В верховьях реки Каржай

Вчерашняя баня с едва теплой водой, позволила смыть с себя грязь, но банный зуд и стремление попариться никуда не делись. Пользоваться заготовленными дровами нам показалось невежливым, решив наколоть своих, я взялась за топор. Вот только не ожидала увидеть инструмент таких серьезных размеров. Да и вес топора оказался неожиданностью. Замахнулась – и меня чуть не повело вслед за топором. Нет, так можно и руку вывихнуть или по ноге попасть. За моей спиной раздался тихий, серебром позванивающий, смех: - Не надо этого делать. Вам топор не по руке. - Здравствуйте, Прасковья! Смешно, правда, я с ним выгляжу. Ну и здоров, наверное, ваш пасечник?! - Иван им, как игрушкой, работает, это правда, - подтвердила девушка мою догадку, - зачем это вы за дрова взялись? Неужели целой поленницы не хватит. Она улыбалась светло, спокойно, заправляя тонкой, какой-то совсем не крестьянской, рукой волосы под платок. -Мне неудобно стало для удовольствия дрова изводить, вот сама хотела наколоть. Очень мы с Алиной баню уважаем. - Зря вы это. Много ли изведёте? А если покалечитесь? У нас лес кругом- дров хватает. - Да, уж лес знатный. Григорий нам ловушки показывал. Такая гроза нас застала! Страшно было немного в лесу ночевать. По лицу Прасковьи бежит тень, словно от облака под сильным ветром. - Хорошо, что не случилось ничего. А дров вы все же не жалейте. Иван с тех пор, как на ноги встал, на здоровье не жалуется. Для него это труд в охотку, а вы покалечиться можете. Я вот вам свежего хлеба принесла, угощайтесь. И даже не попытавшись подойти к дому, Прасковья положила узелок на колоду для дров и, чуть кивнув головой на прощанье, пошла по тропинке к калитке. Да, что такого сказала-то?! Топор я аккуратно пристроила на место в дровеннике, но мысли на место становиться не хотели. И разбегались в разные стороны, как тараканы, которых застали на кухне глубокой ночью, пирующих на забытых кильках в томате. Алина и девочки, вдоволь нашутившись над моей задумчивой физиономией, отправились изучать образцы местной вышивки, а я подалась на двор к Никите, не собрав мыслей и надеясь разве что на наитие или озарение. Может от зверя, может от лихих людей, хотя какие здесь лихие люди? Но дворы в деревне огорожены заплотами метра по два. У хорошего хозяина щелочки не найдешь. Но звуки все-таки долетали и через такую преграду. И то, что я слышала, подходя к дому Никиты, явно было отголосками семейного скандала. Посуду, кажется, никто не бил, но слышался недовольный женский голос, в котором угадывались знакомые истеричные интонации. Я, раздумывая, остановилась. Вмешиваться неловко, но и под забором стоять, будто подслушивая, тоже не хочется. Пока открывала калитку, входила в ворота и топталась на зеленой поросли спорыша, до ушей долетела более отчетливая реплика. - Скаженная эта Прасковья к ним ходить повадилась. И ты туда же. Бесстыжую только из-за отца терпят, а ты меня перед миром не позорь. Что ответил мужчина, понять было невозможно, слышалось только медленное и басовитое бу-бу-бу. Не спеша и потягиваясь, Зонка подошла ко мне. Как знакомой пару раз в знак приветствия качнула хвостом. Зная по опыту обычай зверовых сибирских лаек, я не особо обеспокоилась. Хозяин сказал: «Свои», значит, - свои. Собака издала горловой звук, что-то среднее между гавканьем и поскуливанием, обозначая для хозяина факт моего присутствия. Разговор в доме мгновенно смолк, и через полминуты бухнула глухо дверь из дома в летние сени. На крыльцо вышел хозяин дома, за ним вслед было посунулась светлая голова девочки лет семи, но тут же скрылась обратно. - Здравствуйте. - И тебе поздорову. Хозяин был не по-вчерашнему сумрачен. - Ну, пойдем, покажу тебе мастерскую, коли обещал. Я кивнула, и Никита спустился с крыльца. Мы втроем пошли по тропинке через огород к отдельно стоявшей мастерской. Втроем, потому что процессию возглавила Зонка. Ее пышный хвост, победно уложенный на спину кольцом, мелькал в десяти шагах впереди. Затем медленно и как-то очень солидно шагал хозяин двора и огорода, замыкала шествие я, чувствуя себя не слишком уютно из-за случайно услышанных слов о Прасковье и подозревая, что сейчас у меня на спине мишень нарисована и красная точка прицела лежит где-то между лопаток. Может, я ошибалась, но спина чесалась отчетливо. Хотелось оглянуться и проверить, действительно ли меня провожают из окна таким тяжелым взглядом. Мастерская хозяина была не слишком большой. В сенях сушились развешанные под потолком и на стенах связки трав, на лавках и под ними стояли целые батареи маленьких, забавных кадочек и кадушек, видно, ждали своего часа, когда хозяйка начнет наполнять их разными вкусностями на зиму. На потолке, зашитом только наполовину, видны были этажи и пирамиды березовых и дубовых веников, нитки грибов покрывали пока только одну стену, но запах от них стоял такой, что хоть ложкой его черпай. Только сметаны осталось добавить и можно есть вкусную грибную похлёбку из ароматов, приправленную нотами подвявшего березового листа и дубовой терпкости. В комнате за тяжелой, обитой войлоком дверью было достаточно света от трех небольших окон, добавив подсветки и помучившись немного с экраном, мы занялись делом. Никита охотно позировал. Сняв кожух, раскрутил для меня точильный станок, показал заготовки и даже позволил снять себя за работой. На фотографиях он должен был получиться отлично. Крупной лепки лицо, яркие живые глаза. Мое внимание привлек шрам странной формы на левой руке. Владел рукой Никита свободно, но выглядела она так, словно ее от кисти до локтя вспороли кривым ножом, а потом сложили и сшили заново. Шрам смотрелся кощунственно, не уродливо, а именно кощунственно. Такие надежные руки должны работать, детей по голове гладить. Я невольно порадовалась, что кто-то сумел ее сохранить. - На руку мою смотришь? Это в прошлом году еще. С дяденькой повстречался. Он мне ее и пожал. - Неужели в деревню медведь заходил? - спросила я, вовремя вспомнив, что дяденькой и хозяином здесь принято величать медведя. - Да весна была. Он телушку нашу приметил. А мне телушка самому нужна была — вот и заспорили. Шуба у него слабая, в доме на стене висит, - добавил он не без самодовольства. Желая сделать человеку приятное, я вытаращилась самыми большими и чистыми глазами, на которые была способна, и, стараясь не переигрывать, выдохнула: - Вы его сами убили? - А куда деваться? Сам-то он помирать не собирался, чуть меня не завалил. Вот спасибо Прасковье, рука цела осталась. - Прасковье? - неожиданный поворот. Наша знакомая, оказывается, лекарь. - Так, а кому же? У ней в роду это. Мать ее людей лечила, а до нее — бабка. А теперь она вот. И роды принять, и детей, если хворые, и раненые если. Она же ученая у нас — фельдшер. Уж на что был плох найденыш наш, пасечник, а подняла она его, выходила. Думали, не жилец, помирать в люди пришел, ан, нет. И руку мою сшила. - А за что ж ее тогда в деревне не любят? - слова сами выскочили. Никита поставил ногу на порог и, согнувшись, выглянул наружу. Посмотрел прищуренным глазом на высоко стоявшее солнце, зачем-то подергал гладкую и ладно приколоченную притолоку, словно проверяя на прочность, и только потом медленно и раздумчиво заговорил, глядя куда-то в огородную ширь или ещё дальше за реку: - Слышала уже? За что бабы красивую девку не любят? За то, что по деревне одна не ходит. Мужики и парни наши хоть глазами, да проводят. А что она, виноватая что ли? Как он защищать ее кинулся. Видно, есть у жены причина Прасковью не любить. Да не мое это дело и лучше тему не развивать. А вот пасечник — это любопытно. Мифическая вырисовывается фигура. - Пасечника вашего тоже медведь покалечил? На мед польстился? А Никита снова не торопился с ответом: накинул кожаный фартук на замерший станок и только тогда сказал: - Он в деревню из лесу пришел. Кто его калечил, не знаю, но только не медведь. Зверь таких следов не оставит. --------------- Погода всю неделю стояла как подарок, и мы решили записать вступительную речь к фильму в исполнении Алины и побольше местных видов: «Село и даль», «Даль без села», «Закатная даль», «Лес над рекой». В общем, все то, без чего не может обойтись ни один документальный фильм… Мы снимали Алину на берегу реки, но виды показались недостаточно масштабными. Хотелось, чтобы простор, который окружал нас все эти дни, оказался вместе с Ариной в кадре, чтобы те, кто будут смотреть вместе с нами, нырнули в эту глубину и ширь неба, леса и холмов на горизонте. Мы захватили девчонок и решили вернуться туда, откуда начали. Снимать с той точки, с которой впервые увидели все вместе Торжовку. Идти пришлось долго. Мы заранее уговорились не оглядываться ни разу, пока не поднимемся до опушки леса, из которого пять дней вынырнул наш верный Бобик. Когда лес встал перед нами как открытая дверь — сделай шаг и войди, мы, по команде Кати, все разом выполнили маневр «К лесу задом ко мне передом». Открывшийся глазам вид, не ошеломлял и не поражал воображение, как сделали бы панорама Гималаев или вид на Лондон с вертолета. Он тихо брал за руку, заглядывал в глаза и затем легко и непринужденно, без всякого хирургического вмешательства, проникал в сердце. Солнце садилось за нашими спинами, напоследок венчая лес золотой короной лучей. А в долине не было ярких красок, цвета плавно переходили один в другой, глаза искали и не находили выдающихся деталей, чтобы за что-нибудь зацепиться. Но картина не давалась так просто. Ее нельзя было разобрать на составляющие и пить по глоточку. Нет, только одним долгим-долгим глотком, чтобы заломило зубы от холода колодезной воды, чтобы захотелось наполниться красотой до конца, до отказа, до неожиданных слез, до чувства острой и необъяснимой печали. Думаю, все мы тогда вспомнили разом, что осталось только два дня до возвращения Вадима и нашего отъезда. Мы сняли отличный кусок со вступительными словами Алины и сколько угодно прекрасных видов, но домой шли притихшие. Живость вернулась к нам лишь на пороге банного вечера. Алина парилась со всхлипами и повизгиванием. Большая любительница бани, она работала веником мерно, со вкусом, так что пар ходил слоями, то поднимаясь, то опускаясь к полу, прогревая все пространство ровным жаром. Она все не унималась, когда, я уже отмотала все руки и просто лежала на полке, глядя на игру света на металлическом листе перед печкой. Начищенный металл отражал алые и оранжевые полосы и казался живым и подвижным. Пахло хорошо – деревом и березовыми листьями, а еще квасом, который Алина плескала на камни. Приятно лежалось и тянуло постепенно в сон, даже не хотелось думать, что придется все-таки вставать и куда-то идти. - Я тут вот что не догоняю, - Алина задумчиво рассматривала свои руки, медленно и любовно их намыливая, - те вещи, что ты мне показывала, сделаны очень тонко и искусно, а вот станок Никиты, и все инструменты здешнего мастера – пасечника довольно грубые на вид. Как он умудрился, твой Данила, топорным инструментом такую красоту творить? -Не знаю, у меня вопросов все больше, а ответов все меньше. Думала: приедем, познакомлюсь с мастером, увижу его новые работы, пойму, откуда он такой взялся, сниму сюжет, напишу о нем – стану первооткрывателем самородка. Всем хорошо: мастеру, мне, делу русской яшмы. А вышло невесть что! Алина выслушала мои жалобы и покивала головой. Потом подошла, наклонилась к бочке с холодной водой и вдруг резким движением выплеснула на мою разомлевшую тушку полный ковшик ледяной колодезной воды. Я заорала в голос, рванула с полка и чуть не пробила головой потолок бани – а ей хоть бы что! Стоит и ржет, держась за стену. - Хватит обхохатываться! - Нет! Это тебе хватит ныть. Ответ есть. Раз есть вопрос – значит, есть ответ. Я тут , кстати, подумала. Помнишь в инете ходила утка про камнерезов для масонского ордена. Мол, ничего нет проще, мы вам поможем, за символическую сумму дадим станок мини – компакт, упакованный в один ящик. Чудо техники работает от генератора на солярке. А вы будете точить камень на заказ на себя и на масонский орден. Чушь какая-то, но станок знатный прилагался. И помещался в большом металлическом ящике. Помню ты все фотки тогда облизала. Если Данила твой здесь, то работает на чем-то таком не иначе. Суперсовременный, суперкомпактный и работает от малого движка дизельного. Не к сосне же его подключают. Так что дело за малым: найти такой станок. Кто им владеет – тот и есть твой Данила-мастер. Что-то тихо постучалось в мой травмированный череп. Какое-то воспоминание. Еще не вполне уверенная, что понимаю, что мне это дает, я зажмурилась, пытаясь удержать самый хвостик промелькнувшей мысли. - Алина, ты гений! – я, наконец, вспомнила. Слова подруги помогли мозгу поставить кусочек головоломки на место. Надо было только проверить. Хотелось нестись, бежать. Выскочить из бани в простыне и скорее все проверить. Но я сдержалась. - Что я гениальна, это давно понятно, - самодовольно щурясь, Алина потянулась к подоконнику поправить свечу. - Я должна кое-что проверить. И если все так, как я думаю, то мастера мы нашли, только я не знаю, что с этим делать. Все страньше и страньше делается. У подруги было очень заинтересованное лицо, и вопросы вертелись на языке, это было очевидно, но она промолчала – ни о чем не стала спрашивать. Только заметила медленно и раздумчиво: - Помни, Золушка, на твои поиски осталось всего полтора дня. А потом приедет Вадим на Бобике, и никакой сказки уже не будет.