Он - её жизнь...

      Кот сидел в своей машине на подземной парковке КТЦ, устало опустив голову на руль. Он не мог заставить себя выйти и снова в больничном блоке услышать сдержанное «Состояние стабильно критическое». Вот уже неделю младший лейтенант Евгения Мурашова находилась между жизнью и смертью, и с каждым днем шансы, что она все-таки выкарабкается, таяли практически на глазах. Опутанная проводами и датчиками девушка лежала на больничной койке холодная, бледная и чужая.       — Ты должна выбраться, Женька! Борись! Живи! Прости… Люблю…       Оставаясь с ней наедине, последние два слова Вася шептал все чаще и чаще, и ему отчаянно хотелось, чтобы именно эти два самых важных слова она все-таки услышала, но все было тщетно. Если Мура не откроет глаза, то так никогда и не узнает о том, как сильно Вася ненавидит сам себя за ту, брошенную в сердцах обидную фразу, и о том, как безудержно он ее любит. Ионов пропустил тот момент, когда ему стало совершенно наплевать на ее исчезновение после той злосчастной операции, на ее прошлое и на отношения с Вороновым. Она — его, веселая, красивая, вредная зеленоглазая младший лейтенант — только его, и если судьба все же смилостивится над ним и подарит ему еще один шанс, то он его уж точно не упустит. Вот только будет ли у него этот шанс? На этот вопрос точного ответа врачи не давали, каждый раз сконфуженно пряча глаза, и от этого и от собственного бессилия отчаянно хотелось завыть в голос. Кот был мастером влипать в нетривиальные ситуации, но вот потерять дорогого его сердцу человека, так и не сумев его по-настоящему обрести, умудрился впервые. Потерять из-за собственного упрямства и глупости, потерять, потому что своими же руками оттолкнул, потерять, потому что не захотел понять и принять. А в оконцовке еще и уберечь не смог.       Как только Вася заходил в палату, перед глазами всплывала картина ее падения, и он раз за разом переживал испытанный тогда шок. Подхватив ее почти у самой земли, Ионов свято верил, что бронежилет ее защитил, но, увидев кровь, тонкой струйкой бегущую из приоткрытых губ, ощутил как горло его, полностью перекрывая поток кислорода к легким, нещадно сдавили холодные и липкие пальцы просто панического страха. Мозг работал лихорадочно: «Скорую! Врача! В больницу!», но тело отказывалось его слушаться, и Вася так и сидел, прижимая к себе Женьку, слишком резко побледневшую и, кажется, уже не дышащую. Он не знал, сколько времени прошло пока приехала скорая, не помнил как Бизон оттаскивал его, давая возможность медикам работать, как в тумане видел ее тело, неестественно вскидывающееся каждый раз после удара дефибриллятора, и сквозь невидимую вату слышал нервные окрики врачей. Ясно парень чувствовал только одно — ее теплую кровь на своих ладонях.       Ионов не верил в Бога и не умел молиться, но, сидя под дверями операционной, как мог просил того, кто может быть есть там наверху, спасти ей жизнь. Из слов усталого хирурга, вышедшего к ним спустя несколько мучительно долго тянувшихся часов и говорившего что-то о сломанном от удара ребре, пробившем легкое и задевшем сердце, о большой кровопотере, об остановке сердца на операционном столе, Вася тогда выделил только одно «жива, но, к сожалению, шансы ничтожны». В тот момент он наивно полагал, что самое главное в его словах «жива». Но оказывается акцент нужно было смещать на «шансы ничтожны», потому что пока все усилия врачей не приводили ни к какому результату.       На ватных ногах Ионов выбрался из машины и двинулся в сторону медблока. Чем ближе он подходил к заветной палате, тем сильнее начинало стучать его сердце — а вдруг Мура уже очнулась. У палаты сидела только Багира, хотя в это время девушку обычно приходила навещать вся группа. Вася сразу заметил, что Рита как-то неестественно напряжена: плечи нарочито расправлены, спина вытянута в струну, тоненькие пальчики нервно теребят подол кителя, а лицо слишком сосредоточено. Он настороженно замер и, ища опоры, неосознанно привалился плечом к стене — в голове зашумело, а перед глазами поплыли картинки самого худшего из возможных сценариев. Увидев его, Кошкина порывисто бросилась к нему навстречу и стремительно обняла.       — Вась, она очнулась! Очнулась!       От ее нервного шепота Ионов так и вообще чуть не упал. За последние несколько секунд он уже практически уверил себя в обратном, и теперь физически чувствовал, как кровь быстрее побежала по венам, разгоняя ужас пережитых им дней. Кот рванулся вперед, но Рита успела его удержать.       — Там врачи. Пока нельзя. Надо подождать.       Женя с трудом открывала глаза, следила за светом, считала пальцы, дышала и не дышала, выполняя указания врача. У нее болела каждая клеточка тела, и хотелось только одного — чтобы ее оставили в покое. Она жива, пусть идут спасать других. Но врачи, видимо, считали иначе, поэтому терроризировали девушку невыносимо долгие и откровенно болезненные полчаса. Под конец девушка уже совершенно обессиленно промычала что-то нечленораздельное и буквально провалилась в спасительный сон.       В этом сне было хорошо: тепло, уютно, спокойно, а самое главное — знакомый голос ласково шептал ей на ушко всякие приятные нежности.       — «Кот пробрался даже в мои видения», — с улыбкой констатировала Мурашова, но с каждой секундой слуховые галлюцинации становилась все навязчивее, а потом к ним добавились и совсем уж неуместные приятные тактильные ощущения, поэтому девушка вздрогнула всем телом и, насколько это было возможно в ее случае, резко открыла глаза.       — Женечка! Девочка моя! Маленькая моя! — шептал Ионов, целуя ее пальчики и нежно поглаживая связывающий их шрам.       Мура опустошенно замерла — несколько дней назад за эти слова она готова была отдать что угодно, но сейчас… Девушка попыталась глубоко вздохнуть и не смогла — легкие словно полоснули острым ножом. Она закашлялась и стала осторожно убирать руку из Васиной ладони. Он растеряно разжал пальцы и, кажется, без слов все понял.       — Капитан-лейтенант Ионов, — слова давались ей с трудом и отзывались в груди тупой ноющей болью. — Я вам не Женечка, не девочка, и уж тем более не маленькая ваша. Прошу Вас впредь обращаться ко мне только по позывному и исключительно по делу, — она смотрела на него в упор. Голос срывался, скатываясь на хриплый шепот, и Муре приходилось прилагать все имеющиеся силы, чтобы он звучал уверенно. — Если Вы так переживаете за меня, только потому что именно Вас я собой прикрыла, то не утруждайтесь. Я бы сделала это и для любого другого члена группы.       Женя снова закашлялась и прикрыла глаза. Она буквально кожей чувствовала как напрягся и застыл сидевший рядом с ней парень, а еще как от уродливого шрама по всему телу волнами разливается электрический ток теплоты прикосновения его пальцев. Непроизвольно вздрогнув от этого щемяще нежного ощущения, Мура, отчаянно сдерживая слезы, упрямо продолжила.       — А теперь я прошу Вас уйти.       — Женя, я…, — наконец-то, подал голос Кот.       — Мура, не Женя, — перебила она его и отвернулась. — Уходи, я устала.       — Я прошу тебя, выслушай.       Вася потянулся, чтобы снова взять ее за руку, но она так резко ее отдернула, что прикрепленные к коже датчики слетели, и палата в тот же миг наполнилась неприятным писком медицинских приборов.       — Уйди, — умоляюще прошептала Мура и изо всех сил зажмурила глаза. — Пожалуйста…       От безнадежной интонации Жениного голоса Кот дернулся как от удара. Хотелось схватить ее, крепко сжать в объятиях, забирая себе ее боль, рассказать о своей любви, но вместо этого он только осторожно поднялся и вышел из палаты, так и не заметив одинокую слезинку, скатившуюся по девичьему лицу.