Цена ошибки

В столицу тихо пробрался август. Незаметный на первый взгляд, он все навязчивей обозначал свое присутствие: не только мелькающими листками календаря, но и краснеющими гроздьями рябины, холодными туманами над рекой ночами, настойчивым грибным запахом из лесов и скверов, неожиданным внезапным обилием фруктов и овощей на рынке, тяжелым яблочным духом, окутавшим окраины города, еще радующие глаз множеством деревьев и старыми садами. В Штабе все оставалось по-прежнему, с той лишь разницей, что по курилкам и пустым гулким коридорам часто можно было услышать чьи-нибудь чаще восторженные, реже грустные рассказы о прошедшем отпуске, и вздохи тех, кто волею судеб или начальства был этого лишен. Хавока отсутствие летнего отпуска безусловно расстраивало, утешением могло служить лишь то, что никто из их отдела тоже не отдыхал, не то по личному желанию, не то из-за немыслимой просрочки подачи документов. Все чаще лейтенанту казалось, что полковник вовсе не ленится заниматься бумажной работой, а намеренно ее саботирует всеми возможными способами, видимо, считая себя выше никчемной макулатуры. Джин отвлекся от написания очередного отчета, ему показалось, что в кабинете что-то значительно изменилось. Секунду спустя военный понял – что именно: стало темно, не кромешно-темно, а сумеречно, но при таком свете дальнейшее писательство было весьма затруднительно. Лейтенант посмотрел в окно. Над городом расползалась черная туча. Последние проблески солнца красили стены домов и листву деревьев золотым. Стояло полное безветрие, какое может быть лишь перед бурей: ни единый лист не шевелился на видимых глазу деревьях, флаг на флагштоке бессильно поник, город, словно в страхе, опустел, лишь постовой безучастно смотрел на приближающиеся тучи, терзаясь невозможностью покурить. Пропали птицы, не мелькали в небе быстрые росчерки стрижей, не купались в придорожной пыли воробьи, не было слышно голубей. Все это словно шептало тихо, но неустанно: «Быть дождю, идет гроза. Уходи!» Продолжая смотреть в окно, лейтенант услышал, как полковник встал из-за стола, прошел по кабинету и щелкнул выключателем. Сумрак в помещении пропал, побежденный желтым неживым электрическим светом. Джин открыл окно. С улицы повеяло духотой и влажностью, далеким запахом прелой листвы. Издалека чуть слышно раздался раскат грома, пока что слабый, на грани восприятия. Военный подумал, что ливень хлынет раньше, чем закончится рабочий день. Возвращаться к работе не хотелось, да и никто этого не требовал, и лейтенант замер у окна, наблюдая за приближающейся грозой. Полковник отдавал некие распоряжения лейтенанту Хоукай и Бреде, что-то связанное с предотвращением возможных терактов. По опыту Джин знал, что преступления предугадываются, а нарушители устраняются лишь в теории, на бумаге, но вышестоящим этих отчетов хватало. Сослуживцы, попрощавшись, ушли, Хавок слегка позавидовал им – у них были шансы разминуться со стихией. В открытое окно ворвался, наконец, ветер, душный спертый воздух разбавил новый поток: прохладный, остро пахнущий озоном. Над дальними районами вспыхнула молния, подсветив раздутые, тяжелые от воды тучи. Новый раскат грома прокатился над городом ближе, отчетливей. - Хавок, - обратился полковник, - сбегай-ка к Хьюзу, возьми у него книги, он знает – какие, после зайди в архив, там собрали документы по нелегалам и боевикам, принеси их сюда. Только сначала к Хьюзу, а то знаю я его, сбежит еще, сославшись на погоду… В том, что Мустанг знал своего однокашника более чем неплохо, лейтенант убедился, в последний момент перехватив разведчика у выхода к лестницам. Хьюз торопился: не стал показывать фотографий и рассказывать историй из жизни семьи, не задал вопросов, просто сунул в руки лейтенанту пакет с книгами, закрыл кабинет и быстрым шагом направился к выходу. А в архиве никуда не торопились. Сначала Хавок прождал, пока на него вообще обратят внимание, затем ждал, пока найдут нужные документы, далее – расписывался в получении каждого документа, после – выслушивал от сотрудницы архива многочисленные замечания и обещания больше никогда не выдавать что бы то ни было на руки представителям их отдела. Наконец, бумаги были получены, а подписи расставлены. Джин вернулся в кабинет, по пути обратив внимание, что подозрительно много разночинных военных весьма быстро движется в сторону выхода. «У нас что – учебная тревога?» - подумал лейтенант, но тут же опроверг эту мысль: сирена не звучала, команды не отдавались, все просто, но удивительно дружно уходили со службы. Только полковник Мустанг не принимал участия в слаженном покидании Штаба, он продолжал разбираться с многочисленными долгами в бумажной работе – как-никак, лето двигалось к завершению, вместе с тем, квартальный отчет неумолимо приближался. Прапорщик Фарман невозмутимо сверял некие документы, Фьюри тоже не спешил в казарму – изучать страшной заумности схемы электрических цепей в кабинете за столом было значительно удобней. За окном почти стемнело, можно было решить, что наступила ночь, если бы не часы, настойчиво показывавшие лишь начало седьмого вечера. На улице было все еще сухо, дождь пока еще не начался, правда, громовые раскаты звучали один за другим, и все чаще и чаще сверкала молния. Хавок отдал книги и документы, открыл было рот, чтобы сообщить о своем уходе домой, как от налетевшего порыва ветра громко хлопнула открытая створка окна, лишь стекла звякнули тревожно. Лейтенант проворно подскочил и закрыл окно, опасаясь за его сохранность. Вспышка молнии перечертила небо, ударил гром. Это стало словно приказом: тугие струи дождя ударили в стекло. Не было редких крупных капель, как оно обычно бывает в начале дождя, складывалось ощущение, будто кто-то наверху, в тучах, нажал на рычаг, и на столицу обрушилась сплошная стена воды. Грохотало и сверкало, не прекращая, как лейтенант ни силился, ему не удавалось рассмотреть, что делается внизу. Он мог лишь додумывать, насколько быстро пришлось бежать всем тем, кого стихия настигла в пути. Джин вернулся за свой стол. Теперь домой пошел бы только сумасшедший. Полковник продолжал заполнять бумаги. В один момент громыхнуло особенно сильно, казалось, что над самой крышей Штаба. Фьюри ойкнул и посадил на чертеж огромную кляксу, потянутся за промокашкой, но последующий раскат заставил бедного сержанта замереть, зажав уши и практически съехав под стол. Давно Джин не видел грозы подобной силы, с детства, впрочем, даже в этом военный слегка засомневался: глупо сравнивать впечатления от буйства стихий над полями с аналогичными впечатлениями при взгляде за окно одного из зданий большого города. Дождь гулко стучал по стеклу и железному карнизу, ветер страшно завывал, разбиваясь о выступы здания, забиваясь в крошечные щели, молнии одна за другой озаряли небо, грохотало столь сильно, что невольно закрадывались мысли об артобстреле. Порывом ветра к оконному стеклу швырнуло ветку клена, под силой потока воздуха ей удалось несколько мгновений продержаться на окне, но новый порыв унес ее дальше. Гроза не стремилась слабеть, напротив, все больше и больше усиливалась. Лейтенант закрыл глаза, решив немного отдохнуть. Он не боялся стихии: чем подобное может напугать того, кому доводилось переживать нечто сходное в полях далеко от жилья? Или того, кому приходилось бывать на передовой. Сквозь закрытые веки Хавок продолжал ощущать вспышки, но в какой-то момент все изменилось. Джин распахнул глаза в тот момент, когда свет в кабинете мигнул в последний раз, лампочка в плафоне нехорошо затрещала и потухла. Кромешно темно не стало. В свете молний по кабинету поползли, вспыхивая, ломаные страшные тени, сержант тихо охнул, полковник выругался, отодвинув отчет, оборванный на середине строки. - Ну вот, - протянул Хавок, - мы попали. Только псих сейчас пойдет на улицу, - очередной раскат грома стал лучшим подтверждением его словам. - Так что, теперь в темноте сидеть? – спросил сержант. - Сейчас. Где-то тут я ее видел, - судя по силуэту, полковник что-то искал в шкафу. – Какой придурок переложил?! – возмутился он. - А что ищете-то? – поинтересовался Джин. – Керосинку, что ли? Так она на шкафу, вы ж сами переставили неделю назад… Как ни странно, полковник не среагировал на весьма провокационное высказывание, молча снял со шкафа лампу и зажег ее самым культурным и прозаическим способом – спичками. Много света не прибавилось, но стало несколько веселее. - Что делать будем? – поинтересовался Джин. – Скучно как-то, может, в карты? - Неохота, - заметил полковник. - Тогда, давайте чаю выпьем, - и куда пропала сонливость, одолевавшая лейтенанта весь день? - Хавок, ты в который раз поражаешь меня свежестью и незамутненностью идей! Как ты воду греть собрался? Предлагаешь устроить тут локальный пожар? – съязвил полковник. - Известно, как - на керосинке… Прапорщик скосил глаза и меланхолично ответил: - Не выйдет, друг мой. Лампа дурная, безопасная. Говорил я, чтобы старый примус не выкидывали, а вы что? «Да зачем он, только место занимает…» Вот и сидите! - А сухое горючее? Из пайка которое, чем не мило стало? – не унимался Хавок. - Если ты его тут найдешь – буду весьма благодарен. Только нет его, - ответил Фарман. – Совершенно точно нет. А чаю-то хочется… - Домой пойти, что ли? – задал сам себе риторический вопрос лейтенант. – Скучно с вами. - Иди, - разрешил полковник. – Утром поделишься впечатлениями. Надеюсь, ты плавать умеешь? - Умею, - подтвердил Джин. – Только не хочу как-то. Пожалуй, останусь. Терзают меня смутные подозрения, что дома тоже света нет, - военный резко изменил свое решение. - Раз ты остаешься, то пробегись по соседним отделам. Наверняка не одни мы тут остались, спроси сухого горючего, ты прав – без чая все же не очень тут сидеть, - ненавязчиво приказал Мустанг. - В впотьмах? Коридор-то совсем темный – окон там нет, - резонно заметил Джин. Сержант полез в свой стол, повторяя: «Сейчас, минутку, я сейчас найду…» И, спустя пару минут, накопал в ящике совершенно новую свечу. - Вот, - Каин протянул свечку Хавоку. Делать было нечего, Хавок щелкнул зажигалкой и, подсвечивая себе путь тусклым огоньком, направился вперед по коридору. К незнакомым военным идти попрошайничать не хотелось, Джин направился в сторону кабинета майора Армстронга. Пока шел – отметил, что ни из-под какой двери не виделось света, ни одна дверь не была открыта. Все успели уйти. Ушли и майор Армстронг с подчиненными. Расстроившись, Джин продолжил путь. Наконец, под одной из дверей он увидел слабый свет. Выбирать было не из чего, лейтенант решил, что уже совершенно не важно, знает он обитателей этого помещения или нет. На стук в дверь внутри среагировали не сразу. Кто-то завозился, донеслось бормотание и, наконец, дверь открылась. Пред взором военного предстал заспанный парень лет двадцати. Лейтенанту стало неудобно, что он прервал чей-то отдых, но раз к нему вышли, разворачиваться и уходить было бы совсем глупо, и Хавок озвучил свою просьбу. Незнакомый парень, потирая глаза, ушел в свой кабинет, чтобы практически сразу вернуться и сунуть в руки лейтенанту несколько нераспакованных сухих пайков. Сердечно поблагодарив щедрого коллегу, Джин хотел было вернуться, как в голову ему пришла мысль, что одними сухпаями сыт не будешь, и неплохо было бы раздобыть еще какой-нибудь еды, так как с продуктами у них в кабинете было совсем худо, если не считать таковыми одинокую упаковку галет. Выпрашивать еду у незнакомых военных показалось еще более неприличным, чем просить горючее. И Джин пошел дальше по Штабу. Увы, у всех знакомых было заперто, к разведке идти не было смысла – как уходил Хьюз, Джин видел лично. Оставался еще один коридор, куда лейтенант соваться побаивался: отдел по работе с гражданскими. Окажись на месте бригадный генерал – проблемы и скандал будут обеспечены. Но кушать хотелось, потому Хавок решил рискнуть. Продолжая про себя поражаться глупости сложившейся ситуации. Искомая дверь оказалась приоткрыта. Но весь коридор был погружен во тьму и безмолвие. Слабо, но отчетливо пахло сигаретным дымом, что приободрило лейтенанта. Значит, генерала нет, ведь всем известно, что при нем не курят. Для приличия постучавшись, но, не дождавшись ответа, Джин зашел. Просторный кабинет был лишен освещения, от открытого окна веяло свежестью, дождь шумел все так же громко, в небе продолжало сверкать, однако с этой стороны здания ветер не ощущался, лишь мелькали в отдалении сгибающиеся под порывами верхушки пирамидальных тополей. Жанна стояла у окна и смотрела вдаль, видимо, за шумом не услышав ни стука в дверь, ни шагов лейтенанта. - Добрый вечер, - поздоровался Джин. Он ожидал, что девушка хотя бы вздрогнет, но она обернулась спокойно и ответила на приветствие, как показалось военному, дружелюбно: - Добрый. Видно, не одну меня стихия вынудила задержаться здесь. Или вы дежурите? - Не успел вовремя уйти, - честно ответил Хавок. - Вот и я засиделась, - Жанна кивнула в сторону своего стола, на котором высились несколько стопок с документами. - И мы примерно так же. Кстати, почему вы без света сидите? Я смотрю, - ни керосинки у вас, ни фонарика, даже свечи нет. - Не наступайте на больное, - хмыкнула алхимик. – Генерал наш все выкинул. Пожаробезопасность, видите ли. Еще утверждал, помнится, что не может возникнуть ситуации, при которой понадобится альтернативное освещение, - Жанна взяла с подоконника стакан и отпила. - А алкоголь на рабочем месте он не запретил? – приглядевшись, лейтенант углядел на полу бутылку. - Думаю, что он даже представить себе подобной наглости не может. Оно и к лучшему… Так, хозяйка из меня – как всегда, будете? – Жанна кивнула на бутылку. - У меня встречное предложение, мы чай собираемся пить, - Джин кивнул на пакет с пайками, - присоединитесь? - Вы считаете, что это будет уместно? - Вполне, особенно, если у вас найдется какой-нибудь провиант. - Минутку, - девушка вернулась к столу, взяла часть документов и в неровном свете свечки убрала их в сейф. Потом вернулась к окну, закрыла его, залпом допила содержимое стакана, тихо сказав: «Завтра вымою», - убрала посуду в стол. Из шкафа достала сумку, куда положила еще пару пайков и несколько свертков с некой снедью, а также тщательно закрытую бутылку. Спустя несколько минут военные пришли в кабинет к остальным задержанным непогодой коллегам. На долю секунды Джину показалось, что полковник очень не рад неожиданно появившейся гостье, мелькнула на его лице некая тень, но, услышав спустя секунду более чем доброжелательное приветствие, лейтенант успокоился, уверив себя, что та тень – не более чем игра теней при дурном освещении. Завязался околослужебный разговор ни о чем, точь-в-точь такой же, как и многие сотни аналогичных, что слышат ежедневно стены Центрального Штаба. Жанна неотрывно смотрела в окно, где все еще лил дождь, и изредка, подрастеряв силы, сверкала молния. - Вам нравится такая погода? – поинтересовался Джин. - Не особо, - отозвалась девушка. – Она может быть сносной, конечно, но лишь в те моменты, когда не предстоит в скором времени уходить из помещения. - А какая нравится? – вновь спросил лейтенант. - Ту, что нравится, сложно назвать погодой, уж очень она связана с сезоном… Такое дважды в год бывает: ранней весной и поздней осенью, когда уже или еще нет снега, а трава либо не выросла, либо уже полегла, на земле ковер потемневших листьев, и стоит несколько пасмурная, но не дождливая погода, земля сухая совсем. Вот этот момент, редко длящийся более нескольких дней, люблю. - Необычно, - заметил полковник. – Если не секрет, за что любите-то? - За что? – переспросила Жанна. – Скорее вопреки. Тут можно развить мысль на целый философский трактат о полных противоположностях, что похожи, как близнецы, о жизни и смерти, что неотделимы друг от друга. Знаете, - она коротко засмеялась, - а хорошая идея! Если надумаю когда-нибудь написать книгу, с эгоистичной мечтой о большой ее известности, конечно, - непременно изложу это умозаключение. - С удовольствием прочитаю, можете не сомневаться, - с улыбкой произнес полковник. – Вы неплохо пишете. На этих словах оживился прапорщик: - Полностью согласен, тот сборник сказаний, вы понимаете, о чем я, весьма интересен, как с литературной, так и с исторической стороны. Раз так случилось, что мы все застряли тут, может быть, вы расскажете нам что-нибудь, что не вошло в книгу? – попросил Фарман. - Присоединяюсь к просьбе, - внезапно сообщил полковник. - Не ожидала, что это может быть интересно, - удивилась Жанна, вне всяких сомнений, польщенная похвалами и интересом. – Тогда, вопрос к вам: какое время вас интересует – древность или более современное? - Современное, пожалуй, если никто не против. Интересно же, что занимает умы наших соседей сейчас, - ответил за всех Фарман. - А я бы про древнее послушал, - тихо сказал, набравшись наглости, сержант Фьюри. Поскольку полковник промолчал, Хавок решил озвучить и свои пожелания: - Только страшную сказку, благо погодка располагает. - Я не сомневался, - ехидно заметил Мустанг. - Хорошо, есть, пожалуй, одна, что устроит вас всех. Дело было тридцать или сорок лет назад в одном из городов в окрестностях драхмийской столицы. Жил тот городок лишь гарнизоном, что находился там, и образ с распорядком жизни имел, сами понимаете, соответствующий. Но так было отнюдь не всегда, начать, хотя бы, с того, что городок тот был древнее столицы на добрых шестьсот лет. И ни бедность, ни войны, ни столетнее нахождение там гарнизона не смогли полностью уничтожить следов былого величия и богатства. Одним из безмолвных свидетелей канувшего в Лету благополучия и последующего разорения была старинная крепость. К тому моменту сильно разрушенная, но одна башня и кусок крепостной стены продолжали стоять, ожидая не то новой жизни, не то окончательного забвения. Мирно порастали они травой, все глубже уходя в землю, как пришла в чью-то голову мысль, что надобно крепость починить и внутри нее построить арсенал. Приказ вышел, и у единственной сохранной башни поставили пост. На этом все и закончилось: денег на строительство не дали, но пост продолжал существовать, и драхмийские солдаты денно и нощно сторожили ветшающую старинную постройку. В недолгий сумеречный час летней северной ночи два солдата, как умели, боролись со сном и скукой. Играть в карты им к тому моменту надоело, и они вышли из караулки на воздух покурить. Уже практически начало светать, как со стороны руин показалась фигура. Солдаты обомлели, не доводилось им на этом посту встречать праздно шатающихся, к тому же, ночью. Тем временем фигура приблизилась. И солдаты увидели молодую, едва ли старше пятнадцати лет, красивую девушку в праздничном платье. В руках она несла простое плетеное лукошко. «По грибы собралась, красивая?» - отмер один из солдат. «Верно, дяденька», - отозвалась неизвестная. «А откуда, с какой деревни, идешь?» - не унимался солдат. «Оттуда, дяденька, я там живу», - девушка махнула рукой в сторону руин. «Издалека, значит, - солдат прикинул, что в ту сторону ближайшее жилье в не менее чем в часе быстрой ходьбы. – Не страшно, милая?» «Никто меня не тронет, спасибо за заботу», - солдат заметил, что девушка уж очень бледная, и удивился, что говорила она без выражения совсем, лишь глаза были яркие, темные. «Только не пойму никак, где роща моя березовая? Речку вижу, бор сосновый на горизонте темнеется. Уж не заблудилась я? Проводи, дядюшка, до речки, будь так добр». Хотел было солдат пойти, как чувствует – за рукав его тянут. Смотрит, а его товарищ ни жив, ни мертв: сам побелел белее девицы, в глазах ужас и шепчет: «Не ходи!» Поприкинул солдат: пост покинуть нельзя, товарищ не в себе явно, да и девка странная. Такая и к разбойникам заманить может. Ну, кто, скажите, в праздничном платье и с украшениями по грибы пойдет? «Нет, красивая, не могу, не обессудь, не велено мне пост покидать», - отказал он. Глаза девушки ярко блеснули, на секунду она повернула голову, в ту сторону, откуда вот-вот должны были показаться первые лучи солнца, движения ее из плавных стали суетливыми, но лицо осталось все так же безэмоционально. «Одиноко мне, дяденька. Если проводить не хотите, так подарите мне то, что на шее на шнурке носите». И как оцепенение на солдата напало, он бы и рад был послать сумасшедшую куда подальше, да язык отказал. И чувствует он, что руки против воли поднимаются, и глаза от девушки он отвести не может. За спиной сослуживец уже не шептал – хрипел от страха. А неподконтрольные руки к тому моменту дотянулись до шнурка. Тут вдали в низине в одной из деревенских хат сначала тихо, коротко и хрипло, а после – с полной силой, по-хозяйски, проорал петух. И вмиг сошло оцепенение. Глянул солдат на девушку и упал, где стоял, без сознания. Пришел в себя быстро, солнце не взошло еще, решил было, что во сне ему это все пришло, да только товарищ его продолжал трястись и слова сказать не мог. Больше часа прошло, пока напарник пришел в себя и сказал, что не красавицу в богатом крестьянском платье он зрел, а усохший труп в лохмотьях. Тут солдат чуть повторно в обморок не упал. Ведь в ту секунду, когда кричал петух, он своими глазами видел, как ссыхалась кожа, впадали глаза, прорезывались желтые кости, прорывая плоть, словом, явилось ему то же, что и товарищу. Решили они не говорить о произошедшем никому, понятно было, что за такие речи недолго и поплатиться. Но месяц спустя вновь приходит их очередь занимать тот самый пост, как могли, они пытались поменяться. Их попытки и метания были замечены одним из офицеров, слывшим человеком адекватным и весьма образованным. Неизвестно, каким даром убеждения обладал тот офицер, но он сумел расспросить о происшествии у стен древней крепости. Покивал сочувственно и заменил солдат. Больше тем двоим не выпадало подобное дежурство. Они почти забыли о пережитом ужасе, как однажды их подозвал тот офицер. Выглядел он невероятно довольным. Он рассказал, что времени даром не терял: добрался до столичной библиотеки, нашел всю информацию о крепости. Верили, за века до тех событий, строители крепости в одну нехитрую вещь: за все нужно платить. И, что платить следует за подобное подобным: за зло – злом, за радость – радостью, а за годы – годами. Чтобы стены стояли долго, чтобы не пал на город гнев темных богов, следовало, по их логике, принести человеческую жертву. Жертвой, во всех смыслах, оказалась молодая крестьянка, решившая до зари пойти в рощу. По той вере жертвой становился первый встречный в условленный день. Не спасли девушку ни красота, ни молодость, ни непорочность, даже достаточно богатые родители не смогли спасти. В то же утро ее заживо замуровали в стену, для нее было сделано лишь одно весьма сомнительное исключение – ее одели в праздничное платье. Тот день, когда незадачливые солдаты ее встретили, был годовщиной, - Жанна закончила рассказ. - Ух, как хорошо, что это выдумка, - воскликнул Фарман. – Я подобных историй не слышал, кто вам ее рассказал? - Дочь того солдата, - спокойно ответила Жанна, отпивая из стакана. Фьюри побледнел, Фарман судорожно вздохнул, полковник расхохотался. Дождь потихоньку затих, военные решили разойтись по домам. Уходя, полковник тихо сказал девушке: «Скоро». Утро встретило авралом. Последствия дождя оказались сильнее, чем можно было предположить. Три дня потратил лейтенант, командуя отрядом солдат, чтобы ликвидировать безобразие на вверенной ему территории: откачать воду, прочистить ливневые стоки, убрать крупногабаритный мусор с улиц и, увы, выловить покойника из реки. В штаб Хавок вернулся с радостью. Тут же появилась новость, принес ее, понятно, подполковник Хьюз: пришел ответ из Восточного Штаба, генерал Грумман одобрил кандидатуру Жанны и желал личной беседы, обещая уладить все формальности по командировке, под чем, конечно же, имелось в виду усмирение бригадного генерала. Как назло, где-то пропадал вышеозначенный генерал. Спустя несколько дней генерал объявился, но заимел дурную привычку приезжать после обеда, буквально на пару часов. Теперь время тянула Жанна, по неведомым причинам откладывая визит к начальнику. Хьюз начинал беспокоиться, он очень не любил, когда что-либо шло не по плану. Жанна решилась в один из ясных, но по-осеннему прохладных августовских дней. Решилась явно спонтанно, в свой законный отгул. Хавок это понял в тот момент, когда она привела в их кабинет Елену и, сославшись на дело важности «жизнь и смерть», скрылась в коридорах Штаба. Тут Джин в полной мере ощутил, что не умеет он с детьми, не получается у него с ними. Чем занять десятилетнюю девочку, он не представлял совершенно, полковник от решения этой задачи самоустранился, а Хьюз и Лиза пропадали на выездном задании. Единственное, чем помог Мустанг, так это советом в приказном тоне: «Не вздумай дать ей рисовать!» На счастье Джина Елена от природы или по болезни была ребенком не слишком активным, потому и смогла почти час просидеть, не мешая. Но не выдержала скуки и потянулась к одной из книг: - Можно? – спросила она Хавока, определив в нем хозяина стола. Лейтенант посмотрел, какую книгу взяла девочка, и похолодел: «Иллюстрированное пособие по судебной медицине» к числу детских книг точно не принадлежало. - Ты знаешь, о чем эта книга? – нашелся, что спросить лейтенант. - Знаю, о том, как узнать причину смерти, у Жанны такая же, - ответила девочка, явно бравируя своими эрудицией и смелостью. - Тогда ладно, - нехотя согласился Джин, проигнорировав недобрый взгляд полковника. Девочка принялась за чтение, через четверть часа лейтенант с удивлением отметил, что она напевает себе под нос песенку, как ни старался, но слов разобрать он не смог. Допев песенку, так, по крайней мере, понял Джин, по несколько раз повторенным одним и тем же строчкам, девочка задумалась над чем-то из прочитанного. В итоге, не выдержала и обратилась к лейтенанту: - Простите, что такое значит «исследование воды из клеток решетчатой кости»? Джин задумался, это словосочетание ему доводилось слышать не единожды, но значения он, как ни силился, вспомнить не смог. - Клетки решетчатой кости – это вот тут, - наплевав на правило «на себе не показывают», указал куда-то в область носа отвлекшийся от бумаг полковник. – Воду оттуда берут у утопленников: если воды нет – то это не утопленник, если утопленник – то вода должна соответствовать той воде, где его утопили, - пояснил он. - То есть? – не поняла, но и не испугалась девочка. Видимо, она была с детства приучена получать на свои вопросы совсем не детские ответы. Полковник на мгновение задумался, но все же ответил: - Смотри, кого-то утопили в ванне, из водопровода вода идет очищенная и с хлором, а потом тело, то есть, труп, отвезли и выкинули в реку, а там вода грязная с илом, водорослями и прочим. Тело найдут в реке, но в нем – вода из водопровода, так можно догадаться, что утоп он не там и, скорее всего, насильственно, понятно? - Да. Это как если в нем вода из лужи, а тело в болоте? Нет ряски, да? – спросила девочка. - Именно, - согласился полковник, очень довольный результативным объяснением и своими педагогическими способностями. А лейтенанту тема утопленников категорически не нравилась, как минимум, потому, что отчет именно по утопленнику никак не хотел получаться хоть сколько-нибудь внятным и читаемым. Поэтому, он решил перевести разговор на другую тему. - Ты пела, что это за песня была? – спросил он. - Я не знаю, как называется, это на драхмийском, Жанна ее раньше часто напевала. Там о, - Елена задумалась, формулируя, - о женщине, которую предали, и что-то такое случилось, что ей нельзя было оставаться жить в своем городе, и что нет той мести, которая будет достаточной. И она перерезала себе горло, до последней секунды проклиная своего обидчика, которому не смогла отомстить. Вы не знаете, о чем именно там говориться? Как-то не понятно… Жанна, вот, не знает. - Не знаю, - слишком быстро ответил полковник, отведя глаза. Вскоре вернулась Жанна. Она выглядела растерянной, сказала лишь, что «добро» получено и что уже на следующий день ей нужно ехать в Ист Сити. Она рассчитывала решить все вопросы на месте в срок не более десяти дней. Елена тяжело вздохнула, поняв, что ее каникулы закончились, и ей придется вернуться жить в школу. Спустя три дня, когда по расчетам Хавока Жанна должна была уже вовсю вникать в суть новой вероятной работы, а полковник вот уже трижды проигнорировал вопросы Джина о сути этой работы, а подполковник, как назло, где-то пропадал, в середине рабочего дня без стука распахнулась, ударившись о стену, входная дверь, но за ней оказался вовсе не майор Элрик, а группа знакомых курсантов Академии: Камфер, Смит и Ли, - все трое были чем-то обеспокоены, Камфер сжимал в руке листы бумаги, не замечая, что не только измял их, но и надорвал. - Вы? – изумился полковник. – Если по практике, то я характеристики давно отослал, - начал он. - Нет! Помогите нам! - В чем? – поинтересовался Мустанг. - Генри, то есть, Генриетт Арлен, пропала, - пояснил Камфер упавшим голосом.