27.07

      Суровые просторы родного города встречают Катову не радушием и любезностью, как принято на Кавказе, а холодом и дрожью по всему телу, как только она, придерживаемая Аланом за талию, спустилась с самолета на землю. Сэмми сильнее кутается в черное шерстяное пальто и потирает глаза. Она помнит, как шесть лет назад стояла на этом же месте, полная надежд и отчаяния.       — Не был дома месяца четыре, — начал Алан, быстро забирая чемоданы с дорожки.       — Шесть лет. Шах и мат. — оглядываясь, будто освежая в памяти былые моменты, произносит Сэмми. Она забирает из рук Хадзарагова свой чемодан и немного отстраняется от него.       — Ты куда?       — Поеду в отель, положу вещи, соберусь мыслями, раз уж встречи с матерью мне не избежать.       — Повтори еще раз? Если ты не хочешь встречаться с Анфисой, то можешь остановиться у нас. Мама с папой будут рады тебя видеть.       — Если только видеть, а не терпеть в своем доме, тем более, не хочу развращать твоих младших своим поведением или вызывать жалость.       — Не неси ерунду, Сэм, я серьёзно. У нас есть свободная комната, ты не чужой человек.       — Я тоже серьезно, все нормально. Я поживу в отеле несколько дней и обратно улечу в Москву.       — Невыносимая девчонка. И как я только мог с тобой дружить? — Алан усмехается и закидывает руку на плечо Катовой.       — Ох, не знаю, сударь.       — Когда ты собираешься встретиться с матерью?       — Вечером, оттягивать эту неприятную встречу нет смысла.       — Позвони, как будешь дома. *** Шесть лет. Ровно шесть лет назад она в последний раз выбегала из этого подъезда с чемоданчиком, тремя тысячами, немалой болью и огромным желанием жить. Сейчас Сэм окидывает взглядом один из однотипных подъездов, не чувствуя внутри ничего кроме отвращения. Здесь ничего не изменилось, всё так же гнусно. Всё те же качели и карусель, розы в клумбе всё такие же белые, разве что лавочки поновее. До чего же не хочется входить внутрь и вновь вдохнуть запах дома. Нет, это уже не дом, а место, в котором было слишком больно. Хочется бежать. Но Сэмми здесь, стоит, засунув руки в карманы пальто. Её взгляд прикован к одному из балконов, она словно видит ту светловолосую девочку со слезами и сигаретой в руках, которая именно стоя на балконе в сопровождении дыма пытается хоть как-то досуществовать до конца дня. До того момента, пока не заснёт, пока не увидит во снах жизнь, которая в сто раз лучше своей. Сзади хрупкого тела стоит Алан, она чувствует тепло его тела и это даёт ей чуть больше смелости и шансов не уехать обратно. Разместившие свои руки на её плечах, парень показывает ей то, что как и всегда (выделено) готов быть для неё всем.        — Я не хочу туда, Алан, — ее шёпот он слышит сквозь мощный порыв ветра. — Я рядом, — оба знают, что это так. Но оба не могут принять этого до конца. — Не оставляй меня одну, — в данный момент, она просит именно за текущую ситуацию, но не против будет и за дальнейшую жизнь. — Обещаю. Шаги к двери делать невыносимо сложно. Боль вонзается, словно огромные иглы и впивает воспоминания. Как же хочется оказаться в Москве. С чашкой кофе, рабочей программой в своей домашней студии. Но никак не в городе, куда возвращаться не хотелось больше никогда. Пролёт за пролётом и вот та самая дверь. Противное число семьдесят два так и висит на двери так же кривовато, а облезлый коврик «welcome» отбивает абсолютно всё желание входить. Переосилив себя, Сэм жмёт на звонок, но всей душой просит Бога, чтобы дома никого не было. Самолёт в Москву как раз через три часа, они ещё успеют улететь. Но за дверью слышаться шаги. Сердце Сэмми разрывается и так хочется, чтобы они ошиблись дверью и сейчас им откроют совершенно незнакомые люди. — Сэмми? — до чего же девушка ненавидит своё имя из уст этой женщины. Её мать. Светлые волосы скрыты под чёрным платком. Красные глаза женщина скрыла под макияжем, пытаясь отвлечь от постоянно подступающих слёз. От неё все так же веет холодом, что всё внутри сжимается не только у Сэмми, но и у Алана. — Здравствуй, — хотелось бы спросить как жизнь, искали ли они её, может хотя бы вспоминали. Но невозможно выговорить ничего сейчас. В такие моменты обычно дочь крепко обнимает мать, пытаясь поддержать и хоть немного унять боль. Но Сэм не сделает этого, как и ее мама не делала этого никогда ранее в самые трудные подростковые моменты своей маленькой и милой копии. — Ты... ты приехала, дорогая. Девушка хочет прямо и открыто рассмеяться от столь жалкого прозвища. Ещё бы любимой назвала, точно бы поверила. — Ага, как видишь. Мы войдём? — Конечно, — Анфиса переводит взгляд за спину своего ребёнка, встречаясь глазами с Аланом. Тот, стоя сзади Сэмми, всё время тихо наблюдал за первой встречей спустя долгих шесть лет. У него просто не укладывается в голове, как можно иметь такие отношения в семье. Семья на то и дана, чтобы всегда взаимодействовать теплом, любовью и поддержкой. Поэтому его строгий и недоверчивый взгляд держаться на Анфисе с самого момента открытия дверей, — Аланчик, как я рада тебя видеть. — Да ладно тебе, ты ненавидела его всю мою жизнь, мамочка, — Сэм знает, прекрасно знает её наигранное лицемерие и ещё лучше помнит, как эта женщина запрещала им общаться. Поэтому просто не сдержалась и не промолчала. — Здравствуйте, примите соболезнования от всей нашей семьи. До чего же Катову-младшую бесит его воспитанность. На его бы месте, она бы в жизни не заговорила с Анфисой. – На кладбище через пол часа, верно? — Да, ты... вы ведь поедете, верно? — Этот человек мой отец... А впрочем, если бы не Алан, мамочка, то меня бы здесь не было. Я бы вообще бы и не узнала о произошедшем. И именно он настоял на том, чтобы я поприсутствовала в этом дне. До чего же хочется натрубить, задеть и сделать ещё больнее человеку, который стоит тут из последних сил. Анфиса поражена. Смерть мужа выбила ее из колеи, но появление дочери задало нового удара. И нет, она вовсе не против видеть своего ребёнка здесь, но до чего же больно, что именно такой повод вновь их свёл. Женщина осознала, что во многом была не права, что большая часть ее проблем - наказание за прошлые ошибки. И вот сейчас, сидя на кухне родной квартиры в день похоронен своего отца, Катова-младшая ни капли не верит в то, что женщина, родившая её, смогла измениться и всё уяснить. Нет, этого просто быть не может. Люди не меняются. К примеру, Сэмми как была грубой, упрямой и слишком обаятельной девчонкой, такой и осталась. Алан так же остался таким харизматичным, чарующим и открытым. А ещё чересчур притягательным, к несчастью для Сэмми. — Расскажи мне, как ты. — Тебя интересуют последнии шесть лет моей жизни или все двадцать три? Просто не припомню чтобы ты когда-либо спрашивала меня об этом. В немой просьбе Алана быть мягче Сэм отказывает. И он уже пытается придумать какой бы фразой отвести семейные дела от стычки, но старшая блондинка принимает каждое слово дочери с болью. Но принимает их. Да и Сэмми не собирается останавливаться на жалкие отговорки матери. — В собственной квартире сделала домашнюю студию, работаю. Ах да, вы же были не в курсе. Бросила журфак, занялась музыкой и теперь пишу музыку для таких как Алан - известных исполнителей. Иногда исполняю свою программу в клубах, ну так, интересно конечно, но ценник в долларах хороший. Не загнулась и уже хорошо, мамочка. Она так приторно называет женщину мамой, что у той слезы всё больше и больше покрывают щеки. Вот так встреча. — Мы так скучали по тебе, Сэмми. — По мне? Помниться, уж лучше аборт, чем я. — Мне нет оправданий, я так виновата перед тобой... — Нет, мамочка, спасибо вам. Всё, что я имею – это благодаря вашему адскому воспитанию. Если бы я от него не сбежала, то работала бы сейчас где-то на кассе в супермаркете у дома. Алан смотрит и никак не может понять куда делся её страх, что парализовал Сэм у подъезда. Она набросилась на Анфису, словно чувствуя её слабость в этот переломный момент. И честно, он не знает, стоит ли её останавливать. С одной стороны, это всё же её мать, человек, который старше, но с другой стороны, она заслужила такого отношения. Ведь за все её подростковые года родители загнали девушку в положение, с которого мало кто смог бы выкарабкаться. Но она смогла. — Как ты похожа на него... Прости нас, если сможешь. С каждым словом Сэм закипает всё больше. С каждой минутой контроль теряется всё больше и больше, она даже не хочет уцепиться за что-то и успокоиться. — Сэм, время ехать, — честно, девушка готова накинуться и на Алана за то, что он встрял и немного остановил её. Как много всего она ещё не успела высказать женщине, которая смеет просить прощение за всё то, что сотворила. Щеки Блонди горят, наливаясь румянцем. Грудь вздымается как после пробежки и всё это больше похоже на первую стадию зарождения бытовухи, а никак не на похороны. Он никак не мог подумать, что обычная встреча родных людей обернётся так. *** Для полного антуража не хватает только дождя. Хмурое небо, кладбище и множество людей в чёрном. Всё они скорбят и плачут. Сэмми стоит, находясь под сильной рукой Алана и прижимаясь к его груди, в самом конце толпы. Она так и не взглянула в последний раз на отца. Как бы то ни было, уж лучше она в последний раз видела его тогда, шесть лет назад, чем сейчас. Слёзы сами катятся по её щекам, достигая чёрной водолазки Алана и оставляя на ней мокрый след. Он бережно пытается скрыть её от лишних глаз знакомых её родителей, так как только самый отдаленный человек от семьи Катовых не знал о их отношениях с дочерью. Хотя нет, десяток человек как раз не знали. Поэтому каждый удивлялся появлению блондинки, которая так похожа на Анфису. — Когда это всё закончится? — Потерпи, Сэм. Она скользит взглядом по присутствующим, что странно, ведь до этого она смотрела лишь на сырую землю. Замечает родственников, сестру отца - Елену, она была ещё той грымзой. Интересно, как она? Хотя стоп, не интересно. Она точно всё такая же противная женщина, которой кроме её лысого кота никто и не нужен был. Скорее всего, она так же появлялась в жизни семьи брата как и прежде, на Новый год и день рождения. Мамина племянница с мужем, им ещё тридцати нет, а у них уже двое детей. Сэм уже и не помнит откуда она это знает, но факт остаётся фактом. Уж кто точно не изменился, так это крестный Катовой, по крайней мере внешне. Лысина блестит так же, как и ранее. Девушка не припомнит уже и случая, когда она видела его в последний раз. Помнит лишь, что на каждое её день рождения он приходил около девяти вечера, принося с собой набор для бисера, который Сэмми постоянно клала на шкаф и ни разу не открывала. Так и жила с десятком розовых коробок на шкафу. Всё и все в этом городе ей чужды. Да и родными никогда не были. Она совершенно не может понять, как Алана тянет сюда. Видимо, этот город не для неё. — Пойдём, — она так сильно была в своих мыслях, что и не заметила, как присутствующие медленно, как полагается скорбящим, опускают цветы на могилу. И как бы ей не хотелось, Алан заставит её это сделать. Они купили розы. Красные розы. Они не являются для неё символом чего-то, просто кажутся такими тёплыми, но в то же время ледяными. Их количество - пятьдесят - тоже не значит ничего. Просто в какой-то момент она поняла, что именно так нужно почтить память человека, который подарил жизнь и всячески пытался доказать, что это была самая огромная его ошибка. Пропуская почти всех, они подходят к могиле. Слова выдавить оказалось сложнее, чем находиться здесь. Молчать тоже она не имеет права. Это неправильно, и Сэм понимает это. — Ну вот мы и встретились... а ты, наверное, и не ждал. Но, как видишь, я здесь. Знаю, ты не переживал, но со мной всё в порядке. Если честно, хочется плакать. Ведь девушка не настолько черства, чувства в ней всё равно живи и нет большего горе, нежели смерть родителей. Она не знает, сможет ли простить их за всё, но такого желать она никак не могла при всей вспыльчивости и заносчивости своей натуры. ***       — Думаю, что нужно прогуляться по району после тяжелого дня, развеять мысли, — говорит Алан, придерживая для Катовой широкую дверь подъезда.       — Не была здесь шесть лет, а ничего почти не изменилось. Только года в паспорте прибавились, — усмехается Сэмми. А ведь действительно: вдоль все так же подъездов усажены невысокие ели, которые немного отросли и стали чуть выше и темнее за шесть лет, футбольное поле, находящееся неподалеку, совсем выцвело, а от вратарской сетки остались только ободранные коричневые куски.       — Вооон там, — Хадзарагов указывает рукой на стену соседнего подъезда, — граффити, которое мы рисовали, если ты забыла за годы в Москве. Пойдем туда.       — Да ладно? Уверен, что оно еще там и его не смыли? — С удивлением в голосе произнесла Катова.       — Последний раз, когда был дома, оно было на месте. Да ладно, Сэм, кто будет его стирать? Всем плевать, — Хадзарагов закидывает тёплую тяжёлую руку на плечу блондинки.       — Я все ещё стремаюсь, что нас могут сфоткать твои фанатки, которых тут, кажется, много. Не хочу сейчас светиться. Знаешь же, начнут приписывать нам романы, скорую свадьбу и тройню. Как после Газлайва.       — Возможно, они правы, — выгнув бровь, хитро ухмыльнулся Хадзарагов и потянул блондинку за собой.       — Правы в чем? Вообще, поразительно, они считают тебя ангелом во плоти. Хотя я что-то не вижу нимба над твоей головой.       — Его не видят простые смертные, — подмигнув, сильнее сжал пальцы Сэмми в своей руке Алан и повел в нужном направлении.        — Куда уж нам. А ведь действительно: на серой бетонной стене все еще красовалась зелено-синяя надпись с первым ником Алана. Тут же. Спустя семь лет. Блондинка облокачивается спиной о холодную стену и проводит рукой по граффити: за года краска успела потускнеть и выцвести, но это все тот же родной Don Shal. Ностальгия захватывает разум Сэмми и в черепной коробке с необычайной скоростью проносятся почти забытые воспоминания. Все произошедшие события кажутся Сэмми сказкой, полной волшебства и совпадений: их удивительная встреча с Аланом в ночь красной Луны, одно и то же значение ников. Вот уж она не могла подумать, что когда-либо встретит Хадзарагова ещё раз или вернется во Владикавказ. Но, как говорится, "никогда не говори никогда", ведь судьба может сыграть с тобой злую шутку, что и произошло с Сэмми. Кто они с Аланом друг другу? Тут, как никогда, точно подходит слово "передружба", причем с очень давних лет. Да, Катова, переживи ещё один удар под дых: ты неровно дышишь к мальчику с самыми красивыми глазами, вот только признавать этого не хочешь.       Сэмми с ужасом открывает глаза и делает глубокий вдох. Бред. Ей всё кажется на фоне последних событий. Кажется, по приезду в Москву стоит записаться к психотерапевту: как ей и советовали многие, с кем она не смогла поладить.        — Знаешь, он был уродом. И в сухом остатке я не чувствую боли утраты. Я всегда ненавидела дурацкое имя, которым он меня обозвал — Сэмми. Такое странное и неподходящее мне. Но в итоге даже она утихла. Мне даже не жаль, — Блондинка сложила руки на груди и запрокинула голову назад. Алан не знает, что сказать. Внешне кажется, что Сэмми вовсе не нужна его поддержка и в секунду это задевает его самолюбие. Хадзарагов всегда знал, что Сэмми сильная. С высоты своей напускной самооценки она часто задевала его ещё сильнее. И Алан позволял ей это. Он, как воин выдерживал любые подколы и блестяще маскировал поддетое эго под достойным ответом на любой сарказм блондинки. Он никому и никогда бы не дал над собой шутить, кроме очень узкого круга самых близких. И Сэмми в него не входила. Она была на десять ступеней выше.       — Ты слышала Анфису? Мне кажется, сегодня она говорила с тобой искренне.       — Шутишь? Даже если она не притворяется, то все равно поздно.       — Мне кажется, она осознала все и тебе стоит нормально поговорить с ней. А ты ведешь себя, как мразь. Прости её.       — Для чего? Я все равно уеду в Москву и все будет как раньше.        — Дай ей шанс, Сэм. Нужно умет прощать людей. Ты ведь тоже не ангел.       — Ошибаешься, — криво ухмыльнувшись, проговорила Катова.       — Что-то не вижу нимба над головой. — Усмехнулся Алан.       — Его не видят простые смертные, — многозначительно произнесла Сэмми.