И вместо дорог - направления

Задание было очень простым, даже не задание — просьба: одеться по-граждански, прийти на вечерний сеанс в кинотеатр, обязательно купив билет именно в двенадцатый ряд с самого края, и забрать тот предмет, что оставит на кресле сосед слева. Сосед, который уйдет, не досмотрев кино. Проще не бывает, куда легче, чем самый обычный рабочий день. Складывалось впечатление, что Хьюз устроил явку очередного своего информатора с заботой о ней. Хотел, чтобы она развеялась, отдохнула. Хьюз хотел, как лучше… И теперь Риза Хоукай мучилась вопросом из давно забытого: как вообще люди ходят в кино? Что надеть по такому поводу? За кого себя выдавать? Какой повод должен быть у девушки, чтобы пойти на вечерний сеанс в одиночку? Кроме желания с кем-нибудь познакомиться, идей не было. То ли она так плохо знает людей, то ли сказалось ежедневное влияние нытья Хавока. Скорее всего — второе. Ведь одинокие девушки ходят в кино и просто так, верно? Чтобы развеяться, насладиться сюжетом, быть в курсе событий… А вечерний сеанс? Тут просто: на вечерний сеанс ходят те одинокие девушки, которые днём работают, как проклятые. Риза грустно усмехнулась. Она автоматически в голове прокручивает сценарий возможного допроса, ищет ответы на незаданные неудобные вопросы, пытается по привычке слиться с местностью и быть полностью уместной и адекватной случаю. Пустяковому случаю. Скорее всего, ей передадут конверт с данными по настроениям в Восточном филиале Университета или какого-нибудь завода. Нет ли там опасных, нездоровых настроений? Не «созрела» ли «ячейка», не завёлся ли шпион? Ох уж эти разветвлённые сети хьюзовских информаторов! Студенты, активисты, бандиты, банкиры, проститутки и прочие, прочие… Нужное дело. Но противное. Хоть бы шепнул, с кем придётся столкнуться, насколько сильно маскироваться. Не хотелось бы, чтобы узнали её в лицо. Впрочем, образ она уже придумала. Будет обычной загруженной работой служащей: бухгалтершей или стенографисткой. Чем-то таким, синим чулком. Для образа потребуются юбка построже, блузка, шейный платок и волосы убрать в пучок. Интересно, какой макияж используют подобные женщины? Решила, что никакой, всё равно косметики у неё почти нет. В кинозале было не так пусто, чтобы это заставило беспокоиться, но и не многолюдно. Несколько парочек на задних рядах, группы и группки отдыхающих после работы людей, хихикающие о чём-то своём студенты. Были и подобные Ризе одиночки, и впрямь — люди ходят в кино и в одиночестве. Фильм показался Ризе странным. Сама бы она на такой никогда бы не пошла — фильм ужасов. Для взрослых, что, впрочем, не помешало оказаться в зале компании подростков, лет тринадцати на вид. Перед самым началом, когда уже потушили свет, на соседнее кресло сел парень. Похоже, что совсем молодой — лет восемнадцати, максимум. Верно было её подозрение, что Хьюз ждёт сообщения из Университета. Правда, не исключалось, что парня и самого могли попросить. И если это так, то её те, кому это нужно, рассмотрели уже давно и запомнили. Плохо, конечно. Но не исключалось, что это она сама себе придумала — поскольку опасности не чувствовалось совершенно. Начался фильм, глупый и наивный: студенты праздновали на природе окончание учёбы и решили обследовать заброшенный дом, который оказался совсем не заброшенным. Несчастные студенты боялись, паниковали, ругались и делали глупости. Маньяк, изображавший привидение, по одному их убивал. Какое противное кино! Гадкое, нестрашное и неправдоподобное. Перепуганная девочка застрелила из обреза охотничьего ружья своего мальчика. Вот в это верилось. Остальное — глупость. Хохочущий маньяк — глупость, то, что никто в дверь не убежал — глупость. Вспомнился собственный брошенный в посёлке дом, из которого вывезли всё компрометирующее, оставив всё ценное. Старый дом, о котором, несомненно, в окрестных деревнях пустили гадкие слухи, стало жаль до слёз. Стоило его продать, пожалуй, пока предлагали. Но рука не поднялась. Проще было раз в год платить женщине, чтобы приглядывала. Ради некой иллюзии, что есть место, куда отступать. Что кто-то или что-то ждёт. Сосед слева забеспокоился, начал вертеться в кресле. Что ж, не обманул Хьюз, и Хьюза не обманули. Паренёк нервничал всё сильнее, пару раз приподнимался, решаясь уйти, но медлил. За пятнадцать минут до конца киноленты решился: долго всматривался в стрелки наручных часов, пробормотал что-то отдалённо похожее на: «Опаздываю домой!», — себе под нос и, неловко обронив нечто некрупное и лёгкое на пол, почти бегом, наступив Ризе на ногу, сбежал из зала. На экране догорал заброшенный дом. Вместе с запертым в нём маньяком. Выжившие герои, несчастные и израненные, брели через поле к рассвету, к людям. Риза незаметно подняла с пола конверт и положила в сумку. Осталось просто дождаться окончания сеанса. На экране замелькали титры. Пора уходить. Девушка покинула кинотеатр, как водится в подобных учреждениях, через заднюю дверь — во дворы. «Опасно, — подумала она, — не продумал Хьюз. Нельзя связных гонять по подворотням». Даже в такой реденькой толпе, как сопровождающие её любители ночных сеансов. Не успела лейтенант обдумать все опасности, подстерегающие в подворотнях, как почувствовала явные изменения и в себе, и в окружающем воздухе. Словно сжалось что-то внутри: не то в горле, не то в груди — и не разберёшь детально ощущение. Захотелось метнуться в тень, перебежать, спрятаться. Очень навязчивое чувство, хоть и слабое. Воздух тоже изменился — стал густым и потерял свои свойства: запах и температуру. Голос интуиции ещё не орал в истерике, но шептал об опасности настойчиво. Риза с детства чувствовала, когда на неё смотрели, и чем эмоциональнее смотрели, тем сильнее чувствовала. Благодаря этому всё ещё жива. Она точно знала, что не одна такая: от многих доводилось слышать о подобном чутье. Внятного обоснования феномену, правда, услышать так и не удалось, наоборот, в основном те, кто считали себя очень умными и заседали по красивым кабинетам, опровергали наличие у людей таких обострённых чувств. Их бы сейчас в эту подворотню! Наконец, она вышла из двора. Вышла на широкую, освещенную улицу, по которой ездили машины, ходили пешеходы, где светились окна и витрины. Невидимая рука отпустила внутренности. Время вернуло свой обычный ход, а воздух большого города заиграл обычными для лета вечерними запахами: угаром автомобилей, запахом тёплого камня от домов, прохладной сыростью от реки. Подняв в воздух стайку бумажек, проехал пустой автобус. Риза была уверена, что пока что на неё никто не смотрит, но это ещё ни о чём не говорило, и девушка быстро зашагала вверх по улице. Хьюз описывал задание как пустяковое настолько, что можно было пренебречь правилами безопасности и принести переданное в кинозале домой. Чтобы уже на службе отдать ему лично в руки, ведь он как раз прибудет в Ист-Сити в командировку. Эта беспечность подтверждала подозрение, что данные, скорее всего, далеко не первой важности, а люди, о которых там будет указано, лишены власти и не представляют какой-либо иной опасности. «Уставы и техники безопасности всегда написаны кровью», — как говорил их преподаватель в Академии. Жаль, что затерялось в памяти, который из. Понимал ли он, насколько важную вещь сообщил или же просто бездумно повторил за кем-то — осталось загадкой. Но менее истинными эти слова от этого не стали, иначе от чего снова стало неспокойно? Неспокойно настолько, что вялая полуночная жизнь одной из парадных улиц города, одной из самых красивых улиц по мнению самой Ризы, словно растворилась, став декорацией, скрывающей что-то больше похожее на поле боя. Даже не так, не поле боя, на чью-то засаду, на огромное логово, где девушке отведена роль добычи. Непривычно гадкое ощущение. Но сквозь него мелькнул интерес: неужели что-то подобное ощущал каждый, на кого доводилось смотреть ей? В иных, понятно, условиях смотреть. Девушка едва заметно качнула головой, нет, сейчас нельзя быть собой, нельзя выдать настоящую себя, этим вечером она — обычная служащая, идущая домой из кино. Что должна делать и чувствовать такая девушка? Она должна быстро-быстро перебирать ногами, боясь маньяка из киноленты, боясь лихих людей из своей реальности. Она должна хотеть закрыть на ключ свою квартиру, зашторить окна и, пару раз вздрогнув от ночных шорохов, отправиться в постель, чтобы поутру посмеяться над ночными страхами и играми своего воображения. «А ещё она должна хотеть зайти вон в ту телефонную будку, набрать знакомый номер и попросить её встретить, такую пугливую и слабую, у входа в то самое кафе, что при выходе с площади с фонтаном», — мелькнула мысль, очень желанная, если честно. Но совершенно невозможная: и потому что Устав написан кровью, и из-за её собственных переживаний и страхов. Затылком чувствуя чужой недобрый взгляд, Риза осознала, что не хочет больше ломать комедию, примеряя на себя чувства усреднённой молодой жительницы города. Эти чувства не про неё. И даже не потому, что ей отлично известно, как плохо всё заканчивается у тех, кто приняли себя, как жертву. Просто интуиция прекратила шептать и начала буквально орать где-то далеко в подсознании о том, что ощущаемый ею недобрый взгляд не принадлежит идиоту-студенту, решившему поиграть в шпиона, и даже не городскому мимолётному извращенцу, решившему потешить свои больные фантазии. Что-то другое, пожалуй, более опасное и серьёзное. Нужно было разобраться, оглядеться по сторонам. Увидеть опасность, тем самым перестав быть жертвой. Так уж выпали карты в её жизни, что ей нужно было видеть. Понять, кто на неё смотрит, Ризе следовало как можно быстрее, не уходя с людной проездной улицы, иначе будет не то, чтобы поздно — проблем прибавится. «Надо остановиться и оглядеться», — скомандовала она себе, понимая при этом, что выглядеть всё должно естественно: чем позже преследователь поймёт, что замечен, тем лучше. Риза пожалела, что не курит, вот был бы отличный повод постоять-поозираться. Встать под фонарём якобы наводить красоту, через зеркальце глядя за спину, было противно её натуре — обойдутся без такой шикарной возможности её разглядеть. Пришлось изобразить внезапный интерес к доске объявлений, едва подсвеченной слабым светом огромной витрины магазина. «Почти полночь, самое время выяснить, кто сдаёт комнаты, кто раздаёт котят, и сколько хотят за подержанную швейную машинку». Удалось незаметно оглядеться. Двое. Откровенно бандитского вида, и не понятно, интересуют их её кошелек и серёжки, конверт в сумочке или она сама. Один из парочки низко надвинул на глаза шляпу, второй лица не прятал. Нарочито медлительная походка, самую чуточку неестественно скованные движения, смотрят нагло, не отрываясь. Ничего не боятся, ночь — их время. Внезапно стало спокойно, голос интуиции замолчал. План действий начал выстраиваться. Сейчас ей не нужен шум, гораздо спокойней будет просто оторваться от преследователей, какие бы цели они не имели. Девушка пошла вперед по тротуару, продолжая спиной ощущать взгляды. Преследователи ускорились. Уже скоро. Скоро настигнут и, в лучшем случае, дёрнут у неё сумочку. Но и Риза не проста, и что следует делать, у неё продумано. Резко и без промедления зашла в первый попавшийся бар. Вроде бы, она тут когда-то бывала, кажется, на дне рождения Бреды, помнилось, что было холодно, и лил сплошной стеной дождь. Быстрым шагом она прошла зал, направляясь сразу к барной стойке. Отводя глаза и изображая испуг, сказала бармену, что её преследует настойчивый и крайне нежелательный поклонник. Сама не заметила, как соврала. Попросилась выйти через кухню. Бармен не отказал, вывел, занудно предлагая при этом не геройствовать по подворотням, а позвонить местным стражам порядка. Но Риза отказалась, шум по-прежнему был ей не к чему. Пара мгновений — и она уже на параллельной улице, оттуда снова во дворы, снова чёрный ход и опять проспект, уже другой, не такой нарядный, но людный не смотря на поздний час. Лейтенант шла медленно, с облегчением чувствуя, что никого преследования нет — потерялись ещё около бара. Вокруг обычные люди, которым до неё дела нет. Девушка полной грудью вдохнула ночной воздух — хорошо! Спокойно, привычно. С окраины, со степей тянуло тёплым ветерком, таким же, накопленным за день теплом отвечали камни домов и асфальт дороги. Над Ист-Сити светила полная луна, большая и ярко-жёлтая, словно фонарик. По такому городу такой ночью хотелось гулять до самого рассвета. Дождаться полного угасания ночной жизни и окунуться в прозрачные, безлюдные утренние сумерки. Услышать первых птиц в густых кустах шиповника, послушать гул проводов, увидеть ранних прохожих: нарочито бодрых или наоборот — медлительно-снулых, где-нибудь у парка дождаться первых, ещё холодных лучей солнца. Но нельзя. Утром, к девяти, начнётся работа, а в квартире прямо сейчас скучает собака, которую нужно непременно выгулять поутру. Показался жилой квартал, где Риза снимала квартиру. Приличные, добротные, почти новые дома, без изысков — самое то для тех, кто привык большую часть времени работать. Она уже видела свой подъезд, даже могла разглядеть контур занавески на своем окне, когда горло снова сжало неприятным предчувствием. Теперь это был не взгляд — что-то иное, просто опасность, пока что никак себя не проявляющая. Неприятное чувство, от которого знакомый пейзаж вокруг разом потерял всю романтичность и привлекательность. И воздух словно похолодел, и будто бы света стало меньше, казалось, фонари и луну окружили какой-то преградой, коконом, который мешал свету полностью распространиться. Другая бы припустила до подъезда со всех ног: в доме безопасно, стоит крикнуть на весь длинный межквартирный коридор банальное: «Пожар!», — и люди повыскакивают из свои жилищ — возгорание куда более весомая мотивация, чем спасение чьей-то жизни. А в безопасной квартире, закрытой на все замки, постояла бы пять-десять минут у окна, ловя шорохи, и ушла бы спать с чистой совестью. Это сделала какая-то другая Риза, наверное, та, которую лейтенант из последних сил изображала весь вечер. А ей ничего не осталось, кроме как замереть в густой тени раскидистого тополя. Интуиция продолжала бить набат, заставляя замереть, слиться с местностью, стать местностью. Револьвер в руке прибавлял уверенности. Из-за дома, со стороны детской площадки едва уловимо донесся глухой звук удара, что-то тяжелое упало, и будто бы вскрик. Не те звуки, на которые обратит внимание обыватель. Прошелестели быстрые шаги, Риза уловила только движение — настолько быстро мелькнула в темноте фигура человека, чтобы спустя мгновение скрыться в следующем дворе. Чувство опасности в который раз за вечер растворилось, словно его и не было. И пойти бы лейтенанту домой, принять душ и лечь спать, но ноги сами понесли в тот двор, откуда послышался подозрительный шум. У лавочки на светлом песке что-то расплывчато темнело, что-то большое. Девушка подошла поближе, на всякий случай, не опуская револьвер. Тёмное нечто оказалось мужчиной. Безнадёжно мёртвым, лежащим в луже крови. Такого нельзя было увидеть в темноте, но лейтенант была убеждена, что над продолжающей растекаться лужей едва заметно, нежной рябью струится пар. Она опоздала на минуты, она слышала убийство, она видела убийцу и разминулась с ним в два десятка шагов. Мысль заметалась, нужно сообщить о находке. Долг требовал немедленных действий. Быстрее домой, к телефону, оповестить, в том числе полковника, и обязательно выложить треклятый хьюзовский конверт, и спрятать в тайник револьвер, поскольку он совершенно не легальный, неизвестными путями добытый Хавоком, а вместо револьвера взять табельное. Риза быстрым шагом вышла из двора, она почти бежала, чтобы на дороге у самого своего подъезда нос к носу столкнуться с патрульными. — Доброй ночи, мисс. Не страшно в такую темень гулять? — добродушно заговорил патрульный, явно вознамерившись проверить у неё документы. Планы разом полетели к чертям. Теперь нельзя утаить свою находку. Утаишь — только хуже будет, попадёшь под подозрение. — Старший лейтенант армии Аместриса Хоукай, — представилась она, заметив удивление в глазах патрульных. И до того, как старший из них — сержант — потребовал бы документального подтверждения, продолжила: — Пройдёмте во двор. Там лежит тело, покойник, — добавила. — Я разминулась с убийцей в минуты. Как же неудобно револьвер лёг в кармане курточки, а подозрение и недоверие патрульных были практически осязаемы. Одно неловкое движение и, в лучшем случае, окажешься в наручниках, в худшем — лицом в асфальте. Предстояла тяжёлая ночь и безрадостное утро.