Наши юные смешные голоса

Ал Столлен всегда ненавидела весну. За окном который день было промозгло и мокро. И проблема заключалась даже не в дожде, который, впрочем, шёл довольно редко — просто начал таять снег, и теперь невозможно было выйти из казарм, не промочив ноги, не пройдясь по грязи, не вдохнув тяжёлый, сырой воздух. В такие времена у Ал всегда портилось настроение. Вот и сейчас, сидя на лавке с поджатыми ногами, она занималась не учебником, которому стоило уделить побольше внимания, а тихой ненавистью ко всему окружающему. В казарме стоял собачий холод, изредка в щели между окнами просачивалась ледяная дождевая вода, и кадеты, необычно тихие, жались друг к другу — не то потому, что мёрзли день и ночь (никакие одеяла не спасали), не то потому, что ощущали себя как никогда одиноко в этом огромном мире. Привычно раздражённый инструктор был непривычно зол, тренировки словно специально приходились на самые слякотные дни, а все чувства и желания вытеснила серая, глухая тоска по дому, становившаяся совсем невыносимой, когда за окнами начинало темнеть. Оглядывая девочек, занятых своими делами, Ал всё больше уверялась в том, что многие хоть раз думали о том же, о чём и она. Стоило ли вообще вступать в Кадетский Корпус? Такого рода вопросы она задавала себе часто. Возможно, было бы лучше сейчас работать на какой-нибудь фабрике, чтобы возвращаться после смены в тёплый дом, слушать привычное ворчание матери, листать какую-нибудь книгу, очень кстати завалявшуюся на полке… И не слышать почти каждый день о том, что почти всем им предстоит умереть. Ал Столлен часто думала о смерти. Но эти мысли не расстраивали её так же, как бесконечное ожидание чего-то. Ожидание конца учебного дня. Ожидание свободного времени. Ожидание выпуска. Ожидание вступления в Гарнизон. От этих бесконечных ожиданий становилось невыносимо, и настроение автоматически портилось, поэтому большую часть времени Ал пребывала в отвратительном расположении духа — настолько отвратительном, что не помогали ни старательные попытки Конни её развлечь, ни утешительные булочки от беспокоящейся Саши, ни тревожные расспросы взволнованной Кристы… Хотелось домой. И чтобы весна побыстрее закончилась. Но единственное, что она могла себе позволить — попытки не расклеиться окончательно, редкие письма матери, разговоры с друзьями о доме и цветные сны, от которых всё равно не становилось легче. И попытки помечтать, при этом внимательно глядя в учебник. Строчки расплывались перед уставшими покрасневшими глазами, текст казался единым пятном, смысл неуловимо ускользал, а Ал думала о том, как хорошо было бы оказаться за много километров отсюда, в небольшом городе на юге стены Роза, войти в аккуратный дом на окраине и просто сказать «Я вернулась». «Я жива» Задумавшись об этом в который раз, она не сразу поймала на себе обеспокоенный взгляд сидевшей напротив Мины, тоже, кажется, почти не интересовавшейся учебником. Увидев, что Ал её заметила, девушка ободряюще улыбнулась и помахала ей рукой. «Всё пройдёт», — сказали её внимательные серые глаза. — «Всё будет лучше, вот увидишь» «Будет ли?» — Ал ответила ей тоскливым взглядом, и ей тут же сделалось противно от того, что она переносит своё дурное настроение на других людей, ничем не виноватых. Устыдившись этого, она слегка улыбнулась, но, судя по строгому лицу Мины, та не поверила ей ни на йоту. Или, возможно, она сама усомнилась в том, что всё будет хорошо? Вздохнув, Ал закрыла учебник и оперлась на него локтем. За окном снова омерзительно капало с крыш — порой девушке казалось, что скоро у неё начнётся нервный тик от этого надоедливого звука, — задувал слишком холодный для марта ветер, а сумерки окрасили небо в тёмно-серый тоскливый цвет. Цвет пустоты. — Ненавижу весну, — негромко пробормотала она себе под нос, краем глаза проверяя, слышала ли её сидящая рядом Ханна, увлечённо обсуждавшая что-то со смеющейся Кристой. Но Ханна не проявляла каких-либо признаков любопытства или беспокойства, и Ал с облегчением отвернулась, продолжив тягостно и бесплодно размышлять. Весна продолжалась, и дурные мысли никуда не исчезали, кружась в голове день за днём. Хотелось домой. А пути назад уже не было.