XX. Не бойся
Время. Противная, раздражающая, вечно идущая против тебя вещь. Когда ты желаешь, чтобы оно поскорее закончилось, оно ползёт как улитка, а когда ты хочешь, чтобы оно замедлилось, оно несётся со скоростью света. Скорость времени зависит от самого человека. Если у него много дел и жизнь его кипит, то время скачет впереди него, дразня и мотивируя. Если у него не осталось ничего в этой жизни, то время тягуче плавится, принося боль. Милли казалось, что жизнь вокруг неё как будто замерла. Замерла только для неё одной. Все вокруг куда-то спешили, что-то планировали, пытались успеть, а она… Она просто плыла по медленному течению. Над этим миром стал властвовать серый цвет, даже солнце разучилось греть и светить. В прохожих она видела людей в масках. В страшных, безэмоциональных, равнодушных и белых с натянутой улыбкой арлекина. Метро было гадким, грязным. Ещё хуже, чем обычно. Она ехала в офис своего отца, хотя ей казалось, что на саму казнь. Роберт Браун позвонил ей сегодня утром, и Милли ответила на его звонок, беспардонно игнорируя в прошлые дни. Он никак это не отметил, а лишь изъявил желание встретиться с любимой дочерью, которую давно не видел. Хотя за этими словами Милли ясно видела истинную причину: он хотел с ней поговорить. Скорее всего, он узнал о Джейкобе, об их расставании и о том, что она буквально сбежала из дома. Что она связала свою жизнь с простым молодым человеком, на лице которого были фальшивые тёмные очки. Финн не давал о себе знать с той ночи, как она ушла. Он не позвонил, ничего. Как будто прямым текстом говорил ей, что раз она не принимает его решение, то и знать он её не желает. Что её исчезновение для него ровным счётом ничего не значило. Но для Милли его исчезновение значило многое. Слишком многое. Но даже несмотря на это, она не собиралась строить из себя великую мученицу. К чёрту эти бессмысленные игры в кошки-мышки. Она расскажет отцу всю правду и получит дальнейшую свою судьбу. Будь, что будет, но она не желает больше исполнять его роль. Раскроет все карты, ведь смысла утаивать уже больше не было, ибо утаивать нечего. Между Финном и ею всё уже было разрушено. И в этом была вина только её одной. Она не винила парня за его нежелание делать операцию и рискнуть. В конце концов, кто она такая. Видимо, что никто. Она винила только одну себя, ведь это она не смогла достучаться до его сердца. Стать частью его мира. Заслужить его любви. Её логика, холодный разум не имели там места. Это будет то, что она скажет Финну, когда вернётся к нему домой, чтобы уже точно уйти навсегда. Хотя глубоко в душе ей почему-то было неспокойно. Что-то царапало её изнутри острыми когтями кошки, злобно шипя. Холодный железный голос произнёс название нужной станции, и Милли покинула центральное метро Сан-Франциско, выходя из одной серости в другую. Это был район Файненшиал. Тот самый район Сан-Франциско, где расположены высокие здания, офисные центры главных умов Кремниевой долины. Однотонные построения с большим количеством этажей в цвет пасмурного неба. Таков был их бизнес-район. Милли не была здесь, кажется, целую вечность, хотя на деле всего два месяца. Просто теперь она смотрит на это всё своими глазами, а не через чужие и лживые линзы. Быть офисным планктоном — скука смертная. Так она считала. Это только в сериалах и кино там всё весело и забавно от происходящего вокруг. В реальности же ваши будни становятся просто однотипными. Ты приходишь в девять и уходишь в шесть вечера. Ничего особенного, кроме кучи бумаг, отчётов, дедлайнов и прочее. Никакого милого общения с коллегами, глупых ситуаций и прочего. Ничего этого нет. Всё серое и скучное. — Добрый день, могу я Вам чем-нибудь помочь? На ресепшене Милли встретила красивая молодая блондинка-секретарь, выглядящая по всем клише своей работы. Позади ней огромными зеркальными буквами на стене была выведена фамилия BROWN. Единственная вещь, воплощённая в этом простом слове, которая объединяла Милли с её отцом. — Добрый. Я — Милли Бобби Браун. У меня встреча с вашим начальником, Робертом Брауном. Она никогда не упоминала их родственной связи в стенах этого офиса. Никогда не называла его отцом при третьих лицах, только если они оставались одни, но и то за редким случаем. И это было правильным, ведь здесь не было место лишнему, кроме начальника и подчинённого. — Конечно, мистер Браун Вас ожидает в своём кабинете. Всё окружение пахло дороговизной. Мебель, декор, даже работники компании её отца выглядели и пахли дорого. Милли была готова поспорить, что одни только духи секретарши стоили больше две трети зарплаты обычного человека. И от этой богатой и роскошной жизни девушку тошнило. Это всё было ненастоящим, таким не её. И она как простой голубь оказалась в этом саду среди диковинных птиц. Голубь, из которого намеревались сделать подобного офисного павлина. Секретарша проводила её к кабинету её отца — хотя в этом не было необходимости, — мило и фальшиво улыбнулась, и исчезла. Выдохнув, Милли толкнула массивную дверь, заходя в самую настоящую клетку с тигром. Роберт Браун сидел за большим офисным столом, на котором всё было красиво и аккуратно выложено. Любая поверхность просто сияла, хоть проводи по ней языком: настолько она была чистой. Мужчина около пятидесяти лет, превративший за десять лет обычную контору во всемирно известную компанию. Человек, обладавший многими талантами. Её отец, определивший её будущее, которое Милли собиралась разрушить. Режиссёр, давший ей роль, вручивший сценарий и крикнувший команду «МОТОР». И ей уже было плевать на последствия. Она не даст ему права произнести слово «СНЯТО». — Здравствуй, Милли, — попривествовал её Роберт, вставая со своего кресла и поправляя дорогой галстук, отливавший оттенком меди. — Привет, пап, — обычно сказала она. И, кажется, его задело это обращение, но виду мужчина не подал. Мистер Браун улыбнулся и предложил Милли присесть на заранее приготовленное удобное кресло, оббитое недешёвым материалом. И только тогда он по-настоящему взглянул на свою родную дочь. — Что за наряд? — строго спросил он. Девушка была одета в свою вчерашнюю одежду, которая состояла из простых джинс и однотонной футболки. Да уж, не самый лучший выбор для богатого офиса, где даже уборщицы (да простит кто-то её просторечность: менеджеры по клинингу) одеты лучше, чем дочь директора. Она никак не вписывалась в этот аристократичный серый цвет своей ярко-красной футболкой. Раньше Милли всегда носила брюки, юбки и блузки. Чинно и строго. В университете, на прогулке, когда шла в кофейню и приходила в офис отца. Её с детства учили, что нужно соответствовать статусу, что настоящий бизнесмен или бизнесвумен всегда выглядит солидно, где бы он ни был. Милли вспоминала, что даже дома, где люди обычно расслаблялись и надевали то, что хотели, её отец носил костюмы и галстуки. Всегда готовый, всегда во всеоружии. Человек, который всему миру хотел доказать и показать то, чего он достиг своим упорным трудом, вытащив себя и свою семью из нищеты. — Неужели не могла ничего надеть по приличнее? — вновь задал холодно вопрос Роберт, садясь обратно на своё место. — Ты же пришла всё-таки сюда. Голосом он выделил последнее слово. — Я пришла к тебе не как твоя будущая наследница, — она не узнавала своего собственного уверенного тона. Ещё никогда она так не разговаривала с собственным отцом. — Я пришла к тебе как дочь. Мужчина нахмурился, смотря на сидящую перед ним девушку, которую он с пелёнок готовил к идеальной жизни. Как собственный проект, в который было вложено очень много сил и денег. Всё было по графику. Точному плану. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. И тут она. Прямая осанка, неперекрещенные ноги и руки. Она была открыта, но в то же время чувствовалась стена. Невидимая, давящая. — Хорошо, — едва кивнул он, складывая ладони. — Потому что я как раз хотел с тобой поговорить как отец. Девушка подняла на него свои глаза, в которых читалась усталость. Физическая и духовная. Он смотрел на неё сверху вниз. Но это не был надменный взгляд. Это был взгляд, показывающий, что он, Роберт Браун, её отец, что знает в этой жизни больше неё, а, значит, лучше знает, что нужно его дочери. — Что произошло между тобой и мистером Сарториусом? «Мистер Сарториус. Боже, как же глупо это звучит», — подумала про себя Милли. Проектор с зажеванной киноплёнкой застыл на кадре с высокомерным выражением лица Джейкоба, по которому, как клинок по плоти, прошлась её ладонь с характерным шлепком, выбрасывая наружу весь её гнев. — Мы расстались. — Это я знаю. И тут нужна поправка, — мужчина посмотрел в окно. — Вы не расстались. А ты его бросила, сбежала. Милли сглотнула. Всё-таки он рассказал. И рассказал не сразу, а спустя лишь некоторое время, иначе звонок от отца она получила бы на следующий же день. Неужели ждал и верил, что она вернётся? Да чёрта с два! — Да, я его бросила. Потому что я не люблю его, я не хочу жить с этим человеком. — Поэтому я тебя и спрашиваю, что произошло между тобой и Джейкобом? Ты говорила мне, что он тебе небезразличен. У вас всё было хорошо эти два года. — Я ошиблась, — он вёл, казалось, совсем обычную беседу, задавал самые обычные вопросы, на которые хотел получить честные ответы. Но делал это по-особенному: чувствовалось давление, невидимое, совсем незримое. И у такой штуки есть название. Скрытая и умелая манипуляция. — Милли, ты же понимаешь, чего мне стоит твоя ошибка? — насупился Роберт. — Компании моя и его отца уже готовы были заключить контракт после вашего брака. — Неужели вы не можете сотрудничать и без нашего брака? — спросила Милли. Вопрос, который давно её волновал. — Это никак невозможно без этого. У мистера Сарториуса-старшего нет большой выгоды от моей компании, но лично мне его юридические услуги очень даже необходимы для дальнейшего развития моего дела на международной арене, — его голос прозвучал суровее. — Я не люблю этого человека, — повторила она. — Ты хочешь, чтобы я жила с тем, кто мне безразличен, и строила с ним семью ради твоей компании? — Нашей компании, — тут же поправил её мужчина. — Нашей компании, которая впоследствии станет твоей. И нет тебе лучшей партии, чем Джейкоб. Он станет тебе хорошим мужем и верным коллегой. У тебя и у него будут деньги. Ваши дети ни в чём не будут нуждаться. Это идеальная жизнь. Мужчина считал себя правым. Всегда. Везде. Это то, что он в своё время желал для своей семьи. Он потом и кровью добивался места под солнцем, растил своё детище и свои проекты. Он встал на ноги, у него была цель. Роберт Браун женился на дочери из богатой семьи. И в этом браке у него родились две прекрасные девочки, одна из которых унаследовала его логический склад ума. И он не позволит своим внукам пройти через то, через что прошёл он в своём бедном детстве. Да, Милли была логиком, что достался ей от отца. Да вот только характер и вся остальная природа у неё была от матери. От той женщины, которая бросила своего любимого человека, не имевшего ни гроша в кармане, и вышла замуж за него, за Роберта Брауна. Потому что так было правильно. Так было разумно. — Есть одна маленькая проблема, — Милли посмотрела на него с опущенной головой. — Это идеальная жизнь лишь для тебя. — О чём ты говоришь? — изгонул бровь мужчина. — Я не хочу такой жизни, — она подняла на него своё лицо. — Она не для меня. Наступила тишина. Отец и дочь смотрели друг на друга. Роберт Браун посмеялся бы таким словам, если бы не видел всю серьёзность выражения лица Милли. Он никогда не видел такого взгляда. Уверенного, прямого, пронизывающего. Тот, которым обладал он сам. И который был направлен сейчас против него самого. Как отражение в зеркале. — Не неси околесицу, Милли, — он взял в руку карандаш. — Мы это всё уже обговаривали, ты… — С кем ты обговаривал? — не дала ему договорить девушка. — Со мной, что ли? Или с самим собой? — Не разговаривай со мной в таком тоне, пожалуйста, — попросил её он. — Ты хоть раз спрашивал меня или хотя бы самого себя, чего хочу я? — она упёрлась руками в ручки кресла. — Чего хочу я, а не ты. — Что за глупости? — безразлично отмухнулся он. — Ты всегда хотела пойти по моим стопам. Тебя интересовали мои дела. — Нет, — мотнула головой она. — Я никогда этого не хотела. И не хочу сейчас. И не буду этого хотеть. — К чему ты ведёшь, Милли? Если только из-за Джейкоба, то… — Дело касается не только его, — пальцы сжались. Длинные ногти больно впились в сухую кожу. Она поднялась с кресла. — Я не буду управлять твоей компанией. Я ухожу из университета. Эти слова выстрелили меткой пулей из её оружия, раня свою жертву точно в сердце и пачкая дорогой костюм красными пятнами крови. Она сказала это, смотря на него сверху вниз. Они поменялись местами. — И что ты будешь делать дальше? — ироничо спросил он её. — Хорошо, ты бросишь всё. Что будет потом? Попытаешь своё счастье в актёрском искусстве, как хотела? Ты провалишься. — По крайней мере, я попытаюсь, — скрестила руки Милли. — Я буду заниматься любимым делом. — Если бы мы все могли заниматься любимым делом и зарабатывать на нём, то все люди были бы миллионерами, — чуть громче сказал он. — Жизнь не такая радужная, как тебе, кажется, Милли. В ней действует одно правило: либо ты их, либо они тебя. А твой любимый Лос-Анджелес — это место похоти и разврата. Я не допущу, чтобы моя дочь играла в дешёвых постановках за центы. Или ещё хуже — стала проституткой. — Я не собираюсь становиться проституткой, о чём ты говоришь?! — возмутилась девушка. — Я добьюсь своим трудом! — Милли, ты не настолько талантивая актриса, — оскорбил он её, хотя вряд ли заметил. — Там будут люди и более высокого класса, которые закончили высшее учебное заведение по данной… специальности, — его лицо исказила гримаса. — Да даже если ты и решишься пойти по этому тернистому пути, скажи мне, на что ты собираешься жить? Потому что я не буду тебе в этом помогать. — Что? — Я не вкладываю деньги в то, что заранее обречено на провал, — сухо произнёс он. — Бросив всё, ты предашь меня. Все мои старания, все мои деньги, чтобы были потрачены на тебя и твоё образование. Это все гарантируют превосходный результат. — Ты говоришь обо мне, как о каком-то проекте, — её голос дрогнул. — Не гиперболизируй, — одёрнул её отец. — Ты — моя дочь, для которой я хочу хорошей и обеспеченной жизни без хлопот и забот. Я сделал тебе счастливое детство, в котором тебе не о чем было беспокоиться. И такими же будут твоя молодость, зрелость и старость. И я хочу, чтобы ты желала того же для своих детей. С Джейкобом, моей компанией тебе это гарантировано. А карьера актрисы — это игра в русскую рулетку, где шанс пробиться один из тысячи. На кону слишком много. — Ты всю мою жизнь пытался оградить меня от проблем, — на её губах была горькая улыбка. — От любых трудностей. Да вот только это невозможно. Рано или поздно они бы меня всё равно настигли. Ты говорил, что беспокоишься за меня. Но по итогу мы отдалялись сильнее. Тебя практически не было дома. Ты не интересовался, как у меня дела. Ты знать не желал, что мне нравится, а что нет. Мне твердили родственники, мама, что так ты волнуешься за меня. Печально, что твои способы работали лишь против тебя. Я внушала себе, что нужно заткнуть все свои желания, свои цели, ведь ты столько сделал для меня, какое я имею право рыпаться? — наружу вырвался тихий смешок. — Я просто бесцельно плыла по твоему течению, убеждая себя, что так правильно. Что так нужно мне. Но это было нужно лишь тебе одному. Это была твоя жизнь, но у меня будет своя, которую пройду я. У меня будет свой собственный путь, на котором мне некого будет обгонять. Потому что он мой, только мой. Она говорила то, что мечтала сказать столько лет. Выкладывала на стол перед ним все свои карты, переворачивая их рубашкой вниз. Роберт Браун видел, как стремительно рушилось то, что он так долго строил. Строил из лучших побуждений, так он думал, так он верил. Но, к сожалению, здание держаться не будет, если фундамент изначально был совсем другим. И именно этого её отец не осознавал. — Как же хорошо он тебе промыл мозги, — вдруг низким голосом прознёс он. По спине девушки пробежал холод. — Он? — Да, этот мальчишка, — лицо мужчины осталавалось невозмутимым. Он положил локти на стол. — Финн. Так, кажется? «И про это рассказал», — выдохнула про себя девушка. Джейкоб выдал её с потрохами. Но чего она ещё ожидала? — Он здесь совершенно не при чём, — отрезала она. — Ну, как же не при чём, — насмешливо отозвался Роберт Браун. — Судя по всему, именно после встречи с ним ты стала другой. Ведь именно к нему ты сбежала от Джейкоба. От меня. Свернула с верного пути. — Это было только моё решение, — продолжала настаивать Милли. — Повторяю: он тут совершенно не при чём. — По-другому я не могу объяснить твоё поведение, — поднялся мужчина и подошёл к панорамному окну, за которым открывался вид на шумный Файненшал. — Влюбилась в простого парня, который даже не видит? Решила в сказку попробовать попасть? Страны Чудес не существует, Алиса. Так он сказал ей в далёком детстве, когда Милли играла роль этой маленькой девочки, что попала в сказочную страну, населённую сказочными существами, в детском спектакле. Но Милли настолько сильно тогда вжилась в роль, что даже дома продолжала воображать и отказывалась есть пирог, убеждая всех, что от него она вырастет и сломает их дом. «Страны Чудес не существует, Алиса. Это всё выдумки. Ты — Милли Бобби Браун. Ты живёшь в обычной жизни». — Я не собиралась жить в сказке, — выпрямила спину девушка. — Я всего лишь хотела жить с человеком, которого люблю. — Любишь, говоришь? — он посмотрел на неё из-за плеча. — А он-то тебя любит? Что он сделал, чтобы доказать тебе это? — В каком смысле? — спросила Милли. — Ты ради него хочешь полностью перевернуть свою жизнь. Ты бросила хорошего и обеспеченного парня и прибежала к нему. Изменилась сама, ведь ты отрицаешь его причастность к этому. И всё ради него. Это то, что вижу я сейчас. — Роберт развернулся к ней. — Но что он сделал взамен? И тут Милли не нашла, что ответить. Да, Финн открыл ей глаза на многие вещи, показал ей совсем другой мир, в котором она была желаема и любима. Но… Изменился ли он сам? Отдал ли от что-то ей взамен? Пожертвовал ли чем-нибудь? Или же он просто делал из неё идеальную для него подругу, как её отец — идеальную дочь? — Вот видишь, — улыбнулся Роберт Браун. — Ответ на лицо. Он тебя не любит. — Я ему… дорога. Тем более, что мы… — Мне тоже много чего дорого в этой жизни, Милли, — продолжил он. — Знаешь, что отличает быть любимым кем-то и быть кому-то дорогим? За любимого ты готов отдать всё, лишь бы он был счастлив, даже невзирая на последствия. И делать вы это должны оба, равноценно отдавая. Такова любовь. И тут солнечный луч упал на офисный стол мистера Брауна, разбивая серый цвет своей тёплой жёлтой полоской. Часы, что медленно и мучительно тикали на белой стене, вдруг ожили, перемещая свои стрелки по циферблату. И жёлтый цвет, исходящий от солнечного луча, стал чуть больше. — Вот тут ты не прав.***
Кондо района Сансет. То же время. Вайнона и её муж совсем недавно вернулись из небольшого отпуска. Женщине было необходимо отдохнуть от всей этой суматохи, что бесконечным калейдоскопом проходила в её жизни. Да и какие её уже годы: сил и энергии уже не особо хватает, чтобы даже элементарно выходить в ночные смены. И минимальная смена обстановки от города в стиле диско подарила её телу и душе заслуженный отдых. — Милая, сходишь за продуктами в магазин? — голос её мужа раздался из кухни. — Надо купить молока, овощей и замороженной пиццы. Она отозвалась добрым «хорошо» и, накинув на себя лёгкую кофту, покинула их место проживания на двадцать третьем этаже. Всё-таки когда-нибудь они оставят это уж слишком молодёжное кондо в сердце шумного города и переедут в какой-нибудь загородный дом. Детей у них не было, внуков тоже. Как бы Дэвид и Вайнона не пытались создать человека, в котором соединились бы они оба, у них никак не выходило. Поначалу это казалось лишь игрой судьбы, что всё в скором времени придёт, но всё оказалось куда серьёзнее. Врачи сообщили, что они не смогут иметь детей по медицинским показаниям. Это было настоящим ударом для женщины, мечтавшей о детях. А ещё сильнее это ранило её мужа, который очень любил своё жену и корил себя за то, что не может сделать её по-настоящему счастливой. Но что есть, то есть, и теперь им приходится с этим жить и со всей стойкостью выносить это жизненное испытание. В коридоре было тихо. Женщина сильнее укуталась в тонкую вязанную ткань, которая немного колола немолодую и загоревшую кожу. И тут она услышала какой-то непонятный шум. Остановившись, Вайнона прислушалась, не показалось ли ей. Но шорохи становились всё громче. Это было в какой-то из квартир. Один шаг — кто-то скребётся. Ещё один шаг — кто-то царапается. Ещё один — кто-то скулит. И ещё один — квартира Финна. Женщина остановилась перед однотипной во всём кондо серой двери. Шум исходил оттуда, но вход был заперт. — Финн? — Вайнона постучала по холодной поверхности, но ей никто не ответил. Миссис Харбор повторила вновь свою попытку достучаться, но дело было ясно — либо дома никого нет, либо дома что-то случилось. И последний вариант ни на шутку испугал бедную женщину, которая не первый год знакома с её дорогим соседом в виде молодого человека с глазами, видящими лишь одну сплошную темноту. — Финн, ты там? Ты в порядке? — она бессознательно дёрнула ручку двери и та поддалась. Серый Янус открылся, и из квартиры вылетела яркая вспышка золотого света, которая пронеслась мимо женщины, отчаянно лая и скуля. — Ральф! — кринула женщина. — Ральф, вернись! Но золотистый ретривер её совсем не слушал. Он пронёсся к эвакуационному выходу в виде лестницы и стремглав побежал вниз. Его хозяин пропал. Он может попасть в беду, пораниться, его могут серьёзно обидеть. И Карманное солнце отдаст свою жизнь, лишь бы только защитить своего человека. — Ральф! — сызнова крикнула Вайнона и побежала за ним. Она уже хотела воспользоваться лестницей, но вовремя одумалась. Удачно в этот момент приехал лифт, в который женщина быстро забежала и нажала кнопку нижнего этажа. Что-то было не так. Где Финн? Почему Ральф был в квартире совершенно один? И почему именно в таком состоянии? Молодой человек никогда и никуда не уходил без своего верного проводника. Волнение и беспокойство росли внутри неё в геометрической прогрессии. Ей это всё не нравилось. Финн не отвечал на её звонок. Что же ей делать? Что же произошло? Куда подевался молодой человек, и почему Ральф так панически убежал? И тут она вспомнила один контакт. Номер телефона, который так удачно был в её записной книжке. Номер человека, которому она обещала позвонить по поводу кофе, но теперь позвонит для более чрезвычайного случая.***
— Я не прав? Так в чём же? Роберт лукаво глянул на свою потонувшую в немыслимых грёзах дочь, что собиралась устроить бессмысленную революцию. А ещё этот алый цвет её футболки. Такой кричащий и вульгарный оттенок. Он терпеть не мог яркие тона; спокойные серые и пастельные — вот цвета правильной жизни. — Во всём, отец, — уголки губ девушки дрогнули. — Ты ничего не знаешь о любви и о счастливой жизни. — Неужели? Тогда почему ты выросла именно в такой? — он изогнул бровь. — Я подарил твоей матери ту любовь, о которой она мечтала. Правильную. Я обеспечил её. У неё всегда были деньги, уверенность в завтрашнем дне, стабильность, спокойствие. Её бывший ухажёр, мнивший себя талантливым художником, не смог бы этого ей дать. Она бы умерла в бедности вместе с ним под грудой его отвратительных картин и пустых надежд и обещаний. — Какой её любимый цвет? — спросила Милли, поднимая свои светло-карие глаза на человека, ставшего её создателем. — К чему этот вопрос? — съёжился на глупые слова он. Ему уже порядком надоела эта утомительная беседа. — Просто ответь, — настойчиво попросила Милли. — Какой её любимый цвет? Какие у неё любимые цветы? — Господи, какая чушь, — вздохнул мужчина и уверенно ответил: — Я не знаю, какое это имеет значение? Я всегда дарил ей белые лилии, она не возражала. — Герберы! — её крик заставил мужчину вздрогнуть. — Её любимый цветы — оранжевые герберы. Знал ли ты, что она очень любит музыку группы Hurts? Что она любит неразбитый желток в своей яичнице? Что она любит вышивать крестиком, когда вокруг все спят? Знал ли ты об этом? — Нет, я об этом не знал, и это не имеет особого значения. Прекрати свою браваду, Милли, — скривился мужчина. — Мы говорим с тобой на разных языках, но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. — В том-то и фокус, что всё это играет огромную роль, — девушка начала делать маленькие шаги по кабинету. — Безусловно, в любви всегда придётся жертвовать, этого не избежать. Но есть кое-что, что важно не меньше всех этих демонстраций верностей путём бесконечного отдавания. Телефон в кармане завибрировал. Прервавшись, Милли вытащила белый аппарат, где на экране высветилось имя Вайнона. Простите, миссис Харбор, но сейчас не до вашего кофейного пожелания. Девушка отключила входящий звонок. — Понимать своего партнёра, знать его и принимать его таким, какой он есть. И под «принимать» я имею в виду не только его желания, — Милли остановилась. — Но и его отказы. Такой вот парадокс. Мы никогда не замечаем своих ошибок, пока не взглянем на ситуацию совершенно под другим углом; и то, что тогда казалось чёрным, теперь стало иного цвета и света. Тот, кто когда-то казался безжалостным преступником, на деле — даже жертвой. Слова матери вспылили в голове у девушке: «Научись быть человеку адвокатом, а не судьёй». «Идиотка», — подумала про себя она. Плевать ей, что Финн не хочет делать эту операцию. Это его выбор, она должна лишь только его поддержать в этом, если её точка зрения ему не понраву. Правильно сказал тогда Джек, что не понять ей, какого ему. Кричать гораздо проще, если у тебя есть то, о чём ты кричишь. «А ты слукавил тогда, Финн, — посмеялась Милли. — Золотая середина нескучная. Она прекрасна, потому что многогранна». — Джейкоб принял тебя такой, какая ты есть, — «напомнил» ей Роберт Браун. — Принял тебя. Он всегда мне говорил, что любит тебя. Он тебя любит, он тобою дорожит. Он обеспечит тебя. Разве этого тебе мало? — Джейкоб… — прошептала она иронично. — Он не смог принять самое важное во мне. То, что я не люблю его. Смартфон вновь пустил лёгкую вибрацию по её ладони. Кому она вновь понадобилась? На экране высветилось имя другого абонента. Ей звонил Гейтен. Не отвечать ему смысла нет — он будет звонить до последнего. Из-под земли достанет, но добьётся ответа, будь ты хоть уже два раза мёртвым. Девушка приняла звонок и начала быстро говорить: — Гейтен, я сейчас не могу говор-… — Милли, просто скажи: Финна увезли уже или нет? Девушка опешила, останавливая своё намерение прервать Матараццо. Секундная стрелка шумно переместилась вниз. — Что? Куда Финна должны были увезти? О чём ты говоришь? — Об операции. Мне Финн недавно звонил с неизвестного номера и сказал, что он в больнице и он будет делать эту операцию, — объяснил парень взволнованным голосом. — Я думал, что ты уже там, поэтому и звоню… — Он… Он дал согласие? — сердце пропустило удар. — Ты не знала, что ли?! — взорвался парень на другом конце провода. — Погоди, вы же вчера не… — Гейтен! В какой больнице он?! — руки затряслись. — Где он?! — В мемориальной больнице Сан-Франциско, — ответил Матараццо. — Милли, ты… — Когда он тебе звонил? — вновь прервала его девушка. — Буквально час назад где-то, — прокашлялся он. — Сказал, что операция начнётся в одиннадцать часов. Милли посмотрела на настенные часы, чьи чёрные стрелки-копья показывали десять часов и пять минут. Если операция начинается в одиннадцать, то заберут его раньше. У неё осталось чуть больше половины. — Я сейчас приеду, — сказала Милли дрожащим голосом. — Я сейчас приеду, — будто убеждала в этом саму себя. — Я сейчас приеду. — Хорошо, постараемся тогда успеть. Встретимся там, — и он отключился. Милли тут же убрала свой телефон и на ватных ногах подошла к креслу, где лежала её сумка. — Куда ты собралась? — гроздо спросил Роберт Браун, подскакивая на месте. — Наш разговор ещё не закончен. — Нам больше не о чем говорить, — ответила она, закидывая кожаный рюкзак себе на спину и направляясь к двери. — Мне нужно срочно идти. — Милли, одумайся! Подумай, что ты делаешь! Оставь ты этого юношу. Вернись к себе! — Роберт Браун вышел из-за стола, намереваясь кинуться за дочерью, но тут же замер, наткнувшись на её незнакомый доселе взгляд живых светло-карих глаз. — Именно это я сейчас и делаю, — мягко улынулась она, — я возвращаюсь к себе. Прости меня, папа, но я так больше не могу. Прости, что не оправдала твоих надежд. Но это моя жизнь, и я решаю, что мне в ней делать и как её прожить, и с кем. Если я оступлюсь — это будет мой личный провал, после которого я всё равно встану. Тебе лишь остаётся это принять или отвернуться. И с этими словами она вылетела из его серого кабинета ярким пламенем, оставляя главу компании, её отца в полном одиночестве, без единой мысли в голове и без единого слова на языке.***
Золотистый ретривер по кличке Ральф думал только об одном: хозяин. Хозяин, который превратил его в свои собственные глаза. Через свои зеркала цвета самого крепкого кофе он показывал Финну весь этот мир, закрытый для него. Он любил своего хозяина, с которым они любили играть в перетягивание верёвки, разговаривать. Но больше всего пёс обожал времена, когда они приходили в загадочное место, из которого всегда приятно пахло. Они сидели друг с другом в приятной и умиротворяющей тишине. Лёгкий океанский бриз зарывался в густую золотистую шерсть, охлаждая. А его хозяин смотрел на горизонт, где соприкасались небо и вода. В их маленьком мире всё было тихо, спокойно. Даже слишком. И однажды это спокойствие было нарушено. Сначала он услышал стук и повернул мордочку. Он увидел тонкие ноги, облачённые в дорогую ткань светлых брюк. Потом, выйдя на воздух благодаря его цепким зубам, белая обувь ступила на золотой песок, словно окуная свои «пальцы» в краску. И Ральф уловил запах. Отчётливый запах, исходивший из этого загадочного и очень странного места. Но он был иным. Он был особенным. Таким приятным. Он не мог понять, где его источник. Затем шли руки со смуглым загаром, державшие поднос с горячим напитком. Волосы цвета молочного шоколада, что струились сладкими потоками по плечам и лопаткам. Лёгкая блузка мятного оттенка вздымалась от порывов ветра. И тут Ральф впервые увидел её лицо. Она была очень красивой. Эта девушка, что явно направлялась к его хозяину. Нахмуренные тонкие и маленькие брови. Пухленькие губки бантиком и аккуратный носик. Пёс шёл за ней как за источником воздуха, воды, жизни. Она выглядела очень серой, совсем без света, будто сливалась с этим миром. Но хорошо, что он, Ральф, родился собакой, потому что они умеют видеть души. И тут тёмно-карие глаза уловили свет. Слабый, едва живой, но свет, что маленьким огоньком держался из последних сил внутри этой девушки, которая сделала последний шаг к его хозяину. Финн что-то сказал, но Ральф его не слушал. И тут незнакомка с невидимой вуалью на лице впервые подала свой голос. «Милли. Так вот, как её зовут. Это её имя? Милли. Постойте, какой «Логик»? Хозяин, это ты так придумал? Почему от неё так вкусно пахнет? И что это за маленький свет? Неправильно! Надо сделать так, чтобы он стал ярче. Сильнее. Милли, скажи ещё что-нибудь! Мне нравится твой голос». Она вновь хмурится. Недовольная. Настороженная. Осуждающая. «Ну, почему ты так делаешь? Улыбайся! Смотри, а у меня есть хозяин, он очень хороший человек. Правда, он не видит, но это ничего, я ему помогаю. Подружись с ним, Милли, которая вкусно пахнет!». Финн опять что-то ей говорит, и она наконец-то присаживает на корточки, поравнявшись с ним в росте. «А ты и правда очень красивая. О, у твоих зубов есть клычки! Да мы с тобой похожи! А, нет, нету? Показалось, а жаль, тебе бы пошло». Она чешет его за ухом. Ральфу нравятся её прикосновения. Она ему нравится. Какая чудесная девушка с печальными и болезненными глазами. И с невидимыми для людей букетом отвратительных жёлтых цветов. «Ого, мой хозяин улыбается. Он улыбается. Милли, Логик, он давно так не улыбался!». Логик. Так её любил называть Финн. И с каждой встречей, с каждым днём тот умирающий внутри неё огонёк становился всё сильнее, обходя смерть, словно ему давали живительную влагу. И в один день его свет вышел за пределы тела Милли, разгоняя темноту мира его хозяина, спрятавшегося в этой черноте. Тьма, которая должна поглощать свет, стала с ним едина. — Ральф! Вайнона на последней секунде, когда золотистый ретривер был готов выскочить на улицу и унестись в неизвестном направлении, схватила его за ошейник, останавливая. Но он этого не хотел. Почему его остановили? Его хозяин в беде! Ему нужна помощь! Где его подруга? Она тоже в опасности! — Тише, Ральф, не дёргайся, — попыталась успокоить его женщина, лаского поглаживая. — Вот так. Тише, мальчик, всё хорошо. Милли так ей и не ответила, сбросив звонок. Ей больше не у кого было спросить. Друзей Финна она не знала, не знала и его родственников. Она была знакома лишь с этой загадочной и доброй Милли, о которой ей так много рассказывал парень под наитием воспоминаний. Она не сразу услышала слабую музыку рингтона своего телефона. Не признала незнакомый номер. Не узнала неизвестный мужской голос. — Это Вайнона Харбор?***
The Cab — Endlessly
Она бежала. Но не сбегала, а убегала, прибегала, пускаясь в опасный танец с судьбой, где была ведомой. Каждый сотрудник компании BROWN смотрел ей вслед, видя практически летящую мимо девушку, что красным огнём летела по этому зданию цвета её прошлой скучной жизни. Прочь отсюда, из этого бомонда. Время ускорило свой шаг, превратившись в выразительную птицу, что способна вечно умирать и вечно возрождаться. От чьих перьев исходят яркое свечение и жар пламени. Чей крик способен оглушить всё живое на этом свете. И чьи слёзы способны исцелять любые раны. Она вспомнила тот день, когда она бежала по Оушен-бич, позорно пропустив последнюю пару в университете. Тогда он мысленно кричала Финну то, что боялась сказать в лицо: «Прости». Она боялась, что будет поздно. Что она не успеет. И сейчас, ступая ногами по белоснежному кафелю, она также страшилась не успеть сказать идентичное слово. Но вместе с тем и ещё кое-что. Целое предложение, состоящее из трёх слов. Те три слова, которые Финн должен, обязан услышать до того, как его увезут на суд. Она вспомнила ту салфетку цвета первого выпавшего снега, на которой Финн и она написали два предложения, татуировкой выгравированные не только на бумажной материи, но и в их душах.«We have it all. Life is beautiful».
Слова обладают огромной силой. Это те волшебные вещи, те чудесные объекты, существующие в зримой письменной и незримой устной ипостасях, что способны перевернуть любой установленный смысл. Иногда достаточно даже одного слова, чтобы разрушить; показать под другим углом; обнажить истину. Они никогда не исчезнут, сколько бы ты их не стирал, удалял, пытался уничтожить, сжечь. Слова, существующие в разных формах: записках, сообщение, рукописях, они не горят. Вечность — их главный спутник. Жёлтая иконка такси на машине светила ей спасительным маяком, привлекая внимание. Милли не поняла, с какой скоростью она бежала. Наверное, ей позавидовал бы сейчас любой марафонец. — Мемориальная больница Сан-Франциско, — сказала она, совершенно забыв про дыхание. — Умоляю, скорее! Автомобиль дал газу и помчался с максимальной, какой мог, скоростью. Нужно успеть. Необходимо успеть. Она обязана быть там. Если она опоздает хотя бы на долю секунды, если она не успеет увидеть Финна, если она упустит свой единственный шанс, то она никогда себе этого не простит. Она лучше утопится в океане, позволив силе воды захватить и обнять её тело, уводя в пучину. Сердце стучало как ненормальное. Казалось, что оно уже обнажено, вырвалось из её тела, пустившись в бег. Милли боялась. Никогда страх ещё так сильно не сковывал её. Она бежала к нему в майским вечером, желая извиниться. Она бежала к нему июньской ночью, желая помочь и быть рядом с ним. Она бежит к нему сейчас июльским днём, желая показаться ему, дать ему знать. Подать хоть какой-то знак, что она там, в его личном войде. И останется с ним навсегда, невзирая на то, как сложится его судьба. Это будет их общая жизнь. И именно они решат, как её прожить. Машина замедлила свой ход, вставая в ряд с другими железными участниками дорожного движения, что сигналили друг другу. — Похоже, пробка, мисс, — сообщил ей водитель. Чёрт. Только этого ей сейчас не хватало. Наручные часы показывали десять минут одиннадцатого. При идеальной дороге путь составит каких-то семь минут. Но как назло время для всех стало важным именно сейчас. А оно, как известно, не щадит никого.***
Ральф наблюдал за этим маленьким огонёчком. Становился самым первым свидетелем его роста, силы. Он видел, как ближе и ближе становились его хозяин и его подруга, что с каждым часом всё чаще смотрели друг на друга, не отводя глаз. Он был очень счастлив, когда впервые отправился на маленькую прогулку с Милли. Как нахмурился Финн, а потом передал заветный поводок в маленькую ладонь хрупкой девушки с таким сильным светом внутри. Тогда ему наконец-то удалось остаться с этой девушкой с самым прекрасным и добрым запахом наедине, досконально изучив её и окончательно поняв: ей можно доверять. Она — необычная. Она необычная для них. Для его хозяина, что блуждает во тьме. «Догони меня, подруга хозяина! Кинь мне мяч, я принесу его тебе как самый настоящий пёс!». Как же ему нравилась её улыбка. Но ещё больше завораживал слух и зрение ретривера её смех. Эти высокие нотки радости и счастья, что появляются на её лице, когда она оказывается рядом с Финном. «Ну же! Лижите уже свои лица!». Так думал золотистый ретривер, глядя снизу вверх на этих людей, стоявших на палубе парохода в свете тысячей огней. И в тот вечер, когда эти двое соединились в любовном прикосновении, Ральф зажмурил глаза от этого яркого света, что плавно начал обволакивать его хозяина. Финн смог высвободить её солнце из купола темноты, а Милли — разогнать его ночь. Они сдёрнули фальшивые маски. Оголили души. И приняли друг друга. Ральф видел этого убийцу, что выскочил перед ними из-под земли в тёмном переулке. И его удар, который мгновенно поразил их обоих. Так, как поражает молния. Так, как поражает финский нож. И от этого он не смог и не хотел их защищать. «Кажется, я больше не твой проводник, хозяин. Теперь это она. Смотри, насколько прекрасен её золотой свет. Ты не видишь этого? А я вижу, ты уж мне поверь. Я — твой пёс. Я всё видел, всё знаю. Я выбрал тебя своим хозяином, когда впервые тебя увидел маленьким щенком. Когда увидел в твоих глазах самого себя, а ты меня — в своих». — Не волнуйся, Ральф, не бойся. С ним всё будет хорошо. Мы скоро будем там. Ральф должен…***
… быть с ним. Она должна быть сейчас с ним. Минутная стрелка неумолимо перескакивала с одного временного отрезка на другой, разя своим острым клинком и без того израненое сердце Милли. Такси передвигалось совсем медленно, уступая место даже улитке. Она не успеет. Они не вырвутся. — Вы никак не можете выехать? — спросила она мужчину на водительском месте. — Мисс, мы просто стоим в центре дороги. Вокруг машины, вы же сами видите, — выдохнул он. — Только если взлетать, ей-богу.— О чём ты думаешь, Милли, дочка? — О том, какого уметь летать. — К чему думать о том, что заведомо невозможно?
Милли сама не заметила, как её рука потянулась к ручке двери и резко дёрнула её на себя. Она не слышала ворчания и вопросов водителя. Она лишь видела, как перед её глазами расстилается большой и высокий Сан-Франциско, приглашая и бросая вызов ей своими длинными улочками. И ей уже было всё равно, на кону стояло слишком много. И проигрывать она не собиралась. Ей сигналили другие люди, возмущаясь лавировавшей между автомобилей, девушке, что как под заклинанием бежала к тротуару, чтобы, достигнув оного, пуститься в свой собственный полёт. Пыль поднималась под подошвами её ног. Дыхание сбивалось, воздуха не хватало. Но силы были, они росли с каждой секундой. Глубоко в душе разгоралось адское пламя, дарующее ей стимул бежать. Бежать. Бежать. Бежать. Одна улица. Поворот. Было жарко, душно, невообразимо тяжело. Но что ей терять? Правильно! Человека, которого она не готова отпускать. Жизнь, которая ждала её. Мир, в котором она чувствовала себя собой. «Беги. Чёрт возьми, беги!» Птица. Огненная птица на алом фоне собственного пламени кричала сильнее. Вырывалась из стальной хватки чужих рук, сжимавших ей лапки столько лет. Она возродилась из пепла. Вынесла урок, железный привкус которого чувствовался на кончике языка и губ, раскаляя до предела и пуская это бешенство по венам. Шумел Сан-Франциско. Город, который стал для неё роковым. Город, что был так ненавидим Финном, приехавший сюда на свою личную каторгу. Город, в котором они встретились. Она — педантичный Логик и Он — сумасбродный Финн. В них обоих горело то невидимое пламя, что лишь соединившись сожгло прежнюю жизнь, страдания, дало дышать воздухом. Белое здание. Болезненный белый медицинский цвет. Сосуд Гигеи, что возвращал к жизни путём смертельного яда извивающегося вокруг него существа с острыми клыками. На последнем издыхании, всего чуть-чуть, всего немножко. Стрелка часов переступила запретную черту, очерчивая границу красной лентой. «Прошу тебя. Умоляю. Я лишь хочу знать, что ты в порядке». — Мисс, Вам чем-нибудь помочь? Молодая девушка в светло-голубой форме медицинского работника встретила её за регистратурой, опешив от появления запыхавшейся, покрасневшей и растрёпанной девушки. — М-мне… хах… — только сейчас Милли поняла, насколько сильно измотано её тело. Как оно дрожит. Как тремор не даёт покоя ногам. — Мне… нужен… Финн… Вул-… Вулфард. Я… — Финн Вулфард? — переспросила девушка. — Да… — Милли шумно выдохнула. — Да, мне нужно его увидеть. — Мистера Вулфарда уже отправляют в операционную, — сообщил ей медицинский работник. — Вы можете подождать его тут. Операция будет проходить в другом крыле… — Где он? — Милли её практически не слушала. — Где он? В каком крыле? — Мисс, присядьте, пожалуйста, и успокойтесь, — девушка пыталась призвать её образумиться. — В соседнем крыле, вон там по коридору. Это совсем недалеко, но вам туда нельзя… Эй, мисс! Соседнее крыло. По коридору. Последний раз. У неё ещё есть немного времени. Даже если это всего лишь минута, секунда, ей нужно хотя бы малое, чтобы увидеть его. И дать ему увидеть её. Медицинский персонал не сразу обратил внимания на девушку без больничного халата, что пробегала по широкому и длинному коридору с большими окнами. Сколько дверей. Сколько поворотов. И сколько мало оставалось у неё сил и времени. Быстрее. Быстрее. Быстрее. Горло болело, вдыхаемый порывисто кислород царапал стенки, осколками стекла попадая в лёгкие. Она завернула за угол и тут же врезалась во что-то очень твёрдое. Этим оказалось чужое тело, одетое во всё белое. И рядом с ним было ещё одно. Две мужские руки тут же схватили её за локти, отталкивая и оттаскивая от дальнейшего побега. — Мисс, Вам сюда нельзя, уходите! — строго сказал врач, непробиваемой стеной становясь перед девушкой, что брыкалась как загнанный в угол зверь. Зверь, доведённый до безумия отчаянием. — Пустите! Мне нужно пройти! Мне нужно быть там! Пустите, мать вашу, пустите! Она толкала двоих мужчин, пихала их; но куда ей тягаться со своим слабым телосложением? На её просьбы, мольбы, оскорбления и ругань они не реагировали, ещё сильнее оттесняя её от заветного прохода. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Вдруг двери больничного лифта для перевозок с грохотом отворились. Из кабины вышел один человек в маске, а за ним выехала передвижная кровать-каталка, на которой лежал… — Финн… — это имя слетело с её губ как молитва. Молитва, но точно не самому богу. Его вихрастая макушка лежала на белой простыне, кудри были в полнейшем беспорядке. Бледное лицо было спокойным, уверенным. Уверенным в том, что он сейчас собирается сделать. А глаза… Глаза были закрыты. Веки, налитые свинцом, закрывали от неё их цвет, их жизнь, его душу. Его зеркало. И в них была печаль, отравляющая душу тоска, что была видна лишь ей одной. Что была только по ней одной. — Финн! — она смогла. Она смогла окликнуть его. Руки сильнее вцепились в белоснежные ткани двух работников, что не хотели отступать от своего. — Пустите меня. Финн! Он её не слышал. Не реагировал на её голос, что прорывался через черноту. Он словно спал, погрузившись в самый красивый и одновременно самый ужасный сон. — Финн, ничего не бойся! — плач огненной птицы пробивал преграды. — Я умоляю тебя, не бойся ничего! Я с тобой! Его увезли, оставив последнее слово повиснув в нагретом воздухе. Услышал ли он её? Определённо нет. Узнал ли он, что она здесь? Она не знала. Острый клинок вонзился в её тело, мучительно проворачивая свою рукоятку. Тело сдалось. Усталость была вместо напряжённых мышц. Её как будто погрузили в воду без спасательного жилета. Кто-то мягко, но настойчиво дотронулся до её плеча. Голова пошла кругом от перенапряжения. Ещё чуть-чуть, и она просто упадёт. Девушка медленно повернулась на касание за спиной, готовясь осесть на пол. И тут она увидела рыжие волосы, чей яркий цвет тут же отрезвил её затуманенный разум. Голубые глаза-льдинки шокированно смотрели на неё, часто моргая, будто пытаясь согнать неясно наваждение. — Милли? Сэди Синк стояла напротив неё в больничном халате для посетителей. Она всё ещё держала свою руку у неё на плече, всё ещё не веря в то, что сейчас только что увидела. В то, как её подруга, с которой они знакомы уже больше двух лет, так истошно выкрикивала имя этого парня, к которому Сэди несколько минут назад пришла пожелать удачи, решив прийти не только после операции, но ещё и перед ней. Факты сопоставлялись, сказанные слова вспоминались. Эта стоящая перед ней девушка, что так измученно, но твёрдо смотрела на неё сейчас. Эта девушка, что так пробивалась к Финну, разрывающей душу песней зовя его. Этой девушкой была Милли Бобби Браун. Эта Милли Бобби Браун была тем самым… Быть того не может. — Милли, может, расскажешь?