Идолы

— Вот каким интересным наблюдением поделюсь. У всех дома всегда есть сонник. Маленький, большой, потрепанный или в гладенькой обложке. Но он есть всегда. И пользуются им не каждый раз, когда вспомнят интересный сон. А так, от случая к случаю. Их владельцы как будто когда-то хотели разгадать загадки снов, овладеть там искусством толкования сновидений, но почитав пару страниц, поняли, что им достаточно своего дара разгадывания снов. И вообще, они – самые искусные толкователи, получше всяких гадалок-цыганок! — Васильич вытер пальцем тяжелые курчавые усы и опорожнил стопку. Сонник – толстенный, звездно-синий фолиант, совсем новехонький – лежал на коленях у него. И выглядел Васильич с его клиновидной бородкой, в шапке с острой макушкой как какой-то астролог с Востока.       Водка кончалась, а разговор только начинался. И уносило их все дальше и дальше. В давно изведанные «страны пьяной реки и нетвердой руки» – как говорил Пашка. — И больше скажу, ни черту, ни хую этот сонник не сдался! — продолжал Василич, махая рукой, как один известный вождь пролетариата. — И без всяких фокусов, символизмов и помощи бабки можно обойтись. Все психология, братцы. — Или водка, — добавил Монах, и все снова дружно загоготали. — Тебе может и водка, а у меня свой бог, — обидчиво насупился Святой, лысеющий, с нимбом жиденьких светлых волос, с вечно расплывчатой рыбьей улыбкой. — Мне вот Высоцкий снится. Постоянно. Садится ко мне, подвигает кружку и говорит «пей». Я пью, а напиться не могу. И потом понимаю, что кружка пустая, а Высоцкий говорит «пей» и смотрит правдиво. И что, к чему это? — К тому, что дурак ты! — подытожил Монах, мигнул глазом и махом выдул остатки беленькой. Святой и Василич недовольно забарагозили, видя, как быстро кончилось питие, а вместе с ним повод к беседе. Юлька завозмущалась с ними в придачу, хотя все это ей было смешно до колик. В желудке у нее болталось достаточно выпитого и мало съеденного. Её быстро развозило. — Харе орать! — рявкнул Монах, плеваясь верблюдом. — Тошно…       И все, припугнутые, смолчали. Монах тот еще был детина – мохнатый, с тяжелой челюстью, и Алеши Поповичи рядом не стояли, и Горынычи стороной за милю обходили. — Вы че послушайте, — продолжил он. — Мне надысь снилось, что я на кобыле жанился. Приходим на свадьбу, я задираю ей юбку, такую же белую, как она сама, и оказывается, что она не кобыла, а кобель… Ну, то есть… конь. Че там по твоему соннику? — Ну, тут, кобыла к удаче, долгой жизни и прибыли. А конь – к неудачам или проблемам с властью. — Не привыкать, — махнул рукой Монах. — А как оно в психологии будет трактоваться? — промычал Святой. — Ну… — Васильич почесал бородку. — Пожалуй, так и будет, что Монах нарывается на проблемы с властью… — Чего?— возмутился Монах. — Это не я, эт власти вожжи тянут, и думают, что им все можно. Они нарываются, а не я… — Ну, и еще к тому, что ты власти имеешь во все дыры, я так думаю. — А вот эт пральна! — Монах так ударил по полу, что побелка посыпалась, и хлопнула открытая форточка.       Они все переглянулись. Юлька видела такое в киношках: друзья собираются у кого-нибудь на дому, вот так же садятся вкруг и вызывают духа. А когда слышат неизвестный тревожный шум из ряда вон, точно так же молниеносно оборачиваются и оглядываются.       Она засмеялась, и все они подхватили ее смех. Всё отдавало каким-то ребячеством, и от этого было даже приятно. — Ну, Юлька, — обратился Васильич к ней, — давай теперь твой сон. Ты у меня дома, живешь по моим законам, и сны видишь по моему соннику. Редкая возможность!       Юлька фыркнула, но решилась рассказать: — Мне не кони и не Высоцкие снятся, а нормальные вещи. Мне снилось, что меня наркоманы били. А все пофиг! Бьют, а я ржу, как твоя кобыла, Монах. У меня кровь отовсюду, а я ржу. — Ну… — глубокомысленно начал Васильич. В ночном стеснительном свете лицо его приняло зловещий оттенок. — Я так думаю, что тебе просто мужика хочется. Давно же не было, — и глаза его с шельмоватым намеком заблестели. — Тьфу ты! — крикнул Монах в защиту. — Говно твоя книжка, и психолог из тебя говёный! — Ладно, — притворно вздохнула Юлька. — Если с тобой в койку и лягу, то где? Приличному мужику свой дом надо иметь. У тебя, вон, даже сонник не твой. И мысли не твои. И психология тоже не тобой выдумана. Не нужен мне такой мужик.       И она с торжествующе задрала голову, чувствуя себя опьяневшей совсем не от синьки, а от удалой победы. Не иначе, в роду у неё казаки-воители затесались!       Васильич пасмурнел, беззвучно закрыл сонник и, взяв в подмышку, тихо вышел. Юлька осталась со Святым и Монахом. Разговор у них пошел скучнее, зато мирнее и на понятные всем темы.       Когда они уснули, Юлька отошла к окну. Осклизлый, тихий вечер выдался. Ветер-бора свистел, гуляя по улицам, угрожающе продувая щели. Но ей показалось, что это Васильич тихо скулил в другой комнате от протяжной тоски.       У бомжа Васильича своего дома чуть ли отродясь не было. Но это заброшенное место, утвержденное под снос, нашел он. И принес сюда найденный где-то на свалке новехонький, выброшенный сонник, странно вписавшийся в застарелый потасканный интерьер. По всем правам и правдам, Васильич стал хозяином и сонника, и дома. Большего счастья и не ждал.