Поместье в Гравити Фолз.

      Усталость крепкими путами оплетает все тело, лишая возможности нормально двигаться и о чем-либо думать. Хочется упасть лицом в мягкую подушку, прикрыть веки и отдаться сладостному сну на, как минимум, двенадцать часов. И Марк с радостью готов исполнить свое желание, если бы не чувство тревоги, каждый раз, стоит только прикрыть заспанные глаза.       Все началось после визита Питера. Ночью, когда Маша тихо сопела, Марк проснулся из-за каких-то шорохов. И это точно были не грызуны. Шуршали страницы, двигались вещи, и тому подобное. Наполненные страхом глаза Марка блестели в ночном свете, а сам парень завидовал подруге и её крепкому сну в этом жутком месте.       Марк — скептик, но боится спать в доме, наполненном шорохами, которые любой здравомыслящий человек спишет на скребущихся мышей. Маша — верит в паранормальные явления, но спит крепко. По истине странно, мда уж.       На вторую ночь все так же повторилось, но шорох теперь шел прямо из стен. Марк чувствовал себя в картонной коробке, по которой скребут длинными когтями, пытаясь проникнуть внутрь.       Сегодняшнюю ночь Марк ждал со страхом. Он боится, что заснёт. Боится сомкнуть глаза и пропасть во тьме навечно. Он сам не знает с чего взял, что сон его погубит, просто чувство такое, непонятное. «Не спать», — мысленно приказывает себе Марк, каждый раз, когда его веки становятся в сотню раз тяжелее.       Рядом все так же сопит Маша, которая весь день настаивала на том, чтобы Марк перестал себя мучить и выпил снотворного, чего парень, конечно же, не сделал.       На дисплее телефона высвечивается без двух минут три, а Марку почему-то кажется, что сегодня то самое Нечто не тронет его и даст спокойно выспаться. Ведь даже в потустороннем мире есть выходные, так?       Марк трясет головой, отгоняя мысли о потусторонних мирах и распорядке недели их обитателей, и расслабленно выдыхает, наслаждаясь воцарившейся тишиной. Сон уже окутывает уставший разум, когда единственная вещь отчетливо проскальзывает в его сознании. Тишина. Слишком тихо. Так не должно быть.       Не открывая глаз, Марк прислушивается к тишине.       Непривычно и пугающе. Кровь стынет в жилах, когда до медленно соображающего мозга доходит, что даже Маша, мгновение назад сопящая под боком, не дышит, хоть и тепло её тела ощущается.       «Вот она — Маша Элвис», — убеждает себя Марк, опуская руку поверх одеяла, прямо на подругу. Но только её тело не поднимается от умиротворенного сонного дыхания. Сглатывая, Марк все-таки поднимает веки.       Темнота бьет по глазам. Быстро сев на кровати, Марк со страхом отдергивает одеяло с лица Маши. В полумраке он кажется нечеловечески бледным, что совершенно не вяжется с загорелой кожей девушки. Она выглядит словно мёртвая. — Маш, проснись, давай же, — Марк хватает её за плечи и трясет. Пальцы сжимают их так, что белеют костяшки, а на чужих руках точно останутся синяки.       Маша обязана проснуться; уверенный в этом Марк продолжает трясти девушку, не переставая приговаривать слова мольбы, чтобы его подруга наконец-то открыла глаза. Истязание бессознательного тела продолжаются до того момента, пока за спиной Марка не слышится скрип двери, а следом тихий кашель, мол, извините, что прерываю ваш припадок и мешаю вам вытряхивать тело вашей подруги.       Увиденное заставляет Марка неподвижно замереть, так и не отпуская плечи Маши из своей сильной хватки; откуда у него столько силы, Марк сам не знает. На пороге стоит уже знакомое Нечто. Только теперь это не тень, отброшенная лунным светом. Теперь это отчетливый силуэт.       Нечто склоняет голову, как делало это в тот день, когда возвышалось над Марком, убирающим осколки ночника, и легким жестом просит следовать его за собой. И, несмотря на весь панический страх и опасения за Машу, Марк следует за силуэтом. Не слушая собственный разум и сердце, Макаров шествует за неизвестностью. Тело словно живет своей жизнью, без мучительной дрожи в коленках ступает шаг в шаг за тенью.       Они оказываются на первом этаже, и из прохода, ведущего прямо в гостиную, льется тусклый свет от свечей. И чем ближе Нечто подходит к гостиной, тем сильнее дрожит огонь, словно по комнате гуляет сквозняк, которого Марк не может ощутить собственной кожей.       До стола, где располагаются все свечи, остается пара шагов, когда весь источник света в одно мгновение исчезает. И только когда силуэт подходит ближе к столу, а Марк все так же следует за ним, он замечает, что осталась гореть лишь одна свеча.       В центре стола лежит уже известный ежедневник, личный дневник живущей тут когда-то девушки. И Марк уже хочет задать все те вопросы, которые давно крутятся в голове, сбивая друг друга и с каждым столкновением рождая еще больше вопросов, когда понимает, что он остался в гостинной один.       Силуэт исчез, будто он был лишь плодом воображения. Марку почти удается убедить самого себя, что это всего лишь шутки собственного разума, или он сам просто заснул и сейчас мечется во сне.       Ожидая собственного пробуждения, Марк замирает, не отрывая взгляд от трепещущего огонька. Макаров вздрагивает, когда ежедневник неожиданно распахивается. Кому-то надоело ждать первого шага от парня. Страницы шелестят, переворачиваясь одна за другой. Шелест прекращается точно так же, как и начался: пугающе неожиданно.       Дневник открыт на середине, где на старых пожелтевших листах нарисован куст чайной розы, и чтобы разглядеть всё это, Марку приходится подойти ближе к столу. Это оказывается роковой ошибкой. Неведомая сила припечатывает Марка к дивану, что стоит чуть поодаль прямо напротив стола, и давит на него сверху, не давая даже нормально дышать.       Время теперь тянется в два раза медленнее, и Марку кажется, что проходит целая вечность, когда страницы дневника снова начинают свой шелест, а прямо напротив стола снова начинает клубиться черная масса, в дальнейшем приобретая очертания того самого Нечто.       Сердце бьется о ребра, руки начинают дрожать. Марку страшно так, как не было страшно еще ни разу за всю его не особо-то и долгую жизнь.       Тетрадь открывается на последней странице, там, где выцарапаны слова надежды в то, что никто не прочтет содержимое дневника. Прямиком под чужой надписью бумага начинает тлеть, и только через определенное количество времени Марк понимает, что теперь под надписью выжжены буквы. «Чердак».       Контур букв все еще тлеет мягким оранжево-красным цветом, а Марк старается справиться со своим паническим страхом, и поднимает взгляд на силуэт, что так и продолжает неподвижно стоять напротив него. — Кто ты? — голос Марка звучит глухо, то ли из-за продолжительного молчания, то ли из-за вырывающегося наружу ужаса.       В ответ доносится смешок, и страницы ежедневника снова начинают переворачиваться, до тех пор, пока не останавливаются на первой.       Тлеющая линия медленно прорисовывается ровно под последним предложением. — Надеюсь, что ты горишь в аду, Тимох, — произносит Марк вслух и, оторвавшись от и так знакомых строк, поднимает взгляд на силуэт, — Ты и есть тот Тимоха?       Нечто кивает в ответ, и ежедневник со шлепком закрывается. То, что назвалось Тимохой, снова манит Марка за собой.       И Марк снова следует. Они доходят ровно до лестницы, когда силуэт пропадает, а на старых обоях образуются четыре тлеющих оранжевым полосы. Они ровной линией тянутся вверх по лестнице.       Кончики пальцев касаются поперечных линий и, несмотря на то, что обои тлеют, переливаясь огнем в темноте, Марк не чувствует колкой боли, которая обычно следует после того, как прикасаешься к чему-то горячему. Наоборот, под кончиками пальцев расползается приятная прохлада.       Парень идет наверх, и так прекрасно зная, куда его приведет своеобразный путеводитель. Оставленные позади отметины моментально прекращают тлеть, стоит только пройти их.       Как и ожидалось, Марк оказывается напротив лестницы, ведущей на чердак. На свой страх и риск парень поднимается наверх.       Привычно захламленный чердак сейчас был чист, словно перед приходом Марка тут кто-то специально прибрался и очистил помещение от пыли, паутины и старых коробок с хламом. Только Марк знает, что быть такого не может.       Мягкой поступью парень медленно проходит вглубь чердака и оглядывается вокруг. Тут так же темно, как и везде в доме. Марк не знает, с какой стороны ему ожидать подвоха, а он тут вероятно должен быть.       И чутье не ошиблось. Еще пара шагов в глубь темноты, и чердак озаряется ярким пламенем. Марк загнан в ловушку. Вокруг него плотно сжимается огненное кольцо, едва ли он может сделать хоть шаг в сторону. Языки пламени безжалостно перекидываются на старые иссохшиеся доски, погружая чердак в настоящий хаос.       Запах гари забивает легкие, и Марк, задыхаясь, надрывно кашляет, смахивая с глаз выступившие от раздражения слезы. Макаров чувствует, как болезненно огонь лижет его кожу, но отнюдь не оставляет на ней ожогов.       Сквозь дым и огненные языки пламени парню удается разглядеть, что за огненной ловушкой стоит парень. Светлые волосы и пугающая бледность, а на его шее виднеются красные борозды от веревки. Макаров отлично понимает, кто перед ним. — Тимофей, — Марк утверждает, ни разу не сомневаясь в своей догадке.       Блондин усмехается и шуточно кланяется. — Зачем ты это делаешь? — у Макарова в голове целый рой диких пчел из вопросов.       Тимофей прикладывает палец к подернутой синевой губам и качает головой. И не понятно, что это значит, то ли то, чтобы Марк закрыл рот, то ли что он сам не может говорить.       Марк уже снова открывает рот, чтобы вылить кучу вопросов на призрака (а призрак ли он вовсе?), как нечто указывает на место под ногами парня. Он растерянно смотрит вниз, но ничего не видит, кроме потрескивающих языков пламени. — Что ты… — Марк не успевает договорить, как его с головой накрывает тьма.       Он не чувствует ни опоры под ногами, ни обжигающего пламени на руках, лишь чистый вакуум вокруг себя. Вокруг него не существует ничего.       Глубокий вдох, прерванный собственным вскриком, и Марк в один рывок садится на собственной кровати. Холодный пот струится по спине, дыхание сбито, а сердце стучит, как будто он пробежал километров десять.       Это всего лишь глупый сон, господи. Марк яро трет лицо ладонями.       За окном проглядываются первые лучи утреннего солнца. Парень пережил эту ночь и, кажется, даже не умер. С боку кто-то шевелится, со стоном переворачиваясь на кровати. Марк хохочет облегченно, его Маша жива. — Ебанутый сон, — еле слышно выдыхает Марк, спускаясь вниз.       Нет никаких следов на стенах, а в гостиной нет свечей и в помине, потому что там есть свет, они там и не нужны. Настроение моментально поднимается на несколько процентов, ровно до тех пор, пока Макаров не замечает, что дневник, лежащий на том же столике, что и во сне, распахнут на последней странице. Выжженные буквы въедаются в подкорку мозга. «Чердак».