О ранениях, незнании и дурных снах

Конец лета в тот год в Париже выдался необычайно дождливым. Уже несколько дней небо было тёмно-серым, без единого голубого просвета, дождь почти не стихал, то падая редкими каплями, то превращаясь в настоящий ливень. Лужи на узких улочках не просыхали, и горожане старались реже выходить из домов, а если и выходили, то двигались перебежками, пытаясь наступать на сухие места и прикрывая головы. Настроение в городе было тоскливым и печальным. Отчасти в попытке развеять это настроение граф Рауль де Ла Фер и отправился в свободный от службы день к своему другу, Леону дю Валлону. Сестры Леона, юной баронессы Анжелики дю Валлон в городе не было — она отправилась в семейное поместье, посмотреть, что с ним стало после недавнего пожара, и можно ли хоть что-то восстановить. Рауль вздохнул, представив, как Анжелика печально оглядывает руины, и голубые глаза её наполняются слезами. Ей там, должно быть, одиноко и грустно, им, остальным детям мушкетёров, ещё грустней без бойкой и весёлой дочери Портоса. Именно мысль о ней и заставила Рауля отправиться к другу этим ранним дождливым утром. «Может, Леон знает, когда она вернётся», — думал он без особой надежды, пока конь его, недовольно фыркая, скакал по мокрой улице, и из-под копыт его разлетались брызги. Квартира капитана королевских мушкетёров встретила Рауля давящей, гнетущей тишиной. Слуга Леона, открывая дверь, шёпотом пояснил, что хозяин дома не ночевал, вернулся совсем недавно, промокший и злой как чёрт. Рауль усмехнулся — с тех пор, как уехала Анжелика, капитана было трудно застать в другом состоянии. — А, это вы, Рауль, — Леон, вышедший ему навстречу, выглядел не лучшим образом — бледный, мокрые волосы слиплись и падают на лоб. Он ещё не снял плащ, и вода с него капала на пол. Раулю показалось, что дю Валлон едва держится на ногах. — Не лучшее время вы выбрали для визита. — Что-то случилось? — встревожился де Ла Фер. — Случилось... В Париже всегда что-то случается, — Леон тяжело опустился на диван и жестом пригласил друга сесть, но тот, охваченный непонятным беспокойством, подошёл к окну и посмотрел сквозь мутное стекло на залитую дождём улицу. — Поль сказал, что вы не ночевали дома. Ездили в поместье отца? Как там Анжелика? Ответом ему послужило молчание. Рауль обернулся и увидел, что Леон, смертельно бледный, с закрытыми глазами, обмяк на диване. — Леон! — Рауль бросился к нему, потряс за плечо и тут же отдёрнул руку, ощутив на пальцах что-то мокрое. Левый рукав плаща Леона был разорван и весь промок — но не от дождя, а от крови. — Чёрт! — не сдержался Рауль. «Кажется, нас всех ждут очередные неприятности», — мелькнуло у него в голове. Он уже метнулся к двери, чтобы позвать слугу, но тут очнувшийся Леон схватил его за руку. — Не надо... — прохрипел он. — Вы ранены, вам нужна помощь, — Рауль лихорадочно соображал, что делать. — Я позову лекаря... — Нет, — Леон приподнялся и поморщился от боли. — Никто... не должен знать... — Но если рана серьёзная? — Лекарь всё равно ничем не поможет. Они умеют только пускать кровь... а я и так достаточно её потерял. — Но кто вас ранил? — Рауль высвободился, притворил дверь и вернулся к другу. — Скажите мне, ведь если произошло что-то серьёзное, и вы навлекли на нас всех беду... — Всё уже... закончилось, — выдохнул Леон. — Вам ничего не угрожает… и это всё, что вы должны знать. — Вы клянётесь? — Да! А теперь, — добавил Леон, немного помолчав, — вы не могли бы оставить разговоры и налить мне вина? После бокала бургундского он явно почувствовал себя лучше, хотя оставался так же бледен. Рауль с помощью Поля, которого пришлось-таки посвятить в тайну, отыскал бинты, целебные мази, чистую ткань, принёс воды, при этом наказав слуге хранить молчание, на что тот понимающе кивнул. Когда всё необходимое для перевязки было готово, Леон, несмотря на протесты Рауля, тоном, не терпящим возражений, велел слуге удалиться. — Чем меньше он будет знать, тем лучше, — процедил он, кривясь от боли. — Какой позор! Позволить себя подстрелить... и грохнуться в обморок, как девчонка... — Но кто в вас стрелял? — Рауль осторожно снял с него плащ. — Вам этого знать не нужно... Чёрт! — Терпите. Будет больно, — предупредил Рауль, разрезая кинжалом мокрый от крови рукав. — Думаете, я не знаю? Я не раз бывал ранен... — Леон замолчал и снова глотнул вина. Рауль со всей возможной осторожностью осмотрел рану. Пуля прошла по касательной, едва задев левое плечо: кость не пострадала, но крови вытекло много. Де Ла Фер оторвал лоскут ткани, сложил его в несколько раз, смочил водой и стал промывать рану. Леон ругался сквозь стиснутые зубы, время от времени прикладываясь к бутылке. Похоже, только вино и помогало ему оставаться в сознании. Промыв рану, Рауль смазал её целебной мазью и туго перебинтовал. Когда всё было закончено, Леон в изнеможении откинулся на спинку дивана, а Рауль, в свою очередь, сделал несколько глотков вина. — Вы до сих пор не хотите мне ничего рассказать? — поинтересовался он, встревоженно глядя на бледное лицо капитана. — Нет. Человек, сделавший это, — он кивнул на перевязанное плечо, — уже далеко отсюда. И да, — он устало сомкнул веки. — Спасибо за помощь. — Я расскажу Анри и Жаклин, — после недолгого молчания произнёс Рауль, — напишу Анжелике, чтобы она приехала... — Не сметь! — вскинулся Леон. — Не надо дёргать Анжелику из-за пустячной царапины. Вы же её знаете, она станет волноваться... — Я бы не назвал ваше ранение пустячным, — покачал головой Рауль. — Признаться, я боюсь оставлять вас в таком состоянии. — Бросьте, на мне всё заживает, как на собаке, — Леон снова откинулся назад. — Мне надо выспаться, и я снова буду в строю. Вскоре Рауль, всё ещё встревоженный, покинул дом Леона и после некоторых размышлений отправился в Лувр. Там он отыскал своего друга Анри д’Эрбле и его невесту, фрейлину Жаклин д’Артаньян. — У меня дурные вести, — негромко сказал он, когда все трое уединились в одной из дальних комнат дворца. — Сегодня утром я навестил Леона... Он ранен. — Тяжело? — нахмурился Анри. — Не очень. Пулей, в левое плечо, по касательной, кость не задета, но самое странное то, что он отказывается говорить, кто его ранил. Лекаря звать тоже отказался, я перевязал ему плечо, предлагал написать Анжелике, но Леон твердит, что никто не должен знать, — Рауль вымолвил всё это на одном дыхании и умолк. — Кажется, нас ждёт очередное приключение, — произнёс д’Эрбле и покосился на Жаклин, которая, в отличие от мужчин, выглядела не столько взволнованной, сколько удивлённой. — Надо же, Леон ранен, — она приподняла брови. — Я думала, он заговорённый — в него пули не попадают, и шпаги не колют. — Жаклин, всё может быть серьёзнее, чем мы думаем, — укоризненно сказал Анри. — Я могу навестить Леона вечером и спросить... — Не думаю, что это хорошая мысль, — прервал его Рауль. — Вы же знаете его характер, а от ранения, думаю, он не стал мягче. — Но что он вам сказал? — спросила Жаклин. — Кто его ранил? — В том-то и дело, что он ничего сказал... почти ничего. Человек, ранивший его, уже не здесь... возможно, Леон отправил того, кто подстрелил его, на тот свет. Он сказал, что всё закончилось, и нам ничего не угрожает. — Хорошо бы это оказалось правдой, — вздохнул Анри. — Будьте пока начеку. Я навещу его снова, — заключил Рауль, — и постараюсь позаботиться о нём. «Это будет трудно, — добавил он мысленно, — ведь заботы Леон не принимает ни от кого, кроме своей сестры».

***

Капитан Леон спал, и сон его, беспокойный и мучительный, превращался в бред. Левое плечо горело огнём, голова кружилась так сильно, что он не мог даже сидеть, и лежал, закрыв глаза и проклиная всё на свете — свою неловкость, медлительность своей вороной кобылицы, пулю, выпущенную из пистолета, и ту, что выпустила эту пулю... Временами он приходил в себя, делал несколько лихорадочных глотков — воды или вина, ему было всё равно, менял повязку с помощью Рауля, который почему-то всегда оказывался рядом. Когда окровавленные бинты сменялись чистыми, Леон снова ронял голову на подушку и уходил в забытьё. В этом странном, полубредовом-полусонном состоянии кружились перед ним лица людей, как недавно встреченных, так и давно забытых, любимых и ненавидимых, убитых им, спасённых им... Там был его отец, Портос, гигант среди гигантов, шумный, громкоголосый и хохочущий, настолько живой, что нельзя было ни на минуту поверить в его смерть под обрушенной скалой. Там была мать, чьё нежное лицо всё время расплывалось и ускользало от него. Там была сестра с её ясными синими глазами — она улыбалась, целуя его на Королевской площади, ахала, наблюдая за его поединком с Жаклин, плакала, умоляя его уступить дорогу и не сражаться с мушкетёрами... — Анжелика... — хрипло позвал он, но лицо сестры исчезло, а ясное небо Англии сменилось полутёмными очертаниями комнаты. Уже вечер — неужели он проспал так долго? Ему никак нельзя болеть, надо вставать и идти, делать что-то важное... — Кажется, он бредит, — чей это голос? Женский, но не сестры. Ах, это ведь Жаклин д’Артаньян! Как странно — она хотела убить его тогда, на берегу, но сейчас она здесь, сидит у его постели... Или она пришла посмотреть на его мучения? Прохладная рука коснулась его лба. — У него жар, — обратилась к кому-то Жаклин. Леон хотел открыть глаза и взглянуть на неё, но веки стали точно свинцовыми. И уже уплывая в мир грёз, он успел услышать обрывок разговора и узнать голоса двух других сыновей мушкетёров — Анри и Рауля: — Кровь остановилась — это хорошо... — Кто же всё-таки стрелял в него? «Не надо вам этого знать», — подумал Леон отстранённо. Тёмный низкий потолок комнаты наклонился ещё ниже, потом рассыпался в прах и сменился ослепительной летней голубизной. Послышался шум прибоя, в глаза ударило полуденное солнце, а под ногами заскрипел песок. Леон огляделся — он стоял на берегу моря, за спиной вздымались груды камней и медленно оседал чёрный дым. Он опустил глаза и увидел, что сжимает в руках шпагу — она вся была покрыта кровью. «Это кровь Арамиса», — с прежней отстранённостью подумал Леон. Он вспомнил, что Арамис знал имя его отца, и пожалел, что убил его. Потом он осознал, что уже знает своего отца, героя Франции, Портоса, барона дю Валлон де Брасье де Пьерфон. Потом он понял, что отец его погиб здесь же, заваленный камнями, и ему самому захотелось умереть. «Хотите умереть? Это я могу устроить», — прозвучал в сознании до боли знакомый женский голос, и берег моря сменился небольшим садом, окружавшим домик, у крыльца которого была привязана лошадь Леона. На крыльце стояла женщина, её золотисто-рыжие волосы трепал ветер, а в зелёных глазах сверкала ярость. — Де Круаль, — Леон шагнул к ней. — Принесите холодной воды, — донеслось откуда-то из невозможного далёка, и какая-то тень на миг закрыла небо — и без того серое и обложенное тучами. «Не надо воды», — мысленно обратился Леон к неведомым голосам. «Скоро пойдёт дождь, и воды будет больше, чем достаточно. А сейчас не мешайте мне, я должен поговорить с ней». Он сделал ещё несколько шагов к женщине, и тени растаяли вместе с голосами. Холодный ветер развевал полы его плаща и юбку де Круаль. Редкие капли падали с небес, заставляя вороную кобылицу недовольно дёргать ухом и пофыркивать. — Что скажут ваши друзья, если узнают, что вы меня навещаете? — спросила де Круаль, по-прежнему стоя на крыльце и не пуская его внутрь дома. — У меня нет друзей, — ответил он. — Одна сестра, и та сейчас далеко. — А как же дети других мушкетёров? Анри д’Эрбле, Рауль де Ла Фер и эта девчонка, Жаклин д’Артаньян? Или мне следует называть её Жаклин д’Эрбле? — По-прежнему д’Артаньян, — Леон ответил не сразу. — Я не считаю их своими друзьями, они просто... соратники. Де Круаль презрительно усмехнулась. — Ваши... соратники сочтут предательством то, что вы поддерживаете со мной отношения. А уж если они узнают, до какой степени близости дошли эти отношения... — Не узнают, — прервал её Леон. — Вы не станете с ними связываться — вы слишком умны для этого, хоть и разыгрываете безумие. Вы не станете им мстить. — Это верно, — её глаза опасно сверкнули. — Я хорошо помню, чем обернулись попытки миледи Винтер отомстить мушкетёрам-отцам. Я вовсе не хочу лишиться головы. — По этой же причине я не советую вам возвращаться в Лувр. Вы там никому не нужны — Кольбер не примет вас после стольких ошибок... — Я и сама не жажду встречаться с Кольбером, — она дёрнула плечом. — Он мне надоел. Париж мне надоел. Франция мне надоела. — Тогда уезжайте, — произнёс Леон. — Уезжайте прямо сейчас, пока Кольбер или ещё кто-нибудь из власть имущих не решил, что вы слишком много знаете, и не задумал избавиться от вас. — Уезжать? Куда? — в её глазах снова заплясали огоньки безумия. — В Англию, Италию, хоть в Африку — куда угодно, только подальше отсюда. — Значит, таков ваш план? — её голос внезапно потерял обычную насмешливость, в нём прорезались нотки отчаяния. — Помните, о чём я просила вас? — Помню, — кивнул он. — Помогите мне вернуться ко двору, помогите мне восстановить свою репутацию — и просите у меня что хотите, я вам не откажу. «Вот только то, чего я действительно хочу, вы выполнить не сможете. Вам не под силу воскресить моего отца и вернуть из забвения мою мать». — Вы рассказывали мне ваши планы — один безумней другого. Безумие вам к лицу, — он слегка усмехнулся, — но здесь оно вам не поможет. — Значит, вы отказываетесь? — её голос задрожал. — Отказываюсь. — И это ваше последнее слово? — Последнее, — Леон поклонился ей, развернулся и пошёл к своей лошади. — Забудьте о возвращении в Лувр, уезжайте отсюда и живите новой жизнью — без Кольбера, Людовика и меня. Я сюда больше не вернусь, не ждите. Я знаю, что вы не станете мстить мне или пытаться остановить меня... Он отвязал кобылицу, взлетел в седло, развернулся в сторону дороги и, обернувшись напоследок, заметил в руке де Круаль что-то чёрное и поблёскивающее. — Ничего вы не знаете, Леон дю Валлон, — прошептала она и выстрелила.

***

Анжелика дю Валлон де Брасье де Пьерфон спешила в Париж изо всех сил. Сидя в повозке, она то понукала невозмутимого возницу, то проклинала дорожную грязь, из-за которой повозка двигалась так медленно, то стискивала руки и в отчаянии принималась молиться. «Господи, защити Леона», — шептали её губы. «Сохрани ему жизнь, прошу тебя, Господи! Пусть он будет ранен, пусть даже без сознания, но живой! Я не смогу, Господи. Не смогу потерять ещё и его. После того, как умер отец...» Она всхлипнула и яростно смахнула слезу рукавом — теперь, когда воспитание в монастыре закончилось, трёхцветную рясу сменило строгое платье красно-бурого цвета. Оно было сшито из достаточно тёплой ткани, но Анжелику всё равно пробирал холод всякий раз, как она вспоминала сон, увиденный ей несколько дней назад. Сон, который и побудил её покинуть развалины замка и тронуться в путь. В этом сне почти не было цветов и звуков — только давящая тьма, чьё-то тяжёлое дыхание и боль, обжигающая левое плечо. Анжелика — или кто-то другой? — лежала на кровати, вся дрожа, кусая губы, чтобы не закричать, ощущая выступивший на лбу пот. Ей было жарко и холодно одновременно, хотелось пить, в горле пересохло, но подняться с постели не было сил. Потом сознание оставило её, пришёл сон, но в этом сне не было облегчения. Она видела расплывающиеся в тумане фигуры и лица, берег моря с кровью на песке, двор с мокрыми цветами и рыжеволосую женщину, сжимавшую в руке пистолет. Грянул выстрел, что-то обожгло левое плечо, и конь с громким ржанием понёс Анжелику — или того, чей сон она видела? — прочь от дома. Она пыталась разглядеть дорогу, но дальше всё терялось, уходило в темноту, и Анжелика внезапно, словно вынырнув из-под воды, очнулась на своей собственной кровати с гулко бьющимся сердцем. «Леон», — было первой её мыслью. «С Леоном что-то случилось, он ранен или того хуже... Надо срочно ехать в Париж, к нему!» Она не задумывалась над природой своего сна — может ли один человек на расстоянии ощущать боль другого и видеть его сны, даже если они и связаны крепкими кровными узами? Ясно было одно — Леон, её брат, единственный, кто у неё остался после ухода отца, в опасности, Леон страдает, и она должна мчаться ему на помощь. Она прибыла в Париж дождливым утром, вместе с неприветливым северным ветром, промчалась по улицам, забрызгав грязью подол платья, едва не поскользнулась на крыльце и чуть не сбила с ног Поля, влетев в квартиру брата. — Анжелика! — навстречу ей стремительно вышел Рауль. — Господи, какими судьбами… Как вы узнали? — Леон жив? — выдохнула она, хватаясь за спинку кресла, чтобы не упасть. Казалось, весь мир для неё исчез, растворился, сузился до этой комнаты и бледного, встревоженного Рауля. Если бы он промолчал ещё несколько мгновений, Анжелика, возможно, лишилась бы чувств. — Жив, — невыносимое облегчение, испытанное после этого короткого слова, заставило Анжелику упасть в кресло. — В него стреляли, левое плечо оцарапано пулей, но никаких серьёзных повреждений нет. У Леона был жар, но сейчас он уже поправляется. — Он в сознании? — выдохнула Анжелика и сама удивилась, что ей удалось хоть что-то произнести, — в горле застрял комок, а на глаза навернулись слёзы. — Иногда приходит, но большей частью спит. — Он что-нибудь говорил? — Про того, кто его ранил — ни слова. Про вас упоминал — просил не писать вам и не беспокоить. Поэтому-то я так удивился, когда вы появились здесь... Ну, а то, что он говорит во время перевязок, — Рауль замялся, — я не уверен, что вам стоит слушать такие слова. У Анжелики вырвался странный звук — нечто среднее между смешком и всхлипыванием. Она вскочила с кресла и метнулась в соседнюю комнату. — Леон! Боже мой, Леон! — она на миг застыла, увидев брата, лежащего на кровати, — плечо перебинтовано, светлые волосы, влажные от пота, разметались по подушке, прилипли ко лбу, лицо бледное, — но тут же кинулась к нему, упала на колени, отёрла рукавом лицо. — Анжелика... — пробормотал Леон, будто в забытьи, но веки его дрогнули, и глаза открылись. Он посмотрел на сестру, словно не понимая, где находится, но тотчас же взгляд его стал осмысленным. — Анжелика? Это и в самом деле ты? Я не сплю? — Это я, — она уронила голову ему на грудь. — Но как же ты мог... Леон, как же тебя угораздило? — Неважно, — прошептал он, здоровой рукой гладя сестру по волосам. Его взгляд, рассеянно бродя по комнате, наткнулся на нерешительно замершего у дверей Рауля, и в голубых глазах Леона появился гнев: — Вы всё-таки написали ей! Я же просил! — Это не я, — смиренно отозвался Рауль. — Кто тогда? Д’Эрбле? Жаклин? — Никто, — Анжелика подняла мокрое от слёз лицо. — Мне никто не писал, клянусь! Просто... Просто я увидела тебя во сне. Оба посмотрели на неё с недоверием. — Во сне? Как ты могла меня увидеть? — Леон осторожно сел на кровати и погладил сестру по щеке, вытирая её слёзы. — Во сне? Конечно, существуют вещие сны, но... — задумчиво протянул Рауль. Анжелика хотела ответить, но не успела — от дверей послышался шум, и в комнату почти вбежал Анри, за ним вошла Жаклин. — О, Леон, вижу, вам уже лучше! — воскликнул д’Эрбле и замер, увидев Анжелику. — Рауль, так вы всё-таки написали ей? — Нет, — ответила за него Анжелика. — Мне никто не писал, я просто... увидела Леона во сне. Я почувствовала, что ему больно и плохо, что он ранен... и я приехала. Вы мне тоже не верите? — Если в этом мире мёртвые могут возвращаться с небес, то стоит ли удивляться вещим снам? — пожала плечами Жаклин, присаживаясь на стул. — Значит, Анжелика вернулась, и вам, Леон, стало лучше? Признаться, мы переживали за вас. — Боялись, что лишитесь партнёра по фехтованию? — мрачно усмехнулся капитан. — Не надейтесь, меня не так-то просто убить. — Узнаю прежнего Леона, — хохотнул Анри. — И всё-таки, кто в тебя стрелял? — немного успокоившись, Анжелика села на постель рядом с братом. — Это не имеет значения, — он покачал головой. — Судя по упорству, с которым вы скрываете произошедшее, в этом деле замешана женщина, — задумчиво сказал Рауль. Леон вскинул голову и прожёг его взглядом: — Если вы о чём-то и догадываетесь, де Ла Фер, то держите это при себе. — Женщина? — при этих словах Анжелика прижала руку ко рту и глубоко задумалась. Ей живо вспомнился увиденный сон во сне, небольшой дом с садом и рыжеволосая фигура с пистолетом в руках. А потом из более далёкого прошлого выплыла зеленоглазая хищница в тёмно-синем платье — та самая, которая так тянулась к королевским сокровищам, ударила Анжелику по руке и назвала дрянью. И что-то ей Леон тогда сказал... «Успокойтесь, де Круаль!» И ещё потом, позже, когда отталкивал её от ларца: «Это уже болезнь, господа! Де Круаль, едем лечиться!» — Де Круаль, — ошеломлённо выговорила Анжелика. — Это она тебя ранила! — Что? — Леон аж подскочил и схватил сестру за запястье здоровой рукой. — Как? Откуда ты узнала? Я что, бредил? — Немного, — отозвался Рауль, изумлённый не меньше Анжелики. — Но вы звали только сестру и никого больше. — Я увидела её во сне, — Анжелика, испуганная порывом брата, попыталась высвободиться. — Леон, тебе нельзя так волноваться! — Безумие какое-то, — он выпустил её руку и снова откинулся на подушку. — Как ты могла увидеть во сне то, что снилось мне? — Должно быть, между вами есть какая-то особенная связь, — предположил Анри. — Но постойте... Де Круаль? Что может быть между вами и ней, Леон? Капитан глубоко вздохнул. — Ладно, от вас всё равно ничего не скроешь... Она написала мне письмо какое-то время назад, просила о встрече. Я согласился. Она просила помочь ей вновь приобрести влияние при дворе. Я отказался, и она выпустила в меня пулю, когда я уже уезжал. Раненый, я добрался до дома, а остальное вы, Рауль, уже знаете. Теперь вы довольны? — И ты так спокойно об этом говоришь? — Анжелика всплеснула руками. — Леон, она ведь могла убить тебя! — Не думаю, — он поморщился — руку снова начало жечь. — Если бы она хотела убить меня, то сделала бы это. Она не так плохо стреляет. Сейчас она наверняка уже за пределами Франции, как я и говорил. — Тем лучше для неё, — грозно сказал Анри. — Если она снова появится здесь, то рискует столкнуться с нашим гневом. — Она это знает, — заверил его Леон. — И поэтому не представляет для вас опасности. — И я всё равно не понимаю, почему вы не рассказали нам всё сразу, — заметил Рауль. — А вам было бы легко признаться, что вам нанесла рану женщина? — отозвался Леон. Голова у него снова начала кружиться, и он прикрыл глаза. — Оставьте меня. Сейчас я не самый лучший собеседник... хотя когда я им был? Анри, Жаклин и Рауль покинули комнату, последний — бросив на Анжелику взгляд, полный тревоги и в то же время облегчения. Она вздохнула и опустила руку на лоб брату. — Жара уже нет, — заметила она. — Скоро ты поправишься. Но скажи, — она понизила голос и склонилась над ним, — ты не рассказывал им про де Круаль только потому, что не желал позора? Или было что-то ещё? — Что ещё могло быть? — он пристально посмотрел на сестру. — Что ещё тебе приснилось? — Ничего. Но, быть может, ты молчал из желания защитить эту женщину? Чтобы она успела уехать? Чтобы ни наши друзья, ни Кольбер, ни король не тронули её? Может быть... — её голос дрогнул, — ты её любишь? Или любил раньше? — Ты забыла, сестрёнка, — усмехнулся Леон, — я не умею любить. — Ты так говоришь. Но ведь ты не злишься на неё из-за этого, верно? — Анжелика кивнула на забинтованную руку. — Ты не хочешь ей отомстить. — Я это заслужил, — медленно произнёс Леон. — И мстить я ей не стану. Луиза, — он впервые назвал де Круаль по имени, — сейчас далеко и, смею надеяться, в безопасности. Она не причинит вреда ни мне, ни вам. Это, — он покосился на руку, — было её последней попыткой меня уязвить. Показать, что она ко мне равнодушна. И попытка не удалась. — Почему? — удивилась Анжелика. — Потому что она не смогла меня убить или даже серьёзно ранить. Сестра, — он снова взял её за руку, — я не знаю, что я чувствую к ней, и что она чувствует ко мне. Но одно я знаю точно — я поправлюсь. И, может быть, когда-нибудь снова встречу её. И тогда я узнаю всю правду. Анжелика только вздохнула. — Ничего ты не знаешь, братец, — улыбнулась она, ероша его светлые волосы.