Цена ошибки

Паровоз медленно, будто издеваясь, подползал к перрону. Лейтенант не знал номера вагона, потому остановился у самого начала платформы. Нервно закурил. Никогда ему еще не приходилось сообщать настолько трагичные и, самое главное, личные сведения. Всю его не особо долгую службу эта доля обходила его стороной: ему ни разу не довелось вручать похоронок, сообщать близким о погибших и пропавших без вести, для этого всегда находился кто-нибудь другой. Кто-нибудь умнее, тактичнее, красноречивее, со знанием психологии и этики, тот же полковник или, например, Бреда. Лейтенант близко не представлял, как начинают подобные сообщения, в голове крутилось детское глупое и такое далекое: «Мам, ты только не волнуйся». Волшебная фраза, великолепная в своей глупости, мигом переводящая легкое недоумение в полновесную истерику. Усилием воли Джин отогнал непрошенные детские воспоминания. На их место немедленно и вполне ожидаемо ввернулись строки циничного армейского анекдота: «Здрасти, тут живет вдова сержанта Смита?» Хавок и не думал, что, некогда казавшаяся такой смешной шутка о крайне жестоком сообщении о гибели, на самом деле настолько близка к реальности. Поезд, наконец, остановился, открылись двери вагонов, пассажиры высыпали на перрон. Замелькали дорожные плащи и чемоданы, прогрохотала тележка носильщика. Заголосил вокзальный зазывала, предлагавший провинциалам недорогие комнаты в частном отеле. Знакомой фигуры лейтенант все еще не видел, как бы сильно не напрягал зрение. Невольно вспомнился полковник со своим пессимистическим: «Некому будет возвращаться». Офицер хотел уже идти по вагонам, расспрашивать машинистов и проводников, как, наконец, разошлась небольшая группа приезжих с особо огромными баулами, и он увидел Жанну. Живую и, судя по всему, здоровую, меланхолично прикуривавшую, стоя за фонарным столбом. Джин пошел навстречу, несколько шагов спустя понял, что его увидели и признали. По лицу девушки прошла едва уловимая глазом гримаса беспокойства. Хавок был уверен, что это именно оно: ни раздражение, ни скрытая радость, именно беспокойство. Мельком подумал, что правду люди говорят, что женщины потрясающе интуитивны. - Добрый день, - поприветствовала его Жанна. – Знаете, я даже не удивлена. В правдивости последнего утверждения лейтенант не сомневался ни на секунду. Джин хотел было начать говорить, но слов не нашлось. Их не было. Совсем. Он как никогда ясно осознал, что словами можно убивать. На сей раз беспокойство в ее глазах не было мимолетным, оно осталось там. «Если не скажу сейчас же, то я слабак и никчемная падаль, а не офицер», - прибегнул к самошантажу лейтенант и выпалил: - Ваша дочь похищена. Генералом. Лиза считает, что для шантажа, а полковник, что на опыты. Двое суток назад. Вот, - почему-то разум вцепился в дурацкое междометие, сочтя его неуместным и глупым. Сам лейтенант испуганно замер и закрыл глаза, сам не зная, чего ожидать. Нож в печень, так нож, выстрел – значит, судьба такая. Но ничего не произошло. - Это все, что вы имеете сказать? – голос был неживой, при этом странно звонкий, кроме того, Хавок еще ни разу не слышал от нее таких странных словестных конструкций. Джин открыл глаза. Стороннему наблюдателю вряд ли бы удалось угадать, какую новость довелось услышать девушке, лейтенант ожидал действительно любой реакции, но она лишь сильно побледнела, так, что со щек и носа пропали веснушки, да губы практически перестали выделяться на лице. И страшно расширились зрачки, не знай лейтенант, что этим глазам положено быть серыми… - Простите нас, - не отдавая себе отчета, произнес он. – Возьмите, - зачем-то протянут конфеты. Жанна молча взяла коробку, сунула подмышку. И пошла вдоль перрона, слишком небрежно, походя, выкинув окурок на рельсы, и глубоко спрятав руки в карманы. Хавок поспешил нагнать. Чем ближе они подходили к выходу с вокзала, тем больше вокруг становилось людей, приходилось то и дело пропускать кого-то, уворачиваться от бегущих, пытаться не попасть под багажную тележку. - Говорите, - столь же высоким голосом, хоть и очень тихо, - Джин, говорите, о любой фигне, но говорите, - походило на приказ. - И как там погодка в Ист-Сити? – исполнять приказы он умел. – Лето, небось, еще? Жара стоит. Эх, бывало, стоишь на посту, а жарит неимоверно, ветер с пустыни дует, - вещал он, как и было приказано, полную фигню, лейтенант покосился на девушку в поисках одобрения. Она едва заметно кивнула. И Джин продолжил россказни об упавшем в обморок сокурснике, о самоволке на реку, о выдаче писем… Тем временем военные отошли далеко от вокзала, свернули во дворы, зашли в проулок, еще раз свернули и оказались в небольшом безлюдном сквере. - Довольно! – это точно был приказ, Хавок послушно замолк. Жанна огляделась. «Ищет наблюдателя», - сообразил лейтенант. Явных наблюдателей в поле зрения не оказалось. - Прошу вас, конкретнее, - попросила она. И Хавок выложил все, что знал. Осознавая, что неправ, но по-другому он просто не мог. - Оказывается, я много чего не знала, - излишне спокойно и крайне не выразительно произнесла Жанна, однако Хавок не обманывал себя: лишь небесам известно, что может скрываться за таким спокойствием. - Я полагаю, полковник Мустанг желает со мной говорить? – из голоса исчезла натянутость, сменившись чем-то другим, бесконечно уставным, армейским, вбитым на подкорку. - Не могу знать, он не говорил ничего об этом. - Тем лучше. Вынуждена вас покинуть, возвращайтесь в Штаб, или куда вам приказано вернуться, сообщите, что информацию донесли в полном объеме, - она собралась уйти, Хавок прикинул, что в сторону своего дома. - Постойте, - опомнился он. – Полковник предполагал, что вас могут убить, давайте, я вас сопровожу… - Не нужно, лейтенант, не тратьте зря времени. Хотели бы убить – уже убили бы, к тому же, сопровождение не входит в ваш приказ. В настоящий момент выполнение приказов вашего начальства, точнейшее выполнение, - залог отсутствия у вас громадных неприятностей. Теперь это не ваша игра, - сказав это, Жанна ушла. «Не ваша игра… Как там, у умных людей? «Проигран бой, а не война», - вроде бы так. Ну и ладно», - лейтенант, прикурив, медленно направился в сторону Штаба. - Что значит «сказал все как есть»?! – полковник даже вскочил с кресла. – Ты совсем придурок? На кой черт это сделал, а? Нет! Молчи лучше, пока лично не прибил! Что за подчиненные, черт вас дери! Не хочешь еще кому рассказать? Генералу, например. А, в задницу генерала, давай, сразу Фюреру, вот потеха будет! - Полковник, вы же сказали рассказать. Я и рассказал, тогда сразу оговаривайте объемы данных. Как я мог догадаться, что нужно ее сюда привести, а? - Замолкни! – алхимик усилием воли вернул контроль над эмоциями. – Вспоминай, как хочешь вспоминай, что в твоем рассказе ее особенно заинтересовало или удивило, или напугало? Любые реакции и эмоции. - Она не комментировала, стояла, в землю смотрела, - вспомнил лейтенант. - Отлично, просто великолепно! Куда ее черти унесли, знаешь? - Никак нет! Вроде бы, к дому, она в том направлении ушла. - И десять раз свернула по пути… Если не дура, то прямой наводкой направилась в школу, дабы там изобразить честную родственницу. Если дура, то закатить непредсказуемый скандал с порога. Как все сложно. Фьюри! Сержант подскочил на месте, едва не уронив очки. - Направляйся к входу в Штаб и стой там, как только увидишь старшего лейтенанта Сентри – бегом сюда. Ясно? Сержант кивнул. - Знаешь, как она выглядит? - Примерно помню, - неуверенно протянул Каин. - Еще один на мою голову, помнит он, - полковник достал из стола фотографию и протянул сержанту. – Вот, держи, не потеряй только. Сержант поспешил удалиться. В какой-то момент Хавок малодушно пожелал поменяться с ним местами, лишь бы оказаться подальше от начальника. Однако полковник прекратил ругаться столь же стремительно, как и начал. Схватил телефон, набрал номер, долго слушал гудки. Лейтенант решил, что алхимик пытался вызвонить Хьюза. Тем временем Джина терзал вопрос, который очень хотелось задать, и за который можно было схлопотать по голове. Лейтенант понимал, что для таких вопросов сейчас не время и не место и, что полковник – не лучший ответчик, ибо в человеческих душах тот же Хьюз или Лиза понимали намного лучше… Но, поскольку в кабинете и его ближайших окрестностях их не было, Хавок решился: - Полковник, я не понимаю, - начал он. Алхимик, как показалось Джину, посмотрел устало, но без угрозы. Ободренный этим, лейтенант продолжил: - Я когда сказал ей, что девочка пропала, она странно повела себя, слишком профессионально, так. Изобразить просто встречу, уйти с вокзала, «сбросить хвосты». Это, конечно, хорошо и верно, грамотно, но неправильно, не по-человечески, как-то. Мне не ясно, ведь тогда, в подземелье, когда письма нашлись, она самую настоящую истерику устроила, а сейчас все совсем не так. А повод ведь серьезнее… Понимаете? Полковник не ответил. Вместо ответа достал из шкафа бутылку виски и два стакана. Не спрашивая налил, пододвинул один стакан лейтенанту. В молчании выпили. Средь бела дня. В Штабе. - Я не знаю, что тебе ответить, - честно признал он. – Мы – люди. Просто люди. Не всесильные, не из камня или стали. Нам не дано знать, что у других в голове, даже если мы знаем этих людей давно и близко. Я не знаю, с какими мыслями идут на смерть, не знаю, где предел возможностей каждого. Быть может, то, что ты заметил, было блокировкой эмоций. Слишком много всего разом и, такое бывает, раз – и личность разделилась: человек ушел, а осталось что-то иное. - Что иное? – не понял Джин. - Солдат остался, машина, этому пять лет учит Академия. Или еще что осталось, пострашнее. Я не могу знать, какие чудовища дремлют в самых милых и безобидных на вид людях. Могу тебе обещать, что многое мы узнаем уже сегодня, - полковник вновь наполнил стаканы. Джин решил воспользоваться спонтанной откровенностью начальника: - Тогда скажите, если это не тайна, зачем ее вызывали в Ист-Сити? Мустанг помедлил, решая, стоит ли говорить, в итоге решился: - Ты ведь все равно узнаешь, так? Не от меня, так о Хьюза или от нее самой, не успокоишься, да? Хавок кивнул. Полковник понизил голос – привычка объяснимая, но совершенно бесполезная: - Она в совершенстве владеет драхмийским. И, до сегодняшнего дня точно, она была адекватна и верна своему слову. У Восточного штаба есть выходы на перспективных драхмийцев. Достаточно? - Вполне, - признал Хавок, поняв, что подробнее объяснять ему не станут. Да и не нужно было: в лучшем случае Грумману нужен ответственный и, главное, «свой», переводчик, в худшем – диверсант-смертник. Это было ясно, как светлый день. - Тогда забудь, - ненавязчивый дружеский приказ. Алкоголь ударил в голову, ничем другим объяснить следующий вопрос лейтенанта было невозможно: - А она хорошая? - Хорошая кто? Переводчик с драхмийского? Несомненно. Алхимик? Вполне на уровне. Офицер аместрийской армии? - Полковник! Не глумитесь! Вы же все поняли, - воскликнул Джин. - Тогда не задавай глупых вопросов. Мне это откуда знать?! Лейтенант не успел задать новых вопросов. В кабинет быстрым шагом зашла лейтенант Хоукай, от входа увидела композицию из бутылки и стаканов на столе полковника. Хавоку показалось, что на мгновение девушка потеряла дар речи. Правда, немедленно обрела его обратно. - Это что за безобразие?! Быстро убрали! Сюда сейчас придут, - не дожидаясь, пока коллеги сообразят, кто или что по ее мнению является безобразием, сама затолкала свидетельства разгильдяйства в первый попавшийся ящик. И вовремя. Дверь вновь распахнулась и, оставив позади солдата сопровождения, в кабинет ворвался мужик, будто сошедший с рассказа лабораторной служащей Алисы. Мужик был в возрасте, хромой на одну ногу, с тростью в руках, со следами многолетнего пьянства на внезапно серьезном, даже гневном, лице. - Наконец-то! – возгласил с порога он. – Из-за таких, как вы, наша страна, - громко, пусть и невнятно, начал было он свою обличающую речь, но внезапно замолк под тяжелым взглядом полковника. Хавок, которому самого взгляда было не видно, зато было прекрасно известно о его свойствах, усилием воли сумел сдержаться и не хмыкнуть. - Здравья желаю! Разрешите доложить? – у мужика в мозгах что-то переклинило на место, появились признаки субординации. Мустанг кивнул. Мужик начал на удивление четко и по порядку рассказывать о своей многомесячной слежке за подозрительными личностями, предположительно ишварской национальности. Подробно рассказывал о каждом объекте, куда его милостью приходилось таскаться несчастному лейтенанту. На словах излагать у «зоивителя», а это был именно он, получалось много лучше, чем в письменной форме. По крайней мере, стало понятно, какого черта он, даже позабыв выпивать, сутками сидел по кустам и канавам. Мужик был болен, давняя контузия не прошла бесследно. Мания преследования, вернее, мания искать злоумышленников и видеть их в каждом бродяге. С явным неудовольствием докладчик признал, что часть вызовов были ложными. В чем многословно и как-то приторно покаялся. Лейтенанту расхотелось его бить, даже орать расхотелось, осталась лишь одна мечта – выставить безумца на улицу и больше никогда на порог Штаба не пускать. Портовые склады, стройки, котлованы, окраины – не были мишенями террористов и точками сбора. Но не университетская лаборатория. Раз за разом калека рассказывал, как следил за незнакомцем, который в свою очередь следил за корпусом. Каждый раз один и тот же мужчина в плаще с капюшоном появлялся незадолго до профессора, вне всяких сомнений, интересуясь именно им. И исчезал одновременно с ученым. Пару раз подозрительный человек, из примет которого горе-сыщику был известен лишь высокий рост, уходил следом за девушкой-лаборанткой. Ни профессор, ни девушка, ни охрана учебного заведения ничего странного не замечали. При том, что мужчина в длинном плаще вне всяких сомнений странен для летнего раннего вечера. Каждый раз отставной солдат его упускал. Будь она неладна, больная нога. Так продолжалось до самого последнего времени. Ибо за пару дней до явления параноика в Штаб, пожилой профессор, чему-то очень радуясь, ушел из лаборатории пешком. За ним ожидаемо и не скрываясь, двинулся незнакомец, за последним похромал несчастный безумец. На этом этапе повествования у мужика в голове что-то вновь сместилось, и он принялся долго и нудно рассказывать о своем последнем бое, где его ранило в ногу осколком и контузило вследствие близко взорвавшейся мины. Рассказывал, как вынесли с поля боя, как лечился, как наградили и, наконец, забыли навсегда. Рассказывал о своей дальнейшей пропащей жизни, об ушедшей с детьми жене и пропитом доме. Перескочил на знакомых ему высокопоставленных ныне офицеров, которые каждый раз его внимательно слушали и отправляли восвояси. О своем глубоком разочаровании, и постепенно пришедшем понимании, что террористическая угроза реальна и скрывается власть имущими. Поведал о собственных многочисленных попытках выслеживать злоумышленников. В кабинет вошел Фьюри, тенью встав у стены. Полковник занервничал. Попытался прервать уже изрядно надоевший монолог. Но мужик упрямо продолжал. Снова переключился на недавние события, безошибочно сообразив, что лишь эта часть рассказа мешает офицерам вытолкать его взашей. Скатываясь в ненужные подробности, рассказал как ученый и вероятный высокорослый террорист привели его к стенам исследовательского института, того, что в самом центре города, около картинной галереи. Лейтенант увидел изумление и, как ему показалось, понимание на лице алхимика. С этого момента тот стал слушать много внимательнее. А мужик монотонно продолжал рассказ. Упомянул, как в проулках скрылся незнакомец, как профессор долго ждал у ворот. Как дождался машины армейского образца: леворульной, с неуставной шторкой на окне, сел в нее, чтобы скрыться за сразу же захлопнувшимися воротами проходной. Тем временем сержант переминался у стены с ноги на ногу. Контуженный продолжал говорить. Раздался телефонный звонок, полковник жестом остановил докладчика. Телефонная трубка что-то пропищала, Мустанг принялся спешно записывать. Весь разговор не продлился и пары минут. - Спасибо, ваша информация крайне важна. Повторите события последних четырех дней старшему лейтенанту, она запишет, вы заверите. - Подождите, - оборвал мужик, почуяв слабину. Вновь начал говорить, на сей раз, обвиняя грубого и неадекватного начальника отдела по работе с гражданскими. Полковник, не скрываясь, злился. Мужик говорил. В дверь тихо проскочила лейтенант Росс, встала рядом с Фьюри, держа в руке, на виду блокнотный лист, исписанный неким текстом, разглядеть который не позволяло расстояние. Хавок углядел лишь расплывшуюся чернильную кляксу у угла. А мужик вещал. Полковник не выдержал: - Лейтенант Хоукай, уведите в седьмой кабинет. Как все запишете, его – на выход, вы возвращайтесь обратно. Лиза увела вяло сопротивлявшегося, продолжающего говорить, мужчину. - Так, теперь вы, - продолжил полковник, с облегчением выдохнув. Взглянул на группу из двух военных у стены и снова нахмурился: - Фьюри, у тебя что? - Пришла. При форме, не задерживаясь нигде, ни с кем не разговаривая, ушла в свой отдел. - Понятно, - протянул полковник, прикинув, что потерянное время исчисляется практически часом. – У вас что? – обратился он к Марии. - Просили передать вам, подполковнику Хьюзу, лейтенанту Хавоку или лейтенанту Хоукай лично в руки, - она протянула записку. Полковник прочитал, Джину показалось, что начальник стал выглядеть бледнее обычного. - Кто, где и когда передал? – спросил он, однако в голосе Хавок не уловил никаких явных эмоций. - Лейтенант Сентри, пятнадцать-двадцать минут назад, на лестнице западного крыла, - ответила Мария. - Спасибо, свободны, - отпустил ее полковник. Когда лейтенант Росс ушла, Мустанг подозвал Хавока и показал обе записи: ту, что продиктовал Хьюз и ту, что принесла Мария. В первой их них был указан адрес, мало что сказавший Хавоку, и пометка «около галереи». Вторая записка гласила: «Кто не хочет проблем – не смотрит на картины Великих. Откуда явилась, туда и ухожу. Прощайте», - дата и подпись. - Лейтенант замер, осмысляя. - Что встал? Бегом в архив, найдешь там Бреду, скажешь, чтобы бросил все и мчался по адресу, который дал Хьюз. Он должен явиться к багетной мастерской. Как скажешь – иди вниз к машине, буду ждать там. Хавок выбежал из кабинета, краем уха уловив распоряжение для Фьюри: сидеть в кабинете и отвечать на все звонки телефона.