Невыносимо состояние моё...

      — Я вас ещё раз убедительно прошу, Алексей Александрович, обратить пристальное внимание на состояние своего здоровья, — комментировал очередной осмотр личный доктор Каренина. — Я уже предупреждал? Предупреждал! Вам срочно нужно снизить уровень нагрузок. На лицо проявления нервного истощения, которое снова может перейти в депрессию, а такой вот результат, который мы сейчас имеем, уже не шутки! Вы хоть помните, что вам давно не двадцать лет? А?       — Я пью лекарства, — вяло огрызнулся Алексей.       — А смысл? Если так гробиться изо дня в день, какой толк-то в них? Судя по всему, режим вы опять не соблюдаете и спать ложитесь поздно. Наверняка всё так же работаете на износ всеми вечерами и выходными напролёт? И отдыхать, несмотря на все мои рекомендации, по-прежнему не желаете? Я прав? Ох, смотрите! Как бы следующий раз не стал последним! Уже и не знаю, что с вами делать… войдите и в моё положение! На мне лежит ответственность за здоровье пациента, а если вы и дальше будете так халатно относиться к моим требованиям, то нам придётся расстаться.       — Вы в прошлый раз говорили мне то же самое, — возразил Каренин, а услышав последнее замечание, нахмурился и раздраженно процедил:        — Ах, хотите расстаться? Да? Ну, что же… прекрасно! Воля ваша! Я никого, собственно, не держу! В последнее время, люди только и делают, что расстаются со мной. Я, можно сказать, привык!       — Ну-у-у, зачем же вы так? Зачем все мои слова переворачиваете с ног на голову? Смотрите сами… хочется вам, давайте разругаемся! Разве от этого легче станет? А? — доктор проявлял чудеса терпения и гуманизма. Они знали друг друга уже очень давно, но тесно никогда не общались. Между ними было молчаливым соглашением признано, что оба завалены делом, и обоим надо торопиться, но сейчас его долг, прежде всего, как врача, оказать всестороннюю помощь и поддержку своему пациенту. — Конечно, я не имею права давать вам личных советов… но, Алексей Александрович! Вы прекрасно знаете моё доброе расположение к вам, и вот, что я хотел бы сказать. Я давно веду врачебное наблюдение… за последние несколько месяцев здоровье ваше серьёзно ухудшилось, и это меня очень беспокоит. Если так пойдет дальше, то мои рекомендации будут категоричны — уйти со службы. Мне жаль, но вы просто не сможете дальше работать. Примите это, пожалуйста, к сведению, — посмотрев на отрешенно упрямое выражение лица Алексея, доктор лишь вздохнул, — ну, ладно! Положим, не хотите думать о себе, тогда подумайте о сыне. На кого он останется, если вдруг всё-таки случится непоправимое? Мальчик и так сильно перепугался.       Прикрыв глаза и откинувшись на высокие подушки, Каренин внимательно выслушивал нотации своего врача. Он уже сожалел о допущенной резкости и даже был готов согласиться, что с ним действительно творится что-то неладное.       Однако тревожное сообщение о Серёже вывело его из состояния апатии. Алексей Александрович вздрогнул и, резко открыв глаза, взволнованно переспросил:        — Что? Что с ним случилось? Кто его напугал?       — Не догадываетесь? В тот вечер вас обнаружил Серёжа и, естественно, очень испугался. Мне пришлось выписывать успокоительные. Мальчик до сих пор без света спать боится. Надеюсь, вы не станете над ним смеяться, правда?       — Вот только не надо из меня опять монстра делать! Я и не собирался…       Судорожно перебирая пальцами край одеяла, он, вымученно скривившись, прошептал:        — Боже мой! И что? Что теперь?! Кто же тогда с ним был всё это время? Мм?       — Так! Алексей Александрович, не волнуйтесь, хорошо? Известили родственников, телеграфировали дяде. Приехала Дарья Александровна, она за ним и присматривает.       — Дарья Александровна? Это очень хорошо… спасибо вам. За хлопоты… простите, я вспылил. Как там Серёжа?       — Ничего страшного, состояние стабилизировалось. Может, хотите, чтобы он пришёл? Я передам.       — Н-нет, нет… пожалуй, пока не стоит его тревожить. Захочет — сам придёт, наверное. Не хочу давить, мальчику и так непросто.       Пристально взглянув доктору в глаза, он твёрдо проговорил:        — Я вас понял. Постараюсь следовать всем предписаниям… обещаю!       — Да… вы уж постарайтесь, будьте так добры. Я ещё зайду, проконтролировать процесс лечения. Рецепт на столе, принимайте всё по той же схеме. Хотя… — задумчиво посмотрев на рассеянно моргающего Алексея, он всё-таки забрал листочек, — знаете, я лучше Дарье Александровне всё объясню. А вы тогда отдыхайте и выздоравливайте! До встречи! — дружески пожав своему пациенту на прощание руку, доктор вышел из комнаты.       Вердикт врача звучал неутешительно. Теперь собственное положение открылось Алексею совершенно по-новому, и это касалось не только состояния здоровья. Он не привык думать о чём-то ещё кроме работы, но теперь, когда они остались с сыном вдвоём, на него и правда легла очень большая ответственность. Алексей Александрович дорожил положением на службе и расставаться с ней пока не планировал, но ведь в отставку всё равно когда-нибудь придётся уйти. Увы, это неизбежность! А у него ещё есть Серёжа, единственный родной человек, который действительно ему небезразличен и дорог. После этой непростой беседы с доктором Алексей это понял совершенно точно.       «Доктор определенно лезет не в своё дело, но он, видимо, искренне хотел помочь. Наверное, мне всё-таки не стоит обижаться, тем более, доля правды в его словах есть. Даже слишком много правды… Не признавать это глупо, что же, надо отдать должное… хотя бы руки мне выкручивать не стал и надавить тоже не пытался. Просто выразил мнение стороннего наблюдателя и попытался поддержать как мог. Спасибо ему за это. Однако, что же там Серёжа? Надо позвать Долли, спросить у неё…»       Шорох шагов и негромкий стук в дверь прервали его размышления. В спальню к Алексею Александровичу заглянула Долли, а рядом с ней, грустно опустив глаза в пол, нерешительно топтался Серёжа. В комнате повисло неловкое молчание. Каренин внимательно присмотрелся к ребёнку и сразу же заметил, что тот выглядел очень испуганным, растерянным и вялым. Неожиданно в собственном сыне он увидел совсем другого маленького мальчика. Такого же робкого и растерянного, украдкой рассматривающего полумрак комнаты и непонятную для него обстановку. На мгновение Алексею показалось, будто бы он перенёсся назад во времени. Судорожно проведя рукой по лицу, Каренин попытался развеять минутное наваждение.       — Серёжа? Дарья Александровна? Как хорошо, что вы зашли, я очень рад! Проходите!       — Я думаю, вам есть о чём поговорить наедине. Правда? Я потом к вам ненадолго зайду, Алексей Александрович, ладно?       Наклонившись к Серёже, она ласково обняла его за плечи и торопливо зашептала на ушко:        — Поговори с отцом. Не бойся, он тебя любит и обижать не станет. Иди! — Долли поцеловала мальчика в лоб и, потрепав его по волосам, вышла из комнаты.       Серёжа вздрогнул и обернулся на хлопнувшую дверь. Коротко вздохнув, он опустил плечи и, развернувшись к отцу, сделал два маленьких шажочка вперед, и замер в ожидании указаний. В спальне Алексея Александровича мальчик чувствовал себя неловко. Всё тут выглядело необычным: причудливый узор теней на стенах, старинные картины, статуэтки, таинственно колышущиеся занавески, рассеянный свет лампы. В сгустившемся сумраке шкаф, кресла и тумбочки казались ещё более загадочными, словно диковинные великаны из сказочной страны. Оторвавшись от созерцания интерьера, Серёжа перевёл вопросительный взгляд на отца.       «Что же он от меня хочет? Интересно…»       — Ну, здравствуй, сынок, — Каренин как мог попытался смягчить резковато-начальственный тон голоса, — что же ты стоишь в дверях? Подойди поближе, не бойся, — слабо улыбнувшись, он пробормотал:        — Я кусаться не буду, даю тебе честное слово!       — Bonjour, papa!*  — вежливо шаркнул ножкой Серёжа. — Как вы себя чувствуете? — растерявшись, он исподлобья посматривал на отца, соображая, как же ему теперь вести себя дальше. Нехарактерное острословие и непривычно ласковое обращение привело мальчика в замешательство.       — Бог даст, жить буду. Серёжа, я хотел извиниться перед тобой… я, наверное, очень сильно напугал тебя в тот раз? Да? — лихорадочно подбирая слова, Алексей Александрович волновался все больше и больше. — Ты-то как? А? Доктор сказал, что ты приболел… — сын по-прежнему дичился, разговор явно не клеился, и это начинало нервировать.       Еле сдерживая досаду, Алексей замолчал. Некстати вспомнились обидные слова из письма «вам он лишь послушен… он вам не близок, он вам не нужен, но видит Бог, как я ему нужна…»        — Ну… ладно, видимо, нам не удастся поговорить. Что же… не в этот раз, — расстроенно прошептал Каренин.       Неосторожно взмахнув рукой, он случайно столкнул с тумбочки графин с водой. Вздрогнув от звона разбивающегося стекла, Алексей Александрович ошарашенно уставился на растекающуюся по паркету лужу. Нервно фыркнув, он судорожно провёл пальцами по волосам и, надрывно выдохнув, неловко сполз с подушек, пряча лицо в дрожащие ладони.       Неподдельное отчаяние Каренина ошеломило Серёжу. Прежде всегда строгий уверенный ироничный отец впервые в жизни предстал пред ним таким измученным, раздавленным и несчастным. Для мальчика было большой неожиданностью узнать, что тот вообще способен к переживаниям. Он больше не был похож на непробиваемо холодное изваяние из мрамора. Маска треснула, а за ней был просто человек, который страдал и был способен на глубокие чувства. И такой человек вызывал сочувствие и симпатию.       Мальчик озадаченно рассматривал судорожно сжавшуюся фигуру отца, пытаясь понять, из-за чего же он так сильно расстроился. Ну, не из-за графина же? Тут было что-то другое… привычные стереотипы пали, теперь Серёже и самому захотелось поближе узнать этого знакомого незнакомца.       Маленькое сердечко дрогнуло и откликнулось на боль родного человека состраданием. От былой скованности и неловкости не осталось и следа. Собравшись с духом, Серёжа торопливо подбежал к высокой кровати отца и, встав на носочки, дотянулся до одеяла, и осторожно дотронулся до него кончиками пальцев.       — Папа?       Незаметно вытерев так некстати набежавшие слезы, Алексей Александрович отнял руки от лица и посмотрел на сына. Ещё раз неуверенно улыбнувшись, он приподнялся на постели и протянул мальчику ладонь, помогая ему вскарабкаться на высокую кровать:        — Забирайся ко мне, а то чего доброго ноги промочишь. Сынок, ты себя как чувствуешь? Ответь мне, пожалуйста?       Уютно примостившись с краю, Серёжа робко погладил длинные, нервные пальцы отца и тихо пробормотал:        — Я в порядке, правда! — подняв голову, он проникновенно заглянул в ярко-синие глаза Алексея Александровича.       — Я рад, Серёженька! — проведя ладонью по вьющимся волосам сына и слегка приобняв его за плечи, Каренин осторожно притянул мальчика поближе к себе. — Если тебе будет одиноко или грустно, то можешь приходить ко мне просто так. В любое время. Договорились?       — Как скажете, папа, хорошо. А вам доктор рассказал, да? Я же просил не говорить… — вздохнув, мальчик опустил глаза.       — А почему? Скажи честно, ты мне не доверяешь? Может, боишься?       — Не знаю, — Серёжа пожал плечами, — наверное, не хотелось вас беспокоить и быть обузой.       — Сынок, пойми, я тебе не враг. Да, мы с тобой никогда особенно близко не общались… так уж вышло. Извини, в этом есть и моя вина.       Признание собственных ошибок давалось Алексею тяжело. Открывать душу даже перед собственным сыном было мучительно, трудно и больно, но он понимал, что только так можно восстановить утерянное когда-то доверие. Мальчик уже большой и ему необходимо рассказать всё. Осторожно, с умом, но только правду.         — Может, мне не удавалось выразить свои чувства эмоциями или словами, но ты мне дорог! Я тебя всегда любил. Люблю! Тебя и… маму… мне, мне казалось, что это должно быть понятно из моих поступков по отношению к вам. Теперь-то понимаю, что о любви надо было говорить вслух, хотя бы изредка, чтобы окружающие об этом знали. Но для меня это очень сложно. Сынок, я таков, как есть, и в том беда моя… если можешь — прости, что так вышло, — устало потерев переносицу, он выпустил сына из объятий и тяжело откинулся на подушки — и, конечно, ты для меня не обуза… Серёжа, даже и не думай так! Я заметил, что тебя что-то волнует, да? Можешь поделиться, если хочешь. Давай так: я тебя выслушаю, потом обсудим и что-нибудь обязательно придумаем вместе. Ну, как? Ты согласен? — Каренин поймал ладошку сына и мягко пожал:        — Мир?       — Мир! — мальчик радостно заулыбался и в порыве чувств уткнулся в плечо отцу, ласково обвивая его шею руками.       Слегка оторопев, Алексей Александрович легонько похлопал сына по спине. Выдержав недолгую паузу, Серёжа всё-таки решился обратиться к отцу с давно мучившим его вопросом. Чуть отстранившись, он не по-детски серьёзно взглянул на него.        — А если я задам вопрос, то вы мне ответите, как есть? Честно? И сердиться не будете? Даже если будет… неприятно?       — Отвечу! Конечно отвечу, и ругаться не буду. Обещаю! — вздохнув, Алексей медленно выпрямился на кровати. — Ты же знаешь, я никогда от своих слов не отказываюсь. Впрочем, догадываюсь, о чём ты… я тебя слушаю! — он ободряюще кивнул мальчику головой.       — Скажите, а правда… п-правда, что мама у-умерла? А? — проговорив эту страшную фразу вслух, он не мигая уставился на отца, напряженно следя за его реакцией.       — Что-о-о? — от неожиданности Каренин отпрянул в сторону, словно от удара, и часто заморгал.       Резкое движение отозвалось тупой болью в голове, изображение перед глазами помутилось, на лбу выступила испарина, а лицо начало приобретать мертвенно-бледный оттенок. Алексей Александрович ожидал чего угодно: всплеска детских обид, неприятных расспросов об Анне и их взаимоотношениях, даже скандала и упрёков в чёрствости, холодности и невнимании, но только не того, что он сейчас услышал.       Внезапно его озарила чудовищная догадка: «Нет, не может этого быть… неужели, всё-таки она?! Я же запретил! Как посмела! За моей спиной сказать ребенку такое!»       — Так, почему… как? С чего ты вообще это взял? Ммм? — морщась от боли и машинально потирая дрожащими пальцами виски, Каренин, прищурившись, посмотрел на сына.       — А! Так, Лидия Ивановна… — срывающимся голосом затараторил Серёжа, — она сказала, что мама умерла. А когда я ей не поверил и хотел сбежать, то она остановила меня и сослалась на вас. Сказала, что вы святой, что вы всё знаете, но не решаетесь рассказать мне и попросили заняться этим её. Папа… это правда? Разве такое может быть правдой? Как же тогда, а? Я, я не верю в это! — еле слышно всхлипнув, мальчик уткнулся в ладони и мелко задрожал. — Н-ничего не понимаю!       — Святой? Ммм… вот, значит как! Понятно… и когда только успела, — вздохнул Алексей Александрович, — неужели, после нашего разговора… в тот вечер. Ох, н-да! — внимательно присмотревшись к сыну, он вдруг понял, что, увлёкшись собственными переживаниями, совсем забыл про Серёжу. Забыл, что он тоже человек, хоть и маленький, который также запутался и страдает от неизвестности. Отец подхватил мальчика под руки и, усадив себе на колени, крепко прижал к груди.        — Ну-ну, не плачь, не плачь! — растерянно прошептал Каренин. Он и сам никак не мог прийти в себя от услышанного. — Серёжа! Мама… она не умерла… ты слышишь меня? А? Серёжа? Верь мне, хорошо? — истерика у сына продолжала набирать обороты. Пытаясь привлечь его внимание, Алексей несильно встряхнул ребёнка за плечи. — Так, мой хороший, слушай меня внимательно! Мне бы очень хотелось, чтобы впредь между нами больше никогда не возникало никаких недомолвок. Хорошо? Объяснюсь с тобой как могу, — нежно поглаживая мальчика по волосам, и плавно укачивая грустно вздыхающего Серёжу в своих объятьях, отец продолжил свою исповедь:        — Понимаешь, мама больше не любит меня и не хочет жить со мною вместе, но это никоим образом не касается тебя. Тебя она очень любит! Даже и не сомневайся! Прости, я не смогу отпустить тебя к ней насовсем. На это есть объективные причины, которые мне пока трудно тебе объяснить. Всё так сложно, что, признаться честно, я и сам не всегда понимаю происходящее. Я обещаю, что расскажу тебе всё, но позже. Договорились? Ох… поймёшь ли ты сейчас моё решение, простишь ли? Не знаю… единственное, что я могу сделать — это разрешить вам видеться, но только у нас дома или у дяди. Я не смогу заменить тебе мать, и я это понимаю, — скрестив беспокойно подрагивающие руки на ладошках сына, Алексей Александрович замолчал.       — Спасибо за правду, папа! Вы так добры! Я чувствовал, что это неправда. То, что сказала Лидия Ивановна… так не могло и не должно быть. Я так боялся, что вы тоже обманете меня.       — С Лидией Ивановной я сам разберусь. Хорошо? Пойми, я бы ни за что не стал тебя обманывать… я и сам когда-то был в такой же ситуации, как и ты. Впрочем, неважно.       — Да-а-а… — мальчик порывисто вздохнул и как-то подозрительно притих, рассматривая массивный перстень на руке отца. Задумавшись, он машинально очерчивал пальчиком огранку темно-синего сапфира, — знаете, в тот вечер, когда… ну, когда я пришёл в кабинет. Я так испугался! Я думал, что… вы… я подумал…       — О, Господи! Да, понял я, понял, Серёжа! — осторожно приподняв заплаканное лицо мальчика за подбородок, он обеспокоенно заглянул ему в глаза и заботливо утёр вновь набежавшие слезы платочком. — Ну, успокаивайся, пожалуйста, а то Долли меня не простит. Решит, что я деспот и извожу собственного сына. Мм… какое же ты в сущности дитя! Не собираюсь я умирать, ещё лет тридцать точно! Не переживай, хорошо? Давай с тобой ещё договоримся вот о чём — никаких бесед через «третьи руки»! Неважно, знаешь ты этих людей или нет. Увы, сейчас никому нельзя верить.       Пожалуйста, общайся с Долли, Стивом, их детьми. Они тебя точно не обидят и плохого говорить не станут ни про меня, ни про маму. Наши с ней непростые отношения тебя никак не касаются. Это наши внутренние дела.       Сынок, если что-то случится или захочется поговорить, что-то узнать, то можешь приходить ко мне в любое время. Двери моего кабинета для тебя всегда открыты. Заходи, можешь даже без предварительной записи, — лёгкая улыбка коснулась его губ, — хорошо? Поздно уже… устал, наверное? Вот и глазки у тебя слипаются, — крепко обняв и перекрестив сына, он тепло попрощался с ним:        — Спокойной ночи, Серёжа. Храни тебя Бог!       Он помог мальчику спрыгнуть с кровати, дождался, когда за ним захлопнется дверь, и в изнеможении откинулся в кровати. Тревога и напряжение наконец-то отпустили его из своих цепких лап. Стало намного легче, только очень хотелось тишины и покоя. Для него стало открытием, что Серёжа такой ещё беззащитный и маленький. Раньше сын виделся ему совсем иначе.       Каренин вновь мысленно прокрутил беседу с мальчиком. Нет, он не святой! Как бы на этом ни настаивала Лидия в приступах экзальтации. Когда-то он был согласен с мнением графини и даже хотел объявить неблагодарную жену умершей. Так можно было разрешить эту безнадежную ситуацию в свою пользу, но в пользу ли сына? Да, он прекрасно помнил, сколько страданий и бед принесли ему выходки жены. Он грешен, как и все.       В порыве гнева допускал мысль о мести Анне, но только не таким образом, не через страдания сына. Тем более, мальчик был больше привязан к матери, чем к отцу… нет — это слишком жестоко, недостойно и подло. Сам потерявший в детстве мать Алексей Александрович не хотел такой же страшной судьбы собственному ребёнку. Слишком хорошо помнил, как это больно, трудно и горько. Усилием воли он заставил себя переступить через былые обиды. Отогнал прочь постыдные помыслы и желания. Его совесть чиста.       Как муж он не раз предлагал Анне помощь, предлагал вернуться в семью. Потом в отчаянии решился на развод. Проявил слабость, когда, мучаясь от душевной боли, попросту не мог видеть Серёжу. Из-за неё. И действительно хотел отдать мальчика жене, но после консультации с адвокатом передумал. Лишать сына прав и собственной фамилии отец не хотел.       Послышался стук в дверь.       «Долли. Нужно поговорить и посоветоваться с ней. Обсудить последние новости. Это единственная женщина, которой я вполне могу довериться».        — Дарья Александровна, проходите!       — Ну, как вы? — Долли обеспокоенно вгляделась в посеревшее от усталости лицо Алексея.       Ей было всех их по-своему жаль: и Анну, и Каренина, и маленького Серёжу. Она понимала Анну с её метаниями. Жить в браке без любви очень тяжело. Осознавать, что твой муж хороший, добрый и честный человек для женского счастья маловато. Сочувствовала Алексею Александровичу, который до последнего верил своей жене, и её предательство оказалось для него намного большим ударом, чем сам он был готов себе признаться, но больше всего было жалко их сына, который очень любил мать и не мог быть вместе с ней из-за законов общественных и государственных.       — Бывало и лучше. По правде говоря, что-то очень устал сегодня. Я помню, что вы хотели поговорить. Да и мне надо с вами посоветоваться. Проходите, садитесь в кресло… вот, рядышком. Спасибо большое за помощь с Серёжей! Не представляю, как бы я справился без вас. Простите, что пришлось оторвать от дома и семьи. Как дети?       — Благодарю, здоровы. Алексей Александрович, я понимаю! Не буду злоупотреблять вашим вниманием, я ненадолго. Вот, я чаю принесла.       — Чаю, говорите, — Каренин улыбнулся краешком губ. Естественно, только чаем заботливая Долли не ограничилась. Облонская набрала целый поднос с угощениями. — Спасибо, спасибо, присаживайтесь. Дарья Александровна, как думаете, может, Серёже лучше уехать за город? Вы же на даче сейчас живёте? Возьмите, пожалуйста, мальчика к себе, а? С вами и с ребятишками ему не так скучно будет, да и мне спокойнее. Зачем ему сидеть тут, в этой болезненно гнетущей обстановке. Да и мало ли что. Наслушается ещё сплетен от доброхотов. Тут без моего ведома ребенку уже нарассказывали историй. Кхм.       — Согласна с вами, разумное предложение. Я с радостью присмотрю за Серёженькой.       — Если со мной что-то случится, ну, что вы так на меня смотрите? Все мы под Богом ходим… я бы хотел попросить, чтобы сын остался у вас. Я обо всём распорядился, документы у адвоката. Так, что ещё… — чуть сморщившись и прикрыв глаза, вытер липкий пот рукой. — Если к вам всё-таки придет Анна и захочет встретиться с сыном, то не препятствуйте ей. Только пусть эти встречи будут в вашем присутствии или при Стиве. Хорошо? Пожалуйста, не отпускайте с ней никуда Серёжу и предупредите, пожалуйста, Корнея, чтобы он пока не пускал к нам Лидию Ивановну. Боюсь, в свете последних событий, ей не понравится встреча со мной, — губы Алексея тронула язвительная улыбка. — Вроде, всё… Спасибо!       Пока Каренин говорил, Долли тихонечко встала и, заметив разбитый графин, аккуратно убрала осколки и вытерла воду.        — Хорошо, я всё поняла. Вы приедете к нам в гости?       — Да, конечно. Как только смогу. Спишемся… подождите, пожалуйста, ещё немного, — открыв глаза, Алексей Александрович тяжело уселся на кровати и, дотянувшись до тумбочки, отыскал и надел очки. Прибавив свет в лампе, он достал из ящичка бумагу и письменные принадлежности. Прищурившись, он торопливо набросал ответ для Анны:       «Решение мое следующее: каковы бы ни были ваши поступки, я не считаю себя вправе разрывать те узы, которыми мы связаны властью свыше. Семья не может быть разрушена по капризу, произволу или даже по преступлению одного из супругов».        — Дарья Александровна, я помню наш с вами разговор про Анну. Я обдумал ваши слова, думаю, я мог бы попробовать начать всё сначала. Может, Бог даст, прощу её со временем. Могу ли я попросить вас передать ей письмо?       — Конечно! Давайте, я передам! — забирая у Каренина письмо, Долли ласково погладила его по руке. — Выздоравливайте! Я всё сделаю, не волнуйтесь! Я пойду?       — Разумеется… не знаю, на сколько затянется моё лечение. Возьмите деньги, это на Серёжу и на ребятишек ваших тоже хватит. Только не отказывайтесь, пожалуйста, обижусь. Я знаю, вам приходится сейчас несладко. Вот… теперь точно всё! — Каренин торопливо пожал и поцеловал ей пальцы на прощание.       — Благодарю, Алексей Александрович! — тепло улыбнувшись, женщина покинула комнату родственника.