Сказка про мальчика Ваню и его чудовище из-под кровати

Уже третья коробка со старыми фотографиями — и всё не то. Ваня второй час сидел над ними, искал нужную. Точно помнил, что старенькое фото, сделанное им на подаренный родителями “Полароид” должно было быть где-то здесь. И вроде не так давно фотографии сортировал, а опять всё вперемешку. Ване очень нравилась собственная идея с рукавом из рамок, куда он со временем набьет портреты самых близких. Поглаживал кончиками пальцев рамочки, выбитые на коже, прикинул уже, что обязательно надо фотографию родителей в один из пустых квадратов вбить. Её и искал, чтоб мастер эскиз сделал. Точно же где-то тут была! Ваня высыпал все фотографии на стол, разгреб руками, присматриваясь. Среди тонких глянцевых цветных и черно-белых прямоугольников мелькнул квадратик старого полароидного снимка. Ваня радостно схватил его, перевернул и досадливо цокнул языком. Не то фото. Не родители. Он уже хотел отбросить ненужный снимок в сторону, но его будто что-то остановило. Он повнимательнее вгляделся в снимок, пытаясь вспомнить, когда тот был сделан. Вроде бы на фотографии был он сам. Только снимок был неудачным, засвечен, что ли? Казалось, что у него на лице здоровенная такая клыкастая ухмылка. Как у Чеширского кота. Ваня задумчиво хмыкнул, откинувшись на спинку стула и рассматривая фотографию. Нравилась ему эта фотография. Будоражила. Внутри тоненько зудело что-то, тревожно и настойчиво. Беспокоило. Наверное то, что он никак не мог вспомнить, как и когда была сделана эта фотография. Вроде за Ваниными плечами на снимке была речка, то самое любимое место, куда Ваня в детстве ездил… Только он туда ездил всегда один, не желал никого туда приводить. И кто тогда его сфотографировал? Загадка. Конечно, на рукаве он хотел самых близких набить… Только кто ему ближе, чем он сам? Ваня собрал старые фотографии обратно в коробку, решив, что набьет поначалу этот снимок. Только надо будет обязательно сделать так, чтобы на татуировке вот эта улыбка еще была. Здорово смотрится. Улыбку эту мастер набивал последней. Ваня то и дело на руку поглядывал, ежился, просил остановиться, чтоб дать передохнуть, дышал часто сквозь зубы. Вроде бы кожа на этом месте и не особо тонкая была, а больно было до того, что слезы сами собой из глаз брызгали. — Может, на следующем сеансе добьем? — сочувственно спросил Андрей, от которого не укрылось Ванино состояние. — Ты чего-то аж подскакиваешь всё время, у меня самого руки уже трястись начинают.. — Да не, — Ваня отдышался в очередной раз, махнул рукой. — Тут осталось-то всего ничего, на десять минут работы. Потерплю как-нибудь. Работы действительно на десять минут было, только для Вани они казались уже вечностью, рука болела почти невыносимо, до белых вспышек перед глазами от боли. И во время одной из таких вспышек Ваня вспомнил. Вспомнил, кто был с ним тогда на речке. Чей портрет уже был набит у Вани на руке. — Охра… — немеющими губами прошептал Ваня. Смешной лохматый пацан с акульей ухмылкой, Ванино чудовище из-под кровати, Ванин лучший друг в детстве. Друг, которому Ваня клялся, что никогда его не забудет. И забыл. — Куда?! — заорал Андрей, хватая вскочившего Ваню за футболку. — Куда, блядь?! Куда ты понесся? Обработать надо! Ваня едва высидел всё время, пока тату-мастер обматывал свежую татуировку пленкой. А потом сломя голову понесся к машине. Руки тряслись так, что он выронил ключи возле дверей и шарился в луже, пытаясь их найти. Несся по трассе до Пушкина на максимальной скорости. Так быстро, как хотелось, всё равно не получалось, дорога была мокрой после дождя. И к маме на работу за ключами заскочить пришлось, выслушать испуганные распросы, что за внезапный приезд. По лестнице к родительской квартире Ваня несся, перескакивая через две ступеньки. Открыл дверь, едва не сломав замок, вставив поначалу не тот ключ, распахнул дверь и рванул к себе в комнату. — Охра! — срывающимся голосом позвал Ваня. — Охра! Он уперся ладонями в колени, переводя дыхание. Его старую комнату родители не трогали, чтобы Ваня ночевал тут во время приезда. Даже ремонт тут не делали , так что у Вани перед глазами было старое пятно на обоях. Он помнил, откуда оно. И поражался, как же мог забыть? Учеба, разъезды, в какой момент, в какую секунду он перестал помнить? — Охра! — отчаянно позвал Ваня, холодея от ужаса, что тот не откликнется. За спиной раздался шорох. Охра стоял возле стенного шкафа, растерянно оглядывался и хлопал глазами, будто вышел из темноты и никак не мог привыкнуть к яркому свету. И смотрел на Ваню, словно не узнавая. У Вани сжалось внутри всё, он шагнул вперед и стиснул Охру в объятиях, так, что самому стало больно. Охра прерывисто вздохнул, вцепившись в Ванины плечи, и в голове будто взорвалось что-то, выпуская на волю воспоминания, которые, казалось, уже навсегда исчезли. — Ваня, — бормотал Охра куда-то Ване в плечо, обдавая горячим дыханием. От него пахло сигаретами, чернилами и колой, — Вань, ты не забывай меня больше, пожалуйста, умирать очень страшно… — Никогда, на этот раз честно, — Ваня торопливо закатал рукав толстовки, остервенело сдирая повязку с руки. — Смотри, это ты! Я тебя теперь никогда не забуду. И не оставлю, слышишь? Охра, чуть отстранившись, с любопытством посмотрел на татуировку, невесомо погладил свое изображение самыми кончиками пальцев. И наконец-то улыбнулся.