят рядом. Помимо того, что зачинщика наказали, нас распределили в разные номерные комнаты, люки закрыли, а на каждого изгоя было по три доносчика. С этого момента мы стали думать усердней, спать меньше и тренироваться больше. Я был центром нашего большого бунта и именно я продумал план дальнейших действий. Все надеялись на меня и я не мог подвести моих друзей. — Мы будем свободны, я вам обещаю, — говорил им я, надрезая кусочком проволоки свою ладонь, смея произнести клятву на крови. — Озеро осушится, племена рухнут, жизнь закончится, но моё обещание будет так же крепко, как и мой кулак, потому что в нем заключена моя кровь с клятвой! Я посмел дать им надежду и я не мог позволить себе или кому-то еще её разрушить. Каждый повторял мои слова, будто воодушевленный или сошедший с ума. Я был счастлив, ведь в меня верили, а я верил во всех них. Даже Млечный, который усмехался и называл нас глупыми детьми, произнес эти слова, будто обрел новую веру. Колесо закрутилось, а теневые оруженосцы действовали молниеносно и быстро. Некоторые Теневые воины нам помогали, потому что сами хотели сбежать. Наши шансы выровнялись до девяносто девяти процентов. Мы смогли сорвать слабый и бесполезный замок с люка в номерной комнате. Мы достали тряпки, передавая каждому по несколько комплектов. Те, кто умел добывать огонь из камней, шли вместе с еще двумя укомплектованными, но те несли масло. Протечку ресурса мы нашли у самой башни, как раз, где вешали за лапы в виде наказания. Там были лампы, которым требовалась подзарядка, и неправильное хранение довело до такого. Масла было много, а вот протечка была очень слабой. Оказалось, Млечный занялся этим сбором еще год назад, зная точно, что пригодится. Он ловил по капле в рот и держал жидкость на протяжении десятка часов, а затем отделял слюну от маслянистых сгустков. Я никогда не был так восхищен своим братом, потому что точно знал, что никто из нас, даже я, такой решимость не славились никогда. Я был одним из тех, кто нес масло к каюте капитана, со мной были Хилый и Лапоух. Именно Хилый славился самым удачным добытчиком огня, поэтому на самую важную миссию взяли его. Млечный был у башен вместе с Диковатеньким и восставшими воителями, которые должны уже были закончить с дозорными. Бранный и Степняк, как самые удачливые, были засланы в оружейную главарями и смело называли себя Капитанами Первого Подряда Против Крысемордых, но на случай, если у них не вышло вооружить свою команду по причине смерти, с ними был Дикобразый. Латненький остался один с единственный кинжалом, который мы смогли стащить до начала миссии, в первой каюте, что проверяли ежечасно. Его задача заключалась ликвидировать любых патрульных, которые стали бы проверять каюты на наличие нарушений и могли поднять тревогу раньше положенного. Ночь намечалась жаркой, но не все было так гладко, как хотелось. — Поджарим хвост Капитану-Крысу! — закричал я, вламываясь в его каюту с горящим полотенцем на палке. Его не было. Однако это не мешало нам продолжить. Я успел схватить кружку бренди и отпить его, стоя в горящей комнате. Хилый едва меня вывел, но для нашей троицы этот жест означал торжество. Капитана еще успеем встретить. Когда мы покидали коридоры, каюта уже была полностью в огне и переметнулась на коридор, от чего бежать нам приходилось быстрее. Мы должны были встретиться у оружейной, где наши бунтовщики должны были расквитаться с надзирателями. Когда мы прибежали, осознали, что все совсем не так гладко, как хотелось бы. Многие из наших полегли, так как умелые вражеские воители владели оружием, а нам едва давали его потрогать глазами. Мы схватили то, что смогли, и ринулись в бой. Когда я поспешил на помощь одному из наших, я узнал в нём Степняка, который замертво лежал в крови и не дышал. Я не верил глазам, но стоило мне отвернуться, он хриплым голосом попросил его еще не хоронить. Степняк поднялся на лапы с моей помощью и мы оба ринулись на воина, затем уложили его ударами в колени. Позже дело за малым. Как бы я не искал взглядом, но я не видел Бранного, но стоило мне отвлечься на его поиски, как тут же получил хороший удар о стену. Оглушенный, я сполз на землю, не в силах даже держать свою рапиру. Я едва очнулся спустя несколько секунд, но когда ты видишь смерть своих друзей, тем, кому клялся, что они будут свободны — лежать и бездействовать невозможно. Подвигло встать меня то, что Дикобразый оказался на пыльной земле у выхода из оружейной, пригвожденный одним из наших. Я двинулся со всех своих лап. — Колыханный! — воинственно кричал я, хорошенько вмазывая в знакомое лицо кулаком. Я не поверил своим глазам, точнее, поверил, но не до конца понимал, кто передо мной. Сын главного командующего напротив. Без раздумий я вытащил кинжал и ринулся на оруженосца, но тот побежал наутек. Я не стал следовать за ним и быстро наклонился перед Дикобразым. Его глаза слезились. Он пробормотал что-то непонятно, а затем протянул мне лапу. — Я до сих пор верю тебе, — прошептал он с улыбкой, пожимая мне лапу. Это было последнее, что сказал он. Мне ничего не оставалось, как сжать своё оружие и рвануть в бой. Млечный уже открывал врата учебного корпуса. Мы добивали толпой остатки теневых воинов, но впереди нас ждал целый легион. На этот момент у нас была уловка. Стоило им только собраться под воротами, как в них полетело все, что хоть как-то умело гореть. Оруженосцы понеслись мимо, Млечный и другие воины по связанным одеялам покидали горящие сооружения. Я не видел глазами Латненького и не мог его оставить, так как чувствовал свою ответственность за него. Именно мне пришлось выдвинуть решение оставить его на опасной миссии в одиночку. Я помчался в каюты, дабы помочь ему. Когда я оказался в каютах, понял, что здесь дышать абсолютно невозможно. Все горело. Я прикрыл морду рубашкой и рванул в первые каюты. Дверь была приоткрыта. — Латненький — звал я его, быстрее проходя во внутрь, но меня тут же схватили за шею и прикрыли рот рукой. Хватку и смрад воздуха я узнал. Капитан Дикий Трепет был не в самом трезвом состоянии разума, да еще и в лютом бешенстве. Я стал выворачиваться из хватки, чувствуя, как наступал на чьи-то тела. Видимо те, с кем разобрался Латненький, но самого оруженосца я не видел. Я попытался ударить капитана локтем в бок, но этот выпад он опередил, заламывая мне руку. Теперь я видел Латненького в углу, он тяжело дышал и издавал стон боли. Его руку завалила деревянная балка и вот-вот грозила упасть еще одна, но уже точно на него. Я издал рык и попытался снова подать сопротивление. Треск стекла и хватка Дикого Трепета вдруг ослабла, и я быстро рванул к Латненькому, стараясь помочь ему выбраться. Я сразу почувствовал, что Млечный оказался на пороге, а когда обернулся, увидел у него битую бутылку в лапах. Латненький метался и старался освободить свою руку. Он смотрел мне в глаза в паническом ужасе, он умолял оставить его и убегать, но вдруг послышался треск. Балка стала рушиться. Я подставил руки, сдерживая огромную деревянную конструкцию, Млечный подоспел ко мне, помогая. Кругом уже пылал огонь. — Куда собрались? — послышался хриплый голос командира, который поднимался с пола. — Только через ваши трупы, крысята. — Какой правитель, такие и подчиненные, — Млечный крикнул на Командира, продолжая держать балку, а сам тихо умолял быстрее вытаскивать Латненького. Я пытался, но у меня ничего не выходило. Она не поддавалась. Тем временем командир взял угол от железных кроватей и направился прямо к нам. Я судорожно стал искать причину, по которой балка не поднимается, но у меня просто не хватало сил. Млечный уже подавал попытки откинуть свою ношу подальше, но та упрямо хотела падать только вниз, только на Латненького. Я кинул в пьяного командира горящей доской, чтобы замедлить, но тот рефлекторно сделал из неё щепки своим орудием. — Бегите, идиоты! — Латненький пнул в колено Млечного и тот чуть не уронил балку, но выше поднять теперь не мог, ибо теперь упор был не над головой. Руки моего брата заметно дрожали, а Крысиный Командир уже подобрался близко. Я ринулся на него, но был отправлен прямо в огонь железкой, а затем ударился о стену. Жарко мне стало тут же, шерсть опалилась, а лапу я не чувствовал. Как оказалось, я упал прямо лужу горящего масла, которое окропило мою руку. — Уходите отсюда живыми! — слышал я в этот момент. Из глаз полетели искры, усы я перестал чувствовать. Тут же рванул из огня и услышал громкий удар. Млечный отпустил балку и подобрал только сейчас замеченный кинжал Латненького. Мой брат избегал удары железякой, но удача не вечна. В бок пришелся удар, после которого он отшатнулся на несколько лисиных хвостов. Моя лапа до сих пор горела и тушил её ладонью. Я кричал от боли, пытался избавиться от огня. Я быстро оторвал от своей рубахи добротную ткань и закутал свою руку, потушив огонь. Ткань тут же окрасилась в цвет вишневого компота, и я не рискнул снимать её. Затем взяли разбитую бутылку, которой оглушил Млечный капитана, и резанул ей ноги главнокомандующего. Он тут же обернулся и ударом своей лапы снес меня с ног, отправляя снова в огонь, но я сумел приземлиться — на этот раз на лапы — и тут же выпрыгнуть. Млечный уже пришел в себя, но места в комнате становилось все меньше, как и воздуха, хоть и полномерной каюты было обрушено. Я запрыгнул на спину Дикого Трепета и стал его душить с необузданным криком, давая возможность брату. Тот сбил его с ног, но не рассчитал и пьяный командир завалил меня на пол. Один удар и все. Капитан был мертв. Млечный едва помог мне подняться и мы тут же направились на утек. Я навсегда запомнил, как выглядит полная безнадежность в глазах. Латненький был одним из тех, кто всегда был готов кричать о свободе и он первый был обращен в слух, когда я оказался в каютах. Весь учебный корпус рушился на глазах. Млечный помогал мне передвигаться, закинув мою руку к себе на плечо. Мы бежали со всех лап. Возле ворот было огромное побоище. Оруженосцы лежали один на другом, рядом воины теней. Битва продолжалась, но мы пропустили основной пик. Видимо большая часть воинов отправилась ловить дезертиров-оруженосцев. Мы миновали восставших, а затем едва не наткнулись на подкрепление теневых воинов. Остаткам бунтующих был конец. Стоило подкреплению показаться, мы тут же скрылись за углом, где сидел раненый Степняк. Он держал кровоточащие бедро и мельком усмехался. — Я думал вы уже подохли в том месиве. — Не дождешься, — проговорил тихо Млечный, закрывая нам рты. Мимо прошел еще один отряд теневых. — Где остальные? — когда опасность миновала, я стиснул зубы, начиная чувствовать пульсирующую боль в лапе. — Я велел разделиться им на малые отряды по трое котов. Они выкрали лошадей и разбежались в разные стороны. Бранный и Диковатенький захватили с собой отряд побольше и направились мешать погоне за нашими. — Где Латненький и Дикобразый? Я покачал головой и сжал зубы. Степняк закинул голову назад и усмехнулся. — Ты обещал нам свободу — мы свободны. Неважно, кто на небо, кто в леса, — он похлопал меня по плечу, а затем согнулся над своей раной и завыл в голос. Я тут же принялся перевязывать его рану ошметками своей штанины. Он благодарно взглянул на меня, а затем боднул в плечо кулаком, – Все не так плохо, как ты думаешь. Большинство смогло сбежать. – Все равно много полегло, – покачал головой Млечный. Ему было больно смотреть в сторону ворот, ведь там было столько падших теневых оруженосцев и воинов, которые просто желали свободы. Я не мог смотреть на брата, потому что он все-таки отпустил балку, которой придавило Латненького. Мы могли его спасти. Я верил и знал, что мы могли дать ему шанс выжить, но вместо этого дали его себе. На минуту я совсем поник. Я смотрел на Степняка, который поглядывал прямо на расцветающее небо, на звёзды, которые пополнились в рядах нашими друзьями. Он закрыл глаза, горько усмехнувшись. – Не спать, – встряхнув его, мне не оставалось ничего, кроме как самому с трудом подняться и помочь ему. Млечный кивнул, понимая, что я сам справлюсь дальше. Мне не хотелось больше к нему прикасаться. – Убийца, – тихо прошипел я, проходя мимо вместе со Степняком, а тот оглянулся на Млечного, будто не верил словам. – Кто? – коротко спросил полосатый друг и повел остаткам опаленных усов. Мы оба понимали, что это значило. Кто погиб по его вине. – Латненький. Сжав моё плечо пальцами, он сплюнул под ноги. Ему было еще трудней осознавать, что нашего зазнобы больше нет. — Как? — он задал дрожащим голосом следующий вопрос, и я покачал головой. Как мог ответить ему, чувствуя ком в горле? Это выше любых сил. Млечный шел следом, но я старался не обращать на него внимания. Я задумался о шансах Бранного и Диковатенького. У них был отряд, но отряд не из пары сотен оруженосцев, было бы хорошо, если хоть пятеро согласились сражаться, а не сбежать при удобном случае. Мы покидали военную часть и медленно шли к деревне. Здесь не было огня, но были выбиты окна в каждом доме, вещи, посуда и другая утварь, которая бывает в доме, была на улице. И чем дальше мы шли, тем больше мы видели. Матери, дети, дезертиры, оруженосцы и воители лежали на пыльной земле. Глупые юные ученики сбежали в свои дома, надеясь спрятаться там или увести свои семьи — у них не получилось. Млечный и я перекинулись взглядами, а затем прибавили шагу к своему дому, при этом избегая патрульных и все еще зверствующих теневых воинов. Их приказом стало ликвидировать любую семью, которая обвинялась в дезертирстве. Те, кто укрывают сбежавших или сбегают с ними — обвинить и казнить. Млечный быстрее побежал к дому, а я и Степняк не поспевали за ним. Поворот. Еще одна улица. Дом. Наша мать лежала в пыли рядом с теневым воином, прижимая к себе одну из наших сестер. Её подбородок прикрывал макушку Лилии, а объятия защищали от колотых ударов, но это было бесполезно. Лицо Алогривой исказилось гримасой боли и тихой истерики, щеки были в крови её собственных детей, которых она защищала. Степняк отвернулся, не смея взглянуть. Я сжал ладонь своей здоровой руки и рванул в дом за Млечным. На входе лежал один их патрульных, который пришел расквитаться с моей семьей. Я хорошенько пнул его. Наша мать убила одного из них, а затем пыталась сбежать с выжившим ребенком, но её перехватил другой воитель. Однако кто-то хотел помочь или отомстить, судя по трупу. Я прошел глубже в дом, но меня остановил Млечный, качая головой. — Все мертвы, но я не видел Брюзгу. — Значит, он жив? — Не факт, — покачал головой мой старший брат. Я еще раз глянул на лестницу, ведущая на чердак где мы спали, и вышел из дома, сжимая кулаки. — Мы должны их похоронить. — Это глупая затея, нам нужно убираться, — Млечный прошел мимо матери, даже не взглянув на неё, а затем развернулся ко мне. — У нас мало времени. Степняк присел на земле, тяжело вздыхая и придерживая перевязанное бедро, — Как бы там не было, оставлять Алогривую нельзя. — Может, похороним еще всю деревню? Вы что-то не жаловались, когда проходили между детьми и другими матерями, — косился на полосатого Млечный, раздраженно водя хвостом. — Это наша мать. — Это уже труп, — старший брат помог Степняку подняться, но тот пнул его в колено. — Ага, — шикнул он на него. — Про наши трупы тоже так же скажешь? Слушай, мне вообще с тобой водиться не в радость. Лучше подохнуть возле ворот, чем бок о бок с тобой. — Степняк, не перегибай, — тихо прошептал я, но тот лишь отпустил, ибо потерял равновесие. — Говорю так, как есть, — оруженосец сплюнул и схватился за рану, присаживаясь на землю. — Млечный, помоги мне занести маму в дом, — рыкнул я, беря на руки Лилию. Ей было года четыре. Я тяжело вдохнул, стирая слезы ладонью. Млечный никак не среагировал, стоя в стороне, равнодушно наблюдая за мной. Я провозился с матерью, но все же выполнил должное и мы продолжили идти. Я не узнавал брата, будто его заменили. Степняк тоже косо смотрел в сторону. До жути в загривке мне приходилось смотреть в затылок своему кровному родственнику, которого я помнил заносчивым, но никак не жестоким семьененавистником. Всё-таки такие условия его сломали? Или я не замечал того, каким был он на самом деле? Ненавидел ли он меня так же, как и мать? Моим мыслям не было покоя, но затем все замерло. Перед моими глазами пролетел арбалетный болт и он вонзился прямо в спину Млечного. Степняк тут же ахнул, потянув меня за угол дома, оставляя раненого на земле. Мне хотелось тут же рвануть к нему, помочь, несмотря ни на что, но меня крепко сдерживал оруженосец по левую здоровую руку от меня. Я видел, как мой брат мучился, корчился от ужасной боли. Его лапы разжимали и вновь сжимали каменную пыль под собой. Мне пришлось отвернуться. — Посторонись! — прокричал знакомый голос, и мы со Степняком прижались ближе к стене. Мимо пронесся конный отряд Бранного с ним во главе. — Что, крысомордые блюдолизы? Будем воевать по-настоящему! Я не знаю, откуда они добыли племенное знамя Теней, но горело оно лучше простыни, будто было специально сделано для этого момента, когда главной ценности племени придется сгореть дотла. Десяток вооруженных оруженосцев скакали на лошадях, при этом снося все на своем пути. Патрульный отряд, который решил покарать нас за дезертирство, лишился половины солдат сразу, а спустя пару минут и полностью опустел. Когда был добит последний солдат, я тут же рванул к Млечному, который лежал в луже собственной крови. Он смотрел в мои глаза, а затем закрыл их, горько усмехаясь. — Прости меня, — прошептал он едва различимо, сжимая мои плечи, стараясь обнять, но затем сам не позволил мне обняться. Я так и не узнал, был горд он мной или нет, любил ли он нашу мать и больше никогда не смогу узнать, плакал ли он, когда увидел меня в тот день в стенах корпуса. Он умер у меня на руках, так и не открыв глаза, дабы посмотреть на меня. На его лице была его обычная гримаса жизненной боли, которой в его словах и жестах было много. Он оставил меня, одним единственным из нашей семьи, кто уцелел и посмел восстать против системы перед смертельной опасностью. Бранный и Степняк стояли в стороне, с грустью окидывая взглядом свои дома, зверствующий пожар где-то в дали. Там погибли наши друзья, наша новая семья, которая поддерживала нас во времена особой хвори морального духа, когда никто не мог помочь. Мы знали, что наступит тот день, когда мы будем свободы. — Млечный, и ты прости меня, — прижался лбом к его макушке, забирая с собой кинжал Латненького. Бранный попытался ободрить меня, потрепав мою шерсть на затылке, но я лишь больше присмирел. Он рассказал, что защищал другие семьи, позволяя им уйти, однако, многие отказывались. Семьям изгоев совсем не повезло. Им удалось спасти от силы четыре семьи, ибо изгои были первыми под ударом, когда случилось восстание. — Я пытался спасти твою семью, Дальноухенький, — вздохнул по пути Бранный, уже распуская свой отряд и отсалютовав им. — Но нас опередил какой-то теневой воитель-дезертир, точнее, никто из нас не успел, но он наказал убийцу твоей семьи. Мы посчитали, что не стоит крутится у него под ногами, однако, я засомневался в правильности этого, когда он зашел в дом. Я замер. Млечный не пускай меня на верхний этаж, стоит ли придавать этому значение? Может быть Брюзгу спас этот кот? Только мой брат мог ответить на этот вопрос, но теперь его нет. — Что будет с Тенями дальше? — тихо спросил Степняк, оглядываясь назад. — Я не уверен, но думаю, что после этого переворота будет более надежный предводитель…. Или более жесткий, — белый оруженосец почесал рану на лбу. — На все воля Звёздного Племени. Нас обогнал солдат легиона на коне, вставая напротив нас. Мы все тут же распушились и вооружились, ожидая дальнейших действий. — Спокойней, — проговорил капитан третьего карательного батальона. Вроде как его звали Рычащий Зверь. — Полагаю, знаменитая тройка? Где еще семеро? — Многие погибли, — Бранный улыбнулся, признав капитана, и спрятал клинок. Мы последовали его примеру. — Некоторых судьбу не знаем. — Хилый умер на моих глазах, полагаю, вы не могли знать о его судьбе. Перед смертью он попросил передать Дальноухенькому послание, — Рычащий Зверь обвел нас взглядом и остановился на мне. — Полагаю… Я кивнул. — Он сказал, что было бы неплохо, если ваши матери видели достижения, которые вы достигли. Степняк скривился, понурив голову, а затем спросил, как он погиб. — Прикрывал мою спину, — в ответ послышалась горькая усмешка. — Вполне могли видеть его, вместо меня. Каждый из нас сказал бы, что был бы рады, но мы проглотили языки. Он нас не убил, уже чудесно. — Идите в сторону Ветра. Там вам помогут. Я постараюсь разобраться с ситуацией в Тенях, если надумаете вернуться – не прогоню. — Спасибо, конечно, но… — раздраженно шикнул Степняк, но Бранный дал ему локтем в живот и тихо проговорил: «хоть изредка не высказывай своё недовольство, сейчас не в нашей ситуации дерзить». >>***
— Мы покинули Тени на лошадях, которые были у отряда Бранного и направили в сторону Ветра. У нас было шесть дней, чтобы добраться до ветровых пустошей, однако, Степняк выглядел с каждым днем все хуже и хуже. Благо Остролисту и Остролистке. Странные целители, конечно, но помогли нам выкарабкаться. Моя рука совсем зажила, а вот Степняку жизнь спасли, — с улыбкой проговорил Дальноух, обнимая за шею своих друзей. — Я уже прощальные речи им пел, когда Остролист дал мне между ушей какой-то травой и сказал не омрачать ситуацию. «Выживет, от меня Одурманивающий Чад несколько раз сбежать хотел на небосвод предков. А теперь что? До сих пор хочет, но мышь ему в штаны, а не Звёздное Племя!» — смеялся Степняк, а затем грустно опустил взгляд. На нем сильнее были видны шрамы, но не телесные. Моральные. Самые страшные. Он был тише остальных и смотрел из-под пелены потерь. Каждое имя отражалось на нём. — Затем, когда мы оклемались, нам рассказали новые новости из Теней. Оказалось, тот самый Рычащий Зверь стал новым главнокомандующим, первым со звёздным именем. Раньше они обходились без них. После этого Племя Теней стало ближе к озёрным племенам, однако, насколько бы ни улучшилась жизнь там, уйти из теней осталось дезертирством и каралось смертью, — вздохнул Дальноух, отпивая бренди. — А как же деления на изгоев? — тихо спросил я, прижимаясь к сидению. Меня сильно впечатлила эта история, и я слушал все это время с открытым ртом, который изредка, с усмешкой, закрывал Равнодушный. — Деления пропали, возраст в набор легиона увеличивали с каждым годом, по мере наполнения. Пару раз был бунт среди остатков воителей, которые были за уставы Дикого Трепета, но были повешены, — Бранный проговорил без особого энтузиазма первые фразы, но явно с злорадством последнюю. Он даже облизался. — А вы единственные, кто выжил, из вашего восстания? — Травушка обратила внимание в сторону Степняка, которого передернуло от этого вопроса. Кажется, это было очевидно, что он до сих пор страдал, зачем она делаем ему больно? Я не понимал этого, но и заступиться не мог. До сих пор щемило в груди. — Да, мы получили сведения, что Коренной умер при побеге в Грозовое Племя, Лапоух умер при осаде ворот, защитив Бранного, — Дальноух прижал сильнее Степняка, будто успокаивал и ободрял только одним своим присутствием. — Это сколько же вам лет? — удивленно спросил Облакогривый, который молчал все это время, а затем решил резво воскликнуть. — Вам должно быть по девятнадцать-двадцать? Диктовщина произошла в тысяча пятьсот девяносто первом… Лет десять…? — Девять, — тихо прошептал полосатый воин, отпивая свой напиток. — Я каждый год отмечаю полоской у себя на потолке. Когда я засыпаю, я смотрю на эти черточки и понимаю, что их уже нет уже столько лет, но я до сих пор слышу их голоса. — Степняк, — тихо прошептал Дальноух, похлопав по его плечу. — Давай проветримся? Он согласился кивком. Воины извинились за то, что удаляются, но кто мог им запретить? — Не думайте, что Степняк слабый, просто не все такие сильные, как Дальноух, — хмыкнул Бранный, когда его друзья ушли на второй этаж к окнам. — Он может сейчас улыбаться, когда произносит их имена, но ночью шепчет их последние слова. А я плачу, когда вспоминаю о них, хотя был единственным, кто не наделал в штаны, когда надо было рубить этих крысиных отродьев. Он поднял глаза, улыбаясь. — Спасибо за искренность, — улыбнулся Облакогривый в ответ, потрепав мою макушку. Мы все не могли скрыть слезы, хотя услышали просто историю. — Дальноух так и не досказал, что ваша бывшая предводительница разрешила нам не становиться воинами Ветра, а остаться на границе. Она дала разрешение на трактир. — Мудрое решение, Бранный, — Львица кивнула. — И полезное. — А то! Идея была нашего главного массовика-затейника, он и первый принялся отстраивать это место. Начали с кухни, — Бранный отвел взгляд к лестнице, а затем к окнам, за которыми была темнота сущая. — Останетесь? — Если позволите, — Равнодушный поднялся со своего места и пошатнулся. Видимо перепил лишнего. Облакогривый ему помог. — Было бы неплохо, но у вас найдется столько места для всех нас? — Сти снова потрепал мою макушку, а затем чуть не навернулся в объятиях Равнодушного. Нас выделили в обещанные комнаты, Львица и Травушка были в отдельной, однако, я не знал, спала ли последняя. Мохенький абсолютно не мог заснуть и иногда кидался в меня камешками с пола, отчего уже не мог заснуть я. Я задумался о том, что случилось с этими людьми, что они видели и что пережили. Столько эмоций, столько крови, столько потерь… Облакогривый передал мне какую-то книжку и сказал, что я похож на кого-то. На кого? Я все-таки открыл переданное и понял, что это творческий труд. Здесь были какие-то сказки, истории, маленькие рассказы. В начале было подписано маленькими-маленькими буквами «Трелеус, работник очень забытой профессии барда», но зачем один раз зачеркнуто, будто специально. Ниже было подписано еще что-то, но я не успел дочитать. — Спать ложись, лопух — Равнодушный отобрал книжонку и откинул к моим вещам на стуле. Мне ничего не оставалось, как уснуть и видеть сны о том, что я участвовал в той самой Диктовщине, будто воевал рядом с Дальноухом, Степняком и Бранным. Видел каждую смерть. Кажется, я плачу во сне? — Мохенький, что ты творишь? — вскрикнул я, отплевываясь от воды. — Подъем, уже все встали. Нам пора, — шипел на меня старший оруженосец, при этом кидая в меня моими же вещами. — Да, сейчас! Дай оденусь!