Цена ошибки

- Подполковник, вы уверены, что мы сможем тут найти необходимое? – безнадежно поинтересовался Хавок, закончив перебирать содержимое одного из стеллажей с данными по пропавшим без вести. - Думаю, что сможем. Если наша мысль верна, то женщина с последней картины мертва. Маньяк действует только в Столице, по крайней мере, в других округах ни о чем подобном не слышали. Тело погибшей, конечно, могли и не обнаружить, но эта дама не в вакууме жила. Значит, кто-нибудь да заявлял о пропаже человека, - подполковник отложил очередные документы. – Смотри, вот здесь – краткий перечень всего того, что в разработке, а здесь – то, что раскрыть не смогли, - Хьюз показал на две высоченные стопки папок. – Пока ты искал ее среди пропавших, я отобрал все, что об убитых женщинах. Пойду, позвоню, а ты полистай бумаги, вдруг отыщешь. - Подполковник, может, эта женщина – нелегальная иммигрантка или беженка, тогда о ней могли не заявить вовсе. Если принять на веру, что она вообще существует… - А тут – неизвестные, не опознанные покойники, их фотографируют при обнаружении, как ты, наверное, знаешь. У нас есть рисунок, вот и ищи, - подполковник удалился, но недалеко. Из соседнего помещения вскоре донесся его голос. О чем и с кем разговаривал Хьюз, было не разобрать, да и лейтенанту не очень и хотелось влезать в чужие дела. Хавок просматривал папку за папкой, радуясь, что в архиве царит относительный порядок. Перед глазами военного мелькали лица с фотографий: молодые и в возрасте, красивые и не очень, разные женщины смотрели с тех карточек. Точнее не все смотрели, были дела только с посмертными фотографиями. Чуть ли не в первый раз в жизни лейтенант порадовался, что лишен богатого воображения. Уж очень пугающе выглядели эти картинки, навевали совершенно не те мысли. Выхваченные из истории моменты, увековеченные на пленке, наталкивали на странную идею, подтверждали против воли теорию о делящихся мирах. Складывалось впечатление, что это не фотопленка определенным образом засветилась, когда фотограф нажал на кнопку, а время остановилось на мгновение, поделившись на «до» и «после». «Вот ведь, опять фотографы. Чушь. Еще немного, и уподоблюсь деревенским старухам, что фотоаппарат дьявольской техникой считают», - лейтенант захлопнул очередную папку. Ощущения в целом были поганые, Хавоку не нравилось искать неизвестно что, будто в темной комнате пытаться найти маленькую вещь, не зная, есть ли она там. «Главное, не вчитываться, - в который раз подумал лейтенант, отложив очередной документ. – А то можно последнюю веру в человечество растерять». Чем дальше Хавок листал бесконечные бумаги, тем мрачнее становился. Действительно, в этом огромном хранилище различных документов все под контролем: разложено по полочкам, по шкафчикам, учтено и отработано. Государство знает все, а все, что не знает – узнает непременно и учтет в статистике. А смысл? Знать – не значит бороться, пытаться решить проблему. А проблема, видимо, кроется в самих людях. Шестнадцатилетняя школьница убита сверстником из мести, средних лет телеграфистка – собственным мужем из ревности, ее ровесница-домохозяйка – ограблена и убита. Месть, ревность, вспышка гнева, зависть, психическое расстройство, ссора, пьянство, скука – все совершенно обыденно, все понятно и предсказуемо. Пыльные папки с выведенными по трафарету номерами, аккуратные машинописные и рукописные листы внутри. Чья-то оборвавшаяся жизнь, чья-то сломанная судьба – вот то, что на самом деле содержит в себе все эта «макулатура». Вместили эти пронумерованные папки и чьи-то бессонные ночи, и новую звезду на погоны, и десятую кружку кофе, и огнестрельное ранение, и полгода госпиталя, вместе с повышенной пенсией. Все это напрасно, проблема не решена, может быть, отсрочена, притаилась, наблюдая новый виток ленты истории. Где все повторится в новых декорациях, да по старому сценарию. «Домой хочу, - подумал Хавок, продолжая свою монотонную работу. Лица, лица, имена, даты, снова лица… - Стоп! Вот она!» Лейтенант принялся изучать найденное дело. Некая Клара Мадсен, тридцати девяти лет. Два месяца назад не дошла до собственного дома всего лишь несколько сотен метров. Шла с железнодорожной станции, в последний день своей жизни ездила в столицу за покупками. Причина смерти – ножевое ранение шеи. Личные вещи не тронуты. «Странно, о круге ни слова нет, - подумал Хавок. – Может быть, его дождем замыло? Указано, что день дождливый был, и нашли ее не сразу… Та еще особа была эта Клара, ее весь поселок тихо ненавидел, по крайней мере, именно это следует из протокола опроса соседей и знакомых. Убийцу, понятно, не нашли». Хавок позвал подполковника, тот сразу же отобрал у лейтенанта столь важные документы и покинул архив, напоследок приказав Джину разложить все то, что было вынуто, по причитающимся местам. Битый час лейтенант переставлял документацию и раскладывал все, как было, слегка завидуя тому, что подполковник имеет полный доступ к этой части архива и может что угодно оттуда забрать, никого не предупреждая и нигде не расписываясь. Покончив со своей невеселой задачей, Хавок вышел из полуподвала, где размещался уголовный архив, и отправился по лестнице наверх, в сторону кабинета. Лейтенант прошел пару пролетов, когда в его голову закралась неприятная мысль. Мысль сводилась к тому, что по пути ему никто не попался навстречу, и голосов совсем не слышно. Хавок свернул с лестницы в коридор. Пустота и тишина, и полутьма – горел только дежурный свет. «Ох, это ж который час, получается? Все ушли по домам, что ли?» - Джин посмотрел на часы, обе стрелки стояли на цифре одиннадцать. Хавок выругался в голос и прибавил шаг. Еще в архиве он вспомнил, что бросил в кабинете сигареты. На ходу сунул руку в карман и осознал, что ключ от кабинета остался лежать на столе. Одновременно с этим прискорбным фактом военный вспомнил в самых подробных деталях, как покидал кабинет: бросил все на столе и ушел. Он же не предполагал, что так засидится за работой. «Только бы кто-нибудь остался меня подождать или засиделся за бумагами», - лейтенант был готов молиться всем богам, ведь помимо пачки сигарет и уже упомянутого ключа в кабинете остались ключи от квартиры. На чем свет стоит проклиная свою забывчивость, подавив порыв рвануть бегом, лейтенант дошел до нужной комнаты. Дверь, как и боялся Хавок, оказалась заперта. Помянув свое извечное невезение, военный все же подергал ручку, постучался и даже пнул дверь ногой. Тишина. Хавок посмотрел вниз, может быть, кто-то все же решил заночевать на работе. Полоски света из помещения не наблюдалось. «И что мне теперь делать?» - тоскливо подумал военный. Верить в то, что сослуживцы ушли, не взглянув на его рабочее место, не хотелось. Осталась последняя надежда, что ключи оставили постовому на выходе. Увы, молодой солдат, мирно дремавший на посту, и немилосердно разбуженный Хавоком, сказал, что ему ничего не оставляли. Посмотрев на вмиг погрустневшего офицера, рядовой предложил воспользоваться местным телефоном. Хавок зло посмотрел на аппарат, в очередной раз обругал себя за то, что так и не удосужился выучить номера коллег. На ум сразу же пришел номер родителей, но это ничем не могло помочь, разве только, поплакаться о своей нелегкой судьбе. Эта мысль была откинута сразу, ибо смущало наличие солдата, который, несомненно, «развесил уши». Промучив собственную память несколько минут, военный пришел к грустному выводу: он частично помнил только два телефонных номера. От номера Бреды никак не получалось вспомнить первую и последнюю цифры, как назло, перед внутренним взором представилась собственная комната и этот злосчастный номер, записанный карандашом на обоях, только подлая память не спешила делиться своими сведениями, скрыв нужные цифры даже в воспоминании. От номера полковника Джин совершенно не помнил двух последних цифр. Шевельнулась было хулиганская идея подобрать забытые числа наобум, но перспектива обзвонить сотню квартир не обрадовала, к тому же, зная привычку начальства не ночевать дома… Хавок вышел на улицу. Практически стемнело, в окрестных домах горел свет, фонари безразлично освещали улицы. Далеко на западе гасли последние всполохи заката. «Бабушка говорила, что красный закат – к хорошей погоде, - отчего-то вспомнилось детство, солнце, заходящее в поле, и долгие дни летних каникул. – А приятель один всегда говорил, что такое - к пролитой крови, и долго-долго смотрел куда-то на юг», - Хавок припомнил и приятеля, чей отец так и не вернулся с южных границ. Спустя десять лет и сам приятель сгинул там же. Лейтенант пытался решить, чем себя занять. Сначала хотел прийти к кому-нибудь в гости и ненавязчиво заночевать. Только к тому? Фьюри в казарме, туда не пустят на ночь глядя. Фарман в общежитии площадь снимает, да и неудобно к нему без звонка. Точный адрес Бреды Джин не помнил, помнил только, что дома в том квартале до ужаса одинаковые. Лейтенант Хоукай обязательно пустит невезучего коллегу, но заявиться к ней в ночь как-то совсем неприлично. К полковнику прийти? Этот под настроение и с лестницы спустить может, и, кто сказал, что он дома? Плюс субординация, будь она не ладна. Будить подполковника и его семейство тоже выглядело предприятием минимум невежливым. Больше хороших знакомых в Централе у лейтенанта не было. Все те, к кому можно всегда и без предупреждения, остались в Ист-Сити. Радовало, что ночь обещала быть ясной и теплой. Хавок решил было пойти в свой двор, присоединиться к любителям гитары, что собирались там каждый вечер, но передумал. Будь он в гражданском, тогда еще можно было бы, а в форме, только людей в лучшем случае смутить, в худшем – перепугать. Вариантов оставалось всего два. Бродить по городу, изображая ночной патруль, из минусов – отсутствие любимого курева и сильное желание поесть. Второй вариант – засесть в баре до утра, нравился Джину куда сильнее. Лейтенант порадовался, что хотя бы деньги не забыл на работе. Оставалось только выбрать заведение. В них дефицита не наблюдалось. Только на улице, по которой брел Хавок, их было четыре. Навстречу прошла группа гуляк. Изрядно пьяная компания направлялась куда-то, во все горло распевая простенькую песенку. Лейтенант хотел было стрельнуть у них сигарету, но гуляки, разглядев в нем военного, прекратили петь и резво перешли на другую сторону улицы. Пройдя их, лейтенант спиной ощутил недоброжелательные взгляды. «Идиоты, будто мне дело до вас есть», - подумал Джин и направился пусть не к самому любимому, но, безусловно, приличному заведению. Зайдя в полумрак бара, Джин осмотрелся. Народу было немного. Один из столиков занимала разношерстная, но неагрессивная компания, отмечавшая, судя по доносившимся тостам, чей-то юбилей. У окна расположились средних лет мужчина и женщина, они шепотом вели беседу, при этом активно жестикулируя. У стойки толпилась группа студентов, то ли отмечавшая успешную сдачу экзаменов, то ли просто так веселящаяся. А за столиком в дальнем углу читала книгу Жанна, временами отвлекаясь на стакан с чем-то явно алкогольным. «Вот и компания нашлась», - обрадовался Хавок. - Доброй вам ночи, позволите? – поприветствовал Джин девушку, намереваясь подсесть к ней. - Вам тоже, присаживайтесь, - Жанна убрала книгу в сумку. Хавок успел прочесть часть названия «Нравы и быт…». - Сельских жителей западной Драхмы, - перехватив взгляд лейтенанта, сказала девушка. Она была в форме, прическа растрепалась сильнее обычного, Хавок обратил внимание на чернильное пятно на ее щеке. - Представляете, я ключи от дома в кабинете забыл, теперь, вот, в баре ночую, - улыбнувшись, сообщил Джин. – Вы тут давно? - Нет, с полчаса, наверное. Ну да, где-то в десять из штаба ушла. - Так поздно? Странно. Все же, что вы тут делаете вечером, одна, - Хавок не первый раз ловил себя на мысли, что общаться с девушками-военными ему тяжеловато. Совершенно не понятно, как и о чем нужно разговаривать. - Пью. Одна. Со злости. Знаете, как говорят: «Тот, кто не умеет работать, учит других, как надо работать». Вот, училась, пока окончательно не стемнело, - Жанна посмотрела на свой стакан. - Я вам не помешаю? – подозревая, что может быть совершенно не в тему, спросил Джин. - Нет, что вы. Я не на вас злюсь, скорее, на себя… - Странная вы. Вас же начальник довел, ведь так? Зачем тогда на себя злиться, когда он виноват? - Оттого и злюсь. Обидно, знаете ли, понимать, что тебя намеренно выбешивают и раз за разом попадаться на провокацию, - Жанна потерла щеку в точности в том месте, где было пятно. - Понимаю, - протянул Хавок. Перед глазами навязчиво стоял образ Стального, в очередной раз попавшегося на шуточку полковника. «Интересно, на что же попадается она?» - заинтересовался Джин, но вслух свой вопрос не задал, понимая, что ему в лучшем случае соврут. Разговор не клеился. Хавок хотел было рассказать о находке в архиве, но вспомнил приказ о неразглашении подробностей конкретно этому человеку. Утешил себя тем, что если Хьюзу понадобится поставить Жанну в известность о новом совпадении – он это сделает сам. О чем еще говорить, кроме работы, лейтенант решительно не знал, не о погоде же. Решив, что заказать чего-нибудь поесть и выпить, будет не лишним, Хавок направился к стойке. Студенты резко примолкли и шарахнулись в стороны. «Да уж, репутация у нашего армейского брата хуже не бывает. Гражданское население боится и ждет подставы», - невесело отметил военный, попутно объясняя парню за стойкой, что именно он желает заказать. Вернувшись за столик, Хавок неловко пошутил на тему не слишком чистой совести местного населения, иначе, почему они так шарахаются? Девушка усмехнулась невесело. Это больше походило на оскал, чем на улыбку. - Эти ребята вполне дружелюбно настроены, поверьте. Совсем другая история, когда спиной чувствуешь чью-то ненависть. Каждый день, куда ни пойдешь – везде ненависть. На работе, на улице, в магазине, всегда. К такому невозможно привыкнуть, хочется орать на всю округу, разбить кому-нибудь лицо или просто застрелиться, лишь бы отпустило. Не пугайтесь, это я о своем, - от алхимика не укрылось, как напрягся ее собеседник. Притащилась сонная официантка, принеся с собой еду и выпивку. Хавок подумал, что некоторые плюсы в бытие военным имеются – никто не хочет ссориться, и обслуживание всегда повыше среднего. - Что это такое вы заказали? – Жанна с интересом разглядывала бутылку. – Никогда такого не пробовала. Хавок насторожился, не вовремя вспомнив, что коротает ночь в компании специалиста по ядам. Вспомнился также Мустанг со своим рассказом о применении всяческой отравы при боевых действиях. Отравитель – тихий убийца, мастер диверсий. Лейтенант попытался утешить себя тем, что в агрессии по отношению к нему Жанна замечена не была, да и вообще, она больше наукой занималась, ведь в лабораториях занимаются наукой, верно? - Вы меня боитесь, - тихо сказала девушка. – Вероятно, считаете, что я чего-нибудь подсыплю вам в тарелку или преобразую в бутылке? Хавок собрался было горячо опровергнуть ее слова, но был остановлен жестом. - Не надо. Я прекрасно знаю, что обо мне думают. Даю вам слово офицера, что не причиню вам вреда в течение суток. Я могла бы устроить клоунаду и проверить на себе все то, что вы собираетесь употребить… Скажу больше, я именно так и поступила бы, если бы действительно хотела вас убить, - алхимик была совершенно спокойна и предельно серьезна. - В течение суток?! А потом? – интуитивно Хавок чувствовал, что ему сообщили нечто важное, но не мог сообразить, что именно. Отыскав на столе сигареты, принесенные официанткой, прикурил. - Не знаю я, что будет потом. В моих планах задачи вам вредить нет, но кто знает. Мы с вами – люди подневольные, - она закурила из своей пачки. – Представьте, что завтра вам прикажут меня убить, а вы не сможете отменить или нарушить этот приказ… - Кто прикажет? – обомлел Хавок. - Ваш командир или мой, или вообще Главнокомандующий. Возможно, я стану опасна лично вам, к примеру, предам, дезертирую… - Что вы говорите такое?! Зачем? - Я ничего не утверждаю, просто привожу пример. Мы не знаем, что случится через час, как повернется жизнь. Знаете, давайте выпьем за то, чтобы этого всего не произошло, - девушка подняла стакан. Выпили. Хавок бездумно смотрел на отдыхающих студентов. Один из них громко произносил тост, парень предлагал выпить за светлое будущее в целом и за некого Базиля в частности. Долго говорил, упомянув успешно сданный экзамен и намечающуюся неплохую карьеру. - Врачи, - кивнув на студентов, сказала Жанна. - Откуда вы знаете? – поддерживая нормальную беседу, спросил Хавок. - Вон тот вот, в синем свитере, самый пьянющий, поражался на весь бар легкости сдачи труднейшего предмета «патология». Я точно знаю, что такой сдают медики, вот и решила, что они врачи. - Вы тогда в избушке говорили, что тоже собирались в медицину, - припомнил Джин. - Я такого не говорила. Мои родители собирались меня так учить, это да. Учитель с ними солидарен был. Только меня спросить забыли. Как же давно это было. Будто бы в прошлой жизни. Эх, скоро лето, - Жанна резко сменила тему. Сидела, откинувшись на спинку стула, изредка поднося к губам сигарету. Выдыхала дым в потолок, смотрела, как тот расползается размытым облаком. Только голос не сочетался с расслабленной позой, каждое слово было пропитано какой-то безнадежной злостью. – Скоро семь лет, как я сдала самый ужасный в своей жизни экзамен, этим потрошителям лягушек и не снилось. - Экзамен? Выпускные у Академии только через месяц начнутся, а алхимики подтверждаются в марте, - блеснул знаниями Хавок. - Экзамен, Джин, это не всегда – тяни билет, иди отвечать. Это так, жалкая имитация. Есть другие экзамены, ты их перед судьбой сдаешь. Сдал, и пути назад нет. В прошлое не вернуться, о пересдаче не попросить, если результат не понравился. - Я вас сейчас совершенно не понял, - честно признался Хавок. От долгого бодрствования и выпитого алкоголя мысли стали медленные, тягучие. - Давайте, пример приведу. Только не из моей жизни, пропади она пропадом, - Жанна села прямо, уставившись в глаза лейтенанту. Взгляд резанули расширенные зрачки девушки, и смотрела она исподлобья как-то странно. – Вон те медики недоученные, как вариант, им с первых дней преподаватели вдалбливают в головы, что делать, если у человека сердце внезапно остановилось, они экзамены сдают в своем учебном заведении, раз за разом повторяют, что там к чему и для чего. И однажды, в далеко не прекрасный день, кому-нибудь из них, недоучившихся, придется реанимационную помощь оказывать по-настоящему. Когда есть он, списавший на экзамене у друга, и умирающий. Не по сюжету, который в билете описан, а на самом деле. Перед ним тело, и обратный отсчет уже пошел… Спас – сдал. Живи, гордись своим подвигом. Не сдал - отвечай перед своей совестью до конца жизни. Корявый пример, конечно, но нам сойдет, не правда ли? – алхимик затушила окурок в пепельнице. Хавок понял. Действительно, понятней некуда. Вспомнил себя, сопливого юнца, абы как отучившегося в Академии. Только-только отгремел Ишвар, Хавок оказался чуть-чуть младше, чем надо было, чтобы оказаться на той бойне. От этого было не намного легче, ведь весь юг, где всегда неспокойно, стал сплошным восстанием, не без помощи соседних государств, конечно. И их курс отправили именно туда. Как так произошло, что Джин потерял своих, он не знал. Да и мало в тот момент его это занимало. Куда как важнее было перезарядить свою морально устаревшую пятизарядную винтовку, тугую, как неведомо что. Сложность была еще и в том, что делать это приходилось, скрючившись в какой-то яме, может быть, воронке от взрыва, или же яма была частью линии обороны, самое главное, что она была! Над головой свистели пули, и неясно, кто это и в кого стреляет. Хавок тогда старался полностью сосредоточиться на оружии и не смотреть, ни за что не смотреть на останки кого-то менее везучего, что лежали всего лишь в шаге от него. В этот самый момент вражеский солдат посчитал его укрытие пригодным и для себя. Обнаружив, что он здесь не один, чужой солдат попытался выстрелить. Хавок навсегда запомнил, как перекосилось лицо того солдата, когда произошла осечка. А тот момент, когда сам Джин выхватил пистолет, память не отложила, помнил он, как выстрелил, и дикую радость, что с такого малого расстояния промахнуться практически невозможно. Помнил, как если бы это было вчера, как тот парень упал, лишь мелькнуло перед глазами черное отверстие по центру лба. Хавок всегда хорошо стрелял, не как лейтенант Хоукай, но много лучше среднего. Опровергая написанное в романах, лица убитого военный не помнил совершенно, черты смазались, стерлись, были поглощены той дырой во лбу. Как вышел тогда к своим, Хавок не знал и поныне. - Я вас понял, - сказал он и молча выпил, не то за упокой того бойца, не то за тот свой «экзамен», что был успешно сдан, правда, с потерей чего-то очень важного, но не имеющего названия. Жанна кивнула и так же молча выпила, после со стуком поставила свой стакан на стол. «А ты кого поминаешь? Кроме себя», - подумал лейтенант и вновь не спросил. На такое откровение следовало ответить своим, а он был не готов, да и слов подобрать бы не смог. Почувствовал, что начал понимать что-то в принципе равноценного обмена. «Как там говорил полковник? Ничего не берется из ниоткуда и не уходит в никуда? Для того чтобы получить что-либо, нужно отдать что-то равноценное? Вроде бы так. Если я кого-то убил, я должен дать кому-то жить? Или отдать чью-то, дорогую мне, жизнь? Первое логично, но второе жизненней». Хавок молчал. Жанна рассматривала стол. «Невесело сидим, точно умер кто…» - Все в глазах смотрящего, - девушка нарушила тишину непонятной фразой. Лейтенант посмотрел вопросительно, порадовавшись, что после долгого общения с Огненным и другими алхимиками, подобные, вырванные из контекста фразы, его больше не шокируют. - Что-то мне подсказывает, что вы родом откуда-то южнее, чем Централ. - Юго-восточнее, - уточнил Хавок, продолжая не понимать, куда она клонит. - Значит, частые снегопады у вас не случаются. Вы когда-нибудь смотрели, как идет снег, обязательно днем? – Хавок хмыкнул утвердительно. – И я смотрела, благо возможностей было огромное количество. Если смотреть на небо, когда падают снежинки, то они кажутся черными, а если на землю, то они белые. Это просто объяснить, ведь за тучами светит Солнце, и этот свет ярче, чем какая-то снежинка. Земля же черная, на ее фоне даже серое кажется светлее… Вы считаете, что я пьяна? – Жанна засмеялась. – Есть чуть-чуть. И с людьми также, кто-то светит, затмевая остальных, кто-то дает свет. Можно смотреть и видеть лишь черное, можно зреть сверкающую белизну и так и не узнать, что же на самом деле. Хавок запомнил сказанное, решив разобраться на трезвую голову, что это: очередное иносказание (чем алхимики обожают баловаться) или пьяный бред. - Теперь ваша очередь мне рассказывать, - вдруг совершенно трезвым голосом сказала девушка. Хавок вгляделся в ее лицо, как при первой встрече – цепкий, недоверчивый и злой взгляд. - Расскажите мне о милом юноше в красном плаще, что с полмесяца назад попросился на постой к моим родителям. Хавок нервно посмотрел по сторонам. В баре не осталось никого, кроме них и изрядно поредевшей компании студентов. Потолок бара внезапно показался очень низким, а само помещение душным. - Действительно, - язвительно продолжила алхимик. – Мало ли юношей в плащах культурно отдыхает в нашей дыре. Подумаешь, какая мелочь - часы Алхимика, мало ли, у кого такие есть, равно как запоминающийся младший брат. Мне очень жаль, что я сейчас здесь, а не там, я могла бы провести ребятам чудесную экскурсию по местам моей юности, могла показать одно дерево, где все началось… Но, увы, я здесь, а не там. Вы ничего не хотите мне поведать, младший лейтенант? - Я не имею права, - пробормотал Хавок. - О, не волнуйтесь, я держу свое слово, вам ничего не грозит, - Жанна закурила. – Телеграф – прекрасное изобретение, вы не находите? Как и телефон, а еще недавно находились люди, которые считали это бесполезным, представляете? «Спасите! – мысленно взмолился Хавок. – Какая же вы сволочь, полковник!» - И еще кое-что… Уже не первый раз жизнь сталкивает меня с одним офицером, чья слава бабника-неудачника летит впереди него. Вот совпадение, он из одного отдела с милым юношей… Что вам всем нужно? - Я не знаю! То есть, это не я, так случайно получилось, - попытался оправдаться Джин, понимая, что выглядит глупо, и, что ни единому его слову не верят. - Хорошо. Я говорю правду в обмен на правду. И играю честно. Так и передайте. Но я честна, только если ко мне относятся так же, - Жанна взглянула на часы. – Шестой час утра, пора собираться, рекомендую вам прогуляться по городу, проветриться, - в глазах злое веселье. Алхимик достала из кошелька несколько купюр и бросила на стол, после, подхватила свою сумку и вышла на улицу. Хавок подозвал официантку и расплатился. Выбежал из бара. Предрассветный город оглушил тишиной. На улице никого не было. Лейтенант побрел, не разбирая дороги. Понимал, что все плохо, и задавался вопросом: доложить обо всем полковнику, или же слегка повременить и попробовать объясниться. Под ноги попался камушек, и Хавок принялся его пинать, стараясь делать это так, чтобы тот не вылетел с тротуара. Удар по камушку, пройти три шага, снова удар – пять шагов, удар… - Джин! Лейтенант Хавок! – откуда-то сбоку. Хавок обернулся, на него обеспокоенно смотрела лейтенант Хоукай, выгуливавшая в столь ранний час свою собаку. Джин огляделся, удивившись, что и не заметил, как забрел в эту часть города. - Доброе утро. Вот, гуляю, - попытался беззаботно улыбнуться Хавок. - Доброе, все в порядке? А то вид у вас… - Да, вполне, я ключи от дома забыл, вот и гулял, - Джин посмотрел на ближайший дом, увидел на нем табличку с адресом и просиял. – Двадцать один! Точно! Лиза с сомнением посмотрела на коллегу, люди, у которых все в порядке, так себя не ведут. - Джин, что за двадцать один? - Телефонный номер полковника заканчивается на двадцать один! Я вспомнить не мог. Через пару часов Хавок вовсю страдал на рабочем месте. Недосып и алкоголь – страшное сочетание. Голова болела, а глаза слипались настолько сильно, что не было сил даже реагировать на шуточки сослуживцев. Все предвещало очередной бесполезный день. Ровно до тех пор, пока в кабинет не зашел старший Элрик. Вид он имел смущенный и виноватый одновременно. - Полковник, - начал Эд. – Я вчера не все сказал…