Angel Diaries

***

На следующий день эти же руки, что ласкали мою спину, сдернули с меня одеяло и просто стали стаскивать с кровати. — Сударыня, сколько можно спать? Вы нас всех задерживаете, — услышав холодный и возмущенный голос, я сонно заморгала и, вскочив, поняла, что за окном еще темно. — Уже шесть утра, остальные завтракают внизу, вас я будил полчаса и потому вы свое время на еду пропустили. Перекусите в пути, а сейчас я пришлю Мод вас одеть, — отчеканил граф; он стоял возле кровати, полностью готовый для продолжения нашего путешествия. Мод, насколько она могла, быстро застегивала на мне множественные крючки и завязывала узелки на юбках, пока я наспех умывалась и пыталась сама причесаться гребнем. В итоге, мы все равно поспели, когда все сидели уже в экипаже и Оливье стрельнул в мою сторону недовольным взглядом. Теофилия чувствовала себя гораздо лучше: наверное, беседа с аббатом пошла ей на пользу. Однако пока определенности по поводу ее судьбы у нас не было. Одно дело — вручить девушке ворох добротных платьев, и совсем другое — пристроить в хорошее место на длительный срок. — Дочь моя, хотите ли вы посвятить свою жизнь служению Христу и принять постриг? — после непродолжительной езды в молчании спросил друг графа. Девушка отрицательно покачала головой: — Раньше я думала, что монастырь утолит мои тревоги и печали, но сейчас я поняла, что необходимо полагаться на нечто больше, чем желание спрятаться от злого человека. Я прогневаю Бога, если не буду ему служить откровенно и честно, а тяготиться своим положением, — потупив взор, сказала она. Я понимающе кивнула. Конечно, ранее подвергаясь побоям и издевательствам, она только и находила помощь в молитвах, но после в ней проснулась жажда дышать полной грудью, а монастырь с его строгим уставом не мог ей дать этого. — Я так и думал, — вздохнул аббат и улыбнулся ей. — Знаете, я вспомнил сейчас, что в Амьене живет моя старая знакомая — герцогиня де Монтуар. Она овдовела, все ее знают как довольно состоятельную и щедрую женщину, к тому же набожную: она безусловно поможет вам и найдет место в своем доме. Я поговорю с ней, — он похлопал Теофилию по руке, стараясь приободрить. Я приподняла брови, когда аббат назвал герцогиню набожной. Мадам де Монтуар знал весь Амьен и рядом расположенные графства. Такую видную женщину трудно было не заметить. Если бы я изображала Ипполиту, то рисовала бы ее с герцогини, ибо она была воплощением отваги, дерзости и любви к жизни. Она была выдана замуж за герцога в довольно юном возрасте, и разница у них была более двадцати лет, но говорили, что муж питал к ней нежные чувства, а ее буйный и взрывной характер его притягивал. В этом браке у них родилось трое сыновей, а спустя лет пять после рождения младшего ребенка, герцог отошел к праотцам, как говорили, его сгубила страсть к вину. Еще не старая и достаточно красивая вдова погрустила с год, а потом зажила довольно яркой жизнью. Своих сыновей она любила, но, как только они достигли возраста тринадцати лет, мадам де Монтуар посчитала свой материнский долг исполненным и отослала их к родне мужа, в Париж, дабы ее мальчики начали делать себе карьеру. Сама она наслаждалась свободой и менять снова статус на жену нового господина не хотела. Герцогиня была яркой: ее наряды всегда отличались буйным алым цветом, открытыми разрезами на лифе, который еле сдерживал ее красивую, большую грудь. Эта дама, даже несмотря на возраст, старалась подчеркнуть свои округлые бедра, большую грудь и относительно узкую талию. В Амьене она устраивала балы, а в своих угодьях — знатные охоты, но, что самое главное, о ней ходили слухи, как о даме любвеобильной и весьма сведущей в искусстве любви. Поэтому меня удивили слова аббата, но я посчитала дурным тоном его переубеждать. В Амьен мы приехали в конце дня, до моего поместья был еще целый день пути, который мы решили продолжить после представления Теофилии герцогине. Наш выбор для ночевки пал на самый дорогой гостиничный двор города — «Белая лань». Комнаты тут были чистыми, камины — прекрасно протопленными, а еда — обильной и вкусной. Аббат отправил записку герцогине со слугой из гостиницы, к счастью, та пребывала в это время года в городе, и через час мы все рассматривали довольно радушные приглашения на завтрашний обед, в ее особняк, который располагался в центре Амьена. Я отдала Теофилии одно из своих целых платьев бежевого цвета (единственное светлое, которое у меня было); сама же я решила облачиться в черное траурное, украсив его новым белым воротником, купленным в лавке рядом с нашим местом ночлега. Отвары из монастыря стали довольно хорошо на меня действовать, так что я чувствовала в себе достаточно сил и смогла совершить визит. Дом герцогини был огромен, его убранство как снаружи, так и внутри кричало о достатке, любви к золотистому цвету и излишней вычурности. Сама хозяйка этого помпезного жилища встретила нас в большой зале с зеркалами до пола. Одета она была в темно бордовое бархатное платье с золотистой вышивкой на корсете и белоснежными атласными юбками. В герцогине четко проступали признаки испанского происхождения: черные, как смоль, длинные волосы, сейчас убранные в высокую прическу, кожа бархатистая и намного смуглее, чем моя. У нее были большие карие глаза, крупноватые, но достаточно приятные глазу, черты лица. Вышивка платья была сделана хитрым образом, с особым акцентом на довольно упругую и большую грудь. Дама была статной, с прямой, безукоризненной осанкой. — Ах, как я рада, что вы посетили меня! — воскликнула она после приветственных поклонов и поцелуев ее руки мужчинами. — Увы, из-за дел моих земель я вынуждена прозябать в этой провинции, — пожаловалась она, когда мы расселись в глубокие кресла возле камина. Я недовольно поморщилась. Амьен для многих дворян, живущих поблизости, считался городом наравне небольшой столицы. Сюда приезжали для подписания сделок, на самые пышные церковные церемонии, либо для того, чтобы заказать большой и новый гардероб, однако для герцогини это место было сродни глухой деревни. — Как прекрасно, дорогой Рене, что вы вспомнили обо мне и решили навестить. Ну, а вас дорогая, я всегда рада видеть в моем доме. Когда погиб Луи, я была в Мадриде, проведывала родню, для меня это было настоящим ударом: такой молодой и красивый юноша, такой начитанный... Как только вернулась, то посетила ваше поместье, но, увы, вы уже уехали, так я снесла ему в склеп корзину белых орхидей. Мои соболезнования дорогая, мои соболезнования, — последнюю часть своей речи она произнесла обращаясь ко мне, без наигранного веселья в голосе, которое часто преобладало у нее. Однако, стоило мне принять ее сочувственное участие и вскользь упомянуть графа, как моего жениха, ее глаза озорно заблестели и она стала с интересом его рассматривать. — Я в свое время знавала Этьена де Ла Фер, он вам родня? — спросила она графа. — Он мой старший брат, — ответил тот, в свою очередь тоже изучая собеседницу цепким взглядом. — Как он поживает? — Увы, плохо: он умер, мадам; десять лет назад был заколот на дуэли, в Испании, где служил в посольской миссии, дрался за честь прекрасной сеньоры. — Святая Мария, какой ужас! Но он умер, как настоящий дворянин, — добавила она, стараясь выказать участие графу. — Наша семья тоже так считает, благодарю за верные слова, — собеседник герцогини мрачно подвел черту в их диалоге. Затем, собственно, аббат стал рассказывать о судьбе Теофилии, а девушка кивала, периодически вставляя уточнения, раскрывая подробности зверств Дюпона. — Какой ужас! Бедное дитя, можете не сомневаться, что в этих стенах вы найдете защиту и понимание. Рене, вы сделали верно, что привезли этот хрупкий цветок сюда, мне как раз нужна компаньонка, чтобы не завыть в этих позолоченных стенах, — герцогиня похлопала девушку веером по руке. Вскоре нас позвали к столу, где ожидали дорогие вина, изысканные блюда в хрустале, серебре, фарфоре; казалось, что мы обедаем в Лувре. Мы с Теофилией ели молча, она явно чувствовала себя неловко среди этой роскоши, я наблюдала за мужчинами, с которыми герцогиня вела оживленную беседу. У нее с графом оказалось много общих знакомых, кроме его покойного брата; она находила интересные темы для обоих и сразу стала центром их внимания. Я же видела ее неподдельный интерес к Оливье: он ей явно был симпатичен, а она, видимо, казалась ему особо приятной глазу. В первый раз я почувствовала укол ревности, а себя — лишней в этой комнате. Я поджала губы и стала изучать картины, которые висели здесь. Портреты давно почивших предков герцогини и ее мужа, потемневшие от времени полотна были выполнены безупречно, но довольно формально и напыщенно. Мы с Теофилией услышали женский смех: хозяйка дома пришла в восторг от шутки аббата. — Рене, ваше чувство юмора всегда приводило меня в восторг! Кстати, в письме вы упоминали о пожертвовании, для своего монастыря. Поэтому, пока мы не упустили эту важную деталь, прошу пройти в мой кабинет, — улыбаясь, обратилась она к аббату. Вскоре эти двое, извинившись, ушли в дальнюю комнату на этом этаже, которая звалась кабинетом. — Какая приятная дама, — проговорил граф возвращаясь к тарелке с горячим. Он посмотрел на меня: — Вы так бледны, сударыня, вам плохо? — Немного кружится голова, верно, от вина и духоты, — пробормотала я. — Если вы не против, то я побуду немного на крыльце, дабы прийти в себя. — Я вас сопровожу, — граф внимательно смотрел мне в глаза, я же их опустила. — Не стоит беспокоиться, дом полон слуг, со мной ничего не случиться, — с этими словами я, гордо подняв голову, вышла из-за стола. Оказавшись в коридоре, я готова была разрыдаться от жалости к себе, видимо после замужества мне придется часто переживать эти моменты осознания, что я далека от понятий красоты. Интересно, на всех ли женщин, которые полнее меня и увереннее, граф будет так смотреть — с обожанием? Погруженная в эти мысли, я проскочила поворот к двери, которая вела во двор, и оказалась возле кабинета герцогини; дверь была закрыта не до конца, и щелка позволяла видеть часть комнаты и слышать разговор. — Дорогой мой, и что прикажешь делать с этим бледным созданием? Конечно, я не могла ее отвергнуть, когда вы ее привели ко мне, но девица выглядит довольно набожной и испуганной, такие люди бегут от меня, — вопрошала герцогиня. — Моя дорогая Леонора, эта девушка только кажется такой, она готова окунуться в омут страсти, новых чувств, ей просто нужна в этом мудрая наставница. А кто еще, кроме вас, может искусно выполнить эту роль? К тому же ее внешность благородна и многим придется по душе. — Вы уверены в ее желании пойти на это? Мне не нужны скандалы и истерики, — женщина, немного подумав, уточнила у аббата. — Абсолютно, прекрасная чаровница, я уверен, что немного наставлений, новых платьев и ваша новая подопечная будет вам очень полезна; у нее прекрасный дар актрисы: она умеет скрывать эмоции, приспосабливаться и выживать. Разве это для вас не ценно? — Хм, вы умеете убеждать, мой друг, — она милостиво погладила его по руке. — Я сейчас вижу в ваших словах истину. Кстати, насколько серьезны отношения вашего прекрасного друга и малышки де Бельфор? — О, там все крепко и нерушимо: брачный договор подписан, скоро свадьба, — просто ответил аббат. — Мне кажется, ваш друг проникся ко мне симпатией... — женщина явно была не готова оставлять эту тему. — К вам невозможно не проникнуться ею. Но вы же не собираетесь соблазнять графа за месяц до прекрасного торжества? — последовал вопрос с нажимом. — Отчего же нет? Наша связь не сможет повредить договору, а он пока не женат; насчет крошки де Бельфор... Она ребенок, так что навряд ли много понимает в вещах страсти, а мужская природа долго не терпит отсутствия оной, — в голосе герцогини слышался смех, я почувствовала, как покрываюсь красными пятнами. — Кстати, вы знали ее брата? — спросил аббат. — Он тоже был одной из ваших привязанностей? — Луи? О, он был прекрасен, как и духовно, так и физически. Он был моей отдушиной, с ним у меня были не просто страстные отношения, но еще и интересные. Такого любовника редко теперь можно встретить, — с сожалением в голосе заметила она. — Он мне напоминал вас в юности, мой Рене. Его смерть меня очень сильно расстроила, вы знаете, наша близость не была кратковременной, она длилась пять лет, поэтому его внезапный уход я переносила болезненно. — Не вы одна, его сестра до сих пор не может оправиться от потери, — указал на очевидное ее собеседник. — Естественно, ведь говорят, что она его убила, — мрачно ответила герцогиня. — Сударыня, что за чушь! Мадемуазель де Бельфор впечатлительна — да, — но не безумна, а ее брат все же был мужчиной и смог бы противостоять силе малахольной девицы, — возразил он ей. Женщина замолчала на какое-то время. — Не бойтесь, мой дорогой аббат, я понимаю абсурдность этого заявления, но оно защищает Анну. Пока к ней приковано внимание в провинции, ее не убьют, — подбирая каждое слово, ответила она. — А должны? — Да, насколько я знаю, Луи и его семья влезли во что-то неприятное и запретное, настолько, что мои испанские вояжи, по сравнению со всем этим, кажутся летними прогулками по парку. Юный виконт мне ничего не рассказывал подробно, но он упоминал, что в случае его смерти следующей падет сестра. — Может стоит поставить ее в известность? — Луи много мне рассказывал о ее впечатлительности и несдержанности, мне кажется, эта информация может ей навредить, — возразила герцогиня. В ушах у меня пульсировала кровь, я стала пятиться назад, как вдруг кто-то схватил меня одной рукой за плечо, а другой — зажал рот. Далее меня оттащили в темный закуток, возле поворота в другой коридор. Граф гневно смотрел на меня. — Что вы вытворяете? Ваше поведение недостойно не только будущей графини, но и дворянки! — прошипели мне над ухом. — Вы захотели, чтобы вас обнаружили подслушивающей возле кабинета? Упирающуюся, меня потащили к зале, на тот момент убрав руку от лица. — Когда зайдем, вы должны уверить всех, начиная от слуг и заканчивая нашей новой знакомой, в том, что дышали свежим воздухом. Повернитесь ко мне, — прошипели надо мной, я подчинилась. Граф сильно ущипнул меня за щеки, отчего они покраснели. — Вы же с мороза, не забыли? — пояснил он мне, когда я гневно уставилась на него. — Дорогая, ну разве можно так долго стоять на холоде, вы могли перемерзнуть. Подойдите к камину, согрейтесь, — мой спутник говорил уже привычным тоном; он подтолкнул меня вперед, к пылающему очагу. Я послушно выполнила скрытый приказ и протянула руки к горячему камину. Теофилия слабо улыбнулась мне; уже подали десерт, и она вкушала пирожное. — Как жаль, дорогая, что вы не едите сладкое, — вкрадчиво произнес граф, когда я проследила за слугами: те вносили блюда со сладостями. — Я? — слова Оливье меня удивили. — Да, вы не будете есть это месяц, если, конечно, не получите особого разрешения, — эти слова он произнес намного тише, чтобы Теофилия их не расслышала. Затем он нагнулся ко мне, придвинул к себе за талию, и, поглаживая мою шею, проворковал мне на ухо: — А когда приедем в ваше поместье, то первым делом вас будет ожидать наказание — порка. И улыбайтесь, сударыня, улыбайтесь, вы же не хотите, чтобы юная Теофилия решила, что я вам говорю нечто непристойное, — тихо сообщили мне. После этого он проводил меня к столу, я чувствовала, как горят не только мои щеки, но шея и уши. Меня собирались наказать, как маленького ребенка притом, что сам граф наслаждался флиртом со знатной дамой и явно готов был,при первой возможности, пойти дальше. От злости я стала кусать губы, но, поняв, что с окровавленным ртом буду выглядеть нелепо, стала сильно теребить салфетку, отрывая от нее бахрому. В это время вернулись герцогиня и аббат. Вечер продолжился для всех, кроме меня, непринужденно. — Вы отчего-то печальны, дорогая? — герцогиня учтиво спросила у меня; видимо, мои глаза выдали состояние души. — Увы, чем ближе я подъезжаю к своему дому, тем чаще воспоминания о брате тяготят меня, — прошептала я. — О, как я вас понимаю, милая. После смерти моего супруга я долго не находила себе места, — герцогиня сочувственно кивнула. — Но вы не едите десерт, вам не нравится блюдо? — Анна пытается отойти от лихорадки и принимает укрепляющие зелья, а лекарь рекомендовал в этот период не употреблять сладкого, — ответил за меня граф. — Как странно, в первый раз слышу; но вы будете сидеть с пустой тарелкой в то время, как мы вкушаем деликатесы... — с явным неудобством в голосе произнесла хозяйка дома. — О, налейте ей воды и дайте кусочек хлеба, уверяю, что мадемуазель де Бельфор непритязательна в еде, как истинная христианка, — Оливье произнес это довольно сердито и внимательно глядя на меня. Я согласно кивнула. Герцогиня пожала плечами, и мне налили в бокал воды и дали кусочек свежего, белого хлеба. Было решено оставить Теофилию в доме ее новой патронессы; вещей у нее с собой не было, поэтому смысла возвращаться в гостиницу тоже. Так что вернулись мы в свои снятые комнаты поздно и в молчании. Так как Теофилия теперь переехала, ее комната была свободна, и, пока граф что-то обсуждал со своим другом внизу, я приказала Мод перенести мои вещи в ее спальню, подготовить меня ко сну, а после — запереть дверь на ключ. Я легла спать, но сон не шел, а вскоре в дверь постучали. Мод хотела открыть, но я сделала предупреждающий взмах рукой, и она остановилась. — Кто там? — холодно произнесла я. — Ваш супруг, — так же кратко и сердито ответили мне. — Я вас не желаю видеть, будете спать в одиночестве, — спокойно ответила я и улеглась поудобней в кровать, накрывшись одеялом. — Мод, помните, что присягнули служить мне, поэтому поверните ключ, — граф избрал другую тактику, а служанка заколебалась. — Я не сделаю Анне ничего дурного, — увещевали ее. — Простите, госпожа, но месье граф прав: я теперь в его услужении, — пробормотала женщина, посмотрев на мое побледневшее лицо; она быстро отворила дверь. Дверь распахнулась, и я непроизвольно кинулась в угол кровати. Граф был зол, его лицо было бледным, губы — угрожающе поджатыми, а его темные глаза метали молнии. — Ваше место не здесь, сударыня. Мод останется в этой комнате, а вы проведете ночь в спальне по-соседству. — Если я откажусь идти? — со страхом в голосе спросила я. — Поволоку по полу, — объявили мне перспективу. — Сударыня, я жду. Вздохнув, я слезла с кровати и направилась к двери, набросив сверху на короткую сорочку длинный плащ: не хотелось, чтобы кто-то из постояльцев увидел меня в сим постыдном виде. К счастью, в коридоре никого не было, и я, быстро простучав башмаками по замерзшим доскам, вбежала в комнату, которую занял граф. На столе, который стоял в комнате, был принесенный ужин; я удивленно посмотрела на него. — Мне казалось, что герцогиня вас отменно угощала, — заметила я. — Меня — да, но вы ели мало, наверное, подслушивание чужих разговоров занимало все ваши думы, поэтому вы поедите сейчас, а также выпьете свои отвары. Параллельно я хочу прояснить ситуацию с вашим воспитанием, — с этими словами граф налил себе вина и стал наблюдать за тем, как я довольно вяло начинаю есть похлебку. — Когда-то вы радовали мой слух, давая наставления Раулю о вреде подслушивания, а теперь сами до него опустились. Вам не совестно? — Нет, — несколько резко ответила я. — Эта женщина, герцогиня, она развратна. Она была любовницей вашего друга, а также моего брата, она поддерживала слух о том, что я виновна в его гибели! — выпалила я и стала последовательно пересказывать услышанное. — Насчет моего друга, то у него много было увлечений до принятия сана, и это не ваша забота; насчет Теофилии, то Рене прекрасно разбирается в дамах и в людях, и если он решает пристроить ее не в монастырь кармелиток, а к этой даме, то значит и девица не так проста. Насчет вашего брата, то какая разница между вами в возрасте? — Семь лет, ему было 23 года, — ответила я. — И вы хотите, чтобы вступивший во взрослую жизнь человек, который вынужден в силу обстоятельств, сидеть в вашем маленьком графстве, но обладающий недурной внешностью и умом, оставался девственником? — чуть насмешливо спросил граф. Я сильно покраснела. — Я не думала об этом, мне казалось, что моей компании ему достаточно, — пробормотала я. — Сударыня, уверяю, ваши братья стали мужчинами намного раньше, чем вы думаете; обычно где-то в 13-14 лет мальчики пробуют запретный плод. Возможно, вашему брату надоело радовать милых крестьянок, а внимание богатой и красивой вдовы льстило. К тому же от их связи не было никому плохо. Так что не думайте о своем брате дурно, мужчина по природе своей не может долго без женщины, — пояснили мне пикантные моменты физиологии. — Самое главное в разговоре, который вы услышали, что вы в опасности, — подвел итог граф. — Вы считаете, что Луи имел в виду Цезарию и ее брата? — Возможно, не только их. Как оказывается, у вашей семьи есть свои секреты. Однако, помимо вашего любопытства, вы вели себя несдержанно: рвали салфетку, выражение лица у вас было злое. В чем дело? — Ни в чем, — я стала молча наливать себе отвар в кружку. — Не надо меня обманывать; когда вам плохо, вы пытаетесь скрыть свои эмоции и всегда это вам не удается, — не поверили мне. — Я себя ощутила ничтожеством рядом с ней. Ею все любовались, несмотря на сан или возраст, а я… — То есть, вы думаете, что нежеланны? — прервали мой горестный поток. Я кивнула. — Вы восхищенно на нее смотрели, так вы не смотрели на меня никогда, — это я произнесла не подумав, а Оливье удивленно уставился на меня. — Да вы ревнуете, сударыня. Не знал, что вы такая собственница! — Это плохо? — Просто ужасно, это грозит сценами выяснения отношений. — Вы хотите, чтобы я не замечала ваших любезностей? — возмущенно спросила я. — Анна, я думаю вам стоит усвоить такое понятие, как галантный кавалер, — усмехнувшись, ответил граф. — А вам, мой милый Оливье, советую выучить слово «верность»! — зло выкрикнула я. — И вы же не хотите, чтобы я тоже расточала любезности другим мужчинам? — это я произнесла прежде, чем смогла осмыслить суть сказанного, но мой собеседник понял смысл слов намного быстрее. Я вскрикнула, когда его рука оказалась на моем горле. Он не сжимал, его пальцы просто обвили мою шею, а рука запрокинула голову. — Не советую даже шутить по этому поводу, сударыня, — холодно сказал он. — Иначе вы столкнетесь с последствиями, которые могут быть для вас фатальными. Вы меня поняли? — Да, — прошептала я, испуганно посмотрев на него, осознавая, что он имеет надо мной бесконечную власть, и дело было даже не в статусе мужа, в который он перейдет. Этот человек мог подчинять себе, правда, делал он это не резко или грубо, а довольно обходительно, превращая ярмо в прекрасное украшение, которым начинаешь дорожить. И только сейчас я осознала, что сие ожерелье подвластия уже накинуто на мою шею и прекрасно зафиксировано. — Ну, вот и отлично. Заканчивайте свою трапезу и ложитесь в постель, вас ждет еще участь рассказывать мне сказку, — граф погладил меня по шее и убрал руку. Я быстро встала с лавки, скинула плащ и забралась под одеяло. Вздохнув, он стал раздеваться; без посторонней помощи это заняло поболее времени. Когда граф лег рядом со мной, он выглядел уставшим и просто закрыл глаза, когда его голова коснулась подушки. Полежав немного рядом и решив, что он уснул, я повернулась на бок и хотела тоже уйти в мир грез, когда легкое похлопывание по руке, вернуло меня в явь: — Я жду ваш сказ, — услышала я напоминание. — Мне подумалось, что вы уснули, — извиняющимся тоном сказала я. — Да разве можно уснуть без ваших сказаний, монотонного, бессвязного бормотания и теплого тела, — на последних словах Оливье придвинул меня к себе поближе. Я непроизвольно дернулась. — Я не кусаюсь, не стоит бояться, — он погладил меня по волосам. — А что я получу за сказку? — поинтересовалась я. — А что вы хотите? — Не знаю, когда вы спрашиваете, мне хочется что-то необычное, а не обыденное платье или браслет, — честно сказала я. — Вы любите сладкое? — я кивнула. — Как приедем в мой замок, вам приготовят пирожные, — успокоили меня. — В ваш замок? Но мы не женаты! — воскликнула я. — Дорогая, согласно тому договору, он мой еще с Лилля, просто вы об этом не знали, — меня погладили по лбу. — Давайте вашу наивно-очаровательную сказку, я ее как всегда закончу. — Почему вы должны завершать ее? — Потому что последнее слово должно быть за мужчиной, все просто, сударыня, — рука заскользила по моему плечу. — Хорошо, — я попыталась вспомнить старые байки, и, наконец, в моих воспоминаниях отыскалось одно сказание. — Жил-был барон, он удачно женился, его супруга родила ему прекрасную дочь, но вскоре после родов скончалась. Девочка росла пригожей и радовала отца, но он печалился, что растет ребенок без матери; вместо того, чтобы нанять гувернантку или отослать дочь в монастырь, он решил повторно жениться, — начала я. — И правильно сделал: хорошая невеста с приличным приданным всегда помогает развивать хозяйство, — заметил Оливье. — Что ж вы сами не женитесь на богатой наследнице, а хотите взять девушку со скромным состоянием? — удивленно задала я вопрос. — О, на данный момент я могу себе это позволить, к тому же вы не так бедны, как думаете: у вас есть поместье, симпатичный надел земли и сундучок фамильных ценностей; по мне, уже неплохо, — возразили мне. — Но прошу, продолжайте. — Барону попалась женщина хитрая, вдова с двумя дочерьми от первого брака. Она обманула мужа: внушив ему свою любовь к падчерице, она уговорила его написать на будущее завещание в свою пользу и затем отравила. После новоиспеченная баронесса превратила падчерицу в прислугу у себя в доме. Девушка стирала, обшивала сестер, занималась рукоделием. А тем временем принц королевства решил жениться. Мачеха и ее дочери были приглашены на бал, а бедная девушка, когда испросила разрешения пойти туда, обрела множество заданий на тот вечер, которые она и за год не сделает, а после мачеха и сестры уехали развлекаться, а она села и заплакала… — Точь-в-точь как вы: всегда садитесь и начинаете реветь, вместо того, чтобы подумать и заняться делом, — усмехнулся граф. — Тогда почему вы не порвете договор и не оставите меня такую нелогичную в покое? — Сударыня, мы прекрасно дополняем друг друга: вы своей сентиментальностью и чувственностью, я своей логикой — рвать ничего я не собираюсь. — И тут появилась фея, она была крестной девушки и с помощью чар создала ей из тыквы экипаж, превратила старое платье в прекрасное и новое, а сабо — в хрустальные башмачки... — А потом девушка сделала два шага, поранила себе ноги до кости осколками туфелек, у нее начался жар и она умерла от лихорадки или гангрены, — прервал меня Оливье. — Какой интересный подарок. — Тогда золотые? — Это все равно, что таскать железные башмаки, на ногах — долго не походишь, — снова возразил граф. — Хорошо, пусть они будут украшены алмазами просто, — решила я. — Действительно, простые и незатейливые туфли для девушки, которая недавно драила пол, но вы продолжайте. — Месье? — Да? — А что делают ваши руки, под моей сорочкой, на бедрах? — Простите, заслушался, — руки переместили на мой живот. — Она поехала на бал, на нее обратил внимание принц, влюбился, пригласил на танец. Но девушка могла оставаться во дворце лишь до полуночи, иначе все чары рассеются. — Позвольте закончить сказ за вас, — сказала граф, подавив зевок. — Девушка убежать не успела: ее разоблачили, выпороли и отправили в монастырь, чтобы неповадно было всяких ведьм слушать да стараться охмурить правителя. — Подождите, но сказка должна была по-другому закончиться! Она убегает, теряет туфельку, принц ищет ее и, найдя, женится, — запротестовала я. — Жениться на девушке без приданного, которая опустилась до уровня поломойки... Скажите, вы такое встречали? — Фредегонда, — напомнила я. — Сударыня, она была ведьмой, отравительницей, убийцей и просто лживой и скверной женщиной, так что ваш пример из истории показывает, что образование, благородное происхождение и окружающая среда, где воспитывается будущая жена короля, играют важную роль. — То есть, если я облачусь в крестьянское платье и сабо, то стану вам уже не мила? — поинтересовалась я. — Ну, что вы, ваше воспитание и манеры будут видны даже через грубое рубище. Хотя, если вы оденетесь в крестьянское платье, то мне придется надеть свой старый мушкетерский плащ. Мы будем прекрасно смотреться, — с иронией ответили мне. — Какой же итог вы из этого сказания для себя выявили? — спросил Оливье — Верить в чудо... — с сомнением в голосе поведала я. — Я то думал, вы поймете, что врать на свидании не хорошо и обманом выходить замуж. — Я вам не вру, пока что, — возразила я. — Сударыня, я знаю, когда вы врете, это легко понять, — меня погладили по спине. — Так, что, вы настаиваете на таком ужасном конце для несчастной девицы, в монастыре? — Почему же несчастной, раз она решила принять помощь колдуньи? Скорее глупой, наивной и, может, жадной, ведь только алчность могла создать в ее головке план охмурить принца, — возразили мне. — Как скажете, — я зевнула, сон стал смыкать мои глаза. — Что ж, спокойной ночи , дорогая, завтра вечером мы начнем ваше наказание, — меня поцеловали в шею; последних слов я не слышала и провалилась в здоровый сон.