Президент студенческого совета - Могами Кёко

      Кёко снился Рен, но проснувшись от странного шума из коридора, все видения мозга мгновенно вылетели из головы. Резко открыв дверь спальни, Кёко поняла, что кого-то ударила. Это её не на шутку испугало, но пострадавшим оказался всего-навсего Рен.       — Привет… я и не знал, что тебе настолько не нравится мой нос, — пошутил актёр.       — Да, прости… сильно болит? — Кёко убрала руку мужчины и, чуть наклонив его к себе, осмотрела полученный урон.       — Не очень, главное, чтобы синяка не осталось, — крови не было.       — Вот и хорошо. Будешь знать, как меня пугать.       — Прости, пугать не хотел, но ты дверь оставила открытой. В следующий раз проверяй хорошо, а то могу не только я зайти… Кстати, у тебя полчаса чтобы собраться. Яма… — Кёко, как только услышала про время, тут же убежала сначала за вещами, а после мгновенно скрылась в ванной, — да… Да, — кивнув каким-то своим мыслям, Рен закрыл дверь в спальню и сел в кресло у окна в гостиной.       Он встал очень рано даже для самого себя. Солнце ещё даже не показалось из-за горизонта, а ему уже не спалось. И вечером уснуть не получилось сразу. Он долго лежал без сна, хотя обычно стоило ему упасть на кровать без сил и разбудить его мог только будильник.       Может дело в том, что день оказался не самым загруженным? Но шестое чувство подсказывало мужчине, что дело не в этом. Последние пару дней он просыпался ночами, хотя причин для того не было…

***

      Вдох-выдох… Вот уж точно никогда бы не подумал, что спать как раньше, без Кёко под боком, окажется так сложно. А ведь она спала рядом с ним не больше пары ночей!       Да, к хорошему привыкаешь слишком быстро… Ну и что? Я теперь без Кёко так и буду невыспавшимся? Хоть бери с игрушкой какой-нибудь спи… Угу… С дакимакурой…       А вот Кёко похоже вполне хорошо спала. Даже обидно как-то… Как всегда полна сил и энергии.       «Посмотрите, что сделали с нами годы… вы — молоды и прекрасны, а вот я… ходячий труп!»*.       Ещё немного и я точно буду ходячим трупом.       — Я готова! — обратно пропорциональная зависимость. Я тучка-тучка-тучка… — что-то случилось?       — Не выспался, — стоило это признать, как сонливость накатила с новой силой.       — Кажется, тебе поможет только кофе. Завтракал? — какой грозный вид. Страшно признавать обратное.       — Переваривал ужин… — видимо, с моим лицом что-то не так, потому что обычно обаятельная улыбка не сработала.       — Сейчас быстро что-нибудь приготовлю.       — Кёко, пятнадцать минут! Ямада просила тебя отвезти, — меня снова проигнорировали.       — Я уложусь! — ответ приходит из противоположного угла комнаты.       Вдох-выдох… спокойно, Рен, нервы тебе ещё пригодятся… особенно сегодня… Сегодня… да уж… сцена номер 4… нет… серия номер 4, а сцена? Ладно, не важно…       — Вот и всё! Готово, — ничего себе скорость. Две коробки бенто за пятнадцать минут! — вот твой кофе. Хотя это плохо — пить кофе натощак, но выбора нет.       — Спасибо, но я ведь сказал — перевариваю ужин… — кофе был вкусным, хотя и растворимым. Горячий. — Нужно поторопиться, а то можем опоздать из-за дороги.       — Я готова.       — Хорошо, идём, — допиваю кофе, обжигаясь, но это даже к лучшему — не даст заснуть. Ставлю чашку на раковину и выхожу вслед за Кёко, которая уже ждёт меня у двери, — не забудь закрыться.       — Угу… — пока Кёко возится с замком, забираю свою сумку с сценарием дорамы и расписание сегодняшних съёмок и жду её, — всё, разобралась.       Спуск на лифте прошёл почти в молчании, за исключением заданного под конец вопроса:       — А почему Хакано не приехала за мной? Ведь говорила, что заедет.       — Дословно цитирую её слова по телефону: «Тсуруга-кун… прости меня… нооо… тыыыы… короче, привези Кёко, а… а то… я не в состоянии.» Сказав это, трубку у неё отобрал Яширо и сказал, что позаботиться о ней и попросил тебя не волноваться.       — Ооо… — да, я тоже был удивлён… это как же должно было пройти их «свидание», чтобы Ямада была пьяной, а Яширо трезвым? Да ещё и звонок в шесть утра был… Не ложились или рано встали? Скорее уж первое, — похоже, они хорошо провели время.       — Очень… — снова вздох, — нужно поторопиться.       — Так точно! — улыбаешься, закидывая вещи назад и садишься на переднее сиденье. И когда только ты успела сменить свою дислокацию? Но, на удивление… это не кажется неправильным, а скорее наоборот — вполне естественным…       А может Кёко… что-то чувствует ко мне? И та её игра в гримёрной, и поведение в последнее время… всё это очень напоминает Сецуку. Только сейчас-то мы не играем. Это всё очень странно… очень… Но если спрошу её сейчас, то могу лишь спугнуть, а в свете последних событий нам это совсем не на руку.       Или… может это из-за дорамы? Неужели это роль Мисаки так на неё влияет, что она проецирует образ Усуи на меня? Тогда всё ещё страннее…       — Что же ты затеяла, Кёко? Честно, это вопрос не даёт мне покоя…       — Что? — что?       — Что «что»? — самый глупый вопрос на свете.       — Не «что что», а что!       — Что?!       — Что ты сказал только что? — только не говорите мне, что последнее я сказал вслух!       — А разве я что-то говорил?       — … — смотрит подозрительно, но молчит, что неизвестно как понимать.       — Пристегнись, говорю, у нас сорок минут, чтобы доехать до школы.

***

      До школы, где будут проходить основные съёмки, мы доехали, опоздав на десять минут. Съёмочная группа, во главе с режиссёром Шингаем поняли всё совершенно неверно, так что ещё десять минут мы потратили на то, чтобы объяснить, что мы просто друзья и в том, что Рен подвёз меня нет ничего более. Надеюсь, все поняли, что если друг подвозит тебя до совместной работы, учитывая, что живёте вы в соседних квартирах и ехать вам к одному и тому же времени, — то это совершенно нормально.       Хотя я так говорю, самой в это не очень верится. Я ведь вижу, как он ко мне относится, вижу заботу в каждом жесте, но чего он ждёт? Чтобы девушка первой признавалась в чувствах? Да ни в жизнь!       — Кёко? Мы закончили.       — Спасибо, — всё-таки непривычно видеть у себя тёмные волосы, хотя, стоит признать, цвет почти похож на мой родной оттенок.       Из отражения зеркала на меня смотрела Мисаки. Я — это она. Живу с матерью и младшей сестрой, отец сбежал, оставив нас с долгами, хотя на самом деле всё гораздо сложнее. Из-за долгов подрабатываю в косплей-кафе, где каждый день вижу надоедливого одноклассника, имеющего всё, чего так не хватает мне. Это раздражает… Что он в ней… во мне нашёл? Считает меня личной служанкой, хотя и помогает в трудных ситуациях. Говорит, что любит, но я боюсь, что он бросит меня также, как отец бросил мать.       Мисаки… мы ведь действительно похожи с тобой. Но почему она ненавидит мужчин? Да, отец бросил их, но ведь я своего отца тоже не знаю, но ненависти не испытываю…       Может, это потому что она никогда не думала, что всё так обернётся и всё ещё помнит счастливое детство?       Тогда Усуи… на самом деле он её не раздражает… она боится, что поверив ему разочаруется ещё сильнее и поэтому не хочет доверять его словам, что он её действительно любит.       Значит сегодня, когда Р… Усуи будет прыгать с крыши (про то, что перед этим он признается ей в любви, думать не хочется), мне должно быть страшно, что он может разбиться, а всё из-за моей глупой прихоти.       Усуи… значит, мне приятно твоё внимание, но ещё одного предательства не перенесу, поэтому, лучше уж прикрыть любовь за маской ненависти и соперничества, чем открыться. Так получается? Странные у них отношения…       Шо… любила ли я тебя когда-нибудь? Теперь, когда я знаю, какой любовь может быть на самом деле, мне кажется, что я просто привыкла видеть тебя рядом и помогать тебе. И ты привык принимать мою заботу. Сможем ли мы когда-нибудь забыть все разногласия и помириться? Это было бы здорово…       — О чём задумалась? — о, Рен, ты как всегда бесшумен… или просто я действительно задумалась?       — О сцене из 4 серии, — говорить про Шо не стоит, я ведь знаю, что тебе неприятно моё с ним прошлое, но прошлое — часть меня и от этого никуда не деться.       — Дааа… волнуешься?       — Больше за тебя, чем за себя, не мне ведь прыгать с крыши школы.       — Да ладно, я ведь эльф… с большими и сильными крыльями, — улыбаешься. Всё-таки тебя веселит моя наивная детская вера. Обидно… Корн…       Ой… я что? Плачу? Действительно, нужно успокоиться.       — Не плачь, со мной всё будет в порядке. Со мной самый мощный талисман, — твои слова меня заинтересовали и ты это прекрасно видишь.       — Какой?       — Тот… который я заберу перед прыжком, — смысл твоих слов не сразу доходит до меня, но осознав, ощущаю, как тут же всё лицо краснеет, хотя ты этого уже и не видишь.       Значит, мой поцелуй для тебя талисман? Что ж, пусть будет так…       Ты уже разговариваешь о чём-то с Яширо-саном, и я вспоминаю про Ямаду. Я ведь так и не узнала, что случилось. Нужно будет обязательно это спросить.       Погода не съёмочная, хотя сказали, что к обеду выглянет солнце, и тогда будем снимать героический прыжок Рена в бассейн.       В коридоре первого этажа школы полутемно и нужное освещение создаётся с помощью осветительных приборов. По всей длине стоит съёмочная аппаратура, камеры, стулья, ящики, коробки и столько всякой мелочи, что перечисление заняло бы слишком много времени.       В помещении не только съёмочная команда, но и актёры массовки, исполняющие роли учеников и учителей, поскольку сама школа ушла на каникулы, предоставив нам площадку для работы.       К тому же параллельно репетициям первых трёх серий и мне, и Рену пришлось заниматься с тренерами, так что большую часть времени занимала техническая часть взаимодействия между актёрами. В том числе мы репетировали сцены с массовкой, чтобы не тратить на это много времени в съёмочном графике. Несколько ситуаций разобрали из последующих серий, правда времени на это было ничтожно мало.       Основную часть нахождения на площадке мы были либо с режиссёром-постановщиком, либо с тренерами, либо с сценаристом, рядом с которым неотрывно находился режиссёр.       К счастью, большая часть материала первых серий была получена за прошедшие два дня работы над дорамой, и теперь нам оставалось отснять около двадцати сцен из разных серий. Несколько кабинетов и класс, отведённый под кабинет студенческого совета, были полностью оборудованы для съёмок, а вот спортзал и кабинет домоводства заняли тренеры и находящиеся под их опекой мы с Реном.       Но как бы это странно не звучало, спортзал был для меня, а вот кабинет технологии — для Рена.       Как только нас отпустила съёмочная группа, желающая узнать всё, о нашем взаимодействии с Реном, нас тут же подхватили тренер по айкидо, желающий провести тренировку до того, как меня заберут мистер и миссис Уайт, и повар, утащивший Рена готовить.       А всё потому, что Мисаки — отлично владеет боевым искусством, а Усуи — превосходный повар, помогающий в «Maid Latte». Но стоит честно признать, что прогресс у Рена в готовке был куда больше, чем у меня в айкидо.       Я начинаю даже подозревать, что он тайно тренировался, потому что Сузуко Иношита не переставала его хвалить.       — Могами-сан, Тсуруга-сан, снимаем сцену 1-18. Пройдите на площадку С, — значит сцена в комнате студсовета. Не самая сложная — большей частью диалог между мной и Усуи. Просто будет нужно немножко упасть. А он должен меня немножко поймать.       Итак, по сценарию я сижу в комнате и занимаюсь работой студсовета — пересматриваю журналы учащихся, чтобы выявить те, что не подходят для школы и составить список. Усуи тихо подкрадывается и начинает диалог. Я вскакиваю и защищаюсь от его нападки, что загружать себя работой — признак мазохизма. Он выражает свою обеспокоенность моим состоянием, которое тут же даёт о себе знать. Усталость вкупе с начинающейся простудой меня сваливают, но Усуи меня ловит, однако его помощи я никогда не приму, так что отталкиваю его руку.       Вот и вся сцена.       Я уже дошла до второго этажа, где оборудовали кабинет школьного совета и теперь ожидала команды к началу действия.       — Начали! — озвучили сцену, щёлкнули хлопушкой и я погрузилась в мир журналов.       — Президент на самом деле мазохистка, да? — Как подкрался Рен я действительно не слышала, так что испуг получился натуральнее некуда. И почему он всегда так бесшумно двигается?       — Что ты тут делаешь?!       — Толкать себя на смерть — признак мазохизма.       — Что? Кха-кха… — падаю.       — Ты должна хотя бы немного уменьшить свои нагрузки. Даже просто взгляд на тебя заставляет меня волноваться, — ловит.       — Не трогай меня! Я никогда не приму твою помощь! — наверно, получилось немного эмоциональнее, чем должно было быть, но никто не возразил.       — О… так значит, да? — Усуи задели мои слова.       — Отлично! Дальше сцена 1-21. Студсовет! — так… 1-21… кажется, это сцена когда Мисаки пришла в кабинет и увидела, что вся её работа была сделана. Да, судя по тому, что рабочие начали складывать журналы в несколько аккуратных стопок — я была права.       В этой сцене Усуи не нужен, так что Рен вышел в коридор, но я видела сквозь межкомнатное окно, что он просто присел на стул у стены. Зашла массовка — члены студсовета.       В этой сцене я должна зайти в кабинет, а парни (в студсовете Мисаки — единственная девушка), увидев меня, наперебой начать рассказывать, как весело было всем вместе работать и что они почувствовали себя нужными, и остальные фразы в том же духе.       — Начали! — снова хлопок и я открываю дверь.       — Как вы, президент? Студсовет уже обработал все журналы.       — Мы почти закончили оглавление. Вместе работать оказалось гораздо веселее и быстрее.       — Все были так удивлены, когда вы заболели.       — Президент всегда брала всё на себя, поэтому мы не знали, чем могли помочь.       — Я… доставила вам проблемы?       — Нет, что вы. Я всегда перекладывал на вас всю бухгалтерию, поэтому хотел помочь вам хоть сейчас…       — На этот раз вы действительно очень помогли. Спасибо! — студсовет удивлён. Оказывается, президент умеет улыбаться.       — Снято! Переходим на крышу, будем снимать сцены 1-22 и… так, какая там сцена? В общем прыжок Усуи с крыши, — всё-таки неспокойно мне от этой сцены.       Вперёд съёмочной группы выбегаю в коридор, чтобы поговорить с Реном.       — Рен… — он слышал слова режиссёра и уже шёл на крышу, но после моего оклика обернулся, — может всё-таки возьмёшь дублёра?       — Не волнуйся, всё будет хорошо, — можно подумать мне от этого спокойнее! Там же высота пятнадцать метров! И он собирается в бассейн прыгать! Это же уму не постижимо. Не все профессионалы по прыжкам в воду могут выполнить это без травм, а он даже с вышки не прыгал!       — Рен! Это опасно!       — Кёко, — снова этот наставительный тон. Как же он меня раздражает, — ты мне не доверяешь?       — Что… при чём здесь это?       — Ты мне доверяешь?       — Доверяю, но это не…       — Тогда почему ты считаешь, что я не смогу выполнить этот прыжок? Ты думаешь, что я переоцениваю свои силы?       — Нет, но…       — Тогда давай закончим это, — грубо. Это было грубо с его стороны.       — Я ведь переживаю.       — Да, я знаю. Всё будет хорошо… — мне не переубедить его… — к тому же я занимался плаванием.       — Но…       — Рядом будут инструкторы, а у бассейна дежурит врач.       — Хорошо… — сдаюсь, мои аргументы исчерпаны.       — Вот и хорошо… помнишь ведь, со мной будет талисман…

***

      Пока Рен готовился к прыжку под наблюдением инструктора, Кёко не находила себе места. Яширо, видя её волнения, поспешил отвлечь девушку.       — Кёко-чан, Рен сказал тебе, почему Ямада не смогла сегодня работать?       — О, Яширо-сан! Да, но я хотела бы расспросить об этом вас… что же случилось на вашем свидании?       Яширо вогнали в ступор. Разве мог он рассказать Кёко всё, что случилось вчера? Да и сам мужчина многого не понимал в поведении знакомой. То, что они поехали в ресторан, он ещё мог как-то принять (да и повод отпраздновать был), но вот зачем Ямада заказала алкоголь, он понять не мог. Он помнил ещё со времён совместной учёбы в институте, что пить она совершенно не умела и, как выяснилось позже, это в Ямаде не изменилось.       Пьяную женщину нужно было как-то доставить домой, но адрес она вспомнить не могла, а сам он не знал её нового места жительства. Можно было отвезти Хакано к родителям, но те жили за городом, так что проще было привести её к себе.       На этом их приключения закончились? Конечно же нет!       Уснувшая в машине, Ямада проснулась перед его домом, так что пройти в квартиру смогла сама. Но дальше началось только самое… интересное.       Пройдя в гостиную, она уселась прямо на пол и, подозвав Яширо к себе, усадила рядом. Ладно бы только усадила…       Но она начала разговаривать! Вспомнила всех сокурсников, многих из которых Яширо даже забыть успел, вспомнила столько ситуаций из их совместного прошлого, что у бедного мужчины пошла кругом голова. Откровения Хакано продолжались до шести утра. Яширо, не смеющий пошевелиться, поскольку Ямада на него опиралась, успел даже задремать, пока она рассказывала.       Но дело было не в этом. И даже то, что Ямада выпила, не так сильно волновало Юкихито, как её слова. Слишком многое он узнал слишком поздно, и необходимо было это осмыслить и разобраться в их отношениях.       Но сначала — дать Кёко ответ на вопрос.       — Скажем так, мы немного… увлеклись… Вспомнили, скажем так, совместное прошлое.       — Вы знали друг друга раньше?       — Мы учились в одной группе.       — Ого… — да, «ого» — не то слово. Яширо предстоял ещё один разговор по душам, но после того, как он вернётся домой, где он оставил Ямаду. Мужчина не сомневался, что им стоит поговорить, но уже на трезвую голову. И это явно должен быть не монолог.       — И не только учились… мы дружили, почти всё время учёбы, но потом… не сложилось немного, — вспоминать этот момент было не очень приятно, но это была его, а не её вина. Ему и только ему её заглаживать. Если только удастся, потому что некоторые складки не поддаются даже самым мощным утюгам…       — Смотрите, Рен готов, — действительно, актёр уже был полностью готов к съёмкам.       На крыше было немного прохладно, в частности из-за ветра, продувающего до самых косточек. Но даже самый сильный ветер не мог остудить её мысли. Сцена 1-22 не была сложной — просто разговор Мисаки и Усуи. Но вот сцена прыжка Рена всё-таки её волновала.       — Просьба актёров пройти на места! Съёмки через две минуты! — голос режиссёра перекрыл завывания ветра и Кёко поспешила присоединиться к Рену, уже стоящему перед камерами.       — У меня будет страховка, — шепнул он Кёко перед тем, как пройти на изначальное место. Это известие словно убрало целую скалу с сердца, не то что просто камень. Девушка облегчённо выдохнула и прокрутила в голове свои реплики, удостоверившись, что помнит всё ещё с репетиции у Рена дома.       Эту сцену они репетировали почти последней. Сцена где Мисаки отдаёт Усуи шарф, который он оставил, когда передавал её матери. В общем никакого напряжения, если не брать в расчет эмоции, которые должна передать Кёко, когда Усуи скажет о награде.       — Начинаем!       — Сцена 1-22, дубль 1!       — Те парни ничего никому не сказали.       — Правда? Они всё поняли? Что ты им сказал? — ветер кидает волосы в лицо и она поправляет пряди, убирая их за ухо.       — Ничего особенного. Просто сказал им, что знать тебя — лишь моя привилегия и попросил тебя не выдавать. Вот и всё.       — Значит это действительно твоё любимое развлечение.       — Конечно. Ведь если бы я сказал, что волнуюсь за тебя — ты бы разозлилась, — он сидит на крыше спиной к ней, но произнеся эту фразу, оборачивается. Хочет видеть её реакцию, — хотя мне всё равно — узнают в школе или нет. Работать неполный день разрешено. Даже надевая форму горничной, ты всё равно остаёшься собой — умной и смелой и продолжаешь идти с высоко поднятой головой. Это прекрасно.       — Весь вчерашний вечер я думала: почему же Усуи такой надоедливый… Ты то обгоняешь меня, то помогаешь, хотя и соперничаешь со мной, следишь. Тогда ты меня обогнал, хотя и помог тоже, но это были соревнования, поэтому я не очень счастлива. Но я точно догоню тебя. Просто жди… В следующий раз будет моя очередь за тебя волноваться.       Слова Мисаки производят на Усуи впечатление.       — Точно! Прости, что использовала твой шарф. Я ненавижу быть обязанной, поэтому не могу думать об этом как о подарке. Чего ты хочешь?       — Тогда… как насчёт побыть моей персональной горничной на день?       — Что? Ты о чём вообще думаешь?       — Почему ты такая жадина!       — А я-то думала, что тебе не интересны девушки! — возмущение получается вполне естественным, но Кёко это не нравится, хотя режиссёр остался довольным их работой. Девушке кажется, что Рен снова её ведёт и все её достижения как актрисы — ничто. Она снова поддалась на его игру настолько, что просто стала собой и те слова — их говорила не Мисаки, а сама Кёко.       Это её немного разочаровывает.       — Тсуруга-кун, страховка! — кричит из-за больших коробков с оборудованием постановщик трюков.       Чтобы полностью приготовить Рена к прыжку ушло почти полчаса. После этого времени он напоминал скорее куклу на верёвочках, чем живого человека. Был лишь один дубль на то, чтобы всё снять, а потому — максимальная внимательность и аккуратность.       — Начали! Сцена 4-15!       — Ну и ветрище, — она выходит на крышу, закрываясь рукой от ветра.       — Ты чего, Президент? Зачем сюда забралась?       — Усуи?! Ты вездесущий какой-то, — тише добавляет она.       — Прячешься от своих поклонников? — действительно, четвёртая серия должна быть посвящена тому, как у неё появился собственный фан-клуб.       — Нет… хотела проветрить голову и немного подумать… Я думаю рассказать им правду — что я работаю горничной, — она стоит у ограждения крыши и смотрит на людей внизу — тех её поклонников и не слышит, как приближается Усуи. — Лучше самой им рассказать, пока это не сделал кто-то другой. Может, тогда они даже станут лишь больше меня обожать?       — Снова ты… о других беспокоишься? А не о себе… — эти слова её удивляют. Он словно читает её мысли, хотя на деле лишь говорит слова из сценария.       — На самом деле я боюсь, что… если они увидят меня в форме горничной — они меня возненавидят… Мной… никто больше так не восхищается и если я их разочарую — буду долго себя за это корить.       — Меня-то ты не разочаруешь. Что бы ни сделала.       — А?       — Смотри, что у меня есть. Прелесть ведь? — он достаёт и показывает фото, сделанное в кафе, где она в костюме горничной стоит рядом с Усуи. Фото было сделано раньше, хотя эту сцену ещё и не отсняли. С порядком сцен вообще какой-то кавардак твориться, но не в возможностях актёров этому препятствовать.       — А-а-а-а… Т-ты что… везде её с собой таскаешь?       — Это ведь мой талисман на удачу.       — Что?       — Может… это любовь? — дразнить её было забавно. Как бы она не старалась, но достать фото не в силах — слишком высоко её держат.       — Чего?! Поймала!       — Ой… — снизу ветер доносит голоса людей, на которых и летит упавшее фото.       — Нет-нет-нет-нет!       — Сама виновата — не надо было руками махать, — замечает он, но слова Усуи проносятся мимо.       — Что же теперь делать? Всё… всё бесполезно… что ни делай… Надо срочно её поймать! Но по лестнице слишком долго, наверняка её раньше поднимут, — она смотрит в его сторону и замечает, что он уже почти перелез через ограждение. — Ты что творишь?       — Так же быстрее будет.       — Ты же помрёшь!       — Желание президента для меня закон. Сказала схватить фотку — сделаю.       — Совсем из ума выжил?       — Зачем так стараться ради меня?! — она его не понимала. Что за странные вещи он говорит? Почему так ведёт себя?       — Как же зачем? — он улыбается и приближается к ней. — Всё от того, что… — придвигает к себе, приближая лицо рукой и целует. Она от неожиданности упирается, пытаясь оттолкнуть, но он отстраняется сам и продолжает то, что и хотел сказать: — что я люблю тебя, Аюдзава.       — Усуи! — она кричит, а он летит вниз с крыши. Она не знает, что внизу бассейн, не знает, что его страхуют, а в голове бьётся лишь мысль, что нужно бежать быстрее. И лихорадочный вопрос мучает: «Что он наделал?». Он крутится и крутится по десятому кругу, пока она распахивает дверь на крышу, пока пробегает один лестничный пролёт, другой, третий… каждый этаж считает под ногами.       Наконец дверь на улицу. Камера всё записала и теперь самое сложное позади. Она выдыхает…       Спустившаяся съёмочная группа аплодирует, и искупанному в бассейне актёру дают полотенце.       Он благодарит и вытирается, насколько возможно. Кёко снова вздыхает и подходит к нему, чтобы высказать всё, что думает о нём. Но говорит не то, что хотела бы…       — Тебе нужно в гримёрку — вытереться и сменить одежду, — берёт ещё полотенец и накидывает на голову актёра. Ещё пару выдаёт ему лично в руки и подталкивает в помещение.       Режиссёр по пути просит её прийти и привести Рена, как только он будет приведён в порядок.       Рен наконец в гримёрной и может привести себя в порядок.       — Я всё ещё не верю, что ты это сделал! — она ходит кругами под дверью, пока Рен переодевается. Деревяшка, конечно, защищает актёра от испепеляющего взгляда Кёко, но тон и речь передаёт прекрасно.       — Буду считать, что это комплимент, — весело отзываются из-за двери.       — Комплимент… ну да… только я вся извелась, пока бежала по этой чёртовой лестнице!       — Прости!       — Прости-прости, — передразнивает актриса, надеясь, что Рен не услышит сквозь дверь. Но он всё прекрасно слышит.       Дверь открывается и Кёко оказывается моментально втянута внутрь. Она даже не успевает понять, что произошло и когда она успела оказаться между Реном и дверью. Закрытой дверью.       Рен уже успел переодеться, но волосы ещё не высохли и вода с них капала на полотенце на плечах. Он опирался на обе руки по сторонам от актрисы, так что сбежать было проблематично.       — Дразнить не хорошо, — возразить, что она его и не дразнила вовсе, Кёко не успевает, потому что её затыкают.       Она успевает подумать, что если бы её каждый раз так затыкали после волнения, то она была бы согласна волноваться побольше. Мозг отключается, в то время как все ощущения становятся слишком обострены. Каждое касание отзывается, ощущается. Чувствуются его руки, перекочевавшие на её талию и лёгкое поглаживание, дыхание, под рукой ощущается тепло кожи, ощущаемое сквозь рубашку.       И прохлада, когда Рен наконец отстраняется. Дыхание сбито и хочется продолжения, но сейчас не время и не место, и обстоятельства не те.       — И… что это было? — глупый вопрос. Слишком глупо что-то спрашивать, когда это и так очевидно. Рен улыбается и хочет дать ответ, но его прерывают. Он снова раздражён — всегда всё не во время!       Стук в дверь настойчиво повторяется и он вынужден открыть. Кёко отходит и прячет взгляд, боясь выдать посторонним чувства, которые предназначаются не им.       За дверью стоит помощник режиссёра и просит их подойти.       Кёко хватается за этот шанс и сбегает, однако Рен успевает напоследок ей сказать, что им нужно поговорить. Она кивает и скрывается из вида.       Но поговорить по душам им не суждено…       Всё оставшееся время съёмок они постоянно были с кем-то из персонала или съёмочной группы, а после разошлись в разные стороны.       Кёко нужно было в агентство — договариваться по квартире, а Рен поехал домой, посчитав, что ждать её нелогично, и он знает, где она живёт.       Если бы только он знал, что домой она не придёт…

***

      Добираться от школы до LME Кёко пришлось почти два часа. Разговор с Такарадой отнял ещё час. Она пыталась убедить его, что благодарна за оказанную помощь, но настолько роскошное место жительства позволить себе не может. Разговор зашёл в тупик.       Президенту с трудом удалось убедить актрису пожить некоторое время в подобранной для неё квартире. И то удалось это лишь после заключения договора об оплате. По мнению Такарады соглашение для Кёко было невыгодным — он бы позволил ей не платить за аренду, но она упорно настаивала на обратном.       В итоге перемирие было заключено. Отказавшись от предложения подвезти, она пошла к метро. Если память ей не изменяла, то до квартиры можно было добраться всего с одной пересадкой, так что тратить на неё время не стоило.       Попрощавшись с Президентом, она пошла к станции. До спуска в подземку нужно было пройти через несколько дворов и мимо недостроенной то ли больницы, то ли школы. Но суть была в том, что здание начали строить, но проект так и не был доведён до конца.       Здание с пустыми провалами вместо окон и днём выглядело не особо приветливо, а в сумерках так и вовсе заставляло ускорять шаг. Спеша пройти неприветливый участок, Кёко услышала какие-то звуки. Шорох и голоса приближались. В глаза ударил луч света от телефона и Кёко машинально прикрыла глаза рукой.       Это было её ошибкой.       Первый удар пришёлся по лицу. Пощёчина оставила неприятное жжение на коже. Она не понимала: за что? В голове всплыл недавний разговор с Такарадой и то письмо с угрозами. Неужели это не шутка?       Страх начал сковывать тело. Она не видела того, кто нападал, но чётко запомнила стойкий запах духов. Второй удар попал по животу, заставив согнуться. Она пыталась ответить, использовать те приёмы, которым её научил тренер, но ничего не приходило в голову. Она никогда не дралась.       Нападавшая входила во вкус: удары сыпались словно из рога изобилия, разве что в отрицательном его значении. Кёко сжалась в комочек на земле — даже тонкая куртка не спасала от ударов. Актриса высчитывала каждое мгновение, ожидая, когда это закончится. Били ногами, профессионально, так, чтобы было больно, но синяков оставалось как можно меньше.       Железный привкус крови чувствовался во рту — от боли Кёко прокусила губу. На лице грязь смешалась со слезами и общий вид девушки вызывал жалость.       Бить перестали и кто-то заговорил. Голос принадлежал женщине, лица не видно и единственное, что отпечаталось в сознании Кёко — длинные тёмные волосы.       — Теперь ты будешь знать, как вертеться перед мужчинами. Не приближайся к Тсуруге! — голос был приятным и в другой ситуации располагал бы к доверию, но сейчас лишь бил по ушам. Темнота забрала в спасительное забытье. Последний пинок по рёбрам уже не чувствовался.       — Идём. Пускай валяется здесь!       — Да, она заслужила это, — голоса удаляются, оставив актрису лежать на земле.