***
Вы же знаете, какой эффект оказывает появление света, после страшной ночи? Да, вот именно. Не смотря на то, что я был порядочно измучен тяжёлой ночью, но солнечные лучи оказали просто нереальное влияние. Как минимум решение Болтона не казалось для меня больше настолько безумным… А это уже само по себе не маловажно. Ночная буря ближе к рассвету утихла совсем, и на утро небо предстало чистым и голубым. В совокупности с ярким солнцем и заснеженными елями всё это представляло из себя крайне душевную и спокойную картину. И почему-то пахло морем… Морской водой. Плюс ко всему с рассветом поменялся как будто бы сам город и моё к нему отношение. Без сирены он выглядел тихо и спокойно, словно город-музей, памятник архитектуры какого-то там века, а наша группа по типу туристов, которые сунулись в те места, где была повешена табличка «Руками не трогать! Проход запрещён!» И только лишь память о пропавших и о ночном путешествии не давала расслабиться ни в какую. Не только мне, пережившему, как мне кажется, настоящий ментальный ад, но и остальным участникам группы, которых судьба пощадила чуть больше. Распорядок у нас был такой: точно так же, как и вчера, разделение на группы. Только изначально по три человека в каждой. Восточная, северная, западная, южная и центральные группы должны были обыскивать абсолютно все здания в своих зонах соответственно. Попросил всех воздержатся от взлома — если дверь закрыта, то значит за ней никого нет. В крайнем случае простую проверку стуком ещё никто не отменял. Единственная группа из двух человек — я и командир, брали на себя церковь. Место максимально возможного исчезновения Рана с напарником. Для всех было условие — возвращение до момента заката в лагерь. Всех, кто опоздал — ждало официальное отсоединение от группы, то бишь они бы имели право самим распоряжаться своими действиями, но уже без помощи экспедиции. Что не сулило ничего хорошего. Группы покидали лагерь одна за другой после получения инструктажа. Я выходил последним. Командиру пришла в голову странная, как мне показалось, идея — поставить рядом с входом в лагерь две лампы с полным запасом топлива и поджечь их. На мой вопрос «зачем?» он ответил: — Вчерашний буран был странным и крайне неожиданным. Если что-то подобное случится и сегодня — свет от ламп будет ориентиром в непроглядной мгле. — Так они же еле светят. — Ну… это ведь лучше, чем нечего? Лишним не будет. Я лишь пожал плечами. Мы медленно зашагали в сторону церкви. На вид она была почти полностью как протестантская. В высоту метров двадцать, в длину примерно сорок. Её образ практически идеально вписывался в центр капли, контуром которой были жилые дома. Одна из групп скрылась в доме напротив. — Говорят, — негромко отметил командир, — что если настоящая вера и чертовщина — вещи несовместимые, то вот церковь и чертовщина — запросто. — Вполне возможно, — возразить против этого выражения мне было нечего. Главная дверь была не заперта. Несмотря на это, пришлось изрядно потрудится, чтобы попасть внутрь, ибо все церкви в тогдашние времена были рассчитаны на то, что всё население в округе будет использовать их, как последний оплот обороны. Дверь по ощущениям весила центнера два… Когда этот барьер остался позади перед нами открылся зал… Сказать что великолепный — не могу. Реально было похоже на протестантскую церковь, всё так же скромно и небогато. Зато хотя бы скамейки деревянные были… На стенах были иконы, в конце зала стоял религиозный символ и орган. Тусклый свет довольно слабо освещал помещение. Если тут и зажигали когда-то благовония, то их запах уже успел выветрится. Кстати, потолки оказались на удивление низкими. Раньше я подобного не встречал. — А, это двухэтажная церковь! — воскликнул я. — Прикольно, практично… — Скорее типовое здание, переделанное под церковь, — поправил Болтон, — причём переделанное на скорую руку. — Интересно, зачем? — Нужды государства, — пожал плечами командир, — резкая потребность в… Опа! Болтон находился позади меня, но на последнем слове он рванул вперед смотря на что-то, находящееся на полу за моей спиной. Обернувшись я увидел, как он приподнимает с земли какой-то продолговатый предмет… Ружьё! — Так… кто-то из них точно доходил до этого места, — задумчиво проговорил командир, разглядывая находку, — крови нет, следов повреждения в результате ближнего боя так же… патроны… все на месте… Странно, крайне странно… — Там, позади тебя, есть лестница, — заметил я, — которая, похоже, ведёт на верхние этажи. — Вижу, — обернувшись, ответил командир и с ружьём наперевес ринулся к ступенькам. Я за ним, не отставая. Лестница была винтовой и при этом довольно узкой. И вела, как оказалось, аж к верхней комнате церкви. Вместо второго этажа была лишь глухая стена. Видимо помещение было не востребованным. Под конец марш-броска я спотыкался чуть ли не об каждую ступеньку. Неудивительно, дыхание от такой скорости (и не сильно здорового образа жизни) стеснило ещё на уровне второго этажа. Добежав до верхней площадки, я буквально свалился на неё, пытаясь задержать в себе воздух хоть на мгновение. В конце концов, очухавшись, я проследовал в помещение, справа от площадки, где исчез командир. Он стоял возле открытого окна и наблюдал за пейзажем, что-то сжимая в руках. — Первый, — он положил ружьё на стол перед окном, — и второй, — на стол легла военная походная сумка, которую он до этого держал в руке. — И, что самое интересное, абсолютно без следа… — Обронили при отступлении, — неуверенно предположил я. — И куда же они отступили? В горы, в буран? — Их парни ещё по домам ищут. — Не найдут, — как-то излишне спокойно сказал Болтон. — Иди глянь, какой вид! Хоть что-то прекрасное есть в этом месте… Командир начал рыться в бумагах на столе, пока я стоял, поражённый великолепием и красотой утра в горах. Удивительно, но ведь ещё десять минут назад солнце сияло в абсолютном уединении. Теперь же его постепенно начали окружать серые облака… Ближе к полдню явно будет пасмурно. Вот такая она, погода в горах… — Нашёл! — удовлетворённо воскликнул Болтон винимая из-под стопки каких-то документов, что-то на подобии небольшого журнала, — Хроника теркшафта, — пояснил он. — Такие есть у каждого подобного селения. Удобно, эдакий классный журнал, только для взрослой жизни. Мы довольно долго стояли и изучали записи начальника города, в миру Аркена Родольского, по совместительству предстоятеля церкви. Опустив все рутинные отчёты и ничем не примечательные события, можно отметить пару вещей: Теркшафт назывался Воулус Шафт. Первая запись в журнале была сделана полтора года назад, то бишь за несколько месяцев до моего появления. Так же записи делались строго в одно и тоже время, каждый день. В основном в них было написано о положении дел в городе и инцидентах, произошедших за предыдущий день. Интересность началась с даты месячной давности. Запись о пропаже ребёнка, Меры, девочки семи лет. Сообщалось, что весь Воулус взволнован и что на её поиски будут брошены все силы. По следующим записям стало ясно, что её так и не нашли. А потом пропажи стали регулярностью… После первого исчезновения второе произошло лишь через две недели. Но затем их динамика возросла. Судя по последним записям в последние дни жизни города, люди пропадали чуть ли не средь белого дня. Подчерк Аркена становился нервным, неровным. Проскакивали словечки о его собственном состоянии, о том насколько он напряжён, а так же тексты молитв. Изо дня в день, до последней страницы… Читать становилось едва возможно. И вот… наконец… Последняя запись. Сделана она была… всего двенадцать дней назад! Но самое страшное было не это. Подчерк стал удивительно ровным и спокойным. В записи не было привычного начала, описания событий… было обращение. Обращение к нам. Примерно так:Город пал. Правила поведения: Смерть после заката Смерть в одиночку Смерть непокорным Смерть неизбежна Желание Жизни. Вас предупреждали. Удачи.
— М-да, — протянул Болтон, — «Вас предупреждали»… Он обернулся и посмотрел на сигнальный аппарат у противоположной стены. Та самая «воздушка». — … скорее зазывали. А это что? С этими словами он вытянул листок бумаги, который лежал под журналом хроники. Но стоило ему только глянуть на то, что было на нём изображено, как он тут же отпрянул и едва ли не выпустил листок из рук! На мой вопросительный взгляд он лишь нервно усмехнулся и сказал: — А у детей нынче… интересное творчество, — и он протянул листок ко мне. На обороте рисунка, как я потом понял, было написано: «Мера, 7 годикав». А на самом рисунке… Я понял абсолютно нормальное чувство Болтона, когда он чуть его не выронил… Но ведь он не видел того, чего видел я. Его не было в тоннеле в тот момент! И если нас там поджидало ЭТО… Ноги стали как будто бы ватными, так что я еле удержался в вертикальном положении. А в голове почему-то звучало только одно: «Пожалуйста, не надо! Пожалуйста, не надо!».