27.07

      Последний месяц был насыщенным на события и перелёты и для Сэмми, и для Алана. Сочи, Владикавказ, Москва. И, всё ещё находясь в состоянии акклиматизации, Сэмми замечала за собой легкий насморк и чихание. Только этого не хватало.       — Алан, ты собираешься преследовать меня следующие десять лет? Совсем не обязательно было сопровождать меня до дома, — деловито произнесла блондинка, роясь в любимой молочной сумочке в поисках ключей от её съемной квартиры. — Нашла! — На её лице на долю секунды задерживается победная улыбка и она незамедлительно отпирает массивную дверь.       — Если я осилю десять лет с тобой, то ты должна будешь воздвигнуть мне памятник. Сживёшь же со свету, — Хадзарагов улыбается самой ослепительной улыбкой из своего арсенала и поправляет чёрные очки.       — Нам, крутым, и ночью солнце светит, — Катова кивнула головой в сторону парня и прошла внутрь квартиры, — Дом, милый дом. Кстати, проходи. Накормлю мышью, повесившейся в холодильнике.       — Звучит заманчиво. С твоих рук хоть яд выпью.       — Ловлю на слове! А то слишком уж много обо мне знаешь, можешь и скомпроментировать, — Катова скидывает черные остроносые туфли на каблуке с ног и облегченно выдыхает. Какое же наслаждение.       — Обижаешь. Дружба с семи лет - не шутки. Прошло пятнадцать лет, даже не верится.        Ключи от квартиры летят на стойку у входной двери, чемоданы остаются где-то там же. А осознание того, как в Москве все–таки хорошо, крепко держится только у Катовой. Ведь здесь её дом. — Я больше ни за что в жизни не вернусь во Владикавказ. Кофе будешь? — Сэм, это родина. Я люблю Осетию, там мои родные. Лучше чай травяной. — Знаете, сударь, ваши барские замашки тут не катят. Будешь пить зелёный пакетированный. — Боже, дай мне сил. Какая же ты щедрая хозяйка!       Что насчёт сил? Перелёт нисколечко не вымотал их. Скорее даже дал время подумать. Переварить всю ситуацию. Да и оба имеют стойкий иммунитет и после самолёта могут запросто без отдыха отпахать сутки. Уж такова жизнь индустрии.       Да вот только Алан упорно не верил, что девушка в норме. Или не хотел верить. Он без спроса, как настоящий мужчина и просто надёжный больше чем друг взял всё в свои руки и решил полностью обогатить заботой свою подругу. Да вот только она вовсе не хотела и не хочет сегодня включать нежную и ласковую Сэмми и с благодарностью принять его жест (а Хадзарагов знает, что она скрывается глубоко под коркой бескомпромиссной сучки, и его задача - вытащить ту Сэмми наружу). Долго и настойчиво, слишком громко для разговоров в аэропорту, блондинка выпроваживала друга к себе домой. Ведь она слишком гордая и очень сильная для любой заботы. — Алан, наши жизни совершенно не похожи и ты не поймёшь того, почему я ненавижу возвращаться в мой родной город. — Тебе не кажется, что нужно иногда перешагивать через боль и обиду, забывать прошлое и шагать с легкой душой вперёд? — Как же ты не поймёшь... я давно всё отпустила и не хочу впускать своё прошлое в моё настоящее. — Но меня же ты впустила, — Сэм хватает ртом воздух, будто это спасёт её от такого удара от человека, который со спокойным взглядом всматривается в её глаза и хочет найти там хоть какие-то ответы на свои вопросы. — Это другое. — Разве? — девушка, чья скромность давно уже убежала от неё к чертям и спряталась под кровать, прячет глаза от Алана, ведь очень бы не хотелось расколоться прямо сейчас, — ты в курсе, что ты сама себе врешь? — Алан, просто замолчи. Тёплые ладони накрывают сжатые кулачки Сэм. Исполнитель сегодня слишком настойчив. Это чувствуется по атмосфере, воздух всё быстрее и быстрее накаляется и уже нет причин для ого чтобы Катова отрицала свою слабость перед ним. — Да сколько можно молчать, Сэмми? Тебе разве не надоело корчить из себя эту стерву?

я максимально не хотел обидеть твоё самолюбие.

— Что ты сейчас сказал? Корчить? Прости, дорогой, но... — Что но? Что?! — перебивает кареглазую, тем самым убивая её защиту в миг. Он запалил в себе бурю, да и не факт, что Сэм не сможет ему в этом противостоять. Но пока он тут доминант. Как минимум, судя по голосу, он явно громче Катовой, — ты самый непостоянный человек которого я знал, Сэм. — Серъёзно?! Так может нам не стоит общаться? Ты же знаешь, где выход. — В очередной раз? Сэм, в этом-то и проблема. Ты то рядом, то тебя нет. Даже сейчас ты так близко, но так далеко. Молчание. Нет ничего хуже, чем моменты, когда тишина виснет вместе с дичайшим желанием сказать хоть что-то, хоть слово. Как сложно понять, что говорить, если сказать хочется слишком многое. Особенно то, что лежит у тебя на душе под тремя замками. — Значит это я виновата, да? — она кричит так, будто пытается достучаться до него. Ведь он вроде и без этого слышит, но иногда складывается совершенно иное впечатление, — наверное, зря я тогда приехала по просьбе Адиля. Не стоило снова тебя встречать, — выплевывает она в лицо кареглазому. Слишком громкие слова для того, чтобы их произносить. — Я не делаю из тебя виноватую, очнись, — Хадзарагов пропустил мимо ушей последнюю её фразу просто потому что не хотел ее воспринимать. — А что это по-твоему? — Сэм, ты истеричка, ты в курсе? — Пошёл вон, Алан... Ты не слышишь?! Убирайся, — интересно, соседи в радиусе двух этажей тоже слышат её крик или такое счастье выпало лишь близким соседям? Но он идти не собирается. Ни из её квартиры, ни из её жизни. И вот вопрос: что её не устраивает? Сам пытается оттолкнуть стоящего над ней Алана, который огородил ей путь тем, что раскинул руки на спинку её стула и стол. Вот так-то девушка вообще не в состоянии ответить ему хоть как-то. — Алан, мне кажется, тебе пора домой, — кто-то сдался после череды неудачных попыток выбраться и вовсе не мирно откинулась обратно на стул. — А я, кажется, уже тебе сказал, что не оставлю тебя одну сегодня. — Сегодня? А завтра что? — Я понять никак не могу, Сэм, ты ругаться хочешь или что? Да, ругаться, вывести из себя не только саму себя, но и его. Кричать, что бесит в нем каждая его черта, каждое слово, просить говорить как можно больше, ведь его голос девушка любит слушать до чертиков, выгонять из дома и просить остаться. Но как из этого можно сделать хоть что-то, если он так нагло смотрит своим карим взглядом. — Я не знаю, чего я хочу, Хадзарагов, — парень уже привык слышать ее повышенный тон, что тихий шёпот он еле разбирает. Но всё же поднимает её взгляд с пола и пытается усмотреть в глазах насколько сильно она его боится. — Ты врываешься в мою жизнь, застявляешь вспоминать те моменты, которые мне слишком больно прокручивать в своей голове, диктуешь свои правила, я... я не буду жить так, как считаешь правильным ты. Ты слишком правильный. И меня от этого, честно говоря, коробит. Боится, когда он касается её, ведь почему иначе она дрожит? Боится, когда говорит что-то. Особенно шепотом. Так это правда страх или нет? Верный способ узнать лежит у него на подкорке весь день. В глазах Хадзарагова Сэмми была собирательным образом из стихов его ближайших коллег - Кирилла, Адиля, Саяна — он начал видеть отражения Катовой в творчестве поэтов, писателей, музыкантом. Но не своем. Алану казалось, что встретив Катову в ночь кровавой Луны он понял небезызвестный "Космос", понял "Я знаю какая ты" и остальные песни, по которым плакали девочки на концертах его друзей. И если в Сэмми он увидел прототип упрямой, чарующей, как ведьма, неугомонной, задиристой и прекрасной психеи, то героинями его образов во снах стихах являлась полная противоположность Катовой. Ему нравились нежные, застенчивые, спокойные девушке. Да любовь, в общем-то, сука. Но Сэмми очаровывала всех, с кем знакомилась, колючим взглядом из-под тёплых шоколадных глаз, обрамленных жесткими тёмными ресницами, и присущей ей лисьей грацией. Наверное, изворотливая лиса была бы её тотемным животным. И, кажется, познакомившись с ней ближе, в Сэмми невозможно было не влюбиться. Да уж, не такой Хадзарагов представлял свою любовь. И последние полгода он отчаянно пытался искать в Сэмми недостатки, за которые ее невозможно было бы любить. Нежность обрывает былой пыл, когда гуды соприкасаются. Это мог быть рваный, грязный, страстный и провоцирующий поцелуй после всего того, что творилось к них на душе. Но всё максимально чувствительно. Кажется, что такие поцелуи не показывают даже в сопливых фильмах про сказочную любовь, которые оба ненавидят. А ещё Катова пахла жасмином вперемешку с тонким ароматом чёрного кофе. И её персиковые губы, закусанные до крови, прямо сейчас на вкус как металл и сладкая вата. Вкусно. И если уж и говорить об этом интимном моменте, то целовались они всего пару раз. Каждый раз особенно отложился в памяти. *** — Тебе не кажется, что это будет слишком неожиданно? — Что именно? — желтое такси медленно скрывается в просторах завода Арма, пока музыка с очередной вечеринки Газа не даёт возможности двум молодым людям поговорить. Черное шёлковое платье еле держится на её хрупких плечах, которые, кажется, сломаются от утяжеления в десяток кулонов на цепочках. Алан становится напротив девушки, своей девушки, дабы в очередной раз поправить её дублёнку. Упрямство Катовой не знает границ, на улице холод, а девчонка в легком платье и с курткой нараспашку. Его это волнует. Она его волнует. — Они же не знают что мы... встречаемся, а тут мы вместе приходим. Это как-то неожиданно. — Ну так пусть узнают. — Ты не боишься? — Алана всегда удивляла её смелость, непоколебимость. Но не меньше удивления приносит слабость и застенчивость Сэмми. Парень дарит легкую улыбку, такую, как он умеет. И, кажется, без слов даёт понять, что ему всё равно на всех. — Вот сейчас и узнают. Или ты стесняешься? — Я просто не горю желанием выслушивать приколы от казахских дипломатов. — Можно я тебя поцелую? Ну вот, её щеки вновь наливаются уже таким привычным алым цветом, что самолюбие Матранга возвышается. А девушка понимает это и никак не может оставить той мысли, что с её-то характером доминант в отношениях Алан. Хотя, может это и к лучшему? — Почему ты спрашиваешь? — Дипломатично всё хочу сделать. Губы касаются друг друга и точно подчеркивают, что это любовь. ***

все хотят тебя видеть, но я не выпущу из дома... ты мой драг и мой друг сегодня.

— Привет странам СНГ, — крепко держась за руки, парочка кидает приветы своей компании. И конечно, первой это делает Сэм. И странно то, что мало кого тут удивляет данное совместное появление. Странным это кажется как раз для вошедшей парочки. А ведь некоторые на Газе уже готовы были делать ставки, как скоро начнётся потепление в их паре. — Неужели ты, Сэм, так сильно не хотела к нам приходить, что Алан тебя за руку привёл? Похвально, братан, — безусловно, все обратили внимание на нежный жест влюблённых - соединённые ладони. Мило, жаль, что Сэм ответила на подкол Скрипа не менее милым жестом среднего пальца свободной руки, в то время как Матранг своей улыбкой выдал их полностью. — Красавчик, Алан. Полгода френдзоны оказывается не приговор. — Малыш Ти, твой молодёжный сленг не понятен старикам, поэтому соблюдай молчание со старшими. И хоть девушка обещала Алану, что все издёвки будет выслушивать только он, сама же и пресекает их. — Мы молчим, Сэм, — вот вроде сказал без сарказма, а глаза так и выдают Ануара. Ну видно же, пиздеж высшей пробы. За диджейским столом сегодня кто-то новенький, кто раньше точно тут не был замечен. Но музыка хороша, вряд ли Катова найдёт к чему придраться. Танцпол завален, как хорошо, что для «своих» тут отдельное укромное местечко. Девушка осматривается и невольно вспоминает свой день рождения. К слову, если Ника узнает, что девушка вновь пошла без неё на тусовку Газа, то обидчивая Рябицкая долго будет делать вид обиды. А ведь Сэмми нужно с кем-то поделиться новостью взаимоотношений с чертовски привлекательным другом детства. — Пойдём потанцуем, — приятно, когда он не спрашивает, а настаивает со своей лучезарной улыбкой. Такой светлый, но не тошно. Диджей явно отличается от всех остальных, ведь до этого редко кто ставил, так скажем, медляки. И всё так становиться волшебно, что хочется верить в эту самую случайность. А не знать того, что один осетин попросил включить что нибудь такое. Такое нестандартное, но для девчонок. Даже Сэмми понравилось. — Ты знаешь, что ты самая красивая? — Спасибо, что пришли на Газ и тут не заметно моих красных щёк из-за подсветки... как думаешь, я могу встать за пульт сегодня на часик? — Ты местами сумасшедшая, а я так люблю эти места. — Я просто хочу отыграть немного. — Я тебя никуда не пущу сегодня. Ты будешь со мной. 17 июня 2012. Лаконичный интерьер одного из довольно известных в городе сетевых ресторанов приятно радовал глаз Сэмми. То, что нужно для классического выпускного - приглушенный свет софитов, светящийся танцпол, популярная громкая музыка из динамиков и отодвинутые в сторонку столы, доверху набитые разными блюдами. Родительский комитет не поскупился на организацию праздника для уже бывших одиннадцатиклассников. В воздухе витают разнообразные нотки парфюмов одноклассниц, которыми они щедро душились, собираясь в последний раз провожать школу. Кто-то сидел за столом и общался с людьми, которых, возможно, видит последний раз, кто-то по полной зажигал на танцполе, кто-то пил текилу, которую один из одноклассников незаметно пронес в сумке, и всем непременно было весело. За исключением Катовой. Блондинка устроилась в конце зала со стаканом апельсинового сока и скучающе поглядывала на бывших одноклассников. Ещё раз поправив бретели атласного платья кофейного цвета, достающего Катовой до щиколоток, в голову закралась мысль покинуть сие мероприятие. Слишком скучно. — А почему это мы скучаем? — шепчет Хадзарагов на ухо и обдаёт теплым дыханием кожу. — Скучаю тут только я, никаких "мы". — И почему это? Нужно веселиться и запомнить этот вечер. Школу один раз в жизни заканчиваем. — Веселись и запоминай, а мне не мешай презрительно поглядывать на наших одноклассников. — Что с тобой? Так не пойдет, пойдем хотя бы потанцуем, Сэм. — Я ужасно танцую. — И что? Да лажно тебе, Сэм. — У тебя есть девушка, танцуй с ней. — Ева куда-то вышла, — внезапно начинает играть тихая, плавная мелодия. Медленный танец. — Ну хотя бы медлячок, подари мне этот танец, что с тобой станет? Мы же друзья. Друзья. В голове Катовой мельком пробегает мысль согласиться, но она тут же испаряется. Сэмми не хочет. Все не так. Всё слишком сложно. — А вот и Ева, — блондинка отстраняется от Алана, — мне пора. И эти сковывающие объятия отгоняют её буйный нрав. Ведь так сложно давать отпор ему. Вдвоём они гремучая смесь. Он первый, кто принял и принимал её такой, какая она есть. Со всеми странностями и глупостями. С женской вредностью и скверным характером. Он очень старался не влюбиться, когда она делала вид, что на него ей совершенно всё равно. Она же так скучала по нему, даже не задумываясь над этим. И это, вероятно, было единственное объяснение её тяги к прошлому. Девушке до безумия нравилось следить за его взглядом, нагло глядя ему прямо в очи. Им впереди предстоит раскрыть друг друга, сделать самыми счастливыми. Любовь - быть счастливым уже от того, что находитесь в присутствии друг друга.