Услышь мой рёв! История дома Ланнистер в Войне Кольца

      Серсея наблюдала, как зеленое пламя пожирало септу Бейлора. «Там же Киван!», кричало что-то у нее внутри по мере того, как разгоралось пламя, «септа, она же…» — Превосходно.       Это был ее голос, но то была не она. — Сожги их всех! — раздался возглас, языки огня ярко разгорелись, и грянул взрыв.       Вдруг она оказалась лицом к лицу с источником голоса, это был ее двойник в черном платье с серебряными наплечниками и такой же цепью на груди, глаза той Серсеи ярко горели зеленым, отражая далекие зарницы дикого огня.       С перепугу она проснулась. Они продолжали кипятить отвар из королевской травы, снова разогревая воду и перемешивая обрывки листьев даже после того, как остальные уехали. Арагорн предупредил их, что ночью каждого ждут странные кошмары, прощальный подарок от назгула.       Могилу Кивану копали медленно. Лопата, которую им оставили, была короткой, годилась она скорее рассаду выкапывать. Да и работать могли только королева и Шагга из рода Каменных ворон. Сейчас был ее черед. Серсея быстро поняла, что чему бы она не научилась за время своего путешествия, это не могло возместить прожитых в праздности прошлых лет. Каждая поднятая лопата грунта отдавалась болью в руках. — Леди Серсея, — донесся с краю небольшой ямы гулкий голос. Она подняла глаза и увидела Лайла Крейкхолла, разминающего онемевшую после стычки с назгулом руку, — кажется, чувствительность моей руки вернулась, так что немного работы пойдет мне на пользу.       Она протянула ему лопатку и вышла из ямы, потирая натруженные ладони. — Сэр Киван был настоящим рыцарем, — ударил заступом в землю Могучий Вепрь, — легенды о нем буду жить в веках.       «Самый верный рыцарь дома Ланнистеров», думала она, уставившись на укрытое саваном тело дяди, «и проявивший подлинные преданность и рыцарство когда это было нужнее всего». Глухая тоска погнала ее обратно в лагерь.       Шагга и Бронн сидели у костра, глухо переговариваясь. — Шагга видел, как горел их лагерь, — почти шептал дикарь, — чувствовал пламя…       Она присела рядом с лежащим Фарамиром, подушкой сыну наместника служила куча тряпок, лицо его было бледным. Он все еще был слаб, но, тем не менее, поприветствовал ее легким кивком головы. — Как работа продвигается? — тихим голосом спросил он. — Неплохо, — ответила она, –только я копать уже больше не могу. Сейчас работает сэр Крейкхолл. — Прости, что не могу ничем помочь, — сказал Фарамир и попытался сесть, но скривился от боли и упал назад.       Таращившийся на них Бронн принялся нарезать яблоко ножом, на вид — слишком большим для такой задачки. — Не дергайся, не то раны откроются. Ты не сможешь ходить без посторонней помощи еще по меньшей мере неделю, и не сможешь работать или сражаться еще две. — А ты, Бронн? — спросил гондорец, — как твоя рана?       Наемник сердито посмотрел на спутника и закатал рукав, показав почерневший порез на предплечье. Казалось, кожа вокруг него побелела еще больше, придавая ране отталкивающий вид. — По ощущениям к руке словно кусок льда приложили, — размял вестеросец мышцы, — оно не болит, но мне все равно плохо… С этими тварями не возьмусь драться даже за все золото мира, — вздохнув, вновь спрятал он рану под рукавом. — Теперь уже нет выбора, — буркнул Шагга, подбросив поленце в костер. — Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Серсея. — Происходит нечто большее, — пояснил горец, — нечто выше нашего разумения. Вот карлик знал. — И посмотрите, к чему это его привело, — пробормотал Бронн, — семь преисподних, до чего это все довело нас! — Но мы же живы, разве не так? — подал голос Фарамир. — Еле-еле душа в теле, — не остался в долгу наемник, — лично с меня довольно этого безумия. Когда вернемся в Эдорас, я непременно найду себе коня и буду гнать прочь на запад, куда подальше, пока земля не кончится. — Если мы проиграем, то тебя это не спасет, — урезонил его Фарамир, — где по-твоему ты сможешь спрятаться от Саурона?       Бронн промолчал в ответ, только глядел исподлобья, да продолжал нарезать яблоко.       Три пары более-менее здоровых рук закончили с могилой во второй половине дня. Крейкхолл и Шагга медленно опустили в яму тело Кивана, Серсея же наблюдала, борясь со слезами. Фарамир умудрился присесть и наблюдал за действом со стороны лагеря. — Хочешь что-то сказать, прежде чем начнем закапывать? — спросил Крейкхолл, слегка опираясь на лопату.       «Ему здесь не место», думала она, «его надлежит перенести в Зал Героев, почтить его память и заслуги перед всеми Западными землями»… — Он был намного добрее ко мне, нежели я заслуживала, — вздохнув, начала она под взглядами спутников, — и пришел на помощь, когда в нем нуждались, — запнулась королева, не зная, что сказать дальше. — Достойный воин, — вмешался Крейкхолл, его бас напугал женщину, — он сражался в войне Девятигрошовых королей, он очистил Западные земли от разбойников…. Нам будет не хватать его меча и его боевого духа.       Но и Могучий Вепрь стушевался под взглядом Серсеи. — Мы все равно не сможем сделать это так, как надлежит, будучи всего лишь впятером посреди неведомой глуши, — объяснил он, — но Киван был рыцарем, а когда рыцарь обретает последнее успокоение, то надлежит перечислить все его деяния…       Дочь Тайвина кивнула с одобрением. — Я сражалась плечом к плечу с ним при Осгилиате, где Король-Чародей обрушил на нас весь гнев Врага. Вместе мы шли через Гондор и Рохан в Золотой лес, вместе продолжали путь, пока его не забрала смерть.       Теперь ее начали захлестывать воспоминания, единственная слеза прочертила путь вниз по щеке. Крейкхолл протянул ей лопату, она набрала первую груду земли и сбросила вниз. — Сэр Крейкхолл, — вдруг сказал Шагга, — нужно насобирать камней, возвести курган над могилой. У реки их должно быть много. — Сделайте это, — сказала она, ссыпая в яму новую порцию земли, — когда закончится война, отец отправит кого-нибудь извлечь кости своего брата и вернуть их на Утес Кастерли, нужно как-то обозначить для них захоронение.       Зарыть покойного было гораздо проще, чем выкопать для него яму. К тому моменту, как солнце начало садиться, тело Кивана уже было погребено в земле, а первые камни — навалены поверх его последнего пристанища. В конце дня впятером отдыхали у костра, разговаривали мало. Шагга зажарил им пойманного в силок кролика, но мясо было жестким и жилистым, женщина даже не почувствовала, с какими же специями его готовил дикарь.       На следующий день проснулись под низким серым небом от холодного пронизывающего ветра. Серсея дрожала от его ледяных порывов, ерошащих ей волосы. Как быстро меняются времена года с тех пор, как она приехала в Минас-Тирит, подумала про себя королева. Шагга и Крейкхолл продолжили складывать гурий, Фарамир и Бронн следили за костром. Спустя несколько часов наемник заявил, что владеет рукой достаточно хорошо, чтобы стрелять из лука и что он попробует добыть нечто лучше, чем тощий вчерашний кролик от Шагги.       Съежившись от очередного холодного порыва ветра, женщина посмотрела на небо, гадая, может ли пойти дождь. Эта мысль заставила ее бросить взгляд на Фарамира, — холод и сырость весьма вредны и для здорового человека, чего уж тут о раненом говорить. Словно читая ее мысли, сын наместника улыбнулся. — Не переживайте, миледи, я почти здоров, просто притворяюсь больным, чтобы увильнуть от работы и дежурств, — пошутил он. Было здорово посмеяться после всей скорби и печали прошедших дней. — Не умеешь ты врать, Фарамир, — сказала она, — если бы ты мог, то лично отрыл бы могилу, а потом произнес бы какую-нибудь тошнотворно-благородную речь о том, что нужно следовать долгу даже перед лицом невзгод.       Следопыт едва сумел пожать плечами. — Быть может, я настолько хороший лжец, что ты совершенно неправильно поняла мой характер? Что если я просто бездельник, которому всего лишь повезло взрастить репутацию верного долгу и умелого военачальника? — Не думаю, — ответила женщина, — я на таких насмотрелась в Вестеросе, ты точно не один из них. По части хвастовства и вранья мужчины в Гондоре это так, новички-любители.       Улыбка Фарамира погасла. — Клиган часто такое говорил, но все вестеросцы, кого я встречал, производят впечатление людей храбрых, людей чести.       Серсею охватило странное чувство раздражения, она даже отвела взгляд. — Ты просто видел нас с лучшей стороны, — наконец, сформулировала она мысль. — И Клиган высказывал те же настроения, — пояснил сын наместника, — он явно из тех, кто совершал ужасные поступки, но, кажется в самый темный час сумел найти в своей душе нечто, давно считавшееся мертвым. Или, быть может, то о чем он напрочь забыл. — Если он такой храбрый и верный воин, то где же он сейчас? — спросила она, тон ее прозвучал более резко, чем королева рассчитывала. — Не знаю, — вздохнул Фарамир, — но, где бы он ни был, думаю, ему предстоит решить, каким же человеком он станет. Если бы я только мог быть рядом с ним, помочь ему сделать правильный выбор. Наверное, он будет пробираться на юг, в Гондор, и мы встретим его там. — Нам и без него немало придется объяснить нашим отцам, — ответила Серсея. — В самом деле, — нахмурился гондорец, — мой отец всегда не доверял Гэндальфу, а если мы еще и принесем вести об истинном короле, то это станет воплощением его самых худших кошмаров: представь, волшебник плетет заговор, чтобы отстранить его от власти и натравливает на него собственного сына… Хотя, если от меня отрекутся точно так же, как от тебя, то мы же будем вольны делать что захотим, верно? — Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Нашу помолвку, — объяснил Фарамир. — Если ты все еще считаешь себя связанным данными в Минас-Тирите обещаниями, — закатила она глаза, — то можешь считать себя свободными от них, твоя честь не пострадает. — Тогда, наверное, мне стоит дать их снова, — ответил он.       Это оказалось для женщины сюрпризом. — Фарамир, — медленно начала она, — так ты говоришь, что все еще хочешь взять меня в жены?       Казалось, он заколебался. — Должен признаться, при нашей первой встрече не хотел. Ты, конечно, тогда была ослепительно прекрасна, но демонстрировала только надменность и гордыню.       Она чувствовала себя смущенной и, одновременно, обиженной, хотя в глубине души отчасти сознавала, что он был прав. — Осторожнее со словами, — произнесла она, — я не настолько унижена, чтобы лучшим способом сватовства было перечисление моих недостатков. — Если хочешь, буду лить тебе в уши сладкую ложь, — вновь пожал плечами сын наместника, — но так ты не узнаешь ничего о моих чувствах. — Продолжай, — скрестила она руки на груди. — В Лориене ты уже казалась другой, — кивнул он. — С тех пор, как ты уехал, многое изменилось, — тихо сказала женщина, — было трудно, но, оглядываясь назад, я не сказала бы, что жалею о проделанном пути. — По крайней мере ты нашла в себе отвагу, — молвил Фарамир, — это стало совершенно ясно, когда ты сразилась с одним из Девятерых, мало кто может похвастаться таким подвигом… Тьма надвигается на нас, мы оба это чувствуем, и, думаю, нам суждено пережить это испытание вместе. Для чего же еще могла свести нас судьба? Да еще в такое важное время?       Он замолчал в ожидании ее реакции. Дочь Тайвина все так же сверлила его взглядом, в ее сердце поселилась печаль. «Я кажусь ему лучше, чем есть на самом деле». Серсея вздохнула и отвела глаза. — Я брошу вызов тьме вместе с тобой, но не думаю, что нам стоит вступать в брак.       Это ошеломило гондорца. — Разве мои слова не повлияли на тебя? Ты любишь другого?       На мгновение перед внутренним взором королевы промелькнуло лицо Джейме, но вся прежняя теплота теперь исчезла. — Нет, — с горечью объяснила она, — других я не люблю. — Что же тебя удерживает? — не без раздражения спросил он, ей же пришлось подбирать нужные слова. — Не только Клиган совершал в прошлом ужасные поступки, — наконец, выдавила она. А в душе молила: «не заставляй меня об этом говорить», сама мысль что Фарамир узнает о ее преступлениях, была невыносима. К счастью, к ним подошли Крейкхолл и Шагга. — Гурий готов, — прогремел бас сэра Лайла. — Вернемся к этому позже, — метнул в нее взгляд Фарамир.       Скоро вернулся Бронн с небольшим мохнатым зверьком, которого он поймал у реки. И разжег небольшой спор среди них на тему, безопасно ли это есть. — Что это еще за крыса, — воскликнул Крейкхолл, тыча пальцем в тушку, — выкинь обратно в реку! — Больше на бобра похоже, — рассудил Шагга, — наваристая из него похлебка выйдет. — Эх ты, дикарь, хвост-то не бобровый, — проворчал Могучий Вепрь. — Мне плевать, — заявил наемник, — лично я сегодня вечером ем мясо.       Крейкхолл оглянулся и уставился на Серсею. — Моя госпожа, — воскликнул он, — эти глупцы считают что дочери Тайвина Ланнистера допустимо подавать на ужин крысятину!       Отчаянное выражение лица Могучего Вепря слегка подняло королеве настроение. — Если сама мысль об этом вас так задевает, сэр Крейкхолл, сегодняшний вечер я протяну на лембасах, — ответила она, сдерживая смех. На самом-то деле она узнала зверушку и была уверена, что Киван однажды уже готовил такую по дороге на Лориен. — Наверное, сэру Крейкхоллу стоит попробовать первым, — подал голос Фарамир, разгадав идущую игру, — вот и узнаем, насколько безопасно это есть!       Закончилось все тем, что Крейкхоллу действительно пришлось снять первую пробу с варева, чтобы остальные перестали его дразнить. Мясо, на удивление, вышло теплым и сытным, так что, благодаря ему и эльфийским лепешкам, Серсея отошла ко сну, наевшись досыта. Это была первая приятная ночь после стычки с назгулом.       Следующее утро выдалось еще более холодным, земля отсырела от туманной мороси, так что пришлось забиться в свои палатки в надежде остаться сухими. Серсея вздыхала от скуки, слушая как капли стучат по ткани, когда входной клапан вдруг распахнулся. На нетвердых ногах снаружи стоял Фарамир, с его волос стекала вода — Можно войти?       У нее похолодело в животе. — Входи же, пока замертво не упал.       Он медленно проложил путь внутрь и прилег на пятачке напротив нее. — Ты же знаешь, о чем я хочу поговорить.       То было утверждение, не вопрос. — Ты хочешь снова спросить, почему я не хочу выйти за тебя замуж, — с улыбкой кивнула она. — Ты совершила некий грех, который, по-твоему, я не сумею простить или упустить из виду, — тихо произнес гондорец. — Да, — признала она. («остановись, прошу тебя»). Но нет, такой удачи он ей не предоставил. — Серсея, — начал Фарамир, — я никогда не смогу жить в мире с самим собой, если это останется для меня тайной. Как не сможешь жить и ты. — Пообещай, что ты меня не возненавидишь, — вдруг сказала женщина, — пообещай мне, что не прогонишь прочь.       Он откинулся назад и усмехнулся. — Серсея Ланнистер, я не лгал тебе, когда говорил, будто верю, что нам суждено преодолеть эти трудные времена вместе. Скажи мне правду и я клянусь, по меньшей мере, остаться тебе другом.       Это несколько успокоило королеву и утихомирило ее первоначальный страх. Переведя дыхание, она собрала волю в кулак и начала рассказ с самого начала, о том, как она с Меларой Хезерспун получила пророчество от Мэгги и о «падении» Мелары в колодец. — Я думала, что если никто не узнает о предсказании, оно и не сбудется. Что если о нем не говорить вслух, оно утратит силу, — тихо сказала она. — И ты веришь, что оно все еще тебя преследует? — с мрачным видом спросил Фарамир. — Нет, Леди Галадриель объяснила мне, что, по крайней мере в этом мире я сама хозяйка своей судьбы, а я верю ее словам… Мелара была первой, кого я убила, — вздохнула       Серсея, — но она не стала последней… Следующей жертвой был мой муж, Роберт Баратеон. — Твой брат Тирион говорил, что он погиб на охоте, — помрачнел Фарамир, — несчастный случай, кабан выпустил ему кишки. — Нет, это была не случайность, — отвела она глаза, — по моему приказу его подпаивали крепким вином, я знала, что он этого и не заметит…он умер от моей руки. — А ты любила его? — вдруг спросил гондорец, — и любил ли он тебя?       Его тон звучал почти умоляюще, словно он искал нечто, позволяющее смягчить читающееся в его голосе отвращение — Нет, — горько ответила она, — друг другу мы были худшими врагами.       «Осталось сказать еще кое-что», обреченно подумала Серсея и добавила: — Единственным мужчиной, которого я любила, был Джейме. Он и есть отец моих детей. — Во имя Валар… — прошептал побелевший Фарамир, пораженный до глубины души. — Т-ты обещал, что не возненавидишь меня, — всхлипнула она со слезами на глазах.       Несколько минут провели в тишине, нарушаемой только шумом дождя. Несколько раз Фарамир открывал рот, словно намереваясь что-то сказать, но потом вновь принимался слепо глядеть в пустоту.       «Скажи же что-нибудь», отчаянно думала Серсея, «ну хоть словечко!». Тишина сводила ее с ума, она не знала, сколько еще сможет вытерпеть. — Я не испытываю к тебе ненависти, — наконец, вымолвил мужчина.       Она потянулась к Фарамиру и обняла его, почувствовала, как его руки сомкнулись на ее талии и притянули ближе. И снова между ними возникла тишина, на сей раз, радушная, если не приятная. — Что же нам теперь делать? — тихо спросила женщина.       Они разомкнули объятья и Фарамир усмехнулся. — Когда мы покидали Ривенделл, нам на прощание сказали, что не стоит строить далеко идущих планов, давай-ка просто последуем его совету. Просто будем двигаться дальше. — Значит, дальше, — вздохнула королева. И машинально заметила, что дождь уже кончился, и лучики света пробиваются сквозь навес. Накатила усталость, словно она делала нечто большее, нежели просто сидела и разговаривала. — Пойду воды из реки наберу, — сказала она, поднимаясь на ноги. — Ступай с миром, — кивнул Фарамир.       Выйдя из палатки, снаружи она обнаружила Бронна. — Леди Серсея, Фарамир с вами? — Кивнул ей наемник и указал на палатку. — Да, — ответила она, и вдруг принялась оправдываться, — мы не… — Даже если вы переспали, мне до этого дела нет, — пожал плечами собеседник, — будет время, можете спросить сына наместника про его первую ночь на Золотом зубце… — Непременно, — насупилась королева.       Уровень воды стал выше обычного, берега были покрыты жидкой грязью. С трудом удерживая равновесие, скользя, она спустилась вниз к урезу воды. Хотя она уже привыкла к дорожным грязи и пыли, но совершенно не горела желанием упасть лицом в образовавшуюся после дождя жижу.       Серсея уже возвращалась в лагерь, когда услышала стук копыт скачущих лошадей. Дико озираясь, она уже успела испугаться, что увидит колонну кавалерии вастаков, но заметила только двух коней, черного и белого, приближавшихся с севера. Когда они подъехали ближе, то стало видно: на белом коне едет всадник, на нем белые одежды, под стать длинной белой бороде. Кони сбавили шаг и вскоре уже были прямо перед ней. Серсея залюбовалась красотой оседланного, его серебристой гривой и черными глазами. Вороной скакун гневно раздувал ноздри, держась вровень с серебристым жеребцом и его всадником.       Необычайно уверенным, как для его заметно преклонного возраста движением, всадник в белом спешился и, опираясь на массивный посох, подошел к королеве. — Здравствуйте, — добродушно улыбнулся он. — Здравствуйте, — с осторожностью сказала она, сразу заподозрив, что это не просто старик. Посох был слишком вычурен для простой дорожной палки, да и плавные и быстрые движения возрасту не соответствовали. Вокруг незнакомца чувствовалось некое величие, некое великолепие, которое она не могла ни нащупать, ни понять. «Волшебник в белых одеждах!» — пронзила догадка Серсею, и у нее похолодела кровь. Она знала только о двух волшебниках, один был другом Тириону, Клигану и Фарамиру — и он погиб. А вот второй получил свое имя за белые одежды… С ужасом она осознала, что на ней нет пояса с мечом.       «Что Саруман здесь забыл?» — Отрадно видеть в такой пустынной местности дружественно настроенных людей, — сказал колдун, теперь он стоял рядом, почти нос к носу.Серсея громко и пронзительно закричала, выронив воду. — Фарамир! — в страхе звала она, — Бронн!       Их головы показались из палаток, мигом все четверо мужчин во всеоружии ринулись к ней, хотя Фарамир сильно отстал. Подбежавший Бронн схватил королеву и потянул ее назад, а Шагга и Крейкхолл заслонили собой. — Не может быть…– пробормотал наемник при виде приближающегося волшебника и убрал меч в ножны: глаза у Серсеи сделались как плошки. — Это же… — ахнув, бросил свой меч Фарамир и заковылял навстречу, — это же Гэндальф! — Фарамир! — откликнуться старец; смеясь, двое обнялись.       «Гэндальф?!»       Крейкхолл и Шагга расслабились, а Серсея лично шагнула вперед. — Я…должна извиниться…., — запнулась она, не зная, каким почетным обращением надлежит титуловать волшебника. — Я не сержусь, миледи, — добродушно отмахнулся тот, — в военное время незнакомец в глуши это достаточный повод поднять тревогу. А мне же стоило представиться.       Маг пристально на нее поглядел. — У вас внешность как у Ланнистеров, и путешествуете вы сопровождении их людей, — кивнул он в сторону Бронна, — должно быть, вы принадлежите к семье хозяев Утеса? — Я Серсея Ланнистер, — ответила она, — дочь Тайвина Ланнистера — Выходит, я встретил уже всех его детей, — кивнул Гэндальф, — и очень этому рад. — Клиган, — вдруг выпалила она, и волшебник поднял брови при упоминании знакомого имени, — он говорил, что вы погибли… — Да, я умер, — сказал волшебник, повергнув остальных в молчание; лицо его приняло странное выражение, — Дух мой покинул этот мир, сквозь черное пламя и холод подземных вод…я забыл многое из того, что ведал прежде. И вспомнил другое, то, что забыл. Я был Гэндальфом, но когда вы зовете меня этим именем, оно словно старое воспоминание, детское прозвище. — Это же невозможно, — воскликнул Бронн, — он же не мог…. — Но сумел, — ответил Фарамир, — я лично видел, как он упал в пропасть, и вот он вернулся! — Меня вернули обратно, чтобы завершить мое задание, — почтительно произнес Гэндальф и обратился к Фарамиру, — какие новости о нашем отряде? Эти четверо не члены братства хранителей, тем не менее, ты с ними, а не с нашими товарищами. — Мы разделились, — объяснил гондорец, — приходи в наш лагерь и я тебе все расскажу, пока твои лошади отдыхают.       Он посмотрел на вороного жеребца. — Это что же… — Неведомый? — переспросил Гэндальф, — да, он пришел ко мне с Тенегривом. Наверное, жаждет воссоединиться с хозяином или, быть может, у него теперь другая роль. Но, как бы то ни было, он пока что следовал за нами. — Лучше всего привести его в наш лагерь, — сказал Фарамир, все еще неуверенно оглядывая скакуна, — до меня ему никогда дела не было. — Как и до большинства людей, — ответил волшебник, — пойдемте, пусть лошади позаботятся о себе сами, а вы пока расскажете мне, что же стало с Братством. Все вместе вернулись в лагерь, и, пока солнце прокладывало себе дорогу сквозь рассеивающиеся тучи, Гэндальф, ныне Белый, слушал их рассказ.