Angel Diaries

***

На следующий день снова пришла сестра Тереза. Она осмотрела меня и, поджав губы, заявила, что мне стоит все-таки оставаться в постели, а не путешествовать. Однако мое желание покинуть гостиничный двор было столь велико, что она согласилась дать мне в дорогу отвары и отпустить нас с миром. Через час я, одетая в теплое платье, закутанная в два зимних плаща и бережно перенесенная на руках в экипаж, ждала нашего отбытия. Мод разместилась рядом со мной, держа корзинку с отварами на руках. Напротив сел аббат д'Эрбле; в руках у него была небольшая книжка с изображением белого распятия на черной обложке. — Дочь моя, вчера ночью я слышал крики из вашей комнаты, с вами все в порядке? — спросил меня священнослужитель, скользя внимательным взглядом по моему лицу. — Просто очередной кошмар приснился; простите, что разбудила вас, — честно, глядя в глаза моего собеседника ответила я. — Анна слишком впечатлительна, а в последнее время ей выпала большая доля, скажем так, не очень приятных приключений. Надеюсь, что, когда мы приедем в Амьен, это прекратится, — заявил граф, садясь в экипаж. Видимо, он услышал наши последние реплики. — В Амьен? Мы разве туда сейчас направляемся? — аббат был явно удивлен. — Тысяча извинений, дорогой Рене, я забыл вам сказать: мы заедем в замок этой юной особы... Возникли некие дела, но если у вас нет времени для нашего нового вояжа, то я могу вам нанять экипаж в Эльзасе и вы отправитесь к себе, — прояснил ситуацию граф. — Ничего подобного, у меня в Амьене много друзей, которых я давно собирался навестить, так что поездка с вами — прекрасный случай это сделать, — возразил аббат. — Но вернемся к вашим кошмарам, дочь моя. Надеюсь, что вы молились вчера перед сном?.. — этот вопрос выбил меня из колеи. — Я забыла, каюсь, я была поглощена разговором с месье графом, — прошептала я. — Вы не должны забывать это делать ни до, ни после свадьбы. Вам надо больше приобщаться к духовной стезе, — наставлял меня мой собеседник. — Ее чуть в монахини насильно не постригли, довольно сильное приобщение, — буркнул граф. Я вздохнула, аббат погрузился в чтение своей книги. — А что вы читаете? — спросила я, дабы увести разговор из неудобной ситуации. — Житие святого Августина, — ответил он. — Вы читали сию книгу? — Нет, но об этом святом наслышана, — вежливо ответила я. — Хотите, я вам прочту вслух его наставления? — любезно предложили мне. — Да, — не подумав ответила я. — Нет! — запротестовал месье де Ла Фер, но было поздно. Последующие два часа мы узнали досконально все об этом святом, хотя, стоит отметить, что голос у аббата был приятный и даже довольно занудный текст звучал в его устах легко, успокаивающе, и незаметно для себя я уснула. Очнулась я от резкого толчка экипажа, но аббат и граф не заметили, что я приоткрыла глаза, и продолжили перешептываться. — Оливье, а она знает о своей схожести с предыдущей графиней? — Нет, конечно, это ее испугает, — раздался голос графа. — Мне кажется, что стоит вам все-таки ей сказать об этом, сами знаете: найдутся «доброжелатели», которые по-своему расскажут историю смерти графини, — продолжил аббат. Ответ графа прозвучал слишком тихо для моих ушей, к сожалению. Затем продолжения беседы не последовало: видимо, мужчины заметили, что я проснулась. — Простите, я задремала, — пробормотала я, садясь более прямо. — Ну, что вы, не стоит извинений, вы же не знали, что аббат д'Эрбле своими проповедями может так успокаивать, — отметил Оливье, посмотрев на своего друга. В это время мы все подпрыгнули, а Мод чуть не упала с сиденья: дорога сделалась ужасно разбитой, экипаж с большим трудом по ней передвигался. — Скоро стемнеет, — тихо заметила я, смотря на свинцовый горизонт. — Впереди должна быть гостиница, она покажется через несколько минут, — успокоил меня граф. Но гостиница не появилась ни через десять, ни через двадцать минут. Аббат нахмурился: — Туда ли мы свернули? Экипаж остановился. Перед нами было пепелище. Если когда-нибудь тут и была гостиница, то огонь давно пожрал ее стены, оставив черный остов. — Неужели придется ночевать в поле?.. — задумчиво проговорила я, рассматривая черные головешки из окна экипажа. — Да, не повезло старику Фурье, такое прибыльное дело было, и дом недавно ладно исправил, а тут такое — пожар! Проклятый огонь уничтожил все его труды за час, — раздался мужской голос рядом с нашим экипажем. Мы увидели невысокого человека с копной соломенных, жестких волос; он сидел на старом, коричневом мерине, одетый добротно, но просто. Одежда была серого цвета, он был в хороших черных башмаках, длинном черном плаще, шапке, и при нем не было шпаги или иного оружия: он больше походил на слугу благородного господина, либо зажиточного жителя городка. — О, позвольте представиться, — он быстро спешился, спрыгнув на относительно чистый островок снега, и поклонился нам, — Паскаль Мартен, — он стянул свою черную шапку с головы. У мужчины были мелкие черты лица, серые глаза, возраст его трудно было определить, скорее всего ему за сорок; он был худ и жилист. — Я писарь месье Дюпона. У моего хозяина тут рядом прекрасный и просторный дом, я просто уверен, и мне месье Дюпон не простит, если я вас оставлю здесь посреди дороги, в ночи! У нас достаточно места для путников. — Но удобно ли это будет? — с сомнением в голосе вопросила я. — Естественно, сударыня! Намного удобнее, чем замерзнуть на разбитой дороге, возле пепелища, — ответил месье Мартен. — Чем занимается ваш хозяин? — спросил граф. — Он торговец, сударь. Возит благородные ткани да кружева, тем и пополняет свои сундуки золотом. Сам он человек малообразованный, поэтому нанял меня. А, знаете как оно бывает: природа дает особый склад ума, который позволяет заключать выгодные сделки, а вот писать без ошибок усидчивости не хватает, — наш собеседник расплылся в улыбке. — Что ж, нам не остается ничего иного, как принять ваше приглашение. Ведите нас, сын мой, — положил конец сомнениям аббат д'Эрбле. Месье Мартен взобрался на своего мерина и затрусил чуть впереди нашего экипажа, показывая дорогу. Дом месье Дюпона и правда был довольно большим, добротно сделанным, правда, несколько мрачноватым. Нашему взору открылось много черных занавесей, готических статуй плачущих ангелов, которые виднелись во дворе и в саду. — Довольно мрачное место, — заметила я, а месье Мартен услышал и, подъехав к нам, шепотом поведал причину сего вида: — Все из-за дочери месье Дюпона: прекрасная Теофилия была помолвлена с ювелиром — месье Лемаршаном. Он посватался к ней, все честь по чести, свадьба готовилась уже, но перед венчанием он должен был отвезти заказ в Эльзас, уехал и не вернулся. Девушка его долго ждала, а потом с ней случилось несчастье: видимо, поняв, что он больше не вернется, она впала в состояние странное. Не замечает людей, не реагирует на звуки, только отец вызывает в ней теплые чувства. Она обычно сидит в своих комнатах, к гостям не выходит, к тому же одевается во все черное. А когда вначале еще общалась с окружающим миром, попросила сих ангелов понаставить. — Бедная... — прошептала я. Входить в эту обитель скорби не хотелось, но более остановиться было негде. Месье Дюпон оказался полноватым и краснощеким мужчиной, он разговаривал быстро и был довольно дружелюбен. Слугам приказал приготовить для нас комнаты. Граф представил меня как свою жену; отчасти это было правдой, поэтому я не стала возражать, даже когда нам отвели общую спальню: спать одной в этом мрачном месте я бы не смогла. Ужин был прекрасен: нам подавали дорогие блюда и вино. — У меня редко бывают гости из-за особых обстоятельств, — проговорил грустно хозяин дома. Отчасти поэтому мы объяснили его некий интерес к нам. — Да вот ездили с супругой поклониться мощам святой Одилии в Эльзас, — проговорил спокойно граф, пододвигая ко мне поближе тарелку с жареным мясом, — да встретили по дороге моего старинного приятеля, аббата д'Эрбле, он как раз был в тех краях по делам своего монастыря. — О, наверное, вы многое видели в пути, да и монастырь святой Одилии, я слышал, славится чудесами исцеления, — проговорил месье Дюпон. — Я, увы, из-за дочери выезжаю ненадолго в соседние города, за меня все дела в дальних краях ведет мой представитель, — пояснил он. В это время наверху раздались тихие шаги, я подняла голову и посмотрела туда, граф с аббатом проследили за моим взглядом: на втором этаже стояла высокая молодая женщина, очень бледная, с иссиня-черными волосами, которые были распущены и доходили ей до пояса; на ней было черное бархатное платье в испанском стиле, в руках она держала белую свечу. Ее карие глаза не мигали, она шла прямо, словно не было нас внизу. Она прошла мимо спуска в залу и скрылась в темноте коридоров. — Это Теофилия, моя дочь и жертва проходимца, — пробормотал месье Дюпон и вытащил платок из-за рукава, вытерев лицо от слез. Я должна была испытать к нему жалость и участие, но он вызвал у меня отрицательные эмоции, как будто бы я видела игру плохого актера. — Лекари, молитвы — чего только я ни предпринимал, чтобы излечить ее. Увы, она бродит, словно во сне, не понимая, не замечая ничего. Она не опасна, но несчастна. — Может, мне стоит попытаться словом молитвы пообщаться с ней? — предложил аббат. — Лучше не стоит, в прошлый раз, когда местный священник попытался это сделать, она чуть не выпрыгнула из окна, — месье Дюпон замахал своими пухлыми руками. — Видимо, это мое наказание за грехи. На этой мрачной ноте был закончен ужин. Наша спальня была в одном конце коридора, а аббату отвели комнатку в другом. Мод так же ночевала с нами, с согласия графа, конечно же. В нашей комнате очаг не горел, а была зажжена всего пара свечей. Прижавшись друг к другу, мы со служанкой сели на кровать: в доме были какие-то странные звуки, они исходили из подвала. Граф не стал раздеваться, и, взяв в руку шпагу, сел у меня в ногах. — Спите, — прошептал он нам. — Вы шутите? Это все равно, что дремать на кладбище, в полнолуние! — дрожа ответила я. Мы услышали чей-то плач, затем женский вскрик, но все быстро стихло. — Наверное, мадемуазель Теофилия все же реагирует на что-то, — заметила я. Вскоре мы услышали тихие шаги, ручка нашей двери стала медленно поворачиваться. Граф вытащил шпагу из ножен, Мод прижала меня к себе. Дверь медленно приоткрылась, и в комнату проскользнул аббат. — О, я вижу, что вас тоже мучает бессонница, дети мои, — сказал он и, поискав глазами себе место, уселся в кресло возле камина. — Рене, так вы решили переночевать в нашей комнате? — холодно спросил граф. — Друг мой, я опасаюсь за ваши души. Пусть вы и можете справиться с человеческими силами, но я смогу оградить вас от сил сакральных... — аббат указал на пухлый молитвенник, который держал в руках. Сев так, чтобы лунный свет падал на страницы, он углубился в чтение. Я проснулась от тихого плача в ночи. Мод лежала рядом и крепко спала, граф почивал у меня в ногах, растянувшись поперек кровати, аббат, накрывшись плащом своего друга, спал в кресле. Плач доносился из коридора, и, подумав немного, я решила проверить его источник. Медленно встав с кровати, стараясь не разбудить остальных, я вышла из комнаты, повернув ключ. В коридоре было темно, только Луна освещала его и то периодически, проникая сквозь частые облака. Я пошла на плач, стараясь, чтобы половицы не скрипели под моими ногами. Его источник находился в небольшой комнатке, это была Теофилия. Дверь в ее опочивальню была приоткрыта, она сидела на кровати, пытаясь остановить платком кровь из носа. Увидев меня, она широко распахнула глаза. — С вами все в порядке? — спросила я. — Нет, но вам лучше уйти, немедленно! — прошептала вполне осознанно женщина. — Пока вы с мужем, слугами и с друзьями, вас не тронут. — Что здесь происходит? Ваш отец говорил, что вы больны и никого не узнаете... — непонимающе спросила я. — Уезжайте, немедля, Дюпон страшный человек! Вы не знаете, сколько вот таких вот путников так и не покинули этот дом, — прошептала моя собеседница с заплаканным лицом. — Вы хотите сказать, что ваш отец заманивает людей и убивает? — с ужасом в голосе уточнила я. — Отец? Что вы, моим отцом был граф Сент-Обер, а матерью — гувернантка его дочерей. Когда я родилась, он заботился обо мне, когда его не стало, эти заботы легли на плечи моей довольно наивной матери. Она вынуждена была выйти замуж, и, как назло, она выбрала этого человека, который мог быть обходительным, но на самом деле — довольно жестоким. Он быстро свел ее в могилу своим ужасным характером, после — стал срываться на мне. Я хотела уйти в монастырь, но денег для этого он не давал, а родные по линии отца отказывались и знать меня, не то что помогать. Единственным человеком, который проникся сочувствием к моему положению, стал месье Лемаршан. Он был немолод, но довольно обходителен, отчим даже согласился на наш брак; но потом мой жених исчез за пару дней до свадьбы. Месье Дюпон заявил, что меня бросили и теперь никто не будет смотреть в мою сторону. Он запер меня в доме и пытался добиться моего внимания, как мужчина у женщины... — ее голос сорвался. Девушка справилась с волнением и продолжила: — Когда он попытался взять меня в первый раз, то Господь его покарал и он лишился мужской силы. Но этот человек так и не понял, что сие наказание Небес. Он обозвал меня ведьмой и сильно избил. Несколько раз Дюпон пытался повторить насилие надо мной, но не мог. Тогда он заставил играть роль больной дочери, считая, что это располагает путников и вызывает жалость. — Но неужели никто не замечает, что в вашем доме пропадают люди?! Да и почему вы не сбежите в город и не пожалуетесь на него?! — воскликнула я. — Он многим ссужает деньги, знает слабые места жителей — с ним не хотят связываться. К тому же Дюпон хитер, как лис: он убивает зажиточных крестьян, а дворян не трогает. У вас есть шанс уехать живыми! — пояснила Теофилия. — О бедных людях без герба никто особо переживать не будет, к тому же он со слугами прячет тела. Вы видели этих мрачных ангелов в саду? Под ними собирают останки, — прошептала девушка. — Меня же в городе никто не желал слушать: он распустил слух, что я ненормальная. Это ужасный человек. Знаете, он сжег гостиницу, которую построили недалеко от нашего дома. Там погорел хозяин с семьей и половина невинного народа — постояльцы. А он просто наблюдал за пламенем и напевал народную песню о чужой крови. — Мы немедля уедем отсюда, я поговорю с графом, и он, я уверена, согласиться и вас увезти, мы сможем вам помочь! — я схватила девушку за руку и потащила ее в коридор. Когда мы пришли в комнату, отведенную для нашего сна, то я застала спор месье де Ла Фер и аббата; видимо, мое отсутствие их беспокоило. — Анна, вы с ума сошли, пойти гулять в одиночестве по этому проклятому дому! — возмущенно прошипел граф, когда мы вбежали в комнату. — Нам надо срочно уезжать! Отчим Теофилии... Он убивает людей и прячет их тела в саду! — выпалила я. Моя спутница согласно закивала. — Я не знаю, как он поступит с вами; но есть вероятность, что побоится, что вы его раскроете, и, нарушив свое правило, убьет. Он непредсказуем и жесток, — шепотом пояснила девушка. — Вы можете нас вывести из дома так, чтобы слуги и ваш отчим не услышали? — спросил граф. Теофилия задумалась и кивнула: — Старый коридор: он ведет на лестницу, которой раньше пользовались слуги, но она сейчас сильно расшаталась и мы ее избегаем. Однако, если пройти осторожно, держась за стену, то можно незаметно покинуть дом. Я иногда выхожу так, по вечерам, стараясь избежать противных встреч с Дюпоном. Хотя я и не могу убежать из дома, но ему приходится меня долго искать, а я могу побыть наедине и поскорбеть о своей судьбе. Месье де Ла Фер согласно кивнул; мы взяли огарок свечи и осторожно вышли во тьму коридора. Теофилия прекрасно знала, куда ступать, какие половицы скрипят, а какие — нет; она вывела нас в неосвещенный коридор, где с потолка свисала длинная и противная паутина, а под ногами пушистыми облаками лежала пыль. Лестница, о которой она говорила, была и правда древней, полностью изъеденной жучком; пара ступеней обвалились, и по середине зияли дыры. Теофилия показала, как спускаться, по еле державшимся ступеням, а вот дыру приходилось перешагивать, причем, хватаясь за пару выступающих камней в стене. Сначала спустилась Теофилия, затем — граф, затем — аббат д'Эрбле. Для меня же лестница двоилась в глазах, я боялась смотреть в зияющую дыру. — Анна, что вы там топчетесь, у нас каждая минута на счету! — прошипел граф, однако я услышала его. — Я... Пусть Мод идет, я за ней, — служанка согласно кивнула; она бросила узлы с одеждой вниз, мужчинам, и довольно проворно спустилась по старым ступеням. — Теперь чего мы ждем? — спросил Оливье, испытующе посмотрев на меня. Я вздохнула и, закрыв глаза, на ощупь начала спуск, как вдруг лестница зашаталась подо мной; я вскрикнула и быстро вернулась назад. — Куда? Сударыня, начинайте спуск, а Рене пока разбудит Гримо; мадемуазель Теофилия покажет, как открываются ворота... — Я не могу, мне страшно, — шептала я, паника охватила мое сознание. — Не можете спуститься — прыгайте, — последовала команда. — Я поймаю, тут невысоко. — Я не смогу это сделать, — пробормотала я, подходя к краю площадки. — Значит, крыса, которая стоит рядом с вами, сейчас перекусит вам ногу, — спокойно пояснили мне положение дел. Я резко развернулась, чтобы посмотреть на опасного грызуна, и в это время что-то твердое ударило мне в плечо. Это нечто сбило меня с ног, и, так как перил на площадке не было, с распахнутыми от ужаса глазами, я упала в темноту. Сильные руки подхватили меня в воздухе и прижали к себе. — Ну, вот и все, а вы боялись, — говоря это, граф подтолкнул Мод узел, которым он меня сбил с ног. Служанка с вещами, а Оливье со мной на руках, быстро вышли в сад; мы прошли по узкой тропинке и вышли к конюшне. Наши слуги были разбужены, кучер обмотал копыта лошадей мешковиной так, чтобы стук не был слышен. Теофилия открыла нам ворота: она вытащила ключ из низкой крыши сторожки, где его обычно хранили. Экипаж осторожно вывели на дорогу и так же осторожно увели подальше от дома. Все это время мы шли за ним, только на безопасном расстоянии стали в него залезать. Теофилия замялась, но аббат просто взял ее за руку и потянул к себе на сиденье. — Дочь моя, оставить вас с этим монстром — преступление против веры, на которое я не могу пойти, — проговорил он, помогая ей расположиться рядом. — Но все мои вещи, они остались в доме, — печально проговорила девушка. — Мы с вами одного роста, и вы можете взять мои платья. В моем замке их предостаточно, — я похлопала ее по руке. — Сударыня, вы спасли нам жизнь, мы позаботимся о вас, не беспокойтесь, — пообещал граф. У девушки на глазах появились слезы, она принялась нас благодарить. — Я напишу властям вашего графства, месье Дюпон должен понести наказание, - добавил Оливье. Она согласно кивнула. Далее, мы ехали в пути, практически молча, задремав из-за бессонной ночи. Вскоре мы достигли нормального гостиничного двора под названием «Красный голубь». Граф снял несколько комнат для нас, в том числе и для Теофилии, отдельную. Девушка выглядела довольно бледной, на теле у нее были многочисленные синяки и следы от веревок. Оливье узнал, что в гостинице остановился лекарь, и попросил его, за звонкую монету, осмотреть жертву месье Дюпона. Теофилия была испугана, смущена и не верила в свое спасение. По ее словам, все жертвы-гости ее сторонились, когда она пыталась с ними заговорить. Аббат проникся к ней жалостью, он взялся утешить ее Словом Божьим, а я отправила к ней в комнату Мод, чтобы она помогла нанести ей на тело мазь, которую всучил нам лекарь после осмотра; также мне думалось, что после всех этих кошмаров, которые пережила наша новая знакомая, ее нельзя было оставлять в одиночестве. В этот же вечер месье де Ла Фер написал герцогу, которому подчинялся граф, хозяину земли месье Дюпона. Я же отдала Теофилии свою накидку. — Как можно быть таким чудовищем... — пробормотала я, забираясь под одеяло; после того, как Мод переодела меня ко сну и ушла к Теофилии, я поужинала сидя на кровати, к счастью кувшины с отварами от сестры Терезы не разбились (они до этого оставались в экипаже, в корзинке). Граф молча сунул мне в руки кружку с одним из них. — Этот человек скорее всего помешался, раз испытывает радость, наблюдая за смертью невинных людей, — мрачно резюмировал мой собеседник. Он разделся и уже собирался лечь рядом со мной, как вдруг мой взгляд упал на сложенный договор, который торчал за рукавом его камзола. — Я могу его прочесть? — спросила я робко. — Зачем вам волнения перед сном? — спросили у меня ничего не выражающим голосом. — То есть там написано нечто, что может меня расстроить или напугать? — с подозрением произнесла я. — Брак обычно пугает девиц своей неизвестностью, — усмехнулся граф и было хотел повернуться уже на бок, чтобы уснуть. — Я все же хочу прочесть о том, что меня ожидает; прошу вас, иначе я не засну! — я не желала отступать. Он какое-то время смотрел на меня. — Я даже прощу вам тот синяк, который у меня расплылся на плече, после того, как вы швырнули в меня узел с вещами, — увещевала я его. Граф хмыкнул: — Если бы я не сшиб вас сим узлом, то вы бы стояли причитая там до утра, — возразил он мне. — Ладно, читайте, — он протянул мне бумагу. Схватив желанный документ, я погрузилась в чтение. В начале все было довольно предсказуемо: перечислялись мои земли в качестве приданного, денежная сумма, которую также забирал граф, но вот середина договора меня испугала и удивила. — Что это? — удивленно спросила я, сунув бумагу в лицо Оливье. — Буквы это, а они образуют слова, — буркнули мне в ответ. — Я понимаю, что буквы и слова, но тут прописаны ужасные вещи! Что вы написали в пункте о деторождении?! — Помилуйте, сударыня, я написал обычные и вполне логичные вещи, — усмехнулся граф. — Пятеро детей! Я не смогу родить столько — я умру! — обреченно произнесла я. — Вы драматизируете все заранее, — постарались меня успокоить. — Но это невозможно: слишком много, — прошептала я. — Ну-ну, вы молоды, я тоже не совсем старик, так что исполнение этого пункта для нас вполне достижимо. К тому же опыт показывает, что из такого количества, как правило, выживает один или двое детей, — пытались меня вразумить. — Можно перечеркнуть это? — спросила с надеждой я. — Нет, нельзя, мне нужны в этом браке законные наследники, для чего по-вашему я женюсь? — У вас ведь есть Рауль... — заметила я. — Рауль хороший мальчик, но не может наследовать мои земли; я могу дать ему образование, помочь в дальнейшем с карьерой, но он не сможет носить титул графа, — произнес немного грустно мой собеседник. Я какое-то время думала, над его словами, и внезапно меня постигла догадка. — Он ваш внебрачный ребенок? — спросила я. Лицо графа побледнело, он не ответил. — Вернемся к нашему договору. Вам его придется принять, точнее, вы уже согласились с ним, поставив подпись, поэтому ваши возмущения сейчас не имеют значения, — ответили мне холодно. Я вздохнула и отдала его Оливье. — Не бойтесь, все будет хорошо, — просто успокоили меня; видимо, я выглядела довольно бледной. Я лежала с распахнутыми глазами, силясь не заплакать от обиды и страха. Слезы, однако, были уже на глазах, и, растворившись в своем негодовании, я вздрогнула, когда он начал гладить мне руку. — Ну, что вы в самом деле, я прописал в договоре обычные вещи, — меня он придвинул к себе. — Успокойтесь, если будет угроза вашей жизни, то, естественно, никто не будет настаивать на этом, — меня погладили по волосам. — Кстати, вы должны мне сказку на ночь. — Вы запретили мне рассказывать что-либо, кроме религиозных текстов, — проговорила я, сморгнув; слеза покатилась по щеке, но ее тут же вытерла рука графа. — Я на сегодня отменяю свой запрет. У вас пара минут, чтобы подумать над рассказом, — возразили мне. — И какова награда за сказку? — О, в вас есть деловая жилка, сразу вспомнили про цену, — он усмехнулся. — Видите это кольцо с сапфиром? — он указал на свою руку. — Я подарю вам его, оно старинное и довольно дорогое, — объявили мне. — И явно на три размера больше моего пальца, к тому же я довольно спокойно отношусь к украшениям, — фыркнула я. — Чего же вы хотите? — Даже не знаю... — я попыталась придумать цену. — Возможно, вы разрешите мне посещать вашу библиотеку? — Хорошо, но только со мной, — ответили мне. — Жду ваше сказание, сударыня. Я старалась вспомнить что-либо, но поняв, что точно ничего не смогу рассказать, а попасть в библиотеку очень хотелось, я, как и раньше, решила придумывать свое развитие сказки. — Жил-был купец, была у него единственная красивая дочка, которая больше всего на свете любила читать книги, — начала я. — Как-то раз, ее отец поехал продавать товар на ярмарку, а, возвращаясь, попал в грозу, сбился с пути и свернул к мрачному, черному замку. Он постучал туда в надежде, что его пустят переночевать, но никто не ответил ему; тогда он проник вовнутрь и решил сам расположиться там. Но не успел сделать и пару шагов, как оказался в лапах огромного чудища. — Оно и понятно: в мрачных замках всегда живут чудовища или вдовцы, — буркнул мой слушатель. — Чудище захотело убить незваного гостя, но тот взмолился и стал сулить монстру деньги и все, что пожелает. Тут это существо увидело медальон на шее купца, с портретом любимой дочери, и он пожелал ее. Отец отказался, но монстр напугал его, заявив, что он убьет самого купца, а потом найдет и прикончит его ненаглядную дочь. В общем, купец согласился, решив, что его ребенок останется в живых. Вернувшись, он все рассказал дочери, и она смело решила идти в замок чудовища. — Героиня вашей сказки чем-то на вас похожа: смелая, дерзкая, наивная и, наверное, крыс боится, — вставили ремарку. — А чудовище, значит, вы? — Почему бы и нет, у меня есть замок, все-таки, — графа явно забавляла эта аналогия. — Он запер девушку в замке, и она должна была развлекать его чтением, есть с ним за большим столом, танцевать, музицировать, петь, гулять с ним по парку, — продолжила я свой сказ. — Конечно! Я забыл про танцы и музыку. Сударыня, вас ждет плотный план по развлечению меня. Надеюсь, что вы умеете петь и танцевать, — месье де Ла Фер снова прервал мой сказ. — Зачем вам сие? Мне кажется, что вы и так забавляетесь, общаясь со мной, — я нахмурилась — Ну, что вы, я просто отдыхаю душой, видя вашу непосредственность, — мне улыбнулись в ответ. — Продолжайте. — Девушка нашла в замке старый портрет: на нем был прекрасный юноша с ясными глазами, как у того чудища. Хозяин замка запретил девушке заходить в его комнату. Но она однажды не удержалась и заглянула туда, а там под хрустальным колпаком находился прекрасный цветок, он ронял лепестки. Чудище было зло, найдя в своей опочивальне девушку, но она упросила его рассказать о цветке и портрете. Как оказалось, чудище было прекрасным принцем, который никого не любил. Он однажды не дал приюта нищей старухе, которая постучалась в его замок. Она прокляла его и превратила в чудище, он мог быть расколдован лишь поцелуем истинной любви, до того момента, пока последний лепесток не упадет с цветка. — Как хорошо, что у меня кактус: его иголки не осыпаются, — произнес граф. — Что дальше произошло? — Не знаю даже... Быть может, она полюбила его, прониклась, пожалела, поняла, что он изменился, — я пыталась закончить историю, но не знала, как к этому подступиться. — Что ваши руки делают на моих бедрах? — с ужасом в голосе спросила я, когда поняла, что пальцы графа скользят по моей талии и ниже. — Они замерзли, пытаюсь согреть, — пояснили мне. — Грейте об простынь! — я попыталась сбросить с себя его руки. — Простынь не отличается особой теплотой и мягкостью, а в вас скорее всего теплота присутствует, — услышала я в ответ. — Это неприлично, — прошептала я. — Скажите, вам это неприятно? Если это раздражает, я прекращу сие действие, — граф внимательно посмотрел на меня. — Нет, мне нравится, — ответила я, краснея. — Тогда не вижу смысла останавливаться, — его теплые руки медленно перешли с бедер на спину, я вздрогнула, когда он коснулся плеча с синяком. — Сильно болит? — спросил он, нахмурившись. — Нет, я думаю, что вскоре пройдет. Но я не могу закончить сказку... — прошептала я сонно. — Я вам помогу, — предложили мне. — Но я в таком случае не получу подарок, — упрямо заявила я. — Любая книга из библиотеки будет вашей, если дадите мне закончить сказ, — предложили мне. — Любая? И даже «Позы Арентино»? — с иронией в голосе спросила я. — Зачем она вам? Книга довольно похабна и ничего интересного там нет, к тому же написана на обрывках бумаги, — граф теперь гладил мою шею. — Вы мне расскажите о том, что там написано, я могу не понять сей текст. — Рассказывать? Это пустое: это надо показывать, — улыбнулся он мне. — После свадьбы у нас будет целый месяц только для этой практики. Я густо покраснела. — А закончилось все просто: чудище поцеловало девушку, превратилось в принца, с замка тоже пали чары, а потом была свадьба. Затем он просто нагнулся и поцеловал меня в губы, не торопясь, не обращая внимания на мои красные от стеснения щеки. — Спокойной ночи, — произнес он, оторвавшись от моих губ. Я кивнула и закрыла глаза; сон уносил меня в вихрь сладостных грез, сквозь липкую его сеть я ощущала руки графа, которые обвили меня и придвинули к себе.