Наши юные смешные голоса

После потери никогда нельзя сказать: «прошло достаточно времени». Время просто прошло. После того страшного дня в Тросте на соотрядников было страшно смотреть. Почти сломанные, придавленные гибелью товарищей и близостью смерти, отказывающиеся от своего будущего… И увидеть их всех такими оказалось жутче, чем самой переживать потерю. Больше всех Ал тревожил Жан. Время просто прошло. Только вот, казалось, залёгшие под глазами Кирштайна тени потемнели почти до черноты, подбородок отчётливо заострился, а скулы выступили так, будто он не ел нормально уже недели две. И сам он был как обнажённый нерв. И никого к себе не подпускал. Самым страшным было смотреть со стороны и не мочь ничего сделать. Ал не могла утешить его. Не могла успокоить. И, конечно же, не могла вернуть ему лучшего друга. И болезненно охрипший голос Жана, который стал слышаться реже и реже, резал по сердцу. Наблюдать со стороны и быть беспомощной — что могло быть хуже? Затрагивать эту тему в разговорах с ним кадет Столлен боялась, но на ум больше ничего не приходило. Все повседневные проблемы, перемены в их жизни — да даже вступление в Разведотряд — внезапно оказались такими мелкими и незначительными по сравнению с тем, что произошло, что и говорить об этом было как-то глупо. В обществе друг друга быстро становилось неуютно. Жан бросал, что у него дела, и уходил. «Будь здесь Марко, он бы обязательно нашёл бы к нему подход…» Будь бы. От таких мыслей становилось всё горше, и Ал мрачнела, вновь понимая, что не может ничего поделать — даже не с тем, что было, а с тем, что есть сейчас, на данный момент. Не может прогнать печаль Жана. Не может сделать так, чтобы ему стало легче. Помощи ждать было не от кого. И вновь оставалось лишь ждать, пока время пройдёт.