Цена ошибки

«Насилие – это аргумент, Под общий знаменатель всех. Здесь снова все без перемен…» Операция Пластилин – Государство Доклад лейтенанта Хоукай не занял много времени. - Теперь мне все понятно, - неизвестно чему улыбаясь, произнес полковник. - Что понятно? – рискнул спросить Хавок, не сумев сделать каких-либо однозначных выводов из услышанного. - Понятно, чем занимались в жутко-секретных лабораториях, по крайней мере, в одной из них, не так уж много лет назад. Быть может, и сейчас занимаются. А наша знакомая до перевода на К-14 и некоторое время после его завершения участвовала в двух разработках: нейропаралитической отравы, о чем мне было известно, это достаточно широко освещалось и, тут известно настолько мало, можно сказать – ничего, некого двухкомпонентного яда, который у меня вызывает два вопроса, - больше самому себе, чем присутствующим сослуживцам, принялся объяснять полковник. Окинул взглядом коллег и, увидев заинтересованность вопросом, он продолжил: - Вопросы простейшие: как до этого можно было додуматься? И закончено ли исследование? Увы, на эти вопросы может ответить только она сама. Хавоку понятнее не стало. Впрочем, хоть что-то стало вырисовываться. Хавок понял, что лейтенант Хоукай не вела светских бесед с опрашиваемыми людьми, а задала им некие заранее продуманные вопросы. А вопросы придумал определенно полковник, Лизе отводилась роль передатчика, связывающего звена. Иначе, как трактовать слова ее доклада? Например: «Леди говорит, что рука – женская, и на провалы в памяти она не жалуется», - или: «Уборщик сообщает, что он – пропойца и знает, что спирт убивает, впрочем, женщины – тоже яд. Смертельный». - Полковник, - Хавок все же набрался наглости для вопроса. – Почему так важна законченность того, второго, исследования? - Ты точно хочешь это знать? – полковник подошел к лейтенанту и посмотрел ему в глаза. Хавока прошиб озноб, но он кивнул, соглашаясь. Отчего-то военному был очень важен ответ. - Хорошо. Важно это потому, что это – очень странная разработка и, да, страшная. Страшная в любых руках. Это, во-первых. А во-вторых, потому, что когда-то я слегка недоглядел, хоть и имел возможность все разузнать, - полковник замолчал, задумавшись. - Не вините себя, полковник. Все знать невозможно, - лейтенант Хоукай правильно поняла затянувшуюся паузу. - Это, конечно так, но вы же знаете: «Кто владеет информацией – владеет миром». Впрочем, это – не кабинетный разговор, и вообще, рабочий день закончился, никому от нас ничего не надо, значит, можно уходить, - резко сменил тему алхимик. Хавока не нужно было просить дважды. Конечно, лейтенант был слегка разочарован, что не узнал ничего нового, с другой стороны, полковник был несомненно прав. У стен бывают уши. А еще Хавока очень заинтересовали слова, переданные Лизой «женская рука», «женщины – яд»; не было ни малейших сомнений, о ком идет речь, но что такое крылось в этих словах, понятное только Мустангу? Лейтенанту катастрофически не хватало информации. Понятно, что Жанна – женщина, известно (это никто не скрывал), что ее специализация – яды. «В чем же загвоздка? – думал Джин, проходя мимо дежурного. – В какой-то особой отраве? Или же в самом эксперименте?» - увы, додумать мысль военному было не суждено, так как его окликнул Бреда. Сослуживец интересовался подробностями давно позабытых Хавоком отчетов. А после попросил поменяться патрулями, что, скорее всего, и было основной целью всего разговора. Хавок и не заметил, как, увлекшись беседой с коллегой, прошел пару кварталов в противоположенную дому сторону. Сообразив, что отошел еще не особо далеко и что с этой улицы можно неплохо срезать дорогу переулками, лейтенант спешно распрощался с Бредой и свернул в ближайший проулок. Пройдя мимо двух старух, на всю улицу выражавших свое недовольство ценой на керосин, лейтенант остановился на перекрестке, пытаясь сориентироваться, по какой улице ему выгоднее идти: по той, что уходила налево, или по той, что шла прямо. На улице, уходившей влево, находились продуктовый магазин и табачная лавка, второй путь был значительно короче. Поколебавшись мгновение, Хавок решил, что у него все есть и покупать что-либо он не намерен, в крайнем случае – переживет до завтра, и пошел прямо. В который раз Джин поразился тому, что, несмотря на внушительное количество населения и столичный статус, Централ не был таким уж и огромным городом. Если не иметь причин для регулярного посещения совсем уж окраин и растянувшегося на много километров промышленного района, то никакой надобности в автомобиле или в городском транспорте испытывать не приходилось. В детстве столица представлялась Хавоку совсем иной, по крайней мере, значительно больше. Впрочем, в детстве и захудалый соседний городишко казался чем-то необыкновенным, об Ист-Сити и говорить не приходилось. Вспоминая, что в свое время так сильно поразило его в Ист-Сити, Хавок прошел пол-улицы. Пожелал всяческих неприятностей водителю машины, который неожиданно решил, что выезжать на полной скорости из двора-колодца – хорошая идея. Лейтенант отлично помнил, что до его улицы нужно сначала пройти мимо небольшого скверика, после – свернуть в арку и пройти с полкилометра до дома. Зелень скверика вскоре обозначилась впереди. По левой стороне улицы дома резко заканчивались, и за невысокой кованой оградой начинался собственно сам скверик со своими кустами сирени и деревьями, некоторые из которых были весьма старыми и, казалось, росли там не одну сотню лет. Сквер интересовал лейтенанта мало, ничего интересного в нем не было, кроме, разве что, детской площадки и скамеек, откуда во время ночных патрулей следовало сгонять пьяниц. Но сейчас Хавок заинтересовался, издали узнав знакомую фигуру. Полковник. Он стоял, оперевшись об ограду, и на что-то внимательно смотрел. Джин предположил, что алхимик здесь никак не меньше пяти минут, ибо из штаба полковник ушел чуть раньше, чем он. Хавок подошел к начальнику и молча встал рядом, тот ничего не сказал, впрочем, лейтенант не сомневался, что заметил его еще на подходе. В полном молчании Хавок устремил взгляд туда же, куда и его начальник. В видимой части сквера наибольшая активность наблюдалась на детской площадке и лавочках вокруг. Несколько совсем маленьких детей играли в песочнице, а их бдительные мамы сидели неподалеку переговариваясь. Дети постарше с радостными криками качались на качелях. В стороне от шума, практически за деревьями, женщина в возрасте сосредоточенно вязала, качая ногой коляску. Но полковника заинтересовало не это. В самой дальней части площадки за песочницей и качелями кто-то зачем-то поставил турник. Ладно бы детский, так нет, стандартный, рассчитанный на взрослого человека. В перекладину турника изо всех сил вцепилась Елена и, раскачиваясь и брыкаясь, вновь и вновь старалась подтянуться. Рядом стояла Жанна и, что было понятно и издали, пыталась помочь советом. Девочка в очередной раз попыталась, вняв советам, выполнить упражнение, но, потерпев неудачу, разжала руки. Приземлившись, принялась дуть на ладони, горевшие от непривычной нагрузки. Расстояние скрадывало звуки. Слова, сказанные Жанной, смех Елены – все это влилось в общее звучание вечернего города, смешалось с другими голосами, шелестом листьев, шумом машин, пением птиц. Елена, смеясь, что-то сказала, Жанна замерла на мгновение, обдумывая, затем кивнула, сняла китель, отдав его девочке, осталась в форменных штанах и футболке и направилась к турнику. «М-да, хвалиться ей действительно нечем, - Хавок мысленно сравнил фигуру девушки с лейтенантом Хоукай и юной курсанткой Генри. Рядом хмыкнул полковник, Джин не сомневался, что тот подумал примерно то же самое. - Десять, одиннадцать, двенадцать… - по привычке он принялся считать. – А подтягивается неплохо, видна школа. Правду говорят, что навык не пропьешь». Елена восхищенно захлопала в ладоши, сидевшие на ближайшей лавочке мамы малышей неодобрительно покачали головами и сразу же возобновили прерванную беседу, найдя неплохой объект для обсуждения. К тому моменту Жанне не то надоело, не то кончились силы, возможно, она вспомнила, что не на зачете, поэтому спрыгнула на землю, но как-то не особенно ловко, сразу схватившись за ребра. Елена прекратила свои аплодисменты и в испуге прижала ладони к лицу. Жанна явно хотела сделать вид, что все в порядке, даже сделала шаг, чтобы забрать китель, но согнулась как от удара, и присела на корточки, продолжая прижимать руку к ребрам. «Это что еще такое? – забеспокоился Хавок. – Ну не дура, а? С травмой на турник полезть…» Пока лейтенант обдумывал, стоит ли подойти и как-нибудь помочь, девушка нашла в себе силы разогнуться и успокоить перепуганную девочку. Затем направилась к ближайшей лавочке и максимально аккуратно села, Елена, судя по жестам, принялась отчитывать свою опекуншу. Молодые мамы на другом конце площадки стали дискутировать в разы оживленнее, правда, тихо-тихо. - Пошли, нечего тут стоять, - полковник развернулся и направился вперед по улице. Хавок не знал, что ему делать. Подозревал, конечно, что следует попрощаться и быстренько скрыться во дворах, но продолжил следовать за начальником. Полковник свернул на перпендикулярно отходившую улицу, вскоре свернул вновь и направился к повороту к одному весьма известному своими питейными заведениями проулку. «Замечательно, - обескураженно подумал Джин. – Домой сегодня я приду к полуночи». Полковник зашел в один из баров. Хавоку ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. «Знаю я этот бар, тихое место, для разговоров». - Спрашивай, - едва сделав заказ, приказал полковник. Хавок знал, каких вопросов от него ждут, но никак не мог сформулировать, лишь курил нервно под насмешливым взглядом Мустанга. Так ничего не придумав, решил начать разговор издалека: - Когда будут осенние учения? – Джин сам от себя не ожидал подобной глупости. - Осенью. Что поумней, не мог спросить? – видимо, полковник тоже не ожидал. - Э-эм, сейчас, - Хавок тянул время, отчаянно пытаясь поймать ускользающую мысль. - Я тебя понял. Ты хочешь знать, что значили слова лейтенанта Хоукай? И что я не учел несколько лет назад? – сложно передать, до чего Хавок не любил это мрачное веселье полковника. «Где же лейтенант Хоукай и подполковник Хьюз, когда они так нужны?! – в отчаянии думал несчастный. – Почему я опять влип в непонятный разговор?» Но сказал совершенно иное: - Да, именно. - Что ж. Ты, Хавок, знаешь, что значит слово «дегуманизация»? - Весьма приблизительно, - честно сознался Джин, не понимая, куда клонит полковник. - Если очень грубо, то это – лишение человека всех прав, какие у него есть, включая право на жизнь и здоровье. Вот маньяк последний, к примеру, - убийца, нелюдь, так? - Ага, - сложно было не согласиться. Хавок именно так и звал его про себя – нелюдь, чудовище. - И то, что он – нелюдь – достаточный повод, чтобы его пристрелить? Хавок чувствовал, что вопрос важный и, самое главное, с подтекстом, но ответил честно: - Да. - Хорошо, - полковник улыбнулся какой-то мысли. – А те повстанцы, что подорвали вокзал в твоем городе, они – кто? - Выродки, - Джин помнил тот день как вчера, это была, пожалуй, одна из основных причин, приведших его в армию. Агитация, карьера – вторичны. Первичны были двое одноклассников, серьезно пострадавших при взрыве, и погибшая соседка. И Мустангу это было прекрасно известно. Хавок рассказал об этом давным-давно, еще в Ист-Сити. - Рад, что их пристрелили? - Да. - А если их не расстреляли, а пустили на опыты? Это нормально? - Нет, - Хавок не знал, почему – нет, но был абсолютно уверен в этом. - Отчего же? Они же выродки, нелюди, звери… За сотворенное ими один путь – сдохнуть. Разве есть разница – как? – теперь алхимик улыбался нервно, а выпивку все не несли. - Есть разница. Они – люди, рождены людьми. Их можно расстрелять за преступления, повесить на ближайшем столбе по закону военного времени, но экспериментировать нельзя. Они не крысы и не зайцы, - страшное дело – отстаивать свою позицию, не имея ни одного доказательства, к тому же, противореча собственным словам. - Ты сам сказал, что они – нелюди. Значит, можно. - Нельзя! - Так обоснуй. - Иначе нелюди – мы! – Хавок практически выкрикнул последнее слово. Принесли заказ. Лейтенант выпил алкоголь как воду, не запомнив, что пил, не почувствовав никакого эффекта. Полковник мило улыбался официантке, что-то разъясняя. Хавок не слышал. Официантка ушла. - Не зайцы, - Мустанг хмыкнул. – В глобальном смысле мы не очень-то и отличаемся от зайцев. Любая книга – набор одних и тех же букв в разных комбинациях, любой объект – набор одних и тех же элементов. В разных комбинациях. Так вот, хочешь ты этого или нет, а стать «нелюдем», быть дегуманизированным, признанным недочеловеком у нас проще простого. Ты что-то совершил – ты преступник, убил – преступник, украл – аналогично, шпион – тем более. Если у тебя не тот цвет глаз и кожи – ты преступник по праву рождения. Нелюдь, животное, хуже того твоего зайца. У тебя больше нет прав, ты – материал. Во благо Родины, мира и прогресса. У зайца хотя бы заповедник есть и статья «За жестокое обращение с животными», - а на полковника алкоголь, казалось, подействовал. «При чем тут заяц? Чего он привязался к зайцу?» - Это ты очень верно подметил, про то, что мы сами такие же, - продолжил полковник. – Для того же маньяка нашего мы – нелюди еще те. Некоторые аж дважды. Знаешь, - Мустанг примолк, подбирая слова, в то время как Хавок ловил каждое слово. – Это очень странно: считать кого-нибудь выродком и даже быть в силах обосновать – почему, и одновременно постоянно помнить, что и сам недалеко от них ушел, если вообще куда-нибудь ушел. «Нужно дозаказать чего-нибудь поесть, а то завтра будет очень плохо», - отвлеченно подумал Джин. - А еще сильнее поражает та легкость, с которой сам себя признаешь преступником. Не для других, для себя. Понимаешь? – взгляд был совершенно трезвый. Хавок понимал, ему казалось, что это странное чувство называется «совесть». - Известно ли тебе, лейтенант, что этот трюк с дегуманизацией проходит не всегда? Более того, он зачастую не срабатывает вовсе. Маньяка я лично пристрелю безо всяких сожалений, а вот с тем аэругским шпионом этот номер не пройдет. Помнишь шпиона? - Да, в поезде взяли, - Джин прекрасно помнил того пожилого господина и, прислушавшись к себе, не обнаружил жгучего желания пристрелить, в отличие, опять же, от маньяка. - Именно его. Он вредитель? Однозначно. Но шпионить – это его работа, равно как и устранить его – наша работа. Занятно? – Мустанг говорил спокойно, вновь разливая алкоголь по стаканам. - Занятно, но непонятно, - честно признал Хавок. - Не знаю, станет ли тебе сейчас понятней, - полковник выпил. – Но все еще сложнее – это для нас он шпион, а для своей страны – разведчик, бесстрашный герой в стане врага. К слову, Хьюз тоже разведчик. Хавок смотрел непонимающе. - М-да, - полковник правильно расценил этот взгляд, - установка «свой-чужой» - это первое и, видимо, единственное, что наши учебные заведения вкладывают в головы накрепко. Ладно, перейдем на личности окончательно: мисс Сентри - выродок? - Нет, конечно, - возмутился лейтенант. - Как все с тобой сложно! Почему? Она убивала. Убивала беззащитных, в том числе стариков и подростков, более того, убивала она их расчетливо и строго по графику. - Полковник! Что вы такое говорите?! Какие старики, какие дети? По какому графику? Я прекрасно помню, как подполковник рассказывал о К-14, там говорилось о крысах! Треть сдохла, треть – нет, треть мутировала, - теперь Джин запутался окончательно. Как, не имея боевого опыта, можно убивать? Она же точно не была на передовой… - К-14 был последней разработкой. До определенного момента велся открыто, если бы увенчался успехом, то хвалебные оды передовой науке ты смог бы прочесть в любой газете. Сейчас я говорю о том, что узнала лейтенант Хоукай, и том, что мне было ранее известно. Я знаю, ты не был в Ишваре, но был на южном рубеже, скажи, вы пленных брали? - Да. Там были ишварцы и еще какие-то южане, и еще кто-то, я не в курсе. - Зато я в курсе. Где эти пленные, ты знаешь? Хавок покачал головой. - Ты моложе меня, можешь не помнить, но я помню отлично. Ишварцы на государственной службе, в армии, в торговле… Никого это не удивляло и не возмущало. До определенного момента. Потом их начали притеснять – не убивали, не били, просто шутили, обзывали. - Это я помню, - Хавок прикурил. - Никто не заметил, когда это началось. Просто стали шутить, затем злиться, вскоре драться. На тот момент не было никаких приказов, так, мелочи: статьи в желтых газетах и сплетни. Этого вполне хватило, чтобы за несколько лет внушить всем, что тот или та, у кого темная кожа и красные глаза – враг. Поначалу никто не знал, с чем все это связано, обосновали значительно позже. Понял, что произошло? Целый народ дегуманизировали, признали низшими. Что было дальше – ты прекрасно знаешь. А я теперь знаю, что на тех несчастных, кому не повезло оказаться в плену, испытывали один очень сложный яд и кучу менее сложных. Так выродок ли экспериментатор? – полковник вернулся к изначальному вопросу. - Нет. Это был приказ, точно такой же, как у вас или меня, - Джин знал, что приказом нельзя оправдать многое из происходившего, но, для тех, кто эти приказы получал, особого выбора не было. Либо выполняешь, либо расстрел. - Усложняю твое задание. Багряный алхимик, он - кто? - Психопат, убийца, - лейтенант припомнил все слухи, что ходили по гарнизонам. Одинаково страшно было быть как противником этого человека, так и союзником. Говорили, что для Багряного нет разницы – свой перед ним или чужой. Для него все были «чужие», а единственный «свой» – он сам. - Может, и так, - протянул алхимик. – Тогда скажи мне, в чем разница между мной и ним? Стиль боя, если ты понимаешь, о чем я, весьма схож. Ты видишь эту разницу? Я, если честно, не особо. А если мы отойдем от особенностей атаки и перейдем к количеству убитых, то все еще более печально: я не могу сказать, за кем больше мертвецов – за рядовым стрелком с ишварской бойни или за Жанной Сентри. Которая даже не выезжала за пределы столицы. Так, где разница? Почему ты выделяешь Багряного алхимика из прочих? – Мустанг чувствовал, что подчиненный близок к ответу. Алхимик не хотел признаваться даже себе, насколько важен был для него этот ответ. - У вас всех есть «свои», а у Багряного, равно как и у маньяка, «своих» нет, - лейтенант сказал именно то, что так надеялся услышать полковник. - Значит, этим человек отличается от нелюдя? – Мустанг ничем не выдал своей радости. – Еще есть ты, и у тебя тоже есть «свои», хочешь ты этого или нет. И тому, кого ты записал в эту категорию, нужно очень постараться, чтобы из нее выбыть, - алхимик не спрашивал, он утверждал. Хавок промолчал. Лишь прикурил следующую сигарету от предыдущей. Его заботила интересная мысль: «Для меня «свои» - это те, кого я люблю. Нет, это – самые близкие. А «свои» - это те, кому я … сопереживаю? Если представить, что Багряного любят его родители, то он для них не отмороженный убийца, а любимый сын? Тогда…» - Все в глазах смотрящего. Если смотреть на падающий снег, то на фоне дневного, пускай, и серого, неба он черный, а на земле – белый, - лейтенант понял те слова Жанны, что некогда принял за пьяный бред. Более того, сумел повторить практически дословно. Мустанг обомлел, во все глаза смотря на подчиненного. Младший лейтенант удивлял его уже в который раз за вечер. - Хавок, скажи, что ты прочел это в книге. Я знаю, - это не твои слова, - только и смог сказать офицер. - Это не мои слова, - легко согласился Джин. – Просто вспомнилось. И я это не прочел, это сказала мисс Сентри, когда мы выпивали в каком-то баре, - Джин на своей шкуре ощутил эффект «дежа вю». - Я так и подумал. Знаешь, несколько лет назад я искренне полагал, что находясь в столице, да еще и в Центральном Штабе, можно легко и просто добыть любую информацию. Как я ошибался! В архивах в лучшем случае неполная информация, а бывает, что и подложная. И выискивай живых свидетелей, а они брешут, как, хм, свидетели. Я, право, не знаю, зачем тебе это рассказываю, наверное, для того, чтобы ты знал, с кем выпиваешь и кого цитируешь, - сбылась мечта Хавока, полковник все же рассказал, с кем разговаривала Лиза и о чем. Хавоку было прекрасно известно, что полковник помимо прочих служебных дел занимается поиском, учетом и вербовкой алхимиков. Это было вполне официальное задание, из постоянных. Основная причина такого поиска была известна всем офицерам и большинству солдат. Объяснению важности выявления и учета алхимиков отводилось несколько занятий в Академии. Причин озвучивалось две: первая была сугубо экономической – запрет на преобразование золота и прочих драгоценных металлов и минералов (умельцы находились), что могло подорвать экономику страны. Тот алхимик, что получил официальное сообщение о том, что армии известно о его существовании, сто раз бы подумал, прежде чем связаться с преступлением, караемым смертной казнью. Вторая причина была из категории предотвращения восстаний и терактов – выявить тех, кто применяет свои знания и умения против государственного строя в целом и безопасности граждан в частности. Третьей же причиной, о которой не упоминали на семинарах, поделился полковник. Причина эта была тесно связана со второй – выявление алхимиков, способных, так или иначе, укрепить научную и боевую мощь государства. Как смог разобраться полковник, сами алхимики строго делились на две группы: те, кто желал сотрудничать с армией и служить государству и те, кто был категорически против. Желали сотрудничать в основном молодые, руководствуясь как корыстными, так и патриотическими соображениями. В желающих работать во имя и на благо отбоя не было. Но далеко не все подходили по уровню знаний и способностей. И был придуман экзамен. Теоретическая часть которого банально отсеивала недостаточно образованных и узко мыслящих. Практическая часть, демонстрационная, была куда как сложнее и интереснее. Но в ней-то и была загвоздка. Официально считалось, что нужно впечатлить комиссию, показав что-то действительно выдающееся. А на практике… На практике все было совсем не так. Взять хотя бы неофициальный, но, увы, реально существующий список тех, кто должен пройти. Попасть в этот список просто так было решительно невозможно. Никакого «блата», знакомства тоже не могли помочь. Помогали следующие факторы: претендент был учеником нужного алхимика, или же известным алхимиком, который согласился на госслужбу, претендент сумел передать сведения о своих разработках, а эти разработки заинтересовали власть имущих. Полковник дополнительно отметил, что в качестве демонстрационного объекта наработки могли выглядеть весьма скромно и быть совершенно лишенными яркого зрительного эффекта. Также весомым аргументом являлся диплом Академии или служба в армии в качестве солдата. Случайному алхимику, сдавшему письменный экзамен, должно было сильно повезти, дабы быть замеченным и оцененным. Дальше случилась та оплошность, которую полковник все не мог себе простить. Он перепутал двух алхимиков, сдавших в тот год Государственный Экзамен. Впрочем, сдали тогда больше, чем двое. Уникальный был год, все-таки репрессии и Ишвар сделали свое дело – многие алхимики были убиты, пропали без вести или казнены за дезертирство и измену Родине. Штат нужно было восполнять. Причем штат не только боевой, но и научный, лабораторный. Много чего в тот год случилось. Неразбериха стояла страшная. Пускай, основная операция, бывшая, в сущности, зачисткой, и закончилась, но очагов сопротивления оставалось много, все смешалось: передислокации, объединения, расформирования, награждения, разбирательства, боевые действия – одно за другим, временами сливаясь и путаясь. Так еще и тот экзамен. И два алхимика с севера, два спеца по ядам, оба прошли, оба направлены в лаборатории. Оба приводили некие разработки: простенький неорганический яд, эффективный против скопления живой силы вероятного противника, и сложная многокомпонентная, многофазная реакция, сразу заинтересовавшая разведку. Увы, тогда полковник и ошибся, не стал добывать подробной информации. Ему все казалось ясным как день. Юная выпускница Академии предоставила эффективное средство против больших групп войск, а мужчина в годах, научник до мозга костей, разработал нечто сложное. Оказалось, что все наоборот. Повезло еще, что жива-здорова дама, бывшая в тот год секретарем. Дама все еще точно помнила, где чье исследование. Секретные лаборатории никогда охотно не делились своими тайнами. И всегда знали, как их хранить. Но все же недооценили человеческий фактор, кто из умнейших научников мог подумать, что полуграмотный злоупотребляющий алкоголем уборщик по неведомым никому признакам догадается, что далеко не всегда объектом исследований были крысы? Но мужик не только догадался, но и сумел ничем не выдать своего знания кому не следует. Вероятно, поэтому и прожил так долго. Рассказав все это, Мустанг не стал лишать себя удовольствия высказать подчиненному все, что он о нем думает. В частности, алхимик много думал о безалаберности лейтенанта и совершенном неумении оного выбирать себе круг общения. Несмотря на прямые приказы начальства. Разошлись по домам за полночь. Куда направился полковник, Джину оставалось лишь гадать. С Огненного станется после первого бара пойти еще куда-нибудь. «Ничего, завтра в штабе у него на лице будет все написано», - усмехнулся лейтенант. Около дома военный поймал себя на мысли, что алкоголь имеет одно интересное свойство – неплохо отключает мозги. Хавок так и не смог подробно припомнить свой путь от бара, вспомнить детали дороги и свои мысли в это время. Память услужливо подкидывала какую угодно информацию, кроме нужной. Мельком военный удивился тому, что совершенно не шокирован рассказом полковника. То ли из множества мелких деталей он давно предполагал возможность такого прошлого для Жанны, верить, конечно, не хотелось, да от фактов не убежишь. Взять хоть ее собственные слова о неком экзамене перед судьбой или слова о том, что все, кто в армии, - убийцы, брошенные некогда курсантке Арлен. Впрочем, Хавок допускал для себя и явления профдеформации – когда видишь ужасы каждый день, в определенный момент они более не шокируют. Возможно, был прав и полковник, сказавший, что принятому в «свои» нужно сильно постараться, чтобы оттуда выбыть. В ту ночь снился военному обезличенный, но кошмарный сон. Куда-то уводили толпой пленных с характерной темной кожей, были и вспышки реакции преобразования и образ маленькой девочки, что так и не смогла подтянуться. И еще что-то, неясное и неприятное, тягучее, из чего не выбраться, сколько сил не прикладывай. Проснувшись, Джин попытался получше запомнить тот непонятный сон. Сны вообще редко навещали лейтенанта, а подобные и подавно. Но случайно брошенный на часы взгляд заставил его мгновенно вскочить и заметаться по квартире. «Черт! Какой я идиот, что не завел будильник!» - такого не случалось давно, судорожно собираясь, Джин представлял, какой выговор получит на работе. Будильник бесстрастно показывал половину двенадцатого.