О футболе и Венерах

      У Станислава Саламовича было плохое предчувствие с самого утра четырнадцатого июня. Оно не покидало его весь тот путь, который он проделал от стадиона «Лужники» до мини-отеля Куркино Спорт. Несмотря на то, что сборная по какой-то причине всеми силами старалась скрыть от него факт ужасного самочувствия их капитана, Черчесов дураком не был и неплохо разбирался в тонкостях родственных душ. Правда, ему совершенно не нравилось, что всё это дерьмо началось как раз в преддверии Чемпионата, однако делать было нечего — нужно переговорить с журналисткой. Её долгое отсутствие уже сказалось на Игоре, и тренер не хотел рисковать, решив попросить Софию присутствовать на предстоящем матче. Для поддержки. И он очень надеялся, что Архипова ещё оставалась в Куркино. Возле мини-отеля стояла машина скорой помощи — это был явно недобрый знак. На каталке медработники вывозили Софи Архипову. — Простите, доктор, что здесь произошло? — Вы знаете эту девушку? — прямо спросил врач, оглядывая Черчесова с ног до головы и останавливаясь на бейдже на его груди. — Да, она личный корреспондент Российской сборной по футболу, — придумал тренер, не моргнув и глазом, и повторил свой вопрос. — Нервное переутомление, связанное, судя по всему, с проблемами между соулмейтами. Вы случайно не знаете, кто родственная душа пострадавшей? Его, конечно же, не посвящали в эту тайну, но нужно быть совсем глухим идиотом, чтобы не сложить два и два. — Знаю. — В таком случае этот человек должен при первой же возможности прибыть к нам в больницу для прохождения медицинского осмотра. «Только этого не хватало». — У нас сегодня игра. Врач равнодушно посмотрел мужчине в глаза и покачал головой: — Станислав Саламович, я бы на вашем месте несколько раз подумал, прежде чем выпустить на поле человека, у которого случился конфликт с его родственной. Это очень серьёзно. Впрочем, у него дела могут обстоять не так плохо — каждый переживает ссоры по-разному. Но, повторюсь, при первой же возможности он должен появиться на обследовании. Оставив последнее слово за собой, слуга медицины сел рядом с каталкой и закрыл за собой двери. Скорая помощь уехала. Тренер же, смачно выругавшись, вернулся в машину. Он решил ничего не говорить команде — все переживания после матча. Сейчас эти парни нужны своей стране, они должны думать о всех тех людях, которые верят в них и желаю им победы. Именно поэтому Черчесов за полчаса до игры прогнал Дзюбу со входа на стадион к сборной — они должны настроиться. Вместе. — Но, Станислав Саламович, эта девушка, она подруга Софи, она должна прийти, чтобы я отдал ей билет на матч, я… — Дай сюда, — тренер вырвал из рук взволнованного нападающего билет. — Я передам сам, Артём. Пожалуйста, вернись к ребятам и приготовься к игре. Черчесов для приличия постоял ещё минут десять в ожидании «подруги Софи», хотя он прекрасно понимал, что если эта девушка действительно дружит с журналисткой, то она давно сидит возле её больничной койки, а не бежит на крыльях любви на стадион. Артёму он не дал и вопроса задать, хлопнув в ладоши и отправив всех на поле. Первый матч Мундиаля должен был начаться с минуты на минуту. Все внутренности Саламыча скрутились в тугой узел волнения — и он знал, что его не отпустит до самой последнего свистка. Но он верил в своих ребят всем сердцем. Они были готовы сражаться с саудитами за победу.

***

      Ане позвонили из больницы в десять часов утра, когда она вовсю трудилась в редакции. Ей было известно, что её номер Софи занесла в поле для экстренных вызовов, но всё же голос врача на другом конце провода буквально парализовал её. Начальницы на привычном месте не оказалось, поэтому Соколовская, плюнув на всё и никого не предупредив, вызвала такси и назвала адрес химкинской больницы. Всю дорогу она думала о словах доктора: дело было в соулмейте. У Софи обнаружились все симптомы переутомления, она находилась в полуобморочном состоянии, когда в Куркино приехала скорая. Её рисунок не был прикрыт браслетом — Аня уловила это из разговора сразу же. И этот факт заставил её похолодеть от осознания того, что, возможно, Архипова решилась наконец показать свою метку, а «избранный» сбежал. Соколовская не получала медицинский диплом, но она была на сто процентов уверена, что причина столь ужасного состояния подруги крылась в этом. Когда она высказала свои предположения доктору, тот удовлетворённо качнул головой, всё записал и разрешил Соколовской пройти в палату подруги. Но запретил говорить о соулмейте, это могло пошатнуть шаткое равновесие пациентки. — Привет. Софи практически сливалась с белыми простынями больничной койки, и её каштановые волосы, разметавшиеся по подушке, были единственным ярким пятном во всей палате. — Елена тебя убьёт. — Не убьёт, когда узнает причину, — хмыкнула Аня и присела на стул рядом с журналисткой. — До чего же ты себя довела… — непроизвольно вырвалось у неё. — Учись на моих ошибках, милая, — слабо хохотнула Софи и замолкла. Она понимала, что Аньке запрещено говорить ей что-либо о родственной, поэтому и не видела смысла начинать беседу. У неё не было больше никаких новостей. — Артём пригласил меня на сегодняшний матч, — скромно улыбнулась Соколовская, укладывая локти на край постели. Софи молча глядела на неё, а затем устало закатила глаза: — Тогда какого чёрта ты делаешь у меня? — Во-первых, игра начнётся только в шесть. А во-вторых, я останусь с тобой, и мы посмотрим игру вместе, — Анька кивком головы указала на небольшой телевизор, висевший чуть правее входа в палату. Увидев, что Архипова собирается протестовать, дизайнер строго нахмурилась: — И это не обсуждается. Артём всё поймет. — Поймёт, но не простит. Меня точно, — хмыкнула журналистка, но спорить не стала. Было хреново, даже несмотря на то, что ей вкололи кучу успокоительных или вроде того. Софи хотелось увидеть Игоря. Она всё больше жалела, что довела себя до того, что ей приходится валяться на больничной койке. — Может, хочешь поговорить о нём? — Не сегодня. Сегодня у него ответственный матч, а я своими эмоциями только растреплю ему нервы. Видимо, Софи действительно влюбилась, потому что Анька слышала от неё такую философию впервые. Журналистка никогда не ставила свои интересы ниже интересов своих бывших. Она говорила: «Либо мы равны, либо катись вон». Поначалу это всех устраивало. В семнадцать пятьдесят пять Соколовская включила телевизор. Всю трансляцию она пыталась отыскать на поле Артёма, но он, как назло, сидел в запасных. Она пыталась дозвониться ему, но в итоге написала смс-ку с извинениями, что не сможет прийти, не обозначив причину. Дзюба, если прочитал, наверняка взбесился, потому что больше всего его раздражала неизвестность. Но сказать перед важным матчем, что их общая подруга Софи в больнице — это всё равно что подписать приговор всей сборной. Архипова кусала губы и взволновано следила за действием на экране. Едва камера нацеливалась на голкипера, у неё жгло запястье, но она всё равно как-то загадочно улыбалась. Игорь выглядел сосредоточенным. Никаких следов беспокойства. Всё так, как нужно. Софи гордилась им так, будто бы они были в браке уже десять лет до начала Чемпионата. На неё вдруг накатила терпкая сентиментальность, заставляющая смаргивать выступающие на глазах слёзы, после двух ночей, проведённых наедине с собой в номере Куркино. Она всё ругала себя за то, что не догнала тем утром Игоря и не заставила его объясниться. Тогда бы всё стало проще, даже если бы Акинфеев не был предназначен Софи. Она бы пережила. Но неизвестность, как говорил Артём, та ещё дрянь. Возможно, это всё лекарства. Они каким-то странным образом разгуливали у неё в организме, вытравляя всякую злость и раздражение. И, возможно, когда их действие прекратится, Софи захочется ударить Игоря чем-нибудь тяжёлым по голове, но сейчас ей лишь хотелось снова прижаться к его груди и проспать целые сутки. Россия выиграла пять ноль. Анька была вне себя от счастья, ещё когда на семьдесят первой минуте гол забил её Тёма, вышедший на поле в качестве замены Смолову. Софи не могла скакать по палате вместе с ней, но она полностью разделяла радость подруги — на её губах играла широкая улыбка. Шёл уже девятый час, когда в палату заглянула медсестра и сбивчивым от потрясения голосом предупредила, что у стойки регистрации столпилась чуть ли не вся сборная России и требует встречи с Архиповой. — Но врач запретил посещения вне положенного времени, — добавила она и умоляюще поглядела на Соколовскую. — Не могли бы вы им это объяснить — возможно, вас они послушают охотнее, чем меня. Аня согласно кивнула и вышла из палаты. Вначале Софи терпеливо её дожидалась, но спустя десять минут у неё начали слипаться глаза и вскоре журналистку сморил крепкий сон, поддерживаемый введёнными лекарствами. — Аня! — завидев знакомое лицо, Тёма буквально подлетел к Соколовской и схватил её за плечи. — Что с Софи? Она в порядке? Ей оказали должную помощь? — На полтона тише, — первым делом приказала дизайнер, беря руки Дзюбы в свои ладони. За ними внимательно наблюдала оставшаяся команда. — С Софи всё хорошо, ей прописали кучу лечебных средств и постельный режим. Она пробудет здесь до воскресенья, если не возникнет осложнений, но вероятность такого исхода крайне мала, поэтому можете выдохнуть. Команда и впрямь глубоко вздохнула. — Боже, когда Саламыч после матча рассказал нам… — выдавил Артём, — я чуть с ума не сошёл. — А где он? — как можно тише попыталась спросить Аня, блуждая по незнакомым лицам в поисках родственной Софи. Тёма легонько качнул головой назад, и Соколовская увидела вратаря сборной, который вёл себя спокойней всех и сидел в отдалении, скрестив руки на груди. Его истинное состояние выдавала только нервно притоптывающая правая нога. — Ему нужно прийти завтра на обследование. — Давно пора. Не знаю, как он ещё держится… — Может, это вообще не он. — Это исключено. Ты просто не видела их вместе. Разговор наедине бесцеремонно прервал Черышев: — Эй, ребят, мы вам не мешаем? — он подошёл поближе к парочке. — Мадам, меня зовут Денис, — футболист поцеловал девичью ладонь под всеобщий сдавленный смешок. — Подскажите нам, пожалуйста, когда мы сможем увидеть нашего личного корреспондента? — Возле регистрационной висит время посещений, — пожала плечами Аня и снова посмотрела на Артёма. — Приходите по одному или по двое. Шумная ватага Софи сейчас не пойдёт на пользу. — Хорошо. Завтра придём мы с Игорем. — Его всё равно пока не пустят к ней, — печально покачала головой Соколовская. — До обследования — точно. — А потом? — Надо уточнять у врача, Тём, я не обладаю такой квалификацией, — улыбнулась Аня и, не стесняясь взгляда Черышева, привстала на носочки, чтобы поцеловать Дзюбу в щёку. Тот, испепеляюще посмотрев на Дениса, не решился при нём отбирать у Соколовской инициативу и только поинтересовался, неужели она будет ночевать в больнице. — Да, мы с доктором договорились. К тому же, он считает, что Софи сейчас даже вредно оставаться в одиночестве. — Я могу тебя сменить. — И что тогда подумает Игорь? — вскинула брови Аня, непроизвольно косясь в сторону названного. У неё вдруг появилось желание смачно так вломить этому невозмутимому Игорю, но она понимала, что за внешним спокойствием могла скрываться адская боль, которую вратарь просто не хочет обнажать перед другими. — Тём, забирай свою команду и езжайте спать. Утро вечера мудренее. Денис хотел было уже заметить Анне, что «команда» Дзюбе не принадлежит и что они сами по себе, пока Саламыча нет поблизости, но Соколовская уже прошмыгнула обратно в палату Архиповой. А разрушать тишину больницы он не решился. — Так, Игорь — соулмейт Софи? — Не прикидывайся, что не догадывался об этом. — Догадываться — это одно, а вот оказаться правым… — Тебе, наверно, в новинку это чувство. — Да пошёл ты, Дзюба, в девяти случаев из десяти правда на моей стороне. Но Артём только недоверчиво покачал головой и, пропустив всю команду в автобус, зашёл самым последним. Свободное место было только возле Игоря. И хотя нападающий ненавидел сидеть рядом с проходом, он плюхнулся к Акинфееву и молча залип в телефон. Что-то ему подсказывало, что голкипер расколется первым, но тот оказался крепким орешком и подал голос, только когда они оказались наедине в номере. — Насколько всё плохо? — Если ты не заметил, она лежит в больнице с грёбанным нервным переутомлением из-за тебя. Так что оценивай ситуацию сам. Игорь надолго погрузился в себя. Артём знал — прекрасно знал — что вратарь и без того осознанно несёт на себе всю тяжесть вины, по-другому просто и быть не могло — Игорь Акинфеев никогда не отрицал очевидного, даже если это было невыгодного для его имиджа. Через час Дзюба уже начал жалеть о своих резких словах, но тут капитан сам подал голос: — Самое ужасное — это то, что я всегда выбирал футбол. Даже в то утро, когда я узнал рисунок Софи, я сделал выбор в пользу него. — Нет, Игорёк, — Акинфеев, казалось, удивился несогласию нападающего, — самое ужасное — это то, что ты выбираешь, когда тебе не нужно этого делать. Ты думаешь, что если бы тогда остался и сделал бы ответное признание, то вся твоя карьера пошла бы к чертям, сборная развалилась, а тебя бы обвинили в ненавистной тебе безответственности. Но это не так, мой юный падаван, напротив, вы бы с Софи избежали лишних потрясений и доставали бы сейчас всю команду своими тошнотворно-счастливыми лицами. Игорь почувствовал себя самым большим идиотом на планете.