Двадцать шагов по красному

Самсон согрелся. Скайхолд построили там, где близко к поверхности выходили воды из глубин. Горячие. Те, кто строил замок, знали в этом толк, а может, одолжили идеи у гномов. Вода пахла горячим камнем и щипалась, но она была чистая и теплая. Боль немного отступила. Тишина — нет, и Самсон особенно остро понял, что дозы не будет. Они действительно не собирались помочь. Может, Инквизитор и решил дать ему шанс, но без лириума у него получился приговор. Медленный и тяжелый. Ну, наверное, заслуженно: сначала его люди пошли за ним и за красным лириумом, а теперь лириум приведет его туда, куда уже привел их. Может быть, подумалось ему, стоит помочь Инквизиции как следует. Может, пожалеют и дадут. Они же, наверное, пытались как-то изучить лириум, у них же есть образцы? Резерфорд довел его до купален и наконец-то отвалил. Через несколько минут явился конвой с чистой одеждой и встал над душой. Птичка сидела на краю ванны — на всякий случай Самсон не откладывал ее далеко. Поэтому пялились не на него, а на нее. Как начинается трансформация, Самсон видел. Собственное тело пока не предало: кожа оставалась бледной и липкой, но так бывало и в Киркволле, когда порошок кончился, а деньги кончились еще раньше, и надо было еще что-то есть и чем-то кормить Мэддокса. Это просто нехватка дозы. То есть без дозы очень непросто — но это не трансформация. То, что успело укрепиться и угнездиться где-то внутри, пока не лезло дальше. Значит, еще какое-то время у него есть. Почему-то захотелось, чтобы времени было побольше. Он выбрался из ванны — тепло сделало тело более послушным, но тишина все еще выпивала жизненную силу, и пришлось цепляться за бортики. Оделся. Принесенное оказалось впору: наверное, взяли у кого-то из солдат. Простая хлопковая ткань ощущалась на теле странно и непривычно. Сунул птичку за пазуху. — Где там ваша Дагна? — спросил он конвоиров. — Я готов. Дагна устроила штаб в подвале. В углу ютился кузнец, который при виде Самсона подхватился и ушел, что-то бормоча под нос, а большую часть пещеры занимали аппараты и приборы неизвестного назначения. Что-то похожее было у Мэддокса. Самсон никогда не интересовался, как эти штуки работают, — Мэддокс был доволен, и ладно. Дагна оказалась гномкой. Той самой, которая забегала на него поглядеть чуть раньше, и насвистывала прилипчивую песню. Тогда он не успел ее толком разглядеть, да и не собирался, а сейчас рассмотрел: миловидная, молоденькая, круглолицая, она суетилась вокруг него и чуть ли не облизывалась. Угрожающе это не выглядело, но Самсону все равно стало не по себе. Женщины довольно давно не смотрели на него с такой жадностью. — Привет! — весело сказала она. — Раздевайся и ложись на стол. Вон туда. А я пока все объясню. Этого женщины, тем более симпатичные, ему тоже довольно давно не предлагали. Последний раз был еще в “Цветущей розе”, куда Самсон нередко наведывался, пока Мередит его не выперла. Те женщины, которые в его жизни были потом… В общем, сравнить их можно было разве что с самим же собой тех же времен. — Не переживай, — она неправильно истолковала его замешательство. — Я десять лет провела в Круге магов. Что я там, по-твоему, голых храмовников не видела? В ферелденском Круге это, наверное, было смешно. В киркволльском — страшно. Давным-давно, почти десять лет назад, еще до изгнания Самсон стащил сэра Карраса с какого-то пацана и доступно показал, что так не делают. Только сэр Каррас остался и продолжил, а Самсон встретил Мэддокса и вылетел. — Только давай без подробностей, а… Зачем я тебе? — А! Да, точно. Я хотела объяснить. Я тут разобрала твой доспех… А до этого Инквизитор принес мне ваши разработки и инструменты… И я попросила... М-мы думаем, что нужно тебя обследовать. Что-то в тебе не дает лириуму захватить тебя так, как других. — Я знаю, — перебил Самсон. Мэддокс много раз это повторял, пока делал доспех. Мэддокс говорил “Ты особенный” так, что можно было поверить: он не только о лириуме. — Ну вот. Мы… Я хочу понять, что это. Ты разве не хочешь жить? Если мы поймем, что не дало лириуму сразу тебя убить, то может быть, придумаем лекарство. Как-то остановим это. Звучало так, как будто Дагна стукнулась головой о каменную сосульку — Самсон не знал, как они называются — и бредит. — Нахрена вам это сдалось? Резерфорд мечтает, чтоб я сдох. И не только он. Потому что лириума не дадут, а без этого хоть шагай со стены Скайхолда, только одного его не оставят. Дагна по-птичьи наклонила голову. — Нет. Не думаю. Если получится с тобой, то может получиться и с другими. Ваши рядовые-то ни в чем не виноваты, так? Если бы Инквизиция принесла им лекарство... В общем, идея у… у меня такая: экспериментируем мы на тебе. Но я не знаю, получится ли. Вообще надеюсь, что да. Жалко ваших… Штаны тоже снимай. Стол был теплый. Может, на нем кто-то недавно лежал, может, эта Дагна кого-то там сожгла, с нее бы сталось. Исследовательница… Это объясняло внезапный приступ милосердия у Инквизитора. Шанс, только не для него, а для других храмовников, для тех, кто пошел за Корифеем по его, Самсона, зову. Наверное, справедливо: сам показал путь в красное безумие, сам же и ищи обратный. Почему-то очень захотелось взять и выжить. Вот просто так, назло Инквизитору. Стол был низкий, по гномьему росту. Дагна склонилась над Самсоном, пробежалась по телу холодными пальцами, задержалась на левом плече. — Тебе здесь больно? — Нет. В правой руке меч, в левой — “Святая кара”, так он привык, потом церковную силу сменила красная. В плече — боевая жила, значит, Дагна нащупала там заражение. — Интересно, кристалл спит, я его чувствую, но он не растет, он там, под кожей… Так. Феррис, Зенх, пристегните-ка его. Конвоиры, видимо, получили приказ помогать Дагне, потому что никто ее не послал. Из-под досок вытащили ременные петли и зафиксировали Самсону руки. — Вот, а то вдруг ты дернешься, а у меня нож, — очень довольным голосом сказала Дагна. — Извини, придется без анестезии, потому что Солас занят, а Фиона сказала, что ей нужны санкции. Он не успел переспросить, что эта ненормальная имеет в виду, потому что ненормальная достала тонкий нож, провела им над огнем в жаровне и снова склонилась над Самсоном. Она имела в виду резать наживую и без глушащих боль настоек или заклинаний. — Феррис, а позови все-таки Соласа? Он поругался с Инквизитором и ковыряется в своих фресках. Вдруг сейчас получится... Кто-то утопал прочь. Потолок уходил высоко наверх, иногда его закрывало довольное круглое лицо; снова блеснул нож. — Захочешь кричать — лучше кричи, а не терпи, в зале все равно не слышно, так что нам не влетит. Сначала больно не было; в бою — не так, в бою ведет и азарт, и воодушевление, и вообще не до того, особенно если сзади Корифей и просто так вернуться нельзя. На теле Самсона осталось много шрамов, целители вырезали ему стрелы, правда, обычно к целителям прилагался маг с усыпляющими чарами. Дагна резала и смотрела. — Зенх, посмотри, чтоб по коридору не ходили. Оселм, а сбегай за… объектом. — Вы уверены? — Быстро сбегай. В плечо как будто вгрызся ядовитый паук. В эльфийских руинах такие были. Трое венатори откапывали эльфийских покойников, чтобы открутить от них какие-то древнетевинтерские хренокольца, а пауки вывалились из-под лестницы. Амике отъели руку, пока она защищала мальчишку-ученого. Потом, уже позже, на месте руки вырос кристалл, а Амика стала Тенью. Самсон выдергивал Амику, и впились уже в него, а Мэддокс потом готовил противоядие и ровным голосом спрашивал, зачем понадобилось лезть пауку в рот. — Вот, нашла гнездо… Самсон, я его вырежу. Руку сохраним, не волнуйся. Я надеюсь. Ты ж правша, тебе левая не очень нужна? Ответить он все равно не смог был — боялся сорваться в крик, — но Дагна и не ждала ответа. Послышались щаги, потом в поле зрения вплыла лысая эльфийская голова. Эльфа Самсон помнил, он то и дело всплывал около Инквизитора и его делишек. — Ты не рано начала? — спросил он, встряхнув длинными тонкими пальцами. — Провокативный тест работает лучше. Если бы мы начали считать, потеряли бы время, а так — вот смотри. — Да уж вижу… Их пожирает изнутри… вот это? Голоса начали отдаляться, видимо, эльф Солас был энтропийщиком. Но боль продолжала держать в сознании, а потом плечо рвануло так, что Самсон не выдержал — закричал; в уши ударила Песня, Дагна держала щипцами выдранный из его тела кристалл, и алая кровь смешалась с алым лириумом; тот зазвенел победно и громко, позвал — Самсон дернулся Песни навстречу, эльф Солас прошипел по-эльфийски что-то, напоминающее отборный мат, и энтропия наконец рухнула удушающим облаком. Когда Самсон пришел в себя, боль превратилась в глухую и тихую. Видимо, Дагна пошла к магам и доставала их до тех пор, пока эта самая Фиона не выделила ей целителя. Или угнала целителя у Инквизитора. Должен же у него где-то быть личный целитель. Рука не шевелилась. Пальцы немного слушались, но каждое движение отдавалось болью, которая уползала в шею и грудь. — Привет, — сказала Дагна. — Сесть можешь? Кто-то одел его, пока он был без сознания. Самсон надеялся, что не лично Дагна. Одел, аккуратно перевязал, заглушил боль… — Я нашла еще несколько гнезд. Это — самое большое, остальные… Не знаю. Сколько ты не принимаешь лириум? — Неделю. Собственный голос оказался непривычно хриплым и тихим. — Сколько пил раньше? Две-три бутылки. Перед боями, на тяжелых маршах и когда нужно было думать о деле, а не о том, где лириум, — больше. Когда было совсем плохо, он отдавал бутылки Мэддоксу и просил выдавать по необходимости. Усмиренного не напугаешь, если наорешь, и… Он не повышал голос на Мэддокса. Может, пару раз, в Клоаке, когда сам не знал, сдохнут они оба завтра или нет. — Много. — Больше церковной дозы? — Раза в три. Дагна что-то сказала на гномьем. Слов Самсон не знал, но о смысле догадался. — Ты ненормальный. Но… кристаллы в тебе почему-то умерли и не растут. Они… ну, неживые. Я никогда такого не видела. Ты вообще слышишь лириум? Самсон кивнул и поморщился: неловкое движение тут же отозвалось в руке. — Я слышу. Песню. Когда пью, когда он просто растет рядом… Своих тоже слышал. Когда они… превращались. Обычный звучит не так. Не насыщает. Красный… это другое. — Я тоже слышу. Дагна уселась прямо на полу. Вытащила из недр поясной сумки свиток и начала строчить. — Вот кристаллы, которые остались… Их я не слышу. И Малыш не слышит, а уж если он что-то сказал, то так и есть, он у нас врать не умеет. Мы тут… Я думаю, это потому, что ты перестал давать им пищу. А жрать тебя они не могут. Раньше их сдерживал доспех, теперь ничего. — И что? — тупо спросил Самсон. Пусть добивает. — Если снова начнешь принимать лириум, превратишься в здоровенную красную хреновину. Не так быстро, как твои, но… за год точно. Если не начнешь, то, что осталось в тебе, не оживет. Скорее всего. Мы не уверены. Но я тебе честно скажу — не знаю, свихнешься ты так или нет. Я думала, ты сожрешь меня вместе с тем кристаллом, который я достала. Сожрал бы. Только его привязали к столу. — Мы потом вырежем один мертвый кристалл. И я возьму немного твоей крови. Будем разбираться, что в тебе убивает лириум. — Это Резерфорд придумал? Или Инквизитор? Дагна вдруг сделалась очень грустной и очень серьезной. Смешно пожевала губами. — Нет. Не Каллен. И не Инквизитор. Каллен согласился, потому что… ну это ты у него спроси. Я с тобой на сегодня закончила, вечером выпьешь вот это, — она сунула маленькую темную бутыль, — а через пару дней продолжим. Каллен просил сразу отвести тебя в башню, потому что по крепости гулять… ну в общем, не стоит. Самсон и не собирался. Чего ему совершенно не хотелось, так это вести разговоры с храмовниками: Резерфорд собрал их немало. У них, наверное, был лириум. Синий, церковный. Про который Дагна ничего не говорила. — А если я буду и дальше все рассказывать и давать тебе… эти твои опыты на мне, вы дадите мне лириум? Синий. — Нет. Сначала вырежем мертвый кристалл и проверим. И вообще, спроси Каллена. Пока они разговаривали, боль отступала все дальше и дальше — все-таки Дагна приволокла целителя. Хорошо, потому что иначе он бы никак не смог встать и пойти. Красный лириум не реагировал на целительские заклинания — магия вообще странно с ним взаимодействовала. Особенно та, что завязана на духах. Может, венатори над этим работали для Корифея, а может, никому не было интересно. Самсону было плевать почти всю службу, только сейчас, в подвале Дагны, он задумался. Магия помогла, хотя долгие месяцы службы Корифею не помогала. Каллен Резерфорд, генерал Инквизиции, жил в высокой башне на стене и так и не удосужился пригнать рабочих и толком ее починить. Спасибо, что дыру в крыше заделали: доски были свежие и еще пахли свежим деревом. Лириумом в комнатах не пахло совсем. Самсона поселили под самой крышей, в крохотный закоулок. Спуститься вниз можно было только по приставной лестнице, которую аккуратно убрали, как только помогли ему взобраться. Самсон рискнул бы спрыгнуть даже без лириума внутри — но только будучи полностью здоров. Что-нибудь себе обязательно свернешь, или ногу, или шею. Да и прыгать было особенно некуда. Разве что пойти погулять по Скайхолду, завести приятные знакомства и спросить, не растит ли кто-то тайком красный лириум. Еще здесь имелось окно. Ставни открывались, а за ними открывался вид на горы. Тоже, в общем-то, при желании можно было вылезти: внизу — отвесная крепостная стена, уходящая в скалу, где-то на дне — снег и камни. Если будет невмоготу, закончу все быстро, пообещал себе Самсон. Если есть путь отступления — может, и терпеть будет полегче. Терпеть всегда легче, если знаешь, что можешь прекратить. Вдобавок очень хотелось дотянуть до того момента, когда Корифей сдохнет. В комнате имелась кровать. Стол. Книга про трудную жизнь в Верхнем городе, которую тут, похоже, спрятали от библиотекаря, потому что на месте библиотекаря за такое обращение с книгой Самсон бы убил. Кувшин с чистой водой. Самсон усадил птичку у кувшина и задумался. Тюрьма переехала повыше. Здесь было заметно теплее — хотя, быть может, его согрела целительская магия. Удобнее. Оковы сняли. Но тюрьма осталась тюрьмой, тут можно было не обольщаться. Условия ему объяснили: пока Дагна ставит на нем эксперименты, его не тронут. Куда они дели тот живой лириум, что был в нем? Если попытались уничтожить, то должна была остаться хотя бы пыль… Дагна сказала, если Самсон продолжит пить лириум, то прорастет и превратится в чудовище, но без лириума все равно долго не протянуть. Будущего нет, что так, что этак, да и не хочется. Он немного постоял у окна, глядя на морозные вершины и сверкающий снег. В Убежище были такие же, и сколько под тем снегом легло народу… Лириум не помог, а Корифей не остановил обвал. По мере того, как боль стихала и отдалялась, все острее резала тишина. Боль отвлекала. Без нее оказалось, что сегодня еще хуже, чем было вчера — изнутри опять пошел холод. На кровати было одеяло и какая-то занавеска с ликом Андрасте, но они не помогали, а лежать оказалось еще хуже, чем стоять: тишина нахлынула и попыталась утопить. Встать или дотянуться хотя бы до птички Самсон уже не смог. То ли часы, то ли минуты, то ли вечность спустя приперся Резерфорд. Тишина застыла; он пытался что-то сказать, но смысл слов пролетал мимо. Потом Резерфорд на мгновение пропал. И хлынула Песня. Как прохладная, чистая вода в пустыне, как кусок хлеба после трехдневной голодовки в Клоаке — нет, лучше, лучше, ясная, чистая, яростный поток, в сердце, в кровь, дышать ей, слушать, раствориться… Самсон резко сел в кровати, сбрасывая одеяло, и Песня смолкла. Рядом сидел какой-то блеклый пацан и держал его за руку, а Резерфорд смотрел, положив руку на эфес меча. — Кажется, у нас получилось, — сказал он. — Ему больше не больно, — прошелестел пацан. — Было холодно, жарко, он хотел умереть, прыгнуть из окна, замерз, заблудился, застыл. Теперь вернулся. Я смог помочь. Самсон аккуратно забрал у пацана руку. — Ты целитель? — Не целитель, нет. Целители лечат сломанное, но ты сгорел, ссох, остался пепел, пепел не станет деревом. Я напомнил тебе твою Песню. Она может немного починить. Немного… Сила не пришла. Просто тишина перестала убивать, разрезая на кусочки. — Тебе больше не больно, — повторил пацан. У него были огромные светло-голубые глаза, занавешенные челкой: мелкие маги, запуганные Мередит, так прятались. — Не больно. Спасибо, парень. — Коль. Меня зовут Коль. — И тебе пора, пока не хватился Инквизитор, — перебил Резерфорд. — Пойдем, я провожу, а то ты даже не сможешь ему соврать. — Не надо врать, я скажу правду, я помогал. Мне разрешили помогать. Если не разрешат, я уйду туда, где можно. И врать Самсону не надо, там сгорело, там пепел, там… Резерфорд сгреб пацана в охапку и подтолкнул к лестнице. Тому пришлось спуститься — не падать же было. Он что-то там продолжал бормотать, но голос у него был тихий, а ответный бубнеж Резерфорда окончательно все заглушил. Еще будучи сопливым рекрутом, Самсон учил виды магии — надо ведь понимать, с чем имеешь дело. Этот, похоже, был целителем, но каким-то странным. Самсон никогда не слышал, чтобы маги облегчали боль от нехватки лириума. Что пацан двинулся, как раз было неудивительно: мало ли куда попал в огне восстания… Такие блаженные и летят первыми жертвами. Хорошо б Резерфорд приглядел за пацаном поудачнее, чем он сам — за Мэддоксом. Было… странно. Холод не исчез совсем, его словно бы смыло глубоко и далеко, и он плескался где-то рядом, обещая вернуться. Не ломило кости — у старика Трэверса после настоек тоже вот так отпускало, но он всегда чуял непогоду и говорил, что кости его погубят. Погубила его до смерти перепуганная девчонка с косичками, обернувшаяся Гневом. Но отзвук Песни остался. А про пепел пацан сказал так точно, что было даже не обидно. Самсон выпил горькое и жгучее зелье, выданное Дагной, и смотрел на птичку, пока не догорела свеча.