Двадцать шагов по красному

За сутки кто-то успел сочинить про него песню с очень прилипчивой мелодией. Сначала Самсон услышал, как что-то мурлычет под нос солдат, притащивший ему поесть, потом забежала гномка с блаженными глазами, насвистывая все ту же мелодию, и побегала вдоль решетки, рассыпая какой-то серый порошок. Когда сменялся караул, Самсон наконец разобрал слова. Это было как удар под дых. Спорить с песней глупо, но захотелось найти автора и заорать: все не так, нас загнали в угол, мы должны были ударить, потому что ударили нас… Но получилось-то не то, что должны и хотели, зудело в голове. Получилось то, про что будут петь и каким тебя запомнят. Те, кто был с тобой, умерли, а ты перешагнул и пошел. — Про меня тут песен не пели, — сказал Эримонд. — Даже обидно: я управлял Стражами, а ты всего лишь красный генерал и никогда не был так близок к Корифею. — Отвали. Птичка сидела в ладони, удивительно настоящая. В металле был лириум, Самсон помнил — но доспех оживал, отзывался, а она нет. Может быть, ее сделали раньше, до того, как лириумное сердце оживило доспех. Нерационально было бы растрачивать лириум, и Мэддокс бы так не поступил. Хотя что там, птичка сама по себе — нерациональная, однако она была, не исчезала, легкая и изящная, помнившая руки Мэддокса. Где они ее нашли? В лаборатории, которую Мэддокс не сдал без боя? Рылись там в его вещах, прихватили и не поняли? Откуда тогда узнали, для кого она, не от Мэддокса же, он бы не стал откровенничать, тем более перед смертью. Неважно. Теперь она у него. Тишина очень мешала. Есть почти не хотелось; Самсон едва притронулся к хлебу, который принесли ему на ужин. Только выпил всю воду. Пить хотелось постоянно: у него горели горло и рот. В груди, под ребрами, тоже горело. Тело так привыкло отзываться на Песню, что сейчас искало ее в чем попало, но Песни не было, и вместо нее хотелось пить. Потом пришел холод. К ночи узникам принесли жаровни; Самсон видел, как Эримонд сел к своей близко-близко. От той, что дали ему самому, тепла почему-то не шло: было мокро, по полу тянуло ледяным сквозняком, и как ни сжимайся, крохи тепла быстро ускользали. От холода Самсона била крупная дрожь, с которой не было сил совладать. Эримонд косился, но придержал свое мнение при себе, хотя оно наверняка имелось. Отряды Самсона провожали когда-то Эримонда до Адаманта, и Самсон решил, что венатори все с приветом и он ни с одним не уживется. Потому что они не умели смотреть молча, у каждого находился комментарий на любое действие, и вечно какой-то неприятный. В конце концов Самсон все-таки заснул — правда, так и не согревшись. Ему чудился шепот; сначала слов было совсем не разобрать, потом волос коснулась теплая рука, а за ней — отзвук Песни. Чуть слышный, неуверенный, но это был он; Самсон потянулся Песне и невидимой ладони навстречу — и провалился в Тень. Ему очень давно не снились сны. Наверное, с тех пор, как еще юным рекрутом он впервые отпил из лириумной чаши. Ему говорили, что так будет, что Тень — это мажеское, а они стоят на страже и никогда — внутри. Но сейчас это была Тень. То же зыбкое чувство, будто висишь над обрывом, и вся жизнь — на кончиках пальцев, и почему-то так сладко кажется их разжать, и… Мир плыл и менялся, Самсон словно шел по храму Думата, но искаженному, отраженному в разбитом зеркале. Навстречу качнулись тени — он узнавал лица своих лейтенантов, но те были мертвы, Инквизитор убил их, они насквозь проросли алым и теперь не узнавали его. Он побежал, отчаянно желая проснуться, но бежать было некуда, стены задрожали и начали сдвигаться, а Песня внутри молчала, и в руках не было силы разбить преграды. Где-то здесь Мэддокс, вспомнил Самсон, он оставался здесь, надо его найти. Пойдем, зашелестел в ушах шепот, пойдем скорее к нему, на этот раз ты успеешь и все сделаешь правильно. В Клоаке им не помогала никакая Песня — вообще никто не помогал, просто надо было выжить самому и вытащить Мэддокса. Поэтому силы как-то находились. Этого мира вокруг не существует, сказал Самсон, есть только я — и рванулся вперед. Полевую лабораторию поставили в дальней комнате, чтобы мимо Мэддокса не ходили туда-сюда, и дорогу он помнил. Знал. Просто надо было оказаться быстрее стен — и все. Самсон успел. Тень поддалась, пустила — шаг, другой, и он в лаборатории; она горела, горели бумаги, плавились эскизы, у стола застыла фигура в мантии, в руке — бутылка из темного стекла. — Мэдди, стой! Стой, я сказал! Он начал оборачиваться, но Тень качнулась навстречу, и Самсона вышвырнуло на пол камеры. Темнота рассеялась — там, снаружи, опять светало. Жаровня почти погасла, так и не отдав тепла; окоченевшее тело с трудом шевельнулось, подчиняясь. Какой дурацкий сон. Или не дурацкий, просто теперь Самсон чувствовал себя особенно мерзко. Потому что раз за разом перелистывал это в голове: успеть вернуться, успеть остановить и вытащить… Не вернулся и не остановил. Только и останется, что смотреть сны. Самсон встал и прошелся туда-сюда. Дрожь не уходила, а ноги подгибались. В ушах уже даже не звенело — будто били в колокол. Он снова скорчился у стены, пытаясь хоть как-то согреться; пол начал уплывать из-под ног, как в Тени. Он закрыл глаза — так было проще. Вслед за полом свихнулось время — когда Самсон открыл глаза пару минут спустя, было уже совсем светло. В проем светило солнце, доставая лучами даже до дальних камер, а рядом с его собственной стояла охрана и негромко препиралась. — Да не, смотрите, живой — вон шевелится, — один из солдат кивнул на Самсона. — Кэл, иди скажи коммандеру. Рон, ты со мной — проверим его. Они зачем-то проверили пульс, потрясли за плечи, потом тот, который не Рон, попытался заставить Самсона встать. Шевелиться не хотелось, и Самсон отвернулся — им надо, пусть они и поднимают. — Пойдем-ка к коммандеру Кэл вдогонку, — вздохнул солдат. — Слышь, — это было уже Самсону, — ты давай погоди помирать. Коммандер тебя еще не допросил. Самсону было холодно, а внутри все горело и жгло, и он не смог выдавить даже простое “Отвали” — хотя сказать-то хотелось вовсе и не это. Впрочем, от него и так отвалили — не иначе как пошли к Резерфорду жаловаться. Убежавшая охрана успела принести завтрак. Есть не хотелось — при мысли о том, что надо что-то пережевывать и глотать, в Самсоне поднималось только отвращение. Но ему полагался еще и кувшин воды, прохладной чистой воды, и Самсон выпил его весь. Пожар внутри чуть-чуть приугас. — Ты уверен, что тебе не нужен целитель? — спросил Эримонд. — Я мог бы посмотреть. Если ты попросишь. Тогда меня перестанут пичкать Погибелью магов. Я должен дождаться, пока наша армия не придет за нами. Звучало как бред, но Эримонд, похоже, не бредил, а говорил всерьез. Верил, что за ними придут и будут спасать. То ли наивность — но в это не верилось, — то ли за те месяцы, которые он провел в заключении у Инквизиции, шхуна его сознания отчалила от берегов разума и решила больше туда не причаливать. Самсон никогда особенно не любил Эримонда, как, впрочем, и остальных винтов, но на мгновение его даже стало немного жаль. Так и не понял, что их всех кинули, что они были не нужны, что никакого смысла в служении не было и цели тоже не было. Живет в своей иллюзии и верит, что Корифей примчится на драконе и всех спасет. Пока он смотрел на Эримонда и думал о Корифее, Резерфорд изволил спуститься в тюрьму. За ним шагала еще и канцлер, злая, как магистр, которого за шиворот выволокли из особо увлекательных руин и из-под носа у паука, которого магистр и не заметил. — Каллен, я предупреждала, что так будет, — она явно начала ворчать еще раньше и сейчас просто завершала изливать в него свои чувства. Бесполезно. Резерфорд всегда был упертый и слышал только себя, Самсон помнил это по Киркволлу. — Я справлюсь. Все получится. — Хотя бы предупреждай меня сам в следующий раз. Я все равно узнаю, но если я буду знать заранее, мы будем готовы. Я принесла... Резерфорд помотал головой. — Нет, не стоит. Все получится. Он вошел в камеру и присел рядом. Лицо то расплывалось в бледное пятно, то снова обретало очертания, но выцветая, как старые чернила. Выцветала вся камера. И солнце. — Лириум из него не вырос. Значит, мы правильно посчитали. — Значит, предположения верны хотя бы частично, — поправила его канцлер. — Инквизитор уже отбыл. Так что можешь действовать. Держи ключ. Резерфорд взял из ее рук ключ и разомкнул кандалы. Они снимали цепи — действительно и всерьез. Эримонд подобрался к решетке и глаз не сводил. Наверное, опять думал, как это так: больше всего внимания не ему, самому главному ближнему Корифея и знатному тевинтерцу, а какому-то храмовнику. Цепи полетели в угол. — Она вроде упоминала, объект нужен без посторонних примесей, — сказал Резерфорд. — Пусти его помыться. Насколько я понимаю Дагну, она имела в виду именно это. Но сначала давай ко мне. Помыться. Было бы неплохо — его неделю везли по горам, бросили в камеру, а еще раньше красный отряд полмесяца путешествовал по глухим лесам, где кроме быстрых ледяных ручьев, ничего и не было. Самсон и не думал, чтоб об этом просить: сама просьба звучала бы так, будто у него есть будущее. Какая-то жизнь, где можно что-то решать и делать. Вроде той, в которую до сих пор почему-то верил Эримонд. Сам по себе Самсон все еще хотел только, чтобы отстали, оставили в покое и дали спокойно умереть. И лириум, но этого не будет. — Так, — Резерфорд наклонился к нему. — Идем. Встанешь сам? Самсон поднялся. Медленно, опираясь на стену. В глазах потемнело — тишина все высосала. Все краски из мира, все силы в его теле. — Каллен, он нам еще нужен, — сказала канцлер. — В здравом уме. Ты уверен в том, что делаешь? — Я уверен. Я куратор, я все осознаю. Если что-то пойдет не так — отвечу. Канцлер покачала головой. — Ладно. Под твою ответственность. Отведи его ко мне в башню, я здесь приберу. Когда тебя хоронят — это как-то обидно, даже если пять минут назад сам думал, что умираешь. Самсон сделал шаг. И еще. Туман в голове разошелся, комната перестала качаться. — Пойдем, — повторил Резерфорд. — Тебе дают шанс, так что пошли. Докажи, что Инквизитор поверил в тебя не зря. Давай, давай. Вряд ли Инквизитор поверил, скорее, ухватился за возможность побольше узнать о враге. Эримонд не пошел на сотрудничество, магистр Алексиус — в камерах его, кстати, не было — знал немного, только то, с чем работал сам. Инквизитора вряд ли волновали высокие устремления, скорее, перемещения и состав войск, конечная цель, союзники — все очень практично. Резерфорд злился. Последние месяцы Самсон привык знать, где находятся и как настроены живые существа: он слышал их Песню, отзвуки. У тех, кто хотел напасть, музыка было резкой и визгливой. Свои ощущались лириумной симфонией. Не потому, что свои, а потому, что в них текла Песня вместо крови. Теперь было непривычно, хотя Самсон и так мог сказать, как настроены живые существа прямо рядом с ним. Бесятся из-за того, что на лестнице приходится придерживать его за плечо. И волнуются, не придется ли тащить на руках, как деву в беде, если он тут навернется. И злятся, что Инквизитор велел быть куратором, а потом удрал по своим делам. Канцлерская башня была далеко. То есть если Самсон не разучился понимать, как устроены крепости — не очень, просто его повели дальним коридором и брошенными лестницами, а не через зал, полный любопытного народа. Понятно, почему: на него многие хотели бы посмотреть. Пожалуй, даже побольше народу, чем на того же Эримонда, потому что Стражи и Мор — это было далеко и непонятно, это недавно победили и этим простой народ не напугать. А вот с красными храмовниками сталкивались многие. Путь свернул на крепостную стену. Было очень ярко — почти белое от света небо, белые, режущие глаза вершины, белый камень, и белое выжигало то, что еще не было выжжено красным. Самсон замешкался. и Резерфорд подтолкнул его в спину. — Пошли, пошли, у нас не так много времени. Андрасте, ну почему я согласился… У Самсона было аж несколько вариантов на выбор, но говорить все еще было трудно, так что он оставил их при себе. В башне было темно и тихо. Самсону разрешили сесть за стол, Резерфорд устроился напротив и вытащил карты. Самсон отдыхал после подъема — несмотря на то, что последнюю лестницу он одолел с поддержкой Резерфорда, сил все равно не хватало. Зато он согрелся как после хорошей тренировки. — Мы готовы, — тайный канцлер вернулась в сопровождении девушки-ривейнки в праздничных оборках. Девушка смотрелась на удивление неуместно. — Хочешь пить? Самсон кивнул. Можно было гордо отказаться, но зачем? Девушка протянула ему кувшин. Чистая вода. Ну еще бы, не лириум же они ему принесут. — Постарайтесь сосредоточиться, — сказала она. — Мы знаем, что вам нелегко. У нее был мягкий журчащий акцент, но лучше бы у нее была бутылка с настойкой. Самсон начал рассказывать. Он знал не так уж много, и сейчас это становилось особенно очевидным. Дела венатори и вообще внутренние тевинтерские разборки его никогда не волновали, пусть хоть пляшут друг у друга на голове и приносят в жертву кунари по большим государственным праздникам. Его волновало, как наладить поставки лириума, договориться с Хартией и его же собственные люди. Мэддокс говорил, что устойчивость, как у него, — чудо и совпадение, но просто так совпадений не бывает, они могут понять, как оно работает, и может быть тогда Мэддокс что-то изобретет — состав, тинктуру, особые доспехи. Чтобы хотя бы старшие лейтенанты сохраняли человеческий облик и здравый рассудок. Особенно последнее. Чудовище в бою эффективнее рыцаря, но не тогда, когда рыцарь ведет отряд. Лицо Резерфорда то и дело перекашивалось, пока он слушал. Впрочем, слушал молча: тайный канцлер, кажется, несколько раз пнула его под столом. Девушка-ривейнка строчила не переставая, иногда поднимала голову, бросала быстрый взгляд на карту и смотрела, на какую область Внутренних Земель показывает Самсон, когда говорит о тайной пещере. У Корифея были другие карты — подробнее и точнее. Что-то досталось от Стражей, которые пристально бдили за любыми выходами на поверхность, что-то от тевинтерских ученых, которые на весь остальной мир смотрели свысока, прямо как марчанские аристократы. В голове все еще звенело и шумело, и несколько раз Самсону приходилось думать и вспоминать, мысленно прикладывая к этим картам те, что остались в сгоревшем храме. Названия тоже ускользали. Еще у него начала болеть спина, и боль отвлекала. Мысли от этого всего путались, и Самсон, едва досказав про кланы Хартии, поставлявшие им лириум, перепрыгивал на Сарнию, которая была позже. Рассказывать про Сарнию было неприятно. Сам он приезжал туда три раза — когда выкупали карьер, когда Мэддокс начал работу и надо было помочь ему устроиться и когда Инквизиция подобралась чересчур близко, и он рещил забрать Мэддокса. На всякий случай. База в Суледине ему никогда особенно не нравилась, но… — Суледин? — перебил Резерфорд и сбил с мысли окончательно. — Погоди, так она не брошена? Ты сможешь нарисовать план? Помнишь, сколько вас там? — Нет, с чего вы взяли? Ваши шпионы что, совсем идиоты? Его снова начало трясти. За болью подкрался холод. В Сарнии тоже было очень холодно, и Самсон выслал Мэддоксу меховой плащ и перчатки. Еще там были разрывы в самых неподходящих местах, и разрывами занимался Имшэль: утихомиривал лезущих оттуда гостей, а потом долго нудел, как его, такого распрекрасного, используют для затыкания дыр. Впрочем, лучше было, когда он нудел, чем когда стоял за плечом и спрашивал: а хочешь, все будет как раньше? Хочешь, вы двое снова вернетесь в Киркволл, начнете сначала, и красного лириума не будет? Хочешь, я все верну, и Мэддокса тоже? — Вам отвели глаза. Там демон. Очень сильный. И великаны, может два, может уже три, я не знаю, Имшэль мне не отчитывался. — Вы приручили великанов? — подалась вперед тайный канцлер. — Заразили лириумом. Трое допросчиков переглянулись. Женщины промолчали очень красноречиво, а у Резерфорда и так все прописалось на лице. — Как ты думаешь, этот демон… Имшэль, да? не ушел? — Нет. Ему интересно. Он растит лириум. Пока ему интересно, он не уйдет, так что от вас никуда не денется. В крепости стоит гарнизон. Верхушка Инквизиции снова переглянулась. — Самсон, послушай… Ты генерал храмовников, они должны тебе подчиниться. Если ты поедешь с нами и прикажешь им остановиться, они послушают? Они ведь должны быть тебе верны. Те, кто прикрыл тебя в храме Думата, кто был с тобой в храме Митал… Они сражались за тебя. Уж я могу понять и отличить, и это была верность. Тебе, а не Корифею. С присущей ему элегантностью Резерфорд попрыгал точно на самом больном. — Нет. Я же сказал, там демон. Ты что, демонов не видел? Не помнишь Киркволл? Бесполезно. Ты понимаешь, что вообще делает лириум? — А это второй момент, который мы хотели с тобой обсудить, — перебила канцлер. — Лириум. Самсон вскинулся. Имшэль, сарнийский гарнизон, карьеры разом отъехали куда-то, спроси его кто сейчас — не ответил бы. Лириум, лириум-лириум-лириум, жаркое, внутри тепло, тело отзывается-звенит, Песня алая, бежит по венам, мир покоряется, все — так, как нужно… На голову полилась холодная вода, и все закончилось. Ривейнка с кувшином одними губами произнесла: “Извините”. Никакой дозы не будет, понял Самсон. Им весело, они не понимают, что с ним. Даже Резерфорд, хотя он мог хотя бы представить. — Я имела в виду — влияние. Что именно происходит. Что у тебя в голове, мы только что увидели, — канцлер усмехнулась, — спасибо. Нам нужна техническая сторона. Поэтому Каллен отведет тебя в купальни, а потом — к нашему специалисту. Она очень просила, чтобы без посторонних примесей. Резерфорд вздохнул с таким видом, как будто ему предложили помыть корифеева дракона. — Ее зовут Дагна, и если я узнаю, что ты ей нагрубил — будешь смотреть, как наши бывшие храмовники пьют лириум. Молча и издалека. Что обычный лириум после красного, что его искаженная Песня… Ничто. Нет, лучше, чем совсем ничто, но ему не дадут. Даже этого. Долго он, впрочем, все равно не протянет. Без доспеха, без доз… То, что внутри, перестало получать пищу и начнет питаться Самсоном. Он обратится в кристалл, и весь их гребаный Скайхолд будет заражен. Может, они вовремя поймут, что с ним происходит, и подарят ему легкую быструю смерть, может, нет, и потом будут долго умирать сами. Ему было все равно. Они успеют убить Корифея, и это главное. — Пойдем, — Резерфорд потянул его за плечо. — У меня много работы, я не могу тратить весь день на тебя. Шагая за ним вниз, в подвал — оттуда тянуло теплом и влагой, — Самсон почувствовал себя хоть немного отомщенным.