У нас есть час

      Она едва успевает добраться до ванной — внутри всё скребётся, скручивается, а в горле нестерпимо першит. Воздуха нет; его катастрофически не хватает, и вокруг лишь ломаная духота и невозможность сделать вдох. Джилл цепляется за унитаз, и холод керамики остужает вспотевшие, слабые пальцы.       Когда очередной приступ заканчивается, вода уносит с собой ярко-алые лепестки и нераскрывшиеся бутоны, которые кажутся каплями крови в светлой ванной. Валентайн смотрит с горечью, потому что страх и непонимание давно прошли, уступив место другим чувствам. Она достаточно умна, чтобы разобраться в себе самой и прийти к бесхитростным истинам, что сама же от себя прятала долгие годы. Только вот не нужны они, эти самые истины.       Не сейчас точно.       Джилл мысленно поправляется, прикрыв глаза и прислонившись спиной к стенке кабины. Не прятала — запрещала даже думать о возможности. О том, чтобы хоть раз поддаться этим призрачным желаниям, которые крепли год от года, день ото дня. А теперь внутри неё цветут бутоны, что отравляют лёгкие, под грудной клеткой у неё — алая смерть, только, вот ирония, это совсем не кровь. А ведь скажи кто раньше, что у неё будет эта мифическая болезнь — женщина, не раздумывая, закатила бы глаза и посоветовала бы почитать книги посерьёзней легенд и древних сказаний.       А теперь вот они — доказательства. Нежные лепестки скользят прочь, отблесками прозрачной воды попадаясь на глаза, а рёбра жжёт новый приступ. Кажется, за последние дни они стали слишком частыми, и даже таблетки не могут их сдержать надолго.       Валентайн знает, что так нельзя. Болезнь смертельно опасна и она прогрессирует, приступы случаются всё чаще и чаще. Скоро начнут замечать на работе, что она слишком бледна и устала, чтобы что-то нормально делать. В первую очередь, конечно, неладное заподозрит Крис — он всегда через чур заботлив, чтобы пропускать такие детали. Потом обратит внимание Клэр, когда в очередной раз заскочит к ней в перерывах между разъездами. А там и до остальных дойдёт. И начнутся попытки что-то сделать, как-то исправить положение вещей. Врачи, новые таблетки, поиски виновных, которые зайдут в тупик. Клэр бы догадалась — она достаточно наблюдательна и сообразительна, чтобы сложить мозаику воедино, только женщина не может позволить этому случиться.       Джилл правда знает, что с этим надо что-то делать, да только. Сейчас не то время, когда можно идти на поводу у собственных чувств, даже если они тебя убивают. На кону стоит куда — в разы — больше, чем крошечная жизнь одной-единственной женщины, что безнадёжно влюблена. Им надо думать в первую очередь о других, а не о себе, потому что иначе это — высшая мера эгоизма. Люди гибнут с поразительной частотой, и не в их праве отсиживаться, когда есть силы на помощь.       Валентайн достаточно умна, чтобы чётко видеть последствия таких размышлений. Она всякий раз перед сном выстраивает в голове логичную цепочку событий, которая обрывается весьма печально, но ничего больше.       «Ещё немного».       Их бой ещё не закончился. А закончится ли он вообще?       Джилл предпочитает об этом не думать. У неё нет права потакать своим желаниям.       Пуля прошибает лоб твари, и та, истерично вереща, заваливается на спину. Валентайн бросает взгляд в сторону, желая удостовериться, что всё в порядке с её напарником, и перезаряжает пистолет. Крис хмур; с самого утра на его лице бродит тучная задумчивость, но оружие бьёт безошибочно — годы тренировок и потрясающая реакция делают своё дело.       Они сталкиваются взглядами, Джилл с лёгкой улыбкой кивает, чувствуя, как внутри поднимается жжение наравне с теплотой. Сердце чуть смещает свой ритм, предпочитая спокойствию слабую бурю.       Редфилд, кажется, сводит брови к переносице сильнее.       — Что-то не так?       — Тебя точно не задело?       Женщина удивлённо приподнимает брови, а сама думает о том, что, наверное, всё-таки по ней слишком заметно. Каждое утро она видит в зеркале бледное, осунувшееся лицо и старательно накладывает макияж так, чтобы он казался естественным и скрывающим последствия болезни одновременно.       Кажется, она не спит нормально третьи сутки подряд, но сейчас и не до этого.       И вместе с тем — сердце предательски отзывается на его заботу.       — Я в полном порядке, — наконец, отвечает она. — К чему такой вопрос?       Её подозрения тут же становятся реальностью.       — Ты слишком бледная.       Сердце пугливо замирает. Джилл растягивает губы в улыбке, стараясь подобрать как можно более убедительный ответ, пока Крис не заподозрил ещё чего-нибудь. Не начал задавать ненужные вопросы, на которые ей совсем не хочется отвечать.       Ничего толкового в голову не приходит, и она, пожав плечами с наигранно — пусть он поверит, пожалуйста — небрежным видом, убирает пистолет в кобуру.       — Да я просто что-то не то съела. Не успела позавтракать, вот и забежала в первую кафешку. Видимо, не стоило.       Ложь выглядит до банального жалкой, но что-либо менять уже поздно: ход сделан. Теперь всё дальнейшее зависит от другого игрока.       Мужчина смотрит на неё долго, кажется даже, что бесконечность — Джилл заставляет себя держать на лице всё то же выражение и ту же простоту, с какой была сказана реплика. А потом его лицо расслабляется — и вместе с ним что-то внутри Валентайн отпускает. Надо же, она ведь даже не заметила, как задержала дыхание.       «Кажется, поверил», — облегчённо думает женщина.       — Точно всё в порядке? — всё-таки уточняет Крис.       Джилл отмахивается.       — Да, не переживай. Пустяки.       Больше они не возвращаются к этому разговору, но всё внутри неё горит адовым пламенем — предательские лепестки рвутся наружу, выжигая дыры в лёгких, скребут в горле, отчего ноги слегка дрожат. Джилл прикидывает в голове, как бы выпить припасённые таблетки, что лежат в её подсумке, так, чтобы этого не заметил напарник. Потому что Крис имеет одно до ужаса сильное качество — самобичевание. Винит себя во всём, в чём только может даже тогда, когда пустое оно, не подвластное никому. Поэтому-то ему и нельзя знать. Редфилд не виноват в том, что не то время сейчас. Никто из них не виноват.       Валентайн насильно давит кашель, терпеливо выискивая возможность принять успокоительное, и напоминает себе, что они ещё нужны.       Она ещё нужна.       Мир всё ещё горит. А остальное, на самом-то деле, не так уж и важно. Тем более чувства одной-единственной женщины.