Под крылом птицы обломинго. Год четвертый

— И на основании вот этого вы и приняли решение? — Снейп оторвал взгляд от поверхности своего стола и посмотрел на меня с возмущением. Письменный стол целиком залила цветная вязаная клякса. Перед нами лежали озера ажура, леса резинки, долины помпончиков и горы объемных узоров (в которых, разумеется, золота нет (1)). И уж конечно, там не было написано, что сегодня утром закрытая палата Мунго, где поправлял здоровье мистер Крауч-старший, выгорела дотла изнутри. Можно было бы добавить «вместе с пациентом», но его вынесла Винки, свободный эльф в отпуске по семейным обстоятельствам. — Всё довольно логично, если предположить, что произошедшее относится не к одному преступлению, а к нескольким, — возразила я. — Обоснуйте! — потребовал Снейп. — Самое очевидное: Бэгмен мухлюет со ставками и вмешивается в ход соревнований, — я провела рукой между точками «Флёр спотыкается на поле» и «Крам не трансформируется до конца», прихватив неровности «расплачивается фальшивым золотом» и «у гоблинов к нему дельце». — Ему и не такое сходило с рук, — фыркнул Снейп, — только потому, что он хорошо что-то там забивал на метле двадцать лет тому назад. — Но вот тут совсем другие мотивы, поэтому я думаю, что он старается не для себя. Кто-то хочет дискредитировать директора, — я обвела линию «Риты Скиттер», — и напугать общественность, — ткнула пальцем в узел «Пожирателей» на Чемпионате мира. — Метка, судя по колдографиям, была настоящая, — возразил профессор. — Может, именно поэтому она всех, включая Бэгмена, удивила гораздо больше, чем толпа издевающихся над маглами дебоширов? Пришлось глубоко вдохнуть и выдохнуть пару раз, прежде чем продолжить под скептическим взглядом Снейпа. — И не будем забывать про дементоров. У кого-то достаточно возможностей, чтобы в прошлом году набить ими школу. Но если бы контроль над тварями заполучили сторонники… Дорогого Усопшего, то разве бы они не… — Открыли настежь Азкабан, — тихо сказал Снейп, крепко сжав свое левое предплечье. — Вернемся к Краучу, — потребовал он, опомнившись. Я прикоснулась к лиловому озерцу на перекрестке нескольких узорчатых полос. — Никаких доказательств, но… — Можно подумать, они до этого пункта были, — вставил Снейп, к которому уже вернулось прежнее ехидство. — Нет уж, позвольте! — возмутилась я. — Два разговора с Ритой и ее статьи, запись в омнинокле, свидетельство Перси про проигрыш близнецов, свидетельство Гарри про разговор с гоблинами. Мои версии объясняют все эти факты. — Да вы просто ткнули пальцем в небо! — возмутился Снейп, до которого окончательно дошла суть моего метода. — И попала, — буркнула я, — только непонятно, куда. Изменения в поведении в обычном мире соответствовали бы влиянию наркотиков, а в волшебном — походят на попытки воздействия на разум. Вряд ли он как-то проснулся и подумал: «Подстригу сегодня усы и сделаю себе лоботомию». Мы помолчали. Надо признать, в моей голове версия про несколько преступлений выглядела убедительнее, чем в кабинете Снейпа. — А сам-то он что говорит? — наконец решилась спросить я. — Возился бы я тут с вами, если бы он мог сказать что-то полезное, — недовольно ответил Снейп, — на Крауча накладывали в очень короткий промежуток времени Империо и Обливиэйт, так что у него мозги чуть не расплавились. Вот это уже интересно. Так же интересно, как то, что магический поджог произошел прямо во время нашего урока ЗОТИ. То есть, Барти-младший тут ни при чем. *** Дорогой Лир! Да, на колдографии слева от меня тот самый волшебник из Праги, про которого я писала. Мне казалось, я упомянула, что всем, кто прибыл попробовать свои силы в отборе, по правилам должно быть минимум семнадцать лет. Уверяю, что «он о своей любви твердил всегда с отменным вежеством»(2)… Прости, Лир, «правдивый свет мне заменила тьма, и ложь меня объяла, как чума»(3). Мои рассказы уже так сильно разошлись с реальностью, что я начала сохранять черновики ответов вместе с письмами из Канады. Писать о пустяках в доверительном тоне было тяжело. На самом деле мне хотелось спросить: «А если бы ты думал, что можешь всех спасти, что бы ты сделал?», «А если бы не был уверен, что сможешь, потому что есть кое-какие доказательства того, что все станет хуже, что бы ты сделал тогда?». Но, конечно, я не спрашивала. *** В классе у профессора Трелони, как всегда, было душно. В этот раз остальные запахи заглушал анис. С одной стороны, логично, потому что анис обостряет интуицию, с другой стороны, он же способствует здоровому сну, так что со стороны профессорши это было довольно рискованно. Я задумалась, почему Шекспир не упоминал про анис, по крайней мере, если верить викарию Эллакомби (4), ведь как пряность это растение появилось в Англии еще в XIV веке, а вот про укроп у него было (5). Из ленивого потока мыслей про пряности в жизни елизаветинцев меня вывел стук упавшего тела. На полу лежал бледный Гарри Поттер, обеими руками зажимающий шрам. К нему бросился Рон, но Трелони, которая уже успела выбраться из-за своего столика, остановила мальчика движением руки. Этот уверенный жест был совсем не похож на то, что можно было ожидать от нашей чокнутой стрекозы. Как будто она наконец проснулась или перестала играть роль комической кошелки. Всем, правда, было не до этого. Гарри очнулся, и Трелони попыталась задержать его: «Если ты сейчас уйдешь, то можешь потерять шанс увидеть дальше, чем ты когда-либо…». Гарри отказался и умчался то ли в больничное крыло, то ли сразу к Дамблдору. А я смотрела на предсказательницу, которая дрожащими руками устанавливала сферу с планетами обратно на столик. И впервые подумала, что, если бы мою жизнь сломало единственное пророчество, может, я бы тоже начинала утро с бренди, чтобы никогда больше не видеть будущее раньше, чем оно наступит. *** Смеркалось. Лабиринт для Третьего задания медленно поднимался на квиддичном поле, растопырив клейкие листочки под моросящим майским дождем. К сожалению, кто-то умный наложил на него заклинание ненаносимости и, кажется, что-то спутывающее, потому что с трибуны никак не удавалось его толком рассмотреть. Ну, если правило правой (или левой) руки (6) не сработает, всегда остается Бомбарда. С этой оптимистичной мыслью я пошлепала обратно в замок по мокрой траве. В холле меня встретила встревоженная миссис Норрис. Странно, по плану у нас в мае разве что убийство Крауча-старшего, но он точно в порядке — под присмотром Ордена, про который нам еще знать не положено. Ну и где тогда у нас рвануло, фигурально (надеюсь) выражаясь? Я решила проверить многоугольник между кабинетом директора, башней Гриффиндора, учительской и Больничным крылом. Наконец на одном из поворотов я услышала голоса и замерла в нише с доспехами. — Дамочка! Я сам решаю, как защитить себя, когда я допрашиваю чрезвычайно опасного… Это, вне всяких сомнений, был Министр Магии собственной персоной, семенящий рядом с недовольной МакКошкой. Но ради всего нижнего белья Мерлина и Морганы вместе взятых, что он здесь делает в мае и кого собрался допрашивать? И тут я вспомнила, что за меры безопасности имел в виду Фадж. Мир стал черно-белым, дыхание вырвалось изо рта облачком пара, ноги стали ватными: мимо проплыл дементор, к счастью, слишком целеустремленный, чтобы отвлекаться на мелюзгу вроде меня. Хищник, уже почти сытый своей будущей трапезой, он торопился выпить жизнь, которая покинула стены Азкабана и потому принадлежала ему, — жизнь Барти Крауча. Барти-психопата, который пытается возродить Волдеморта, — напомнила я себе.