***
— Дома выучите, я спрошу, будьте уверены. Да, и не забудьте написать конспект по основным классам неорганических соединений. Все свободны, кроме, собственно… — я схватила проходящего мимо парня за локоть, — Вас. Мой старый новый знакомый или новый старый, черт его знает, кинул на меня удивлённый и лукавый взгляд, но остановился и только запрятал свой мобильный в карман джинсов, пока аудитория опустела так же быстро, как и заполнилась. На самом деле, пара прошла отлично: группа сидела более-менее тихо, никто не шумел, не смеялся, не переговаривался. Все писали лекцию, кроме разве что Харитонова, с парты которого иногда раздавался придушенный взрыв хохота и с которым мне сейчас предстояло разобраться. Я подошла к столу с пробирками, поправив их с настойчивостью перфекциониста, а когда обернулась, то вздрогнула от неожиданности. Саша подошел и стоял слишком близко, затем расплылся в усмешке и упёрся в стол у меня за спиной руками, тем самым зажав меня саму между незадачливым предметом мебели и сильным мужским телом, которое распространяло вокруг запах приятного парфюма. Будь я хоть немножко пьяна, мне бы быстро снесло крышу. — Детка, я видел, какие взгляды ты на меня метала, — парень подмигнул и не дал мне шанса его перебить и объяснить, почему ему следовало обращаться ко мне более уважительно. — Я тоже этого хочу. Думаю, если сдвинуть пару парт… Он вновь усмехнулся, все сильнее вжимая меня бёдрами в стол за спиной, а затем его ладонь легла поверх ткани платья, раз незастегнутый халат не стал преградой. Парень лишь слегка сжал пальцы, а моё тело уже отреагировало, но только не так, как он ожидал: от стен эхом отразился звук звонкой пощёчины. Саша инстинктивно отшатнулся, а я, мысленно ликуя, воспользовалась этим шансом и отошла от него подальше. — Я понятия не имею, что ты делаешь среди первокурсников. Ты старше и ты совершенно не вписываешься в их скромную маленькую компанию, но ты все же каким-то чудесным образом здесь, и я бы посоветовала тебе вести себя нормально. Одна двойка — и тебя быстренько вышвырнут отсюда в конце семестра, а я могу это устроить, даже не сомневайся. А за домогательства ты окажешься очень далеко отсюда, где подъем по расписанию, и тебе крупно повезёт, если это будет всего лишь армия. Всего доброго! Я забрала свои вещи и пулей вылетела из аудитории, не забыв громко громыхнуть дверью у себя за спиной. Руки тряслись, грудью я будто все ещё чувствовала его прикосновения, а самой мне было только невероятно неловко, и я поспешила вон из универа, искренне надеясь, что Харитонов окажется самым прогуливающим прогульщиком.***
Месяц протянулся в мучительном ожидании, и мне казалось, что на этот раз в сентябре было куда больше, чем просто тридцать дней. В последнее время было, мягко говоря, тревожно, а выходные совершенно не задались, ровно как и все предыдущие. Долгожданной менструации, как показателя того, что мой организм был домом только для меня, так и не было. К вечеру пятницы проснулся ненормальный аппетит, стало немного тянуть низ живота, и я уже с облегчением подумала, что скоро все мои страхи развеятся по ветру, так что несколько раз бегала в туалет посмотреть: не началось ли? Не началось. Как и в последующие дни. В субботу в придачу ко всему прочему добавились раздражительность и покалывание в груди, и вот тогда я была практически готова признать то, что мне не стоило ждать крови на трусиках ещё ближайшие полгода и даже больше. Я надеялась на оставшийся один процент, но другие девяносто девять уже подвели однозначный и самый реалистичный вывод. И в моей голове не было ни единого предположения о том, стоило ли сделать тест и сказать матери. В любом случае ведь придётся. Мама сидела на кухне, пила кофе, взглядом следя за событиями какого-то сериала в телевизоре, и не обратила никакого внимания на моё появление. Внимательно наблюдая за ней, я осторожно подвинула к себе ближе один из стульев и присела на самый край, готовясь бежать в случае начала неминуемой катастрофы. — Мам, а как ты поняла, что беременна? Чашка с таким грохотом вернулась на стол, что я вздрогнула и зажмурилась, рассуждая, разобьётся ли фарфор. Он остался целым — последствиями маминого резкого движения стали только маленькие капельки напитка на светлом столе. Мать на меня даже не смотрела, и от этого становилось куда страшнее, чем если бы она просто прожигала меня взглядом. — Ты беременна? — Я не уверена, но, может быть, мне кажется… — Ты ведь говорила, что вы расстались с Колей, Саш. Её голос становился все более жёстким и более громким, заставляя меня сжиматься в маленький комок на своём месте. Взгляд женщины все так же был направлен в другую сторону, а мне все труднее становилось бороться с противным комом в горле. Мне было так стыдно. Так стыдно признаваться маме в случайном сексе, но я должна была это сделать, несмотря на то, что говорить получалось только полузадушенным шепотом. — Да, это не он. — А кто? Мама заглянула мне в глаза так же резко, как поставила чашку на стол. Я ошибалась. Лучше уж было смотреть на её профиль, но не в эти ледяные глаза с затаенным бешенством глубоко внутри. И, может, именно поэтому соврать не удалось, хотя хотелось. Я бы рассказала ей прекрасную историю о том, какой прекрасный парень у меня появился, как я его любила и как он любил меня, но все это было одной сплошной ложью, фантазиями и выдумками. — Я не… — я сперва запнулась, а затем выдохнула и приказала себе собраться с духом и взять себя в руки. — Я не знаю. — Александра! Как это не знаю? — мама вскочила со своего места и нависла надо мной, а я опустила взгляд в пол, на этот раз сама её избегая. — Ну, я выпила и какой-то парень из клуба тоже выпил, — пробормотала я и замолчала. На самом деле, мама, этого парня звали Харитонов Александр, и он был моим студентом, который меньше всего был заинтересован в учёбе. Но, пожалуй, лучше было сказать, что я совершенно не догадывалась, кто это. Голос дрожал сильнее, чем я когда-либо у себя слышала. Пальцы непроизвольно вцепились в край футболки так, что слегка побелели и грозились и вовсе его оторвать. А я лишь непроизвольно дрожала под этим настойчивым и испытующим взглядом. — Я тогда только рассталась с Колей и не хотела ни о чем думать. Мы с тем парнем… уединились и… Мама прервала меня жестом руки, ведь ей, видимо, и так все было ясно без всех грязных подробностей, которые сейчас могли вылиться на её голову. Я рискнула взглянуть на неё спустя пару мгновений тишины и только вновь наткнулась на разъяренный взгляд знакомых глаз. — Ты, может быть, не знаешь о существовании контрацептивов? Тон у мамы был таким издевающимся, что из глаз, наконец, по щекам потекли слезы. Она насмехалась. Она прекрасно знала, что я была в курсе, что такое презервативы, ведь с моим уже бывшим парнем мы часто занимались сексом, за что я затем выслушивала гневные речи. Она знала совершенно все, но только дальше гнобила меня, вместо необходимой поддержки. — Раз уж решила вести себя как шлюха, то хоть предохраняйся. Она успокоилась почти мгновенно, смерила меня ещё одним взглядом и села на свой стул, вновь уткнувшись в телевизор, а я расплакалась. Если раньше это было тихо, то сейчас небольшую кухню наполнили звуки ужасающих рыданий, которые я больше никак не могла контролировать, как бы не пыталась и не уговаривала сама себя. — Я… Мама… Он порвался, мама, — несколько раз сбившись, проговорила все же я, пытаясь вытереть слезы ладонями, и подтянула колени к груди. — И я не… — мне хотелось доказать ей, что я не была ни шлюхой, ни подстилкой, но у меня больше не было никакой уверенности, что мама была не права. — Что теперь будет? — Что теперь будет? — хохотнула женщина, продолжая делать вид, будто ещё улавливала сюжет. — Ничего. Я не собираюсь тянуть на себе ещё и твоего выродка не пойми от кого. И не смотри так. Мы еле концы с концами сводим, и ты это знаешь. Мне хотелось возразить ей. Хотелось начать спорить. Хотелось доказать ей, что все было не так. Нужно было сделать хоть что-то, но я не могла: вместо слов были одни слезы, медленно стекающие к подбородку, как бы я не старалась от них отделаться. А затем раздался стук в дверь, и шанс был потерян. — О, вот и твой отец, — мама поднялась со своего места вновь. — Надеюсь, он тебя как следует выпорет. В прихожей раздался шум: мама повернула в замке несколько раз ключ и отодвинула засов. Дверь открылась с уже привычным скрипом, и я на мгновение зажмурилась, будто это могло спасти меня от ругани и криков. Папа работал психологом. Клиентов было мало, денег, соответственно, тоже — и именно это стало причиной того, что много лет назад они с мамой развелись. Мне было семь. Или шесть. Или восемь. Я не имела никакого понятия, только помнила, что это был грандиозный скандал. И теперь папа приходил только раз в месяц. Иногда чуть реже, иногда чуть чаще, но в каждый из его визитов в нашей квартире вновь и вновь слышались крики. — Явился, — пренебрежительный и саркастичный тон мамы раздался почти сразу, так что я сомневалась, что отец успел переступить порог. — Явился. Голос у папы был знакомым и спокойным, как и всегда, после чего раздался звук захлопнувшейся двери, и, видимо, это вновь сделала мама, учитывая то, какой грохот поднялся от чрезмерно приложенной силы. А затем раздался крик, за ним звук, свидетельствующий, что что-то упало. Этот крик невыносимо резал по ушам, и хотелось закрыть их ладонями, но любопытство всегда пересиливало, как и на этот раз. — Твоя дочь трахается по клубам с каждым встречным! — Ну, ей ведь скоро двадцать три. Может, она уже имеет право на то, чтобы иметь половые связи с теми, с кем хочется? Я усмехнулась, чувствуя, что мама пребывала в шоке. Конечно, она ведь думала, что отец встанет на её сторону, и они вдвоём прочитают мне знатные нотации, перебивая одна другого в возмущениях, а папа так сорвал этот концерт, которым уже все равно было ничего не исправить. Зашумела вода: видимо, мужчина оставил маму одну и ушёл мыть руки. — Ну-ну. Знаешь, защищай её дальше. Она залетела от какого-то озабоченного, чтоб ты знал. Судя по звукам отдаляющихся шагов, мама, бросив свою фразу, гордо удалилась в комнату, ведь, кажется, не хотела больше иметь ни с кем из нас дела. Через несколько секунд после этого на кухню уже вошёл папа, и я вскочила со своего места, подбежала к нему, словно маленькая, и крепко обняла за шею, для чего пришлось слегка приподняться. От него пахло сигаретами и чем-то ещё, но этот запах казался таким родным, что я чуть не расплакалась снова. — Папочка. Я так скучала. — Я тоже по тебе скучал, родная. А теперь сделай мне, пожалуйста, чаю и рассказывай. Я отстранилась, заглянув в его добрые глаза, и несколько раз кивнула, чувствуя только, какую надежду они мне внушали. Как только я отдала папе чашку, мы тут же составили стулья совсем рядом, чтобы можно было шептаться и все слышать, а мама бы ничего не смогла понять, даже если бы стояла за углом. Я рассказывала мужчине все так, как было: как застала Колю в кровати с подругой, как мерзко от этого было и как хотелось ему отомстить, доказать, что я тоже умела терять голову и совершать дурацкие поступки, одним из которых стал случайный парень в клубе. — Похвалить я тебя, конечно, не могу, но в упрёках уже тоже не будет смысла. Не переживай: все будет хорошо, — твёрдо сказал, наконец, папа, и мне всей душой хотелось ему верить. — Твоя мама очень вспыльчивая и, я уверен, не думает на самом деле всего того, что наговорила. Дай ей время поостыть и, вот увидишь, она будет даже рада, если тест все же покажет две полоски. И все же, Аля, не тяни и сделай его побыстрее. Я бы приютил и тебя, и ребёнка, но ты же сама знаешь… Он стушевался, будто был виноват, и опустил взгляд, но я все знала и сама. Я знала, как жил мой отец. Знала те условия, поскольку была там несколько раз. Будто много маленьких однокомнатных квартир, где на этаж была одна кухня, душевая и туалет. А в самой комнатушке умещались разве что шкаф и кровать. Я знала, что папа бы позвал, если бы мог, но ему и самому было там тесно. — Знаешь, сейчас дела пошли лучше: я, наверное, скоро смогу куда-нибудь перебраться и, может, забрать тебя, — пробормотал он с надеждой, а мне даже было неясно, врал ли он. Он мог. Мог лгать, чтобы я думала, что у него всё налаживалось, хотя в реальности это было не так. — А, пока что, извини, но я могу только… Я даже не сразу поняла, что он пытался сделать, а когда все же осознала, то постаралась отодвинуться. Папа достал из кармана две пятитысячные купюры и хотел уложить мне в ладонь, хотя они, возможно, у него были самыми последними. — Нет, папа, — набравшись силы, я сжала кулак и оттолкнула его руку с деньгами. — У тебя ведь больше нет, я знаю. Папа. Последнее слово сорвалось у меня с губ вместе с тем, как раздался и мой совершенно жалкий скулеж: сколько и как бы я не пыталась отбиться, деньги все равно оказались у меня. А папа лишь крепко сжимал мою руку, чтобы я не подумала их выбросить или впихнуть ему обратно. — Аленька, мне ведь не на кого больше тратить деньги. Бери. Его глаза, взгляд которых пытался встретиться с моими, выражали только бесконечную заботу, и я, уткнувшись в его плечо, заплакала вновь, только и повторяя раз за разом, что он не должен был этого делать: не должен был тратить свои последние деньги вот так. Папа лишь тихо успокаивал меня, гладил по волосам и обнимал, а я лишь вновь и вновь душилась всхлипами. Я все о нем знала. К черту жилищные условия, он даже не питался нормально. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, с каким аппетитом он ел, когда приходил к нам. Сколько он уже носил одни и те же брюки и туфли, хотя он и не жаловался. Я все это замечала и только не понимала, почему же мама никак не предложит ему жить с нами: он ведь не был безработным, не был грязным и точно не был чужим. У нас бы хватило для него места: я была даже согласна спать на полу, лишь бы он перестал жаться в своей так называемой квартирке. Неужели маме было так трудно забыть эти её давние обиды? — Не злись на маму, птенчик, — он поцеловал меня в лоб и обнял крепче, а я лишь уткнулась носом в его грудь, мечтая просидеть так вечность. — Лучше думай о своём ребенке, хорошо, милая? Это сейчас куда важнее. Именно об этом я и старалась думать, когда стояла в аптеке с твёрдым желанием узнать, наконец, стоило мне устраивать истерики или выдыхать с облегчением. Стояла и надеялась лишь на второй вариант, которому совершенно не суждено было сбыться. Тест показал две полоски, и эта картинка чётко отпечаталась в моем сознании. И второй, кстати, тоже говорил о моей беременности. И даже третий. И, я бы, наверное, купила и чётвертый, но не смогла: опустилась на пол, прислонилась затылком к стене и зарыла пальцы в волосы, медленно выдохнув. Надежда умерла. Я действительно ждала ребёнка. Воскресенье стало худшим днем за все те почти двадцать три года, которые я существовала. Именно в этот день недели нужно было отправляться в женскую консультацию, но я, кажется, перепутала нужный адрес с адресом пыточной. Сперва меня встретили трехчасовые очереди, которые казались мне адом ровно до того момента, как я зашла в кабинет. Целая куча анализов, затем осмотр между ног весьма неприветливыми приборами, облапывания груди и, наконец, радостные поздравления. Наверное, с тем, что я не умерла за все это время. Последний кабинет стал ударом и испытанием. Пожилая женщина, надев на нос очки, наверное, пытала меня целые полчаса, задавая самые разнообразные вопросы: обильность менструации, дата её последнего начала, частота интимной связи, количество половых партнеров и прочее, и прочее, и прочее, от чего я краснела так, как никогда в жизни. Когда допрос был окончен, мне выдали в руку папку с документами, которые я не горела желанием рассматривать, назначили дату следующего анализа, ещё через неделю, и выдворили за дверь. Кто же знал, что я вернусь туда чуть быстрее, чем планировалось. С Сашей мы больше совершенно не общались после первого сентября. Он только сидел на последней парте и залипал в свой мобильный, но иногда я ловила его недвусмысленные взгляды и усмешки, которые пыталась игнорировать, ровно как и его фамилию в журнале, которую постоянно пропускала, ведь трудно было этого парня не заметить. Тем не менее, спустя несколько дней, пришлось попросить его остаться после пары. Саша привалился к первой парте в совершенно расслабленной позе и скрестил руки на груди, что, в союзе с белой футболкой, плотно облегающей его тело, только выгодно подчеркнуло выдающуюся мускулатуру, обсуждения которой я довольно часто невольно слышала от учащихся с этим парнем первокурсниц. Но сейчас это меня волновало в последнюю очередь, ровно как и очередная ухмылка, которой он меня наградил. — Что, детка, передумала? Только давай… — насмешливым тоном начал Харитонов, но я его перебила, не дав продолжать высказывать свои пошлые намёки. — Я беременна. В аудитории повисла абсолютная тишина. Я внимательно следила за его лицом, стараясь отыскать там хотя бы удивление или панику, но Саша оставался абсолютно спокойным, а затем и вовсе расхохотался своим глубоким смехом, слегка запрокидывая голову. Черт, я ожидала чего угодно, но не этого. — Ну, поздравляю тебя и твоего ебыря. Как говорится, здоровья, счастья, дешёвых подгузников и, собственно, пока. Парень забрал свои вещи и направился в сторону двери, не удостоив меня даже взглядом. Сжав кулаки, я следила за Сашиной удаляющейся спиной и видела, что его плечи все ещё продолжали трястись от смеха. Ну, ничего, скоро тебе станет совсем не весело. — Да стой же ты! От тебя, придурок! Парень замер, и я почти возликовала. Однако он лишь развернулся на пятках и совершил несколько шагов в мою сторону, благодаря чему через несколько секунд уже стоял совсем рядом и мог смеяться прямо мне в лицо, что было почти так же неприятно, как и все осмотры на выходных. — Знаешь, сколько вот таких беременных от меня я видел? Что, детка, узнала, где я работаю и сколько получаю? Даже не надейся: я не дам тебе ни копейки. Я смотрела ему в глаза, когда швырнула на стол заранее заготовленную карту из женской консультации — моё доказательство. Поджав губы и недовольно закатив глаза, Саша все же обратил на неё внимание и даже немного пролистал, прежде чем усмехнулся и вновь взглянул на меня, на этот раз выглядя куда более злобно, чем раньше. — И? Откуда мне знать, под кого в том клубе ты ещё ложилась? Ты вела себя как последняя шлюха. И, знаешь, я думаю, ты именно она и есть, — прошипел он сквозь зубы прямо мне в лицо. Я даже не знала, от чего мне было более неприятно. От того, как близко он находился, или от того, какие слова говорил. Шлюха. Точно так же, как и сказала мама, чьи слова эхом вновь пронеслись в моей голове. Харитонов сейчас молчал, а секунду назад говорил достаточно тихо, но мне все равно почему-то казалось, что он кричал на меня. В висках заболело, а на глазах вновь выступили слезы за все упрёки, которые уже были произнесены в мою сторону. — Я не шлюха, — все же твёрдо, разделяя каждое слово, произнесла я то, что не смогла сказать матери. — Сказала девушка, которая раздвинула ноги в общественном туалете перед первым встречным, — Саша полностью повторил мою интонацию лишь на последних словах, чтобы подчеркнуть, что главными здесь были они. — Знаешь, мне плевать, что ты там думаешь, — соврала я. Мне было не плевать. Я чувствовала омерзение: к этому парню напротив и к самой себе. — Но это твой ребёнок. И ты будешь его обеспечивать, потому что у меня нет такой возможности. Харитонов улыбнулся так мерзко и притворно, что его улыбка больше походила на оскал. Он медленно наклонился к моему уху, произведя впечатление только хищного животного, а затем прошипел: — О, золотце, а это уже не мои проблемы. Весь месяц мне казался самым настоящим медленным кошмаром, но сейчас было чувство, что время неслось с сумасшедшей скоростью. Нет. Это всего лишь я, спустя какое-то время, почти бежала в сторону женской консультации, ничего не видя и не осознавая, так что несколько раз чуть не угодила под машину, была обругана водителями и только бормотала слова извинений. Но, на самом деле, мне было глубоко все равно на их злость и на то, что они могли меня сбить. — Прости, малыш, — одними губами тихо прошептала я, остановившись у дверей и положив ладонь на ещё плоский живот. Он не был ни в чем виноват. Он даже ничего ещё не сделал плохого, кроме того, что появился. Он не заслуживал смерти. Но как было иначе? У нас действительно не было необходимых средств, а Саша бы никогда не сменил свою позицию, что он дал понять довольно ясно. И сейчас мне стоило немалых усилий не рухнуть на асфальт, не скрутиться на этом же месте и не заплакать от отчаяния. Всё могло бы быть по-другому, но я была всего лишь девочкой-лаборанткой, чей парень её давно бросил, отец ребёнка унизил и послал, её собственный отец не мог позволить себе новую одежду, а мать теперь, кажется, ненавидела. Дверь открылась с одного рывка, стоило мне решиться. Медленно ещё раз вдохнув и выдохнув для храбрости, я вошла в здание, а затем прошла к стойке регистратуры. Эта женская консультация была совершенно странной вещью. В прошлый раз здесь толпилась огромная очередь, а сейчас почему-то было абсолютно пусто. — Извините, а в какой кабинет можно на… — я запнулась, — на аборт? — Все кабинеты написаны там. Женщина за стойкой недовольно закатила глаза и указала на нужный стенд рукой. Наверное, у неё сегодня был трудный день. Все вечно донимали её вопросами о номерах необходимых кабинетов. И я была далеко не первой в этом списке. Четвёртый этаж, четыреста тринадцатый кабинет — добраться до него не было особой проблемой, но от представшего передо мной зрелища меня едва не затошнило. Коридор был заполнен беременными девушками, которые ласково поглаживали собственные огромные животы, а некоторые улыбались и что-то тихо шептали, видимо, разговаривая со своим ребёнком, будто он мог их слышать. — Извините, а кто крайний на прерывание? Мой громкий голос заглушил все посторонние звуки, и вскоре вокруг повисла такая оглушающая тишина, будто я только что призналась, что снималась в порно с пятью афроамериканцами. Некоторые покосились на меня со злобой, некоторые с раздражением и недоверием, а кто-то и вовсе отвернулся в другую сторону, словно я была какой-то чумной. — Мы на УЗИ. В четыреста тринадцатый никого, можете заходить, — ответила, наконец, презрительным тоном какая-то брюнетка и тут же сделала вид, будто меня здесь не было. Я тихо её поблагодарила и сделала несколько шагов к нужному кабинету. Скоро все уже будет кончено, нужно было лишь дойти. Ну, возможно, ещё какое-то время я буду чувствовать себя не очень хорошо. Даже, может, плохо. Ну и что? Потом мне больше не придётся ни о чем беспокоиться, ровно как и моим родителям, которым не нужно будет думать о новой статье расходов. — Эй, подождите! Я обернулась, вздрогнув. Со своего места поднялась другая девушка и подошла поближе, приветливо улыбаясь. Её походка была неуклюжей и даже забавной из-за слишком большого живота, к тому же, где-то на середине пути, она тихо охнула и накрыла его ладонью, тихо прошептав своему малышу быть поспокойнее, что не могло не заставить улыбнуться в ответ и меня. Хорошо ей. Она выглядела такой счастливой и уверенной в том, что делала, а я только знала, что все, что со мной произошло, было ошибкой. — Зачем Вам это? Дети — ведь совсем неплохо. Да, неплохо, — она замолчала, ожидая моей реакции. Бесполезно: я осталась совершенно равнодушна и не собиралась ей ничего рассказывать, а ещё меньше хотела слушать о том, что дети были цветами жизни, а аборт — большим грехом. Нет, спасибо. — Подумайте: обратно Вы ведь ничего не вернёте. — Извините, мне пора, — прервала я, убрала её руку, которой девушка коснулась моего живота, и быстро зашла в кабинет, закрывая за собой дверь. Дальше меня ждали минут пятнадцать дурацкой беседы с вопросами о том, была ли я уверена и не хотела ли подождать ещё полвека, точнее, пару-тройку дней. Наконец, после моих упрямых ответов о том, что я прекрасно понимала, что делала, врач, мужчина лет пятидесяти, начал задавать вопросы по теме. — Анализы сдали? — Я была здесь несколько дней назад, — я ещё раз указала ему на результаты анализов, которые лежали в карте. — Пожалуйста, мне очень срочно. Мне приходилось почти умолять его по одной простой причине: я боялась передумать. Я так боялась сглупить, полюбить этот ещё неясный комочек внутри меня и забыть о том, что я не должна была портить жизнь ни себе, ни ему, ни родителям. Нужно было закончить со всем побыстрее. — Ложитесь, — вздохнул мужчина и указал на кушетку у аппарата УЗИ, а затем закатил глаза, увидев, что я посматривала в сторону кресла. — Ложитесь, девушка. Я не могу ничего делать, не посмотрев. Помявшись ещё несколько мгновений, я все же послушалась, решив, что если соблюдать все его требования, то процесс ускорится. Врач же спустя несколько мгновений уже густо налил мне на живот гель, не обращая внимания на мой слегка испуганный вид, и принялся водить по нему прохладным роликом, не отрывая взгляда от монитора. — Девушка, — протянул он вдруг таким тоном, что у меня всё внутри ёкнуло и замерло, — у Вас здесь многоплодная беременность. Никто Вам ничего, а тем более аборт, делать не будет. Многоплодная? Чёртов Харитонов. — Смотрите? Два ребёнка, — мужчина повернул экран в мою сторону, и, пока я смотрела на него, моё сердце забилось с удвоенной частотой. — Не знаю, почему Вы на это решились, но теперь точно станете мамой. Я не помнила, что отвечала ему и отвечала ли вообще. Не помнила, как вытирала со своего живота гель, как поправляла одежду и как выходила из кабинета. Честно говоря, я не помнила ничего, придя в себя только тогда, когда прохладный ветер коснулся моего лица, сдувая выбившиеся пряди, и обнаружила себя на скамейке университета. Студенты как раз расходились по домам, подшучивали друг на другом и хохотали, прощаясь и обсуждая планы на встречу. Я сидела и думала о том, какими же счастливыми они были только потому, что им так много ещё предстояло. А у меня уже было все: весьма непростое детство без отца, мать со своей тиранией, серьёзные отношения, измена, предательство подруги, случайный секс, беременность. Беременность двойней. Что со мной будет дальше? Кем я закончу? Где? Как я смогу работать, если на мне повиснут два нежеланных ребенка? Я не могла сидеть на шее у мамы, не могла окончательно уничтожить папу, а у самой не было достаточно денег. Какую жизнь я могла дать этим детям, если сама жила такой, что хотелось умереть? Умереть. Эта мысль неожиданно пронзила моё не вполне здоровое сознание, и я вскочила на ноги, вытирая слезы. Разумеется. Никто не обращал на меня никакого внимания, к их и моему счастью, и я поспешила к лаборатории, где всего пару часов назад Саша называл меня шлюхой и гадко предполагал, что в тот вечер я давала не только ему. В лаборатории было все, что мне могло понадобиться. Не зря же я окончила этот универ и была практиканткой по химии. Я все знала. Знала, какие реактивы и в каких пропорциях следовало смешать, чтобы все было достаточно быстро. Будет совсем не больно. Я лишь выпью и через полчаса уже буду смотреть в одну точку невидящим взглядом. И больше не буду переживать, злиться или бояться. Никогда. Пораженная этим простым выводом, который все это время был у меня на виду, но который никогда не замечался, я взбежала по лестнице, схватила нужный ключ и вскоре уже зашла в нужное помещение, тихо прикрыв за собой дверь, после чего направилась к шкафу с реактивами. Никаких проблем. Никакой двойни. Никакой меня. Но сначала письмо для мамы и папы. Нужно было так много им сказать. Они бы стали винить себя, несмотря ни на что, и мне следовало объяснить, что виноваты были лишь алкоголь и моя глупость. Маме стало бы намного легче без такой обузы в моем виде: взрослая девочка ведь хотела веселиться, а не думать о том, сколько денег у нас осталось до её зарплаты. Папе бы тоже больше не пришлось отдавать мне последнее. Возможно, они бы даже сблизились. От этой мысли в груди потеплело, и я улыбнулась. Да, нужно было сказать, как они мне были дороги. Мама. Папа. Я так вас люблю. Вот и все. Я простояла с ручкой в руках над белым листом бумаги ещё несколько минут, но не могла перенести все мысли, которые наполняли мою голову, на бумагу. Ну и черт с ними. Этого будет достаточно. Просто покончу со всем этим. Просто сделаю несколько глотков и уйду в туалет. Я ухмыльнулась. Как иронично: в одном туалете все началось, а в другом всё закончится. До завтрашнего утра никому в голову не придёт проверять кабинки, никто даже не обратит внимания, что одна из них заперта, а там уже будет слишком поздно. Отодвинув лист, я, наконец, взяла в руки пробирку двумя пальцами, а ещё через несколько мгновений мутно-белая жидкость уже коснулась моих губ.