Двадцать шагов по красному

Дагна обещала продолжить через пару дней, и на некоторое время Самсона действительно оставили в покое. Резерфорда он почти не видел — тот поднимался в башню только поспать, а весь день носился по крепости. К Самсону приписали нескольких солдат. Храмовником никто из них не был. Разговор они поддерживали коротко — нет, не в подвал, но Дагна просила выпить вот это, нет, сегодня в башню не надо, но тайный канцлер просила отметить на карте, где на Штормовом берегу стояли лагеря, нет, Резерфорд ничего не хотел, потому что его пожелание вряд ли стоит понимать буквально. Есть так и не хотелось. Самсон помнил, как преображающиеся теряли аппетит. Если б Дагна не сказала, что с ним по-другому, подумал бы, что тоже превращается. Но Дагне он доверял: она могла недоговаривать, но не врать. Такие врать не умеют. Книга про трудную жизнь в Верхнем городе оказалась довольно забавной. Автор не питал ни малейшей любви к богатеньким аристократам, герой служил в страже и сажал их в лужу, а еще они то и дело куда-то влипали сами. На третьей главе Самсон поймал себя на мысли, что скучает по Киркволлу. Не по Клоаке и крысам, не по кунари, не по Мередит или Каррасу, а по “Цветущей розе” и верхним кварталам, по Рваному берегу… Лет в двадцать, еще до Мередит, он очень любил попадать в патрули, сопровождающие магов: их тогда отпускали погулять. Можно было повыделываться перед девчонками и лихо забраться на отвесную скалу, на вершине которой рос какой-нибудь эмбриум. В паре мест можно было спуститься к воде, не поломав ноги, и поплавать: маги не умели, а вот сами они плавали. По общему сговору старшим храмовникам и чародеям ничего не рассказывали. Но так уже ни у кого не будет. Маги не идиоты, чтобы идти обратно в Круги, если успели пожить как люди, а храмовников Церковь повыгоняла, и вряд ли кто-то вернется, даже если позвать. Или свихнулись без лириума, или сидят на контрабанде, или в Инквизиции, или у Корифея. У него, точнее. Были у него, если уж совсем точно. Резерфорд притащился лично на исходе второго дня. Поискал, куда сесть, и сел на стол. Видно, что-то в его голове не давало пристроиться на чужую кровать, хотя когда они оба жили в казармах, Резерфорд именно так и поступал. Раскидал по собственной кровати вещи и сел на чужую, обычно как раз на самсонову. — Расскажи про Имшэля, — с порога начал он. — Еще раз. Все, что можешь вспомнить. И еще вот. “Вот” оказалось румяным круглобоким яблоком. В Киркволле такие продавались на Верхнем рынке и стоили прилично так, особенно после взрыва, когда купцы перепугались и охренели, а фермеры просто перепугались. Самсон иногда таскал их с лотков для Мэддокса. Яблоко было сладким. Марчанский сорт. — Корифей сказал, что в Сарнии нас встретят. Он и встретил. Я мало с ним говорил. — Ты знал, что он демон? — Да, он и не скрывал. То есть он называет себя духом выбора, но духа от демона я отличу. У него какие-то свои интересы, а с Корифеем просто по пути. Выгодно. Поэтому Корифей доверяет ему: демоны не предадут, пока это выгодно. Мы купили у старухи карьеры и крестьян, поставили лагеря, ну и все. Про великанов я уже говорил. Гарнизон в крепости Суледин — это… — Стой, это мы уже слышали. Мне нужно про Имшэля. Он похож на человека? — Да, он принимал вид человека. Но ты не ошибешься. Это не Зависть, который захватил Люциуса Корина, это… — Чего?! Резерфорд вскочил со стола. — Вы не знали? Думаете, я лично ходил и раздавал лириум? Нет. За мной многие пошли, но Корифей отдал мне тех ребят, которых привел Корин. Он увел храмовников, им начали давать красный лириум… Ну и все. Ваши шпионы прошляпили Теринфаль? — Мы… мы знали про Теринфаль, но не знали про демона. И… демону поверили? — Это Зависть, а не Гнев. Он хорошо знал этого Корина, получилось похоже. В Киркволле маги одурели от страха, Завеса рвалась как попало, демоны выпали к нам и тоже одурели. А этот пришел сам, и он знал, чего хочет. Имшэль тоже сам, но ему нравится играть. Он… ...Мягкий, вкрадчивый, липкий голос, обещания, шепот на границе слуха, стоит закрыть глаза — и картины как живые: не было никакой Мередит, Круг был мирный, Мэддокс писал свои письма и складывал птичек, Ягодка в “Цветущей розе” тает, если приносить ей желтые незабудки, возвращаешься из ночного патруля, а Мэддокс припрятал тебе кусок пирога в том месте, где прятал письма… Руку протяни, и будет реально. Самсон рявкал на него, потом начал шарахаться и через неделю считал оставшиеся до отъезда дни, хотя это и означало оставить Мэддокса без своего личного присмотра. Имшэль прекрасно понял, что “нет” — это “нет”, а не “да, но я поторгуюсь”, это было заметно, просто ему нравилось трепать душу. С красными лейтенантами ему вряд ли было так весело: у них была только Песня и повиновение. А живой и злой как виверн Самсон приводил его в восторг. — Не разговаривайте с ним. Надо сразу бить. Резерфорд кивнул. — Завтра тебя отведут к Дагне. Она просила у тебя спросить — тебе сейчас плохо без лириума? Самсон пожал плечами и поморщился. Исцеленная рана почти не тревожила, но левая рука слушалась очень плохо: из нее вырезали кусок плоти. Щит уже никогда не держать. И двуручный меч. — Сейчас нет. Я могу терпеть два-три дня. — То есть то, что сделал Коль, помогло? — Да, наверное. Что это за заклинание? Вы думаете, нашим тоже поможет? Обратить лириум вспять, превратить красное чудовище, ревущий огромный кристалл, обратно в человека — кого-то с лицом Уистена, Паксли, Кэррола, Рувины… Не бывает такой магии. — Это не заклинание, — Резерфорд запнулся. — Дагна предположила, что вам нужна не только сила, но и Песня. Коль дух. Сострадание. Он прикоснулся к тебе и напомнил Песню. Но ты не обрел силы храмовника. — Бред какой-то. Он поэтому такой двинутый? Потому что дух? Резерфорд помолчал. Вздохнул. — С тобой все получилось. Ты не свихнулся, ты не умираешь, держишься, не кинулся ни на ребят, ни на меня. Может, получится с другими. Может, я смогу помочь тем, кто нуждается в обычном лириуме. Если то, что Коль проделал с тобой, может заглушить и их боль… — Ты будешь бегать с этим пацаном ко всем храмовникам в мире по очереди? — Сначала посмотрим, как это работает на тебе. Скажешь, когда снова станет невмоготу. Мы попробуем еще раз. Тишина пока не подступила. Она всегда была рядом, здесь, но не наваливалась, не душила, не убивала тем, что в мире нет Песни. Самсон хотел спросить, сколько в крепости храмовников и знает ли этот нелепый пацан, что именно он делает, но Резерфорд смотрел на него с таким странным выражением, что спросил он совсем другое: — Почему вы вообще решили мне помочь? — Потому что хотим помочь другим. На тебе удобно смотреть, сработает или нет. Дагна не объяснила? Ты не обратился в чудовище, что-то в тебе противодействует лириуму. Поймем, что — может быть, найдем лекарство. Если красных спасать поздно — может, сумеем спасти тех, кому нужен синий лириум. — Подтираете за Церковью? — Это не Церковь раздавала красный лириум под видом спасения. — Да ну? А выгнала ни с чем — не Церковь? Сдохнуть на улицах бросила — не Церковь? Мы без лириума не жильцы, Церковь этого не знала? Он, оказывается, еще мог орать. Хрипло, аж самого передернуло, и вскочить — резко, как по рогу побудки — тоже еще мог. Резерфорд слушал. — Нас просто выкинули и не оставили выбора: как хотите, так и подыхайте! Скажешь — надо было это проглотить? Сдохнуть? Корифей дал нам шанс, мы использовали, получилась хрень, но и Церкви тоже прилетело, и больше, так, как с нами, ни с кем не будет! Воздух закончился. Самсон медленно сел обратно; в боку неприятно закололо. Злость подхватывала и несла вперед, напитывая алой силой, только силы как раз и не было и нестись было некуда. — Все? Успокоился? Самсон молчал. — У них выбора действительно не было. Они поверили тебе и пошли за тобой. И за другими вашими командирами. А вот у тебя выбор был. После взрыва ты мог взять своего Мэддокса и прийти ко мне. Что, скажешь, я бы не принял? Мог бы взять и прийти к Хоуку. Он никогда не отбрасывал чужие просьбы. Тем более, ты помог ему с повстанцами и в бою с Мередит. Он такого не забывает. Не хотел возвращаться — мог пойти в наемники к гномам, получил бы там свой лириум. Но ты выбрал жалеть себя и пойти к безумному магистру, которому наплевать и на тебя, и на Церковь, и на храмовников. Церкви ты, допустим, отомстил, только погубил всех тех, ради кого собрался мстить. Ты, наверное, был хорошим командиром, раз за тобой шли и ради тебя умирали, и это самое плохое: ты столько натворил именно потому, что оказался слишком хорош. И все равно все это было зря, потому что людей ты сгубил ни за что, Корифей использовал и их, и тебя, а свой выбор ты сделал еще давно. Ты даже своего Мэддокса в это затащил, и… Реакция у Резерфорда была хорошая. Летящий в него кулак он перехватил, вывернул Самсону руку и опрокинул на пол. — Ты сам знаешь, что это правда. Поэтому и злишься. Мы найдем лекарство или заклинание, пробуя его на тебе, и хоть так ты немного расплатишься. — А потом вы меня все равно казните. — Нет, зачем? Ты и так себя достаточно наказал. Живи с этим как хочешь. Резерфорд выпустил его. — Завтра Инквизитор выезжает в Сарнию. Я с отрядом сопровождаю. Дагне выданы все полномочия исследовать тебя так, как ей надо. Это все, что я хотел сказать. Самое поганое было то, что у Самсона было очень много “но”. Да, он не рассказывал всего о красном лириуме, но Корифей обманул и его тоже. Да, они становились чудовищами, но иначе было не победить. Да, пришлось обмануть своих, но Церковь больше никогда и никого не сможет сломать так, как сломала и выбросила его. Но в войне с такой силой чистыми руками и честно не победить. Но чтобы сразиться с чудовищем, надо стать чудовищем. Но лириум подарил им шанс, а Корифей протянул руку, когда все остальные оттолкнули и отвернулись. И все эти “но” разбивались о спокойный голос Резерфорда. Зато про планы Инквизитора он проболтался. И про то, что ближайшие недели в Скайхолде не будет какой-то части войска и самого Инквизитора, и про то, что они решили не устраивать представления из казни, а дать Самсону тихонько сдохнуть самому. Им и делать ничего не придется: пара недель, и он или свихнется, или умрет. Можно было бы еще изгнать, но они, наверное, боялись, что он свихнется где-нибудь недалеко от чьих-нибудь ферм, и пострадают какие-нибудь очередные невинные. Самсон попробовал представить, как Резерфорд налетает на Имшэля. Впускает в себя какое-нибудь демоническое говно, и у него отрастают щупальца. Или Имшэль ловит его на горячем желании немедленно спасти весь мир от красного лириума, и Резерфорд, мужественно приняв и то, что тогда будет спасен и Самсон, соглашается и отдает взамен демону себя. Из него растут кристаллы, превращая в лириумного великана, и он стоит посреди Сулединской крепости, как памятник самому себе. Как та хрень в порту Киркволла, которая изображала Хоука-Защитника. Представлять было неприятно. Хотя бы потому, что Резерфорд и правда мог поверить и пожертвовать собой, слишком уж он правильный, а Имшэль таких лопал и не морщился. И куда больше хотелось, чтобы сдохла эта тварь. Дофига древняя и опасная. Демон, который ржал и радовался, когда из людей рос лириум, а не думал о том, что теперь ему с этим жить. Когда солдаты заглянули к нему в следующий раз — уже светало, эти, видимо, должны были скоро отправляться: на них была походная форма, а не парадные блестяшки, в которых гуляли по крепости, — он попросил передать Резерфорду, что Имшэль врет. — Нихрена он не исполнит, поняли? Или вывернет так, что сам взвоешь. Он показывает… всякое, но это все неправда. Просто картинки в голове. Не верьте. Солдаты покивали и ушли. Вместе с едой и водой ему кто-то передал вторую часть книжки про трудную жизнь в Верхнем городе — с оторванной обложкой и картинками на полях. Дагна прислала за ним к полудню. Без начальства в крепости было повеселее: по стенам гуляли гости, которых никто не гонял, пялились на Самсона и показывали на него пальцами. За гостями бежала уже знакомая Самсону девушка-ривейнка и пыталась вернуть в посольские покои. В нижнем дворе, у конюшен, затеяли скачки и гоняли на лошадях, отмеряя время. Кухонные эльфы утащили хлеб, сидели на зубцах и кормили птиц. — А это всегда так, — ответила девчонка-солдат на его вопрос. — Госпожа тайный канцлер не обращает внимания, а без коммандера многие расслабляются. И Инквизитора нет… Когда Мередит куда-нибудь уезжала, в Киркволле тоже становилось легче дышать. Только она в итоге свихнулась. Дагна ждала по уши счастливая. В подвале остро пахло травами и воздухом после грозы, вместо снега, наметенного в проем, остались лужи, от которых шел пар. Вместе с Дагной ждали маги: эльфийка с уставшими, измученными глазами и молодой мужчина с большой сумкой. Эльфийку Самсон припомнил: когда они провожали венатори в Редклифф, она руководила повстанцами. Странно, что Инквизитор ее никуда не дел: обычно таких руководителей стремились… прибрать. Чтобы не вылезла верность старым вождям поперек новых. Может, просто не подумали, а может, она не была опасна. — Привет, — сказала Дагна. — Сегодня я вырежу мертвый кристалл, а они помогут. Это Фиона и Адан. Я хотела попросить Соласа, но он ушел, потому что ушел Инквизитор. Она вдруг нахмурилась. — Это неудачная мысль, — сказала Фиона. Дагна отмахнулась. — То, что мы делаем, намного важнее. Кэл, иди и сбегай. Конвоир кивнула и умчалась. — Мне раздеться? — спросил Самсон. — Да, и давай на стол. Это Коль снял симптомы, да? Он не знал, получится или нет, я хотела, чтобы он составил для меня краткое резюме, но оказалось, что он не знает как. Я попросила его описать своими словами, но поскольку Солас ушел, то расшифровать не могу — ты же слышал, как он разговаривает, его трудно понимать, потому что он дух, хотя и очеловеченный, а… — Ты его сейчас усыпишь без всякой энтропии, — фыркнул Адан. — Он тебя не понимает. — А разве я непонятно говорю? Нет, штаны можешь не снимать, рост кристаллов начался от сердца и застопорился, я все тщательно пропальпировала. Ложись. Во второй раз было хуже. Тогда Самсон мог думать только о лириуме, и ему попросту было хреново. Так хреново, что хоть режь. Буквально. Сейчас — очень не по себе, потому что жажда Песни еще не перехлынула, напрочь отбивая и страх, и стыд, и соображение, а Дагна, вся сияя, раскладывала инструменты. Острые. — Я еще возьму у тебя крови. Мы тут подумали, и я попросила, что если Инквизитор встретит где-нибудь порождение тьмы, пусть принесет кусочек нам. Попробуем посмотреть, а вдруг у тебя высокая сопротивляемость и к скверне тоже. Если красный лириум такой именно из-за нее, то все может быть. Если бы нам удалось придумать лекарство от Мора… Фиона вот исцелилась, но надо пробовать по-другому. — А ее способ мне не подойдет, нет? — Если он вам подойдет, лично я буду очень удивлена, — подала голос Фиона. — Потому что это физиологически невозможно. Ложитесь и расслабьтесь, я скорее боевой маг, чем энтропийщик, но других у нас и вовсе нет. Или ученики. Энтропия Соласа действовала почти сразу, медленное липкое облако Фионы опускалось неспешно. Она держала и тянула заклинание очень плавно и отточенно, как и многие старшие чародеи, но вместо того, чтобы сразу вырубиться, Самсон смотрел, как Адан подает Дагне флаконы, как Дагна пробует свои ножи пальцем и обмакивает в дымящийся чан; они о чем-то говорили, но смысл растворился и исчез. Потом исчезло и зрение — все заволокло черной дымкой, отхлынуло, пропало, и осталась только боль. Сколько это продолжалось, Самсон не мог бы сказать. У Соласа куда лучше получилось “провалить” его, но Фиона и предупредила, что не энтропийщик. Небоевых, наверное, в восстании полегло больше всех, целителей теперь только учить с самого сопливого возраста… Самсон слышал, что некоторые Круги, пытаясь добраться до магов, просто сожгли — с библиотеками, с хранилищами. В Киркволле вот хранилось дохрена всего. И еще там можно было делать тайники с лириумом, чужой филактерией и пособием по магии крови. Не хочешь, чтобы сдали твой тайник, — не сдаешь чужой. Теперь ничего не осталось… Это снова был сон или видение, кошмар, Киркволл и Мэддокс, абсолютно счастливый, потому что Элис написала ему три страницы и сунула засушенный цветок. Самсону она сунула кусок пирога и чмокнула в щеку, попросив передать поцелуй, но он не стал. День был солнечный и очень ветреный, от моря после недавнего шторма невыносимо несло тухнущими водорослями, и Мэддокс сидел на бочках, грыз яблоко и перечитывал свое письмо. Самсон думал, что пора завязывать с этими письмами — Мэддокс и Элис все равно никогда не увидятся, такие, как Мэддокс, не убегают, — и думал, как понесет следующее письмо, потому что Мэддоксу было невозможно сказать нет. Но никакого следующего не было, потому что грохнула решетка, и вошла Мередит с тремя лейтенантами. В тот день Самсон узнал, что отлично умеет орать на начальство. А Мередит не кричала, она никогда не кричала, она смотрела и спокойно перечисляла, в чем ты виноват, а потом… Энтропия схлынула резко, и Самсона выдернуло обратно. Из Киркволла в подвал. — Лежи тихо, — буркнул склонившийся над ним Адан. — Все целители ушли в Суледин, так что есть я. Я уже дошиваю. Эта штука застряла у тебя в ребрах, и поздравляю, что не выше и левее, а то ты бы тут и закончился. — Все не так страшно, — к нему наклонилась Дагна. — Адан очень хороший алхимик, так что ничего с тобой не случилось, просто полежишь, и все. До комнаты тебя, наверное, дотащат, — в ее голосе мелькнуло сомнение, — а к возвращению Инквизитора будешь бегать. — Я все равно не понимаю, почему вы вытащили меня из лазарета, — продолжал ворчат Адан. — У нас кончаются травы, и я говорил об этом Лелиане самое малое восемь раз. И на кого мы тратим остатки? На наших солдат? Нет, на ваш объект. И этот объект вполне обошелся бы без меня. На месте Инквизитора Самсон бы не стал тратить на себя целителя, когда есть раненые солдаты. Так что ворчание Адана он понять мог. Но долго лежать и выздоравливать очень не хотелось, а еще чем дальше, тем больше не хотелось умирать. — Ты прекрасно знаешь, почему, — отрезала Дагна. Она, оказывается, еще как умела резать сталью. — Самсон, смотри. Лириум в ее руке был алым. Но он не пел.