Драконы Северного ветра

      Пожалуй, сложно сказать, когда именно началась эта история. Есть вероятность, что не одну сотню лет назад. Но если начинать повествование оттуда, то это займёт слишком много времени, так что пускай прошлое упоминается по мере надобности. Не потому, что автор этой истории слишком ценит своё время, а потому, что, когда все карты на столе, становится совершенно не интересно.       Возможно, конечно, это не самая лучшая причина, но отправную точку повествования следует поставить именно именно здесь, в этом самом времени и в этом самом месте, а именно — весной две тысячи четвертого, в небольшой лондонской квартирке, окутанной мраком и тишиной.       Было настолько тихо, что маленькая девочка, стоящая посреди комнаты, если прислушаться, могла бы услышать биение собственного сердца. Но девочка не прислушивалась, нет. Её внимание было сосредоточено по большей мере на металлическом запахе, исходившим от вязкой жидкости, окрашивающей пол в алый цвет, сложно различимый в темноте. Ещё бы это не приковало её внимание, ведь огромную лужу крови на полу едва ли можно было бы назвать обыденным явлением в среднестатистической лондонской квартире. И мёртвое тело того, кому принадлежала эта кровь, тоже в это понятие явно не входило.       Она не видела, как это случилось. Проснулась вдруг на полу и тут же увидела перед собой крайне нетипичную картину. И почему-то совершенно ничего не почувствовала. Просто встала и подошла поближе, чтобы разглядеть в темноте.       Так и стояла, абсолютно не шевелясь, и как-то отстранённо наблюдая, как жидкость медленно течёт, проникая в щели паркета.       Что должен испытывать ребёнок, впервые за свои три с лишним года жизни увидевший смерть? Горечь потери, печаль, тоску или липкий страх, опутывающий хрупкое тело своими черными сетями? Или, может, девочка ещё слишком мала, чтобы понять суть случившегося, и происходящее кажется ей лишь игрой? Может, она не понимает, что человек, лежащий сейчас на полу без дыхания, никогда больше не встанет, не улыбнётся ей и не потреплет по мягким волосам, как делал это всегда? Возможно ли, что поэтому на детском лице не была видна ни единая эмоция? Нет, всё же полное безразличие на лице в такой ситуации крайне неуместно и странно.       Но вдруг, спустя ещё несколько минут, девочка зашевелилась. Будто бы очнулась ото сна. Она медленно присела на корточки, протянула руку, коснулась кончиками пальцев тёмной жидкости. Кровь была тёплой, и, казалось, мягкой на ощупь, и цепочка ассоциаций в голове девочки навела её на мысли о бархате. Красный бархат, из которого сделаны занавески в доме бабушки. Девочке нравились эти занавески, они тоже были тёплыми и мягкими, вот только не пахли каким-то металлом. А ещё занавески были красивыми, а эта жидкость… Впрочем, девочка уже знала, что каждый человек понимает красоту по-разному. Она поняла это, когда родители спорили насчёт цвета ковра в гостиной. Маме нравился бежевый и пушистый, а папе — серый с орнаментом. Значит, и эта жидкость для кого-то может быть красивой, а для кого-то — нет.       Девочка ещё пару минут рассматривала необычную алую жидкость, пытаясь вспомнить, где ещё можно её увидеть. Точно, такая жидкость содержится внутри человека, — вдруг вспомнила она. Как-то раз после падения на асфальт точно такая же текла из расцарапанной коленки.       И, вспомнив, что это такое, девочка тут же потеряла к алому пятну на полу всякий интерес.       В этот же момент детскому воображению померещилась тень в дверном проёме. А может, дело вовсе не в воображении, и совсем не померещилось, потому что спустя несколько секунд послышались удаляющиеся тихие глухие шаги, по звуку которых становилось очевидно, что неизвестный носит довольно тяжелую обувь, пусть и движется довольно мягко. Если б не тяжёлая обувь, возможно, он двигался бы и вовсе бесшумно. Но в почти пустой квартирке, окутанной тишиной, был отчётливо слышен любой шорох.       Видимо, этот человек-тень осознал, что он не остался незамеченным, что маленькая девочка отвлеклась от разглядывания кровавого пятна, и тут же поспешил удалиться, оставив ребёнка, стоящего посреди комнаты, в одиночестве.       — Кто ты? — вдруг спросила девочка.       Её тихий голос в окружающей тишине показался звоном колокола средь ясного дня, хоть и был абсолютно — нет, слишком — спокоен. Нет, даже не спокоен. Её голос был пустым, он не выражал совершенно никаких чувств или эмоций.       Ответа не последовало, но шаги прервались. Человек-тень в коридоре замер, остановился, заслышав голос ребенка. Но продолжал молчать.       Девочка выглянула в коридор, абсолютно не чувствуя страха. В темноте она видела силуэт человека, стоящего к ней спиной, закутанного в черный плащ. Он не был высок — девочка вдруг подумала, что по росту этот человек-тень примерно как её мама или чуточку ниже. Но рост, кажется, был единственной схожей чертой. Так ей казалось, пусть лица человека она и не видела.       Девочка повторила свой вопрос, и на этот раз в её голосе, едва-едва, но можно было различить совсем крохотный интерес. Ей не было страшно. Если б этот человек хотел причинить ей вред, он бы уже это сделал, не так ли? У него было достаточно времени.       Человек-тень вновь зашагал по коридору, игнорируя вопрос, и скрылся за поворотом к выходу.       Тихо хлопнула входная дверь.       Девочка так и осталась стоять в коридоре. Без особого интереса скосила взгляд на тело убитого отца, снова посмотрела на поворот к входной двери, за которым исчез, кажется, убийца. И пошла на кухню за печеньем, даже не думая о том, какой шум поднимет мама, когда вернётся с работы через пару часов.

***

5 апреля 2018 года       Просторная комната, освещённая мягким светом из большого окна, открывающего вид на спальный район Лондона, была погружена в тишину, которую можно было бы охарактеризовать как напряженную тишину между двумя людьми, которым есть что сказать друг другу, но ни один из них не может решиться. На пороге, в дверях, стояла только что вошедшая девушка. Она и начала этот разговор:       — Прошу прощения за то, что говорю об этом так поздно, но…       — Ты уезжаешь. Да, я знаю, — прервал её собеседник ровным тоном. Это был молодой человек со светлыми волосами, сидящий в противоположной части комнаты, спиной к вошедшей, глядя в окно.       — Моя мама сказала тебе, — прозвучало утверждением, а не вопросом. Тон девушки тоже был ровным. Хотя, наверно, было бы лучше описать его как безэмоциональный. Бесцветный.       — Она решила, что ты можешь не посчитать нужным предупредить меня об этом, — тихо усмехнулся парень.       — Люди не поступают так с теми, перед кем виноваты, разве нет? — всё так же спросила девушка.       — Виноваты…– прошептал он. — Но ты ведь не чувствуешь вины, — утверждение. Парень развернул своё инвалидное кресло так, чтобы оказаться к собеседнице лицом.       — Не чувствую, — она утвердительно кивнула в подтверждение своим словам, — Но…       — Кажется, мы уже это обсуждали. Человек не виновен, если он не чувствует вины, и никто его не винит, — вновь прервав речь девушки, произнёс он.       — Это утверждение может быть ошибочным. Преступники с асоциальным расстройством личности тоже не чувствуют вины за содеянное.       — Ты не совершала преступлений. А я сделал свой выбор. Может, уже закроем эту тему?       Парень смотрел на свою собеседницу мягко, даже заботливо. Так, как смотрят на маленького ребёнка, сказавшего какую-то глупость, но абсолютно уверенного в своей правоте. Впрочем, по части межличностных отношений эта девушка едва ли была осведомлена лучше того же ребёнка.       — Хорошо, — коротко кивнула, соглашаясь.       Во взгляде, которым она обвела комнату, не было совершенно никакого интереса. Эта комната была для неё привычной, знакомой настолько, что в ней при желании можно было бы бегать с закрытыми глазами, не натыкаясь на предметы интерьера, или воспроизвести в памяти каждую деталь, даже проснувшись среди ночи, вплоть до трещины на потолке в сорока трёх сантиметрах от лампы. Привычные пастельно-голубые стены, кровать как всегда не заправлена, письменный стол завален книгами, явно не входящими в учебную программу, повсюду цветные листки с заметками или понятными только их автору графиками и схемами, пачка обезболивающих таблеток на тумбочке около кровати… Брови девушки едва заметно сдвинулись к переносице, когда её взгляд зацепился за эту деталь. Недовольство. Впрочем, эту эмоцию, столь слабую, неотчётливую, мог заметить только человек либо обладающий наблюдательностью куда выше среднего, либо привыкший к таким малозаметным проявлениямм эмоций, изучивший их. Молодой человек, сидящий в другом конце этой комнаты, относился к обоим типам.       — Это… — начал было он.       — Моя вина, — повторила она.       — Нет. Мой выбор, — терпеливо поправил он.       Оба замолчали. В тишине раздался звук входящего сообщения. Девушка, не меняя выражения лица, вытащила из заднего кармана джинсов довольно старый, судя по количеству царапин на корпусе и модели почти пятилетней давности, смартфон. Моргнула. Посмотрела на собеседника.       — Я должна уходить.       Молодой человек ничего не ответил, лишь кивнул. Подумал о том, что будет бессмысленным просить её звонить или писать. Она никогда этого не делала без надобности. Не считает нужным или необходимым. Не может… соскучиться или просто захотеть поговорить. Он это понял ещё давно, но от мыслей об этом всё ещё тяжело на душе. Наверно, правда, трудно это, когда дорогой человек не испытывает в твою сторону даже привязанности, а просто привык к твоему присутствию. И держит этого человека рядом лишь то, что он считает себя виноватым, хотя только лишь в теории понимает, что это вообще за чувство.       Но он всё же попросил. Попросил отвечать на сообщения и писать самой, если случится что-то хоть сколько-нибудь интересное. Потому что, пусть даже ей была чужда привязанность, он не мог за неё не волноваться. Эта безразличная к любым чувствам девушка занимала в его жизни далеко не последнее место.       В ответ на его просьбу она кивнула. Согласилась. Чувство вины, которое она почему-то старательно пыталась в себе воспитать, не позволило бы ей проигнорировать просьбу.       Дверь с тихим скрипом закрылась. Пожелать что-нибудь, обнять на прощение — тоже не посчитала нужным. Скорее всего, даже не подумала о чём-то таком. Ушла. Скучать не будет и, вероятнее всего, больше не вернётся. А если и вернётся, то не потому, что скучает, а потому, что считает себя обязанной.       А ему, не представлявшему прежде свою жизнь без этой холодной девушки, остаётся только смирится с этим.       Иногда людям, способным испытывать чувства, очень хотелось бы потерять эту способность, не так ли?

***

5 апреля 2018 года Несколько часов спустя       Ей снился сон. Слишком реалистичный, практически осязаемый, но, тем не менее, сон. Вероятно, она видела его не впервые. Точно, не впервые, но воспоминания о нём оставались обрывочные, и собирать целостную картину приходилось долго и по кусочкам. Хотя и эта самая картинка по сути состояла из мелких осколков, никак не вязавшихся между собой.       Зачем вообще было вспоминать на протяжение трёх часов обрывки сна, снящегося пару раз в месяц, особенно последний год? — последует закономерный вопрос, — Было попросту нечем заняться. Мозг, если, конечно, не находился в состоянии сна, постоянно нуждался в анализе, сопоставлении каких-либо фактов, гипотезах и выводах. Они по неизвестной причине были необходимы. Подмечать какие-то детали, обдумывать и предполагать — в повседневной жизни это получалось машинально, фоново, так что необходимость умозаключений никогда не ощущалась особо остро. Но в таких ситуациях, как сейчас, в закрытом пространстве внутри автомобиля, где всё, что можно было проанализировать, было признанно понятным и неинтересным в считанные минуты, а заснуть, отключившись от реальности, совершенно не получалось… пришлось искать альтернативы.       Бытует мнение, что человек видит во снах исключительно то, что когда-нибудь видел наяву. Но как тогда быть со всей фантасмагорией, что снится некоторым людям?       Впрочем, ей-то не снилось ничего особо странного. Картинки, складывающиеся в голове путём длительного выдирания из памяти мелких её обрывков, казались довольно незамысловатыми, но вместе с тем — оставляли множество вопросов. Например, каким образом она могла видеть и ощущать во снах то, чего не знала в принципе?       Ей снился роскошный бальный зал и множество людей в пестрых и дико неудобных нарядах, соответвующих моде уж точно не двадцать первого века. Снились косые дома маленькой деревеньки, в которую въезжали всадники на лошадях, и почему-то ощущалось, что машин здесь никогда не было. Она чувствовала пальцами натянутую тетеву лука, видела полёт стрелы... Но откуда она могла знать об этом, если никогда не смотрела исторических фильмов, и уж точно никогда не училась стрелять из лука?       Образов было слишком много, и каждый из них обрывался, стоило только начать составлять хотя бы приблизительную картину происходящего. И вот перед глазами уже не уходящая в лес стрела, а огроменный дом с разбитым перед ним садом. Нет, не так. Не дом — поместье. Ещё секунда — и это поместье объято пламенем. В сознание просачивается что-то, куда более странное, нежели все эти картинки вместе взятые — это точно чувства, точно отрицательные, но, зная о них только понаслышке, совершенно невозможно их описать. Полное отсутствие эмпирического опыта и невозможность его получения способствует существенному затруднению анализа.       — Элли, милая, не спишь? Мы приехали, — ласково произнесла женщина, сидящая за рулём, когда автомобиль начал сбавлять скорость.       Мысль оборвалась, а картинки, старательно собираемые в голове покинули её на неопределённый срок. Пора было выбираться из машины, чтобы располагаться в новом месте.       Наверно, такая смена обстановки должна наполнять человека какими-то новыми эмоциями, чувствами, ожиданиями. Элли только чувствовала физическую усталость от того, что таскала коробки с вещами из машины в дом. А ещё она, определённо, чувствовала голод, потому как ничего не ела со вчерашнего дня, а время близилось к шести вечера.       Город, куда она попала волей судьбы или, может быть, случая, находился к северу от Лондона и считался третьим по размеру городом Великобритании. Крупный, яркий и шумный, Лидс ещё называли городом студентов и развлечений, и даже самому социально активному человеку тут бы точно не пришлось скучать. Но, к счастью или к сожалению, Элли к таким людям отнести точно нельзя, да и как-то сложно было бы представить её в состоянии уныния.       Закончив с вещами, она снова вышла из дома и медленно обвела взглядом улицу, подмечая окружающие детали.       Этот район был далеко от центра, пусть и не совсем окраина, но совершенно не похож на ту яркую часть города со старыми домами, пестрящими витиеватыми фасадами, что они проезжали по пути. Тут всё было куда более приземленно.       Действительно, некоторые дома на этой улочке, представляющие собой простенькие двухэтажные строения-таунхаусы, соединённые боковыми стенами знания с чуть скошенной крышей, отличались лишь адресами. Дом, в котором ей предстояло жить, несколько выбивался из общей массы тем, что был меньше размером и из красного кирпича, не покрытый серой или бежевой штукатуркой. Чуть левее от него, там, где должна быть лужайка, вместо которой были лишь островки засохшей травы, стоял хиленький дуб с частично пожухшими листьями. Всё-таки нормального человека общая атмосфера вогнала бы в уныние.       Было пасмурно и, вероятно, собирался дождь. В соседнем доме залаяла небольшая собака. Это едва ли интересовало Элли больше, чем остатки лужайки.       — Я прогуляюсь, — сказала она матери, достающей из багажника последнюю коробку. Та была небольшого размера, и, судя по характерному лязгу, там была посуда.       Женщина зачем-то слабо кивнула, хоть и знала, что дочь уже на неё не смотрит, да и ответа от неё по сути не требовалось. Элли не спрашивала разрешения, она просто озвучила то, что собирается делать, потому что матери свойственно волноваться за своего ребёнка, а частый стресс плохо сказывается на здоровье человека. Достаточно было объяснить это ребёнку всего один раз. Больной родитель — осложнение в жизни ребёнка. Попросту невыгодно.       Мать Элли — Маргарет — была из тех людей, которые совершенно не умеют жить для себя. Она была счастлива делать что-то для других, тогда она чувствовала себя нужной и полезной. Пожалуй, работа в сфере медицины была для неё прекрасным вариантом. Она была на своём месте. Правда, на зарплату простой медсестры сложно обеспечить жизнь в достатке себе и своей дочери, когда одна только аренда лондонской квартиры забирала больше половины дохода. Тогда-то и было решено уехать в севернее, где цены на жильё пониже, но при этом есть работа.       Терять было особо нечего. Из родственников, помимо дочери, у неё была только мать, живущая в Кроули. Семья не была привязана к Лондону ничем, кроме, разве что, близкого друга Элли, которого женщина воспринимала как собственного сына. Она точно будет скучать по этому доброму мальчику. А Элли, вероятно, не будет. И от осознания этого на душе одинокой женщины становилось невероятно тяжело. Ведь, случись что, Элли и по ней скучать не будет.

***

1 декабря 2005 года       Лил дождь, было довольно холодно. Женщина в тёмно-сером пальто и несколько потёртых осенних сапогах выскочила из метро, быстрым шагом направляясь в сторону расположенного неподалёку здания больницы. Зонта у неё не было, так что женщина спешила, чтобы не промокнуть. За руку она вела девочку, лет четырёх на вид, с трудом поспевающую за темпом ходьбы, но, тем не менее, совершенно не жалующуюся на начинающие потихоньку промокать ботинки.       Попав в холл больницы (а эта парочка направлялась именно в сюда), мать и дочь смогли наконец перевести дыхание. За стойкой регистратуры сидела явно уставшая полноватая девушка с плохо прокрашенными в блонд волосами. Вошедшая подошла к стойке, намереваясь получить карту посетителя. Должна была быть сделана предварительная запись на полтретьего. Девушка-администратор, спросив фамилию, начала что-то искать на компьютере.       Маленькая девочка, изучив стены холла, упёрлась взглядом в администратора, и, быстро оценив её внешний вид, бесцветным голосом произнесла:       — Вы выглядите бледной. Вам надо лечиться.       Девушка-администратор вмиг растерялась. Женщина, пришедшая с девочкой — тоже, но в считанные секунды вернула уверенность и с явным упрёком окликнула свою дочь. Та упрёка, кажется, не поняла, потому что, подумав ещё несколько секунд, продолжила:       — Похоже на грипп. У меня такое было. Мама вылечила.       Кажется, самой маме было несколько стыдно. И, судя по всему, не впервые.       — Пожалуйста, извините! — с явным чувством вины произнесла женщина. — Она просто… Ох… Пойдём, — времени оставалось немного, и тратить его на оправдания было бы неправильно.       Врач ждал в кабинете. Это был высокий стройный мужчина средних лет с доброй улыбкой и мягким взглядом, располагающим к себе. Такой врач не вызывал у своих младших пациентов неприятных ощущений. Впрочем, ему и не предстояло совершать каких-либо пугающих медицинских процедур…       Пока её мать объясняла врачу, что именно в поведении дочери вызывает опасения, девочка разглядывала кабинет, краем уха слушая разговор. Она размышляла о цели этого визита. Грипп мама вылечила, значит, всё должно быть в порядке. Или не нет? Да и странный какой-то врач, без стетоскопа…       «Я больна? Но я не чувствую себя плохо.»       Разговор между взрослыми тем временем закончился.       — Ну что, Элли? Теперь поговорим с тобой? — с тёплой улыбкой произнёс мужчина, протягивая руку, видимо, собираясь погладить девочку по волосам. Перчаток на его руках тоже не было.       — Не трогайте меня, — всё так же бесцветно, но довольно резко произнесла она. — У вас могут быть грязные руки. Я не хочу снова заболеть.       Мужчина растерялся точно так же, как та девушка-администратор в регистратуре. Но его взгляд тут же смягчился, и он с улыбкой просто ответил:       — Ладно, не буду, — и поднял обе руки перед собой, мол, видишь, не трогаю.       Девочка едва заметно сузила глаза.       «Не доверяет, но явной неприязни нет», — подметил в своих мыслях врач.       Это было необычно. Дети видят мир чёрно-белым. Не буквально, разумеется. Просто посторонних людей они делят на тех, кто им нравится и тех, кто не нравится. Сидящая же перед ним девочка, казалось, вовсе никак не делила посторонних людей. Она попросила её не трогать не потому, что мужчина ей не понравился, а потому, что побоялась, что снова заболеет. Побоялась. Значит, страх всё-таки есть. А мать говорила, что девочка практически безэмоциональна. Да, её речь ровная и спокойная, это может ввести в заблуждение, однако если сосредоточить внимание не на том, как говорит этот ребёнок, а на том, что он говорит… Случай детскому психиатру показался очень интересным.

***

5 апреля 2018 года       Элли брела по одной из не особо широких улиц города. Согласно карте, если свернуть в переулок направо, оттуда — влево, а после, на следующем повороте — снова направо, можно выйти к небольшому парку. Элли захотела исследовать улицы самолично, ведь, как-никак, онлайн-карта — это лишь схема, составленная, вероятно, тем, кто здесь никогда не был и имеет в распоряжении только информацию, полученную со спутника. Проще говоря, далеко не всё, что можно найти на улицах, нанесено на карту. Элли считала способность ориентироваться на местности очень полезным навыком. Это позволяло добраться в нужную точку города, затрачивая при этом минимальное количество времени, если, конечно, умеешь анализировать обстановку на дорогах и улицах в определённое время суток. А со всем, что касалось анализа, как уже можно было догадаться, у девушки проблем никогда не возникало.       Этот район должен был стать её домом на неопределенный срок, а значит, его следовало изучить досконально. На всякий случай.

***

      На крыше одного из домов недалеко от окраины Лидса расположилась небольшая тёмная фигура, казавшаяся таковой благодаря тени соседнего здания, что выше на два этажа. Где-то за тучами солнце катилось в сторону горизонта. Фигура полулежала-полусидела, тоскливо наблюдая за безлюдной улицей. Наиболее скучная часть района. Здесь вообще редко кто-то бывает. Шесть минут назад мимо прошел мужчина с собакой. Чёрный лабрадор был старым, шел медленно, прихрамывая на заднюю лапу.       «Собаки мало живут. Сколько собачьих жизней проживает человек?..»       «А сколько собачьих жизней прожила я?..»       Из-за поворота показался ещё один случайный прохожий. На этот раз молодая девушка в желтой толстовке. Фигура на крыше немного приподнялась. Этот район не представлял собой ничего интересного, и если сюда и забредал кто-то не местный, то только по делу. Такие шли быстро и направленно. Но, похоже, эта девушка с рыже-русыми волосами была здесь впервые, она совершенно не была похожа на человека, явившегося с определенной целью. Нет, она, скорее, просто бесцельно брела по улице, вскользь разглядывая окрестности, чем заметно выбивалась из общей картины. А потому вызывала лёгкий интерес.       «Какой безразличный взгляд… Забавно. Может, стоит познакомиться?..»       Кривоватая улыбка расползлась по бледному лицу.       — Ещё встретимся.