Чёрный ворон

«А лисички Взяли спички, К морю синему пошли, Море синее зажгли» Корней Чуковский, «Путаница»

…Это было спонтанное, едва обдуманное решение: Максимилиан протянул вперёд руку и, опустив на блондинистую макушку, тихо сказал: — Оживи. В глубине чужих глаз на миг промелькнула яркая зелёная искра. И на этот раз это был не просто блик. — Что ты сделал со мной?! — Воскликнула Эльвира и резко отпрянула от него, зажмурившись. Несколько секунд девушка промаргивалась, потирая виски, а когда снова подняла на Максимилиана глаза, те уже не горели зелёным огнём. — Какого черта ты сделал, Макс? Ах, если бы он знал. От чего вообще у ведьм могут светиться глаза? — Это заклинание передачи энергии. Я хотел проверить, в какой форме она перейдёт к тебе, ну там… как проявится… — Долго думал? Сливать в ведьму некроэнергию?! Макс нервно улыбнулся: сказать ли Эле, что он не думал над этим от слова совсем? — А что, уже потянуло поднимать мертвецов? Эльвира с максимально серьёзным видом замерла, чтобы прислушаться к ощущениям. Она нахмурилась, сведя брови к переносице, и когда Макс уже невольно начал немного паниковать, расслабилась и вынесла обнадёживающий вердикт: — …Нет, кажется, пронесло. У потомка Аррдаха словно камень с души свалился. Огромный такой булыжник, о существовании которого он мгновение назад и не подозревал. — Ну и напугала же ты меня. Лицо Эльвиры перекосилось от нахлынувшего возмущения. — Ах это я, значит, тебя напугала, а не наоборот?! — Зашипела она не хуже змеи. У ведьмы явно закралось навязчивое желание нанести ему тяжёлые физические повреждения, и Макс не знал, на что та может быть способна теперь, когда он влил в неё немного магии. Поэтому вскинул руки вверх в примирительном жесте: — Каюсь, виноват! Мне правда очень жаль. Бесстыжая улыбочка, ярко контрастирующая с жалобной интонацией, то ли сбила Элю с толку, то ли просто охладила её пыл. Она раздражённо цокнула языком, закатив глаза: злиться на этого дурачка не было никаких сил. — Больше никогда не проводи надо мной своих дурацких опытов… по крайней мере, без предупреждения. Злится, подумал Макс. Её можно понять. Но злится недостаточно сильно, чтобы скрыть свой исследовательский интерес. Видя, что Эльвира практически остыла, он решил, что самое время наконец-то её расспросить: — Так что ты всё-таки почувствовала? Эля, проворчав себе под нос что-то про бабушку и откручивание башки, откинулась на спинку дивана и уставилась в потолок. — Сложно сказать точно, но я как будто ослепла на несколько секунд… Как если бы попыталась надеть слишком мощные очки. — И как, ты что-то увидела? — Макс неосознанно пододвинулся ближе к ведьме, как если бы та была бракованной петардой, которую слишком любопытный подросток собирается проверить на взрываемость. Эльвира подняла на него раздражённый взгляд: — Похоже, ты никогда не пробовал надеть слишком мощные очки. Я не увидела ничего, кроме размытых зелёных всполохов. Это, кстати, очень напоминало фосфор, светящийся в темноте. Ты ведь знаешь, что это, да? Макс закатил глаза. Конечно же он знает, что такое фосфор. В конце концов, он родился не вчера. А что он ни разу не нуждался в очках, так это ему только в плюс, и ведьма, должно быть, просто завидует его идеальному зрению. Зрение у Эльвиры действительно слабое, что очень странно для ведьм, которым способность видеть очень важна. Глаза ведьмы видят тонкий мир одновременно с обычным, видят суть вещей, потоки магии и много чего ещё. Так что это нормально, что при вливании его магия естественным образом направилась в самое поврежденное место, являющееся по совместительству ещё и самым важным для выживания. Возможно, голова у Эли заболела с непривычки, но почему засветились глаза? У некромантов обычно ничего не светится даже во время колдовства, но ведьмы по своей природе больше похожи на магов дороги, а значит… Максимилиан едва ли не хлопнул себя по лбу: ну он и тугодум! Конечно же, они ведь сидят в темноте! Какой Эльвире сейчас толк от обычного зрения?! — Это было ночное видение. Абсолютно безопасный, естественный способ видеть в темноте, концентрируя магию в глазах. — Это всегда так больно? — Эльвира скривилась от досады, вспоминая крайне неприятные ощущения. — Вообще-то, это должно быть совершенно безболезненно. И у меня есть теория на этот счёт… Ты только не злись слишком сильно, но давай попробуем ещё раз — включив свет. Эльвира просверлила Макса глазами, проверяя на прочность его весьма сомнительную адекватность. Никогда за всю историю взаимоотношений некромантов и ведьм они не делились друг с другом энергией. Это вообще считалось невозможным, учитывая, что они пользуются разными видами магии: ведьмы пропускали через себя тонкий мир, а некроманты — энергию смерти, существующую, как ни странно, абсолютно в любом мире. Так почему Максимилиан уверен, что из этого точно что-то выйдет? И главное, как у него вообще могло получиться ни разу не некромантское заклинание «Оживи», или как он там сказал? — Сначала тебе придётся мне объяснить, как ты это сделал и почему считаешь, что это сработает? Я, знаешь ли, не желаю себе трагической участи подопытного кролика. Макс неловко улыбнулся, уже в который раз за эту ночь. — Справедливо. Он и так мог натворить невесть что, бездумно влив свою магию в ведьму. С другой стороны, он уже вливал её в мага дороги и никаких неприятных последствий не было. Ну ладно, не совсем магию, энергию. Макс спустил пустую чашку и банку от варенья на пол за неимением кофейного столика. И, закинув ноги на освободившуюся часть дивана, развернулся к Эльвире лицом. — Я однажды уже применял это заклинание на маге, не являющемся некромантом. Мы находились в Королевстве, у неё в руках был посох, но к ней перешёл только заряд бодрости, никакой магии, понимаешь? — Разве так и не должно быть? Слово «оживи» означает скорее «взбодрись», а не «возьми немного моей магии», или я чего-то не поняла? — Нет, всё именно так, как ты говоришь: энергия и магия — это два разных понятия. Но ведь и слово «оживи» имеет для некромантов совсем другое значение. Оно скорее ассоциируется с поднятием мертвецов, вроде «восстань из мёртвых», или типа того. А поднимая мертвеца, некромант вливает в него свою магию, это заложено на подсознательном уровне, вроде знания о том, как дышать. Возможно, с Леной ничего не случилось потому, что я тогда осознано отказался от некромантии, отверг свою природу, или, может быть, она как маг дороги просто физически не смогла бы принять некроэнергию и пропустить через себя. Но на тот момент я решил, что достаточно чётко обозначил свои намерения. Согласись, намерения ведь намного важнее слов, которые ты произносишь. Особенно когда дело доходит до колдовства. Одно слово «оживи» не может чётко обозначить весь процесс передачи энергии от одного колдуна к другому, какая бы энергия не имелась в виду. Даже просто жизненная намного сложнее, чем слово, которым её называет человек. А ведь есть ещё и разные языки. Так что же магу из другой страны придётся обязательно учить все слова для заклинаний на нашем языке? А если он говорит с акцентом и не может в точности повторить произношение? — Ближе к сути, Макс. — Да подожди ты! Дай мне объяснить, как я к этому пришёл, и ты поймёшь, к чему я веду. Если ключ к результату заклинания не слово, а намерение, то почему бы колдуну не выбирать самому, заряд чего он собирается отдать: бодрости или магии? Позже я сумел оживить с помощью этого заклинания мёртвое растение. Совсем мёртвое, понимаешь? Абсолютно засохшее, у него даже корня не было. Эльвира тихо захихикала, уловив всю абсурдность сказанного. — Ты поднял из мёртвых ветку?! Ой я не могу! — Её плечи мелко затряслись в попытке сдерживать рвущийся наружу смех. — И что потом из этого вышло: зомби-ветка или дерево-лич? От мысли о вернувшихся с того света деревьях Максимилиана передёрнуло. В памяти моментально вспыхнул образ разгневанного Хранителя леса. Что ж, теперь он знает, что увидит следующей ночью во сне. Но шутку всё равно оценил. — Не то и не другое. Растение вернулось к жизни естественным для него образом: пустило корни и вскоре зацвело. Я взял его с собой, уходя из Королевства, и оно вполне себе продолжает жить и расти без подпитки магией. — То есть ты дал чему-то настоящую жизнь? — Глаза ведьмы сделались совсем хитрыми, а зубастый рот приоткрылся в готовности что-то сказать, но Макс пресёк попытку на корню: — Вот только пошути на тему отцовства, и я больше ничего тебе не расскажу. — Да не собиралась я, — ведьмочка «невинно» похлопала зелёными глазками, давя ехидный оскал. Максимилиан скривился, словно от лимона: — И больше никогда не делай такое лицо. — Что? Почему? Ты же делаешь, чего мне вдруг нельзя? — Это потому что у меня хорошо получается, а ты строишь рожу пираньи под кайфом, с мечтательной улыбкой выбирающей, кого бы обглодать до косточек. В тебе что вообще нет ни капли милого? Эльвира ухмыльнулась уже намного искренне и иронично выгнула бровь. — Очень оно мне надо, тратить на такие спектакли свою энергию. Считай, что это был эксперимент или вроде того. И вообще, твоя речь в очередной раз ушла куда-то не туда. Объясняй уже давай свою теорию или я действительно тебя укушу. Макс весело хихикнул. Угроза была забавной, но действительно серьёзной в каком-то смысле, особенно учитывая остроту Эльвириных зубов. Видимо, у них это семейное, заложенное где-то в генах, переходящих и к дочерям некромантов, и к сыновьям. Максимилиан, к слову, и сам был весьма зубаст. А значит, дойди до потасовки, он вполне мог бы укусить обнаглевшую сестрёнку в ответ. Это могло бы здорово поднять ему настроение, но он вновь отошёл от темы, а ночи, как ни странно, не бесконечны и имеют свойство заканчиваться. — Я не до конца уверен, почему я, будучи некромантом, вообще смог наколдовать что-то кроме некромантии, и тем более достаточно светлое, ещё и во благо другого человека. Некроманты ведь по своей природе довольно жадные: отдать кому-то даже маленькую каплю своей силы, к тому же без выгоды для себя? Это нам не свойственно. В первый раз у меня получилось применить «Оживи» именно к Лене, потому что уже тогда она была для меня особенной: единственным человеком, который верил во что-то хорошее во мне. Я не мог позволить себе потерять её в той битве с саранчой, должен был сделать для неё хоть что-нибудь, и это был единственный возможный способ. Я даже не был уверен, сработает ли, но времени на раздумья не было, пришлось рискнуть. Насколько я знаю, некроманты и между собой-то не особо дружны; уверен, что моим предкам ни разу не приходило в голову мысли попробовать поделиться с кем-то своей силой, ведь искреннее желание помочь кому-то в ущерб себе идёт вразрез со всем, во что обычно верит некромант. — Но тебе ведь пришло. Макс подтянул к себе острые колени и, обхватив их руками, уместил сверху белобрысую голову. Лицо его, расслабившись, приобрело такое печально-мечтательное выражение, какое Эля не смогла бы сымитировать при всём желании. Для этого нужна была глубокая и искренняя привязанность к кому-нибудь. Другими словами, эмоция, которую ей ещё ни разу не довелось испытать — семья не в счёт. Парень, как две капли воды похожий внешне на всех своих великих тёмных предков, бесконечно отличался от них во всём остальном. Год назад Эльвира без раздумий кинула бы камень в первого сказавшего ей, что такое может быть хотя бы в теории, но вот эта белая ворона сидит прямо перед ней. Максимилиан поднял на собеседницу свои сияющие робкой надеждой чёрные глаза, и, совсем по-детски улыбнувшись, выдохнул тихое: — Да. Нет, она определённо отложит знакомство этого «бракованного» некроманта с Глафирой на… неопределенный срок. Не то чтобы она действительно боялась, что бабушка порвёт новоявленного родственника на британский флаг, хотя вероятность такого исхода достаточно высока, каким бы нетипичным некромантом ни был Макс. Просто психика у парня и так была расшатанной, он буквально висел на волоске, за который уцепился изо всех сил. А некоторые методы её дорогой Oma были далеко не для слабонервных. Особенно если учесть, что до этого Максимилиана никто и никогда не воспитывал. — То есть ты хочешь сказать, что доверяешь мне достаточно, чтобы бескорыстно помочь? Максимилиан возмущённо встрепенулся и посмотрел на ведьму укоризненно, словно та обвинила его в глупости и недалёкости. — Ты за кого меня принимаешь? Считай это вкладом в общее дело или залогом на будущее. В конце концов, в нас течёт одна кровь, мы почти семья. И ты тоже помогаешь мне, так что глаз за глаз. В перспективе это выгодно для нас обоих. Зелёные глаза удивлённо расширились. — Почти семья, говоришь? Разве некроманты считают связанных с ними кровью ведьм своей семьёй? Макс неуверенно пожал плечами: — Моя мама была ведьмой, мачеха, тоже ведьма, не избавилась от меня, хотя могла и была бы в своём праве. Мама умерла, когда я был маленьким, а с Региной мы никогда не были близки, но рядом не было ни одного некроманта, чтобы сказать мне, кого я должен и не должен считать своей семьёй. — То-то я смотрю, ты без предрассудков. Максимилиан ухмыльнулся. — Предрассудки обычно у всех как раз таки именно на мой счёт. Я ведь злой и страшный некромант! Ууу~ууу! — Он скорчил хищную гримасу и задёргал в воздухе костлявыми пальцами на манер колдовства. — Ага, кошмар на крыльях ночи, которым мамочки пугают детей, — Эльвира ухмыльнулась в ответ. — Вы, кажется, хотели убедить меня участвовать в своих страшных экспериментах, ваше злодейшество, или передумали? — Нет, вовсе нет, — Макс откинулся обратно на диван. — Я уже объяснил тебе про заклинания и намерения, но это ещё не всё. Когда я оживлял сухую ветку, то мне показалось странным, что я сумел использовать светлое заклинание, предназначенное магам дороги. Ведь оно не приспособлено для некроэнергии, но тогда как? Пока не понял, применил его очень много раз. Я тогда боялся некромантии даже сильнее, чем сейчас, так что вместо ночных кошмаров у меня были самые настоящие галлюцинации: посмотрю на человека и увижу мертвеца или ещё похуже чего-нибудь, потом моргну, и раз — снова человек. Захочу послать в город летучих мышей или обернуться вороном — и ужас накатывает, хотя я ещё ничего не успел наколдовать. А когда я применял это «Оживи», ничего такого не было… — Ты умеешь превращается в ворона?! Пожалуйста, скажи, что больше не боишься и покажешь мне! Макс нахмурился, уставившись на ведьму как на дурочку. — Ты меня вообще слушала?! Я собирался сказать тебе что-то очень важное. — Всё, молчу. — Костлявая ладошка «застегнула» рот на манеру молнии. — В общем, похоже, я могу колдовать, используя не только некроэнергию, хотя это и очень тяжело, а здесь, без тонкого мира, так вообще удаётся один раз из десяти. И я считаю, что дело в моих генах, в том, что кровь ведьмы во мне тоже есть. Я хотел проверить, что случится, если я направлю магию в тебя, потому что в тебе точно так же течёт кровь некроманта, твоего биологического отца. И я, честно, очень рад, что магии в тебе приспичило лучше видеть, а не поднимать мертвецов. — Если из-за этих игрищ с твоей магией я стану некроманткой и моя бабушка открутит тебе голову, обещаю, ты будешь первым мертвецом, которого я подниму. — Это самая ужасная благодарность, которую мне приходилось слышать, так что давай мы постараемся этим не злоупотреблять? — Ок, но сейчас мы всё равно попробуем ещё раз. Кстати, зачем ты хочешь включить свет? Макс почувствовал что-то похожее на удовлетворение: приятно, когда твои гениальные идеи выслушивают и не подвергают критике за их сомнительную безопасность. — Если думать логически, то болевые ощущения появляются от слишком большой нагрузки на глаза. Твоё зрение резко улучшилось сразу на два критерия: остроту видения и способность видеть в темноте. Думаю, будет проще, если сначала задействовать только что-то одно. Макс заставил себя встать с насиженного места, чтобы совершить путешествие до выключателя, и зажёг в комнате свет. Они оба резко сощурились: гадство, глазам теперь нужно было дать привыкнуть к яркому свету лампочек. Просидев полночи в полной темноте, ни один из них не знал наверняка, сколько сейчас времени, но по ощущениям скорее всего где-то около четырёх часов утра. Некромант проморгался, добравшись до дивана почти на ощупь, и подождал, пока зрение прояснится окончательно. — Ну что, ты готова? Ведьма согласно кивнула и длиннопалая ладонь снова опустилась ей на голову. — Я попробую вложить совсем немного, чтобы хватило только на глаза. Посмотрим, насколько может задержаться эффект. «Оживи». Тонкая струйка магии протекла от одного колдуна к другому, но Эля не увидела её, а скорее почувствовала интуитивно. Намного больше её волновал размытый образ комнаты, плавно, но стремительно приобретающий всё более чёткие очертания. — Чувствуешь что-то странное? Голова болит? Эля тихо хмыкнула. — Нет, доктор Хаус, нигде не болит. Видеть я действительно стала лучше, и больше ничего: никаких взывающих ко мне мертвецов. — Хорошая отсылка, но я всё же надеюсь, что мой пациент мне не лжёт. — В данной ситуации ложь была бы мне не выгодна. Перспектива стать зависимой от чужой магии мне совсем не улыбается. Макс отнял руку от её головы, и они оба устроились на диване поудобнее, ожидая, пока спадёт эффект. Он прикрыл глаза, ненадолго погрузившись в свои мысли. А Эля всматривалась в близлежащие предметы, тоже задумавшись о чем-то своём. — Так мы с тобой, получается, ведьмо-кроманты или некро-ведьманы? — ...Что? Ничего более бредового в жизни не слышал. Максимилиан устало потёр виски. Головная боль от недосыпа обещала очень скоро его доконать. — Звучит как преступление против терминологии. Но вообще, если так прикинуть, то по первостепенности наверное: ты ведьмо-кромантка, а я некро-ведьмак… — Или наоборот. Макс согласно кивнул в ответ. — Или наоборот. Надо будет потом спросить того, кто разбирается в этой галиматье. ***

«Найди свою шкуру, Македонский, найди свою маску, говори о чем-нибудь, делай что-нибудь, тебя должны чувствовать, понимаешь? Или ты исчезнешь» («Дом, в котором», Мариам Петросян)

В семь пятнадцать утра, когда единственный нормально спавший этой ночью человек проснулся и выполз на свет божий из своей комнаты, отрубившиеся только под утро Макс и Эля всё ещё тихо сопели на диване. Едва продравший глаза Валера, зевая, проковылял до ванной комнаты и первым делом умыл лицо ледяной водой. Он бы ни за что не прибегал к такому мазохистскому методу, будь на их кухне кофемашина или хотя бы обычная турка. Но их не было, а растворимый кофе, даже самый дорогой, казался ему мерзкой жижей, не стоящей своих денег. Так что утро приходилось начинать с таких вот издевательств и ждать возможности купить нормальный кофе по дороге в университет. Хотя, конечно, если бы Валеру кто-нибудь спросил о причинах, то он ответил бы, что такие процедуры тонизируют стенки сосудов с капиллярами и сужают поры, а не что даже семь будильников подряд не способны до конца его разбудить. Семь будильников с самой мерзкой мелодией, с интервалами в пять минут. Островский ненавидит их всей душой, но без них никак, не важно насколько рано он ляжет спать: просыпаться всё равно не хотелось, ровно как и с улыбкой встречать каждый новый день. Валера сплюнул остатки зубной пасты в раковину и двумя указательными пальцами растянул свой рот наподобие улыбки. — Улыбайся, детка, и к тебе потянутся люди. Иначе просто никак. Все полезные знакомства следует заводить с милой улыбкой на красивом лице, так он запомнится человеком, с которым приятно иметь дело, а значит, можно вести дела. Если не сейчас, то в будущем: в будущем, ради которого Валера готов практически на всё. Каждое утро всеобщего любимчика начинается одинаково: тоник для умывания, питательная маска, увлажняющий крем. Кожа должна быть в идеальном состоянии, чтобы не пришлось прибегать к косметике. Валере нравится наносить макияж на лица других людей, он бы и сам, наверное, красился, в конце концов, это было бы идеальным дополнением к его маскировке. Но каждый раз когда он пользуется чем-то помимо бальзама для губ, глядя на своё отражение в зеркале, Валера видит точную копию «этой женщины», его эгоистичной матери, которую он никогда не сможет простить. Потому Островский не красится, исключением является только художественный грим для фотосессий, и то он никогда не оставляет себе эти фотографии. Как актёр, никогда не смотрящий фильмы, в которых играл. Дальше по списку идут волосы — в натуральном виде такие же чёрные и волнистые, как у его матери. Валерины едва достают до середины шеи, но это не мешает кончикам раздражающе завиваться при любых намёках на влажность, и каждое утро он выпрямляет их утюжком для волос, чтобы те не выбивались из причёски на фоне фальшивых синтетических прядей. Зубец расчёски задевает капсулу крепления наращённых волос. Давно пора провести коррекцию, но руки всё не доходят: Валера крутится как белка в колесе и деньги, отложенные на коррекцию, скорее всего придётся урезать ради закупки материалов для проекта, а фальшивые прядки снять… Нет, нельзя, ведь стрижка меняет человека так же сильно, как цвет волос. За отсутствием макияжа Валера просто не имеет права чем-либо из этого пренебречь. Разве что только на каникулах, ведь вряд ли Максу или Эле будет хоть какое-то дело до его волос. Когда выпрямленные пряди начинают падать идеальной бирюзовой волной, время надевать основной пирсинг, тот, который выдаётся за настоящий. Валера сверяется с фотографией, чтобы даже самые внимательные не заметили разницы с тем, как было вчера. Дальше идёт одежда, и с ней уже можно экспериментировать, как вздумается. Эту часть Валера любит больше всего, ведь каждую вещь в его шкафу, от неоновых обувных шнурков с Алика до сшитой на заказ шёлковой рубашки, он оплатил сам, деньгами, заработанными собственным трудом. Отчим не сможет ничего ему сделать, даже разгуливай Валера в розовом платье, пока то куплено за его личные деньги. Мысль об этом приятно греет душу, старательно игнорируя понимание того, что на самом деле это всего лишь жалкая иллюзия финансовой независимости. Даже продай Валера всю свою одежду, этого не хватит, чтобы доучиться в универе ещё три с половиной года. А без образования он может разве что продолжать работать помощником в пирсинг салоне, даже не полноценным работником. Квартира, учёба, коммуналка — за всё это платит отчим, он же держит у себя все Валерины документы. Поэтому будь Валера хоть трижды совершеннолетним, он не может просто взять и сбежать. По крайней мере пока. Приготовленная с вчера одежда приятно радует глаз. В такие моменты Валера даже рад своему субтильному телосложению, ведь не будь он таким хрупким и изящным, выглядел бы крайне нелепо во всём, что хочет носить. А это идёт вразрез с его кредо хорошего стилиста: даже если охра самый модный цвет сезона, не носи его, если он тебя желтит. Или если в моде узкие джинсы, делающие твои ноги похожими на кривые сосиски, то, серьёзно, откажись их носить! Ведь задача одежды подчёркивать твои достоинства и скрывать недостатки. Не важно, что модно сегодня, ведь мода меняется каждый день: важно, что из всего этого хорошо смотрится именно на тебе. Сам Островский, к примеру, любит джинсы прямые и слегка зауженные к низу, хотя узкие ему тоже идут, в отличие от многих других парней, рискующих их носить «ведь так очень модно в Америке». Серо-сиреневые джинсы Валеры грубо потёрты по всей длине, но не до дыр — всё-таки на улице далеко не июнь — и с пояса свисают несколько цепочек разной толщины. Белая полурасстёгнутая рубашка с нашивками, надетая поверх фиолетовой водолазки, ассиметрично заправлена, чтобы создать иллюзию отсутствия худобы. И любимые белые кеды со шнурками фиолетового цвета, как ногти и сумка, перекинутая через плечо. Всё просто идеально, но Валера параноидально крутится перед каждым зеркалом на пути к входной двери: а вдруг где-то помято или нитка торчит? С поверхности стекла на него смотрит подросток, похожий то ли на парня, то ли на девушку. Красивый, даже слишком. Сегодня снова какая-нибудь однокурсница будет украдкой наблюдать за ним во время пары. Другая, более смелая, попросит совет по макияжу, а группка самых ярых поклонниц пригласит посидеть вместе с ними на обеденном перерыве. В каком-то смысле Валере действительно приятно их внимание: они милые, всегда вежливые и здорово помогают поддерживать имидж. Но каждая из этих девушек втайне надеется, что голубоглазый красавчик в неё влюбится, а отношения пока не входят в его планы — ни с девушками, ни тем более с парнями. Валера — бисексуал с андрогинной внешностью, и это даёт ему возможность вежливо отказывать и тем, и другим: напоказ восхищаться популярным актёром из сериала в компании девушек, и сокрушаться, что девушки не видят в нём мужчину, в компании парней с нетрадиционной ориентацией. Да и в компании обычных парней тоже, ведь так они не будут воспринимать Валеру как соперника, способного увести чью-то подружку. В коридоре зеркала нет, и Островскому приходится воспользоваться тем, что висит в гостиной, чтобы красиво разложить волосы поверх воротника голубого пальто. Дверь в проёме не стоит, и Валера может видеть два тихо сопящих на диване тела, даже не покинув коридор. Снова они проводили вместе время без него. Видеть их вдвоём на кухне уже стало привычкой, и вместе с этим появилось неприятное ощущение, что Максимилиан и Эльвира потихоньку от него отдаляются. Или это он отдаляется от них, притворяясь кем-то другим? Макс спал, сидя в позе эмбриона, обхватив себя руками и откинув белобрысую голову назад и влево. Рот был смешно приоткрыт и из уголка норовила закапать слюна. А завалившуюся набок голову подпирали острые колени Эльвиры, девушки, которая, по видимому, даже спать не может как нормальный человек. Валера честно не знал, что надо было сделать, чтобы оказаться вверх тормашками, пока спишь, но Адлер, похоже, даже гравитация была нипочём. Эльвира наискосок развалилась на свисающем с дивана чёрном одеяле головой вниз и подметала пол кончиками светлых волос. Одна её рука лежала на животе, вторая свисала на паркет, а ноги каким-то образом оказались перекинуты через спинку дивана… к слову, очень длинные и стройные ноги. Тут гравитация закономерно взяла своё, и чёрная юбка бесформенной массой съехала вниз, скомкавшись где-то в районе бедра. Валера сам не понял, как оказался раза в два ближе к дивану, чем до этого стоял. На Эле не было очков, и пусть глаза её были закрыты, страшный средневековый аксессуар до этого вообще не давал нормально рассмотреть необычные, но интересные черты её лица. Свисающие сейчас на пол волосы обычно скрывали вид на длинную шею, а мешковатая одежда не обтягивала плоский живот… Валера почти успел решить для себя, что Эля, в общем-то, красивая, как вдруг ярко-зелёные глаза распахнулись и парень сдавленно взвизгнул от неожиданности. Бледные губы Эльвиры моментально растянулись в ехидной ухмылочке. — Утречка~. Нет, насчёт красивой он ещё немного подумает, хотя бы пару дней. Если, конечно, вообще сумеет столько прожить с такими кардионагрузками: сердце от испуга колотилось как бешеное. К счастью, Эля больше не смотрела на него, чтобы это заметить, она рассматривала Максимилиана, продолжавшего спать на удивление спокойно. — Счастливчик ты, Черноглазик: не надо никуда ходить по утрам. А мне вот пора в универ. Эльвира неестественно легко подтянула корпус к поднятым ногам и, аккуратно переложив чужую голову со своего колена, вернулась в исходное положение. Сбросив ноги с диванной спинки на подлокотник, она вывернулась ужом и бесшумно приземлилась на паркет босыми ногами. Девушка совершенно невозмутимо позволила длинной юбке упасть на место самой и, пожелав Максимилиану сладких снов, ушла к себе, за тёмно-синюю дверь. Будь на её месте любая другая, Валера принял бы за попытку соблазнения и позу для сна, и голые ноги, и странные акробатические трюки тоже. Но это была именно Эльвира, видящая в нём кого угодно, только не мужчину: котёнка, ребёнка, девчонку или что-то среднее. Учитывая, что это не кто-то, а именно Эльвира, Валере должно быть совершенно всё равно. Но вместо этого хочется пойти и приложиться лбом о дверной косяк или опять умыться ледяной водой. Утешало только то, что Макс, не очень-то похожий на девочку, похоже подвергся той же участи, что и он. *** За пятнадцать минут до начала первой пары Валера уже находится в здании университета, и пустой стаканчик от двойного макиато отправляется в сортировочную урну для перерабатываемых отходов: абсолютно бесполезная заморочка, установленная по всей территории после серии митингов со стороны студентов, выступающих против пластиковых трубочек, и других псевдоспасателей окружающей среды. Нет, Валера вовсе не считает их глупыми, просто немного наивными, ведь собранный из сортировочных урн мусор после всё равно оказывается скинут в одну большую кучу на свалке, и два десятка студентов художественного никак не смогли бы на это повлиять. Они просто потратили время и усилия впустую, хотя, может, в личных делах им и напишут что-то вроде «храбро боролся за сохранение окружающей среды». Может в будущем, когда эти упрямцы вырастут и станут более значимыми, то действительно сумеют что-то изменить, а пока что они просто кучка недовольных подростков. Валере вообще нравится думать о будущем, в особенности о том, которое он желает лично себе: о собственном доме, о работе, приносящей удовольствие, иногда даже о любящей семье, но о ней немного реже, чем о первых двух вещах. Вовсе не потому, что он не хотел бы иметь семьи, просто оба неудачных примера в памяти не давали мечтаниям слишком сильно разойтись. Да и смысл ему думать об этом сейчас, когда Валера не имеет права даже просто быть самим собой? Вон милая девушка-первогодка, смущаясь, разглядывает его из-за плеча подруги. Валера не помнит о ней почти ничего, даже имени, а у неё висит внутри шкафчика его фотография с последней фотосессии и рядом дорисованы сердечки. Возможно, девушка даже считает, что влюблена в него, но что ей в нём нравится, когда они даже лично не знакомы друг с другом? Кроме его красивой мордашки, конечно же? Он не осуждает её, стеснительность вовсе не порок, как и восхищение чужой красотой. Валера даже обменялся бы с ней контактами, осмелься та подойди познакомиться, но сам не сделает первый шаг, чтобы не давать ложных надежд. Он ещё не настолько выжил из ума, чтобы превращать свой фан-клуб в клуб разбитых сердец, где его обожатели подерутся между собой за внимание с его стороны. А вот Стефания со второго курса идёт в его сторону, и лучше бы ей ничего от него не надо было, но надежда тает с каждым приближающим её шагом. Стефи самая популярная девушка универа, хотя не умница и не красавица. Она насквозь фальшивая, полностью нарисованная — от приклеенных ресниц, наращённых ногтей и тонны мастерски наложенной на лицо штукатурки до скульптурированных бронзером декольте и ног. Стефания — королева моды универа, и вкуса у неё тоже нет. Только деньги её родителей, владеющих издательством модного журнала номер один, которые она тратит на свой брендовый шмот. Валера видит всю эту фальш насквозь, невооружённым взглядом. Он слишком хорошо в них разбирается, и в моде и во лжи. Глупой Стефи невдомёк, что он не тот, кого можно таким впечатлить. Наоборот руки чешутся содрать чужую маску и раскрыть глаза всем парням, что слепо увиваются за этой пустышкой, преданно виляя хвостом. Но Валерий Островский далеко не тот человек, который имеет право её осуждать: он тоже тот, кто врёт всем и самому себе. Точно такой же человек, готовый на многое ради высокого положения в социальной иерархии. Валеру правда тошнит от таких людей, слишком сильно похожих на его мать. Но избегание Стефании может стоить ему шанса уцепиться за будущее, которого он так жаждет, а ради него Островский готов хоть вечность мило улыбаться и терпеть. — Привет, сладкий, я слышала о тебе очень много хорошего. Ну ещё бы, думает Валера, чтобы я и дал появиться плохим слухам о себе. — Ты конечно же знаешь, кто я, так? Кончик светлой пряди из уходящего в коричневый к корням омбре, привычно небрежно накручивается на длинный ярко-розовый акриловый ноготь. Валере очень хочется сказать в слух всё, что он действительно успел услышать и узнать о Стефании Кудрявцевой, но вместо этого он выжимает из себя одну из самых искренних своих улыбок, доведённых до автоматизма. — Конечно, не думаю, что здесь есть кто-то, кто не слышал о тебе. Стефания самодовольно лыбится, являя миру ряд неестественно идеальных белоснежных зубов. — Действительно. — Хочешь чтобы я что-то для тебя сделал? Не зря же ты подошла ко мне? — Валера вежливо подводит ближе к цели разговора, используя максимально лестную форму речи, когда на самом деле хочет просто развернуться и уйти в другую сторону. — Ах, конечно. Какая нелепая попытка сделать вид, что просто подошла его поприветствовать без всяких скрытых мотивов. — Я слышала, ты можешь устраивать тусовки у себя в квартире. Папуля делает в нашем доме ремонт, и я хотела узнать, не захочешь ли ты провести хеллоуинскую сходку у себя? Все уже приготовили костюмы, а тут такая лажа с ремонтом… Мда… куда уж он теперь денется, когда его спросили посреди коридора у всех на глазах? Если он сейчас откажет, то даже не самой Стефании, а всем студентам, с нетерпением ждущим возможности хорошо отпраздновать Хеллоуин. Сказать, что ему надо подумать? Можно, конечно, но разве это что-то изменит? Валере всё равно в результате придётся согласиться, а так он хоть покажет всем, как искренне он рад гостям. — С удовольствием, только вы, ребята, сами скинетесь на алкоголь. — Валера мило улыбается, в уме подсчитывая, сколько личных вещей придётся перетащить в его спальню, чтобы закрыть на ключ. А Стефи согласно кивает, довольная вовремя найденной заменой. — Кстати, я слышала, что по соседству с тобой живёт эта страхолюдина Адлер. Бедняжка, она и так разогнала твою прошлую вечеринку, а теперь ещё и сделалась твоим ментором… Так что не приглашай это чучело. Разве что только из жалости на роль пугала, Хеллоуин всё-таки. Стефания мерзко хихикает на высоких нотах, так, словно выдала лучшую в мире шутку. А Валера неожиданно понимает, что будь в его руках сейчас стаканчик горячего кофе, он бы, не задумываясь, вывернул его этой сучке на голову. Оказывается, боятся Элю далеко не все. Но в данной ситуации Островский не может этому порадоваться. Потому что слово «страхолюдина» означало вовсе не страх, а высмеивало Элину внешность. Это злило, Эльвира вовсе не была уродиной или даже просто некрасивой, Валера видел доказательство тому своими глазами. Она совсем за собой не следила, черты её лица не отличались особой женственностью, а фигура — хрупким изяществом, но это же, чёрт возьми, несправедливо: считать красивым андрогинного парня, но не андрогинную девушку! Или всё совсем не так? Эльвира ведь даже пальцем не пошевелила, чтобы кто-нибудь увидел её красоту, в отличие от него, приложившего к этому столько сил. Глупость какая-то, Валере никогда её не понять: зачем прятать длинные стройные ноги или путать до колтунов густые светлые волосы? В чём прикол этих растянутых лохмотьев, именуемых рабочей одеждой? Ведь у Эли нет недостатка в финансах. Она вполне может себе позволить хорошо одеваться. Так почему нельзя хотя бы заменить эти уродливые очки, скрывающие половину лица, особенно ярко-зелёные глаза? У Эльвиры нет никаких причин это делать, но она всё равно делает, и Валеру, как ценителя красоты, такое пренебрежение собой по-настоящему злит. Почти так же сильно, как отношение Стефании к ней. Почему он вообще должен попадать в настолько неловкую ситуацию по вине этих двоих? Островский не собирается подрывать свой авторитет из-за девушки, осознано распугивающей всех вокруг. Он соглашается на эту чёртову вечеринку, с дежурной улыбкой заверяя Стефанию, что на этот раз всё пройдёт без происшествий или неожиданных гостей. Кудрявцева уходит, стуча своими каблуками-стилетами. Валера отправляется на первую пару и только разместившись на своём привычном месте в аудитории понимает, что конкретно так налажал. Голова сама собой падает на парту, ударяясь о сплетение рук. Он просто осёл, последовал за внезапной вспышкой эмоций и забыл, что какой бы странной Эля ни была, она всё ещё его друг. Одна из немногих людей, перед которыми ему не нужно притворяться кем-то другим. Он только что повёл себя как самый настоящий эгоист, заботящийся только о своём социальном статусе, хотя Эльвира придумала и непонятно как протолкнула ради него этот абсурдный социальный проект. Очень хорошо продуманный, к слову, ведь даже его роль как подопечного представлена с выгодой для него: не так, словно ему нужна чья-то помощь, а как добровольный социальный эксперимент на благо общества с целью укрепить отношения между старшими и младшими курсами. То, что Эля, ко всему прочему, ещё и периодически его подкармливает, воспринимается скорее как её собственная прихоть или способ наладить контакт, а не забота о том, чтобы он вдруг не грохнулся в голодный обморок у всех на глазах, вдребезги разбив свою репутацию. Чёрт, что он вообще может сделать теперь, когда уже заверил Стефи, что Эля на вечеринку не придёт? В конце концов, они же вроде как друзья, и даже сам Валера был бы рад увидеть её там. Но, может, Адлер и сама не захотела бы приходить? Эльвира ведь не любит сборища людей и вполне себе открыто это демонстрирует всем и каждому — колкими фразочками, поведением и отталкивающим внешним видом, при каждом удобном случае. Возможно, Эля даже не обидится, если он попросит её не приходить. В любом случае, он должен сообщить ей об этом сам. Может быть, они смогут вместе что-нибудь придумать: вечеринка костюмированная и если правильно подобрать костюм и грим, то Элю даже не смогут узнать. А если ничего не получится, то лучше будет, если она вообще не придёт, чем весь вечер будет пугалом для Стефании и её подпевал.