К тишине

      Чего я точно не собиралась делать, так это вставать. И без того нагулялась на всё обозримое будущее. Когда мы молоды и неопытны, приключения часто кажутся весёлой игрой, возможностью показать себя, получить что-то… Ну так вот: оно работает иначе. Упаси небо от повторных встреч с такими временами! Надежда, может, и не самое продуктивное чувство, а всё же с ней гораздо спокойнее. Поэтому: надеюсь, такой радость мне не достанется больше.       Было тепло, даже немного через чур, но я всё равно натянула на плечи сползшее было одеяло. Озноб мой шёл изнутри. От усталости, напряжения и вдруг свалившегося ощущения счастья, от которого не становилось проще. Времени до моего отъезда почти не оставалось. Больше того — я решила, что лучше снова срежу путь вдоль границы Топи, но выиграю пару лишних недель. Потому что сил никаких не было вставать, собираться и ещё куда-то ехать. Капля бессовестного безумия — почему нет?       — Всё лежишь? — с усмешкой, без обвинения. Ещё бы он не понимал! — Так можно и всю хорошую погоду пропустить.       — Да, для ранней зимы удивительно тепло. Даже для вашей зимы.       Проходит через комнату, устраивается на окне, достаёт трубку. Привычные нотки ехидства, обычные быстрые незаметные движения, вполне живой человек. А то, что устаёт за один неполный день, как раньше за неделю — информация не для всех. Последствия заклятья, со временем пройдёт. В нынешних делах я ему помочь при всём желании не могу. Понятия не имею, каким образом утихомиривать сомнительные культы, лишившиеся в один миг почти всех своих лидеров. И тем более не представляю, как объяснить внезапное извержение подземного вулкана на территории одного из оазисов.       Надо, кстати, не забыть спросить об официальной версии дома, когда вернусь, как раз все слухи успеют занять свои места. Интересная, должно быть, история получится. Думать о возвращении всё-таки не хотелось. Я сместила взгляд. Ульхард сидел там же, почти неподвижно, оперевшись о стену. Привычные яркие одежды прятались в клубах дыма. Он, вообще-то, почти никогда не курит, только если слишком устал. Я закуталась ещё плотнее.       Услышал Уль шорох ткани, или просто почувствовал взгляд, не знаю. Тем не менее он повернулся. Усмехнулся тёмными глазами, поднял в немом вопросе бровь. «Что, — мол, — Такое?» Тихо смеюсь, отгоняя ощущение, что воздуха для дыхания в комнате недостаточно.       — Ничего, — действительно удивляется. Ну да, привычки отвечать на бессловесные вопросы у нас раньше не наблюдалось, — Просто смотрю.       — На меня? — фыркает.       — Как же! На трубку. Никак не пойму, почему на некоторых она действует расслабляюще.       — Могу объяснить, — пожимает плечами.       — Объяснить я и сама могу. Понять вот — нет, — в перепалку он не вступает, смотрит слегка грустно.       — Будешь?       — Нет, — качаю головой, — Запах не нравится.       Вновь пожимает плечами, возвращается к виду неба. Молчит. С моего места видны только серые слои воздуха, медленно сменяющие друг друга. По листьям сада стучали редкие капли начинающегося дождя, похоже на звон камней, неосторожной рукой сметённых со стола. Мысли сменялись неохотно, без спешки, будто не чувствуя, как капали минуты в хранилище прошедшего. Кап. Кап. Кап.       Свечи прогорали, ночь наступала всполохами тёплого дыхания.       — Ложился бы ты, — собственная нежданная фраза теряется в скопище почти неразличимых звуков, — Опять же с рассветом поднимут.       Ульхард неожиданно кивает, отходя от окна. Забирается в кокон пледов и покрывал, слегка улыбается, закрыв глаза. Забытая трубка ещё несколько минут дымит, смешивая пар с нарастающим снаружи шумом дождя.

***

      Ежедневная рутина успокаивала. Прятала в понятных действиях долгое восстановление, которое, будем честны, только началось. А механизм прост. Много спать, есть вкусное, кутаться в тёплое, не делать резких движений, много говорить. Об интересном — да, о том, что болит — нет, нет, нет. Пока шрам не нарастёт — не трогать.       Отвлекаться.       Всё чаще я ловила себя на мысли, что самыми спокойными и желанными моментами жизни стали те самые молчаливые посиделки. Когда и смех, и новости закончились, а до ночи далеко. Когда можно просто сидеть, в сереющей комнате, не зажигая свечей молчать, каждый о том же. Пить странный горький чай. Находить лёгкое необременительное спокойствие в голове и позволять ему заполнить всё.       Угли в чаше, на который Уль буквально несколько минут назад варил чай скрипят надтреснуто, громко. А в остальном же — тишина. Тишина.       Рука всё так же болела. Зелья Ульхарда, сваренные во дворце, своё дело сделали — рана затянулась, перестав напоминать свежий ожог. Только вот кожа оказалась в рубцах. Первый шрам от этого приключения уже готов, Эн, поздравляю, о нём можешь говорить. Не так плохо на самом деле. Просто лёгкое жжение, щиплющий дискомфорт, первое место, к которому после ночного кошмара рефлекторно тянется ладонь.       — Можно разрисовать, — Уль кивнул в сторону предплечья, очередной раз застав меня за попытками привести конечность в норму.       — А почему бы и нет, — улыбаюсь. Он смотрит удивлённо. Ну да, раньше идея навсегда остаться с каким-нибудь орнаментом на теле мне не нравилось. А сейчас — вполне. «Почему нет?» — что добавить.       — Договорились, — подошёл, впился взглядом в сетку рубцов, будто впервые увидел, — Сюда нужна та же краска, — коснулся узора у века, — И цвет тебе идёт, и, возможно, перестанет болеть.       — Магия? — Поднимаю бровь.       — Магия, — усмехается, — Скажу за краской.       Почти неразличимые шаги исчезли за дверью, а мне вдруг стало смешно. Так, как давно не было. Сидя на ковре, среди подушек, и обняв себя за колени, я смеялась. Над собой и над жизнью вообще. Вот допустим ты живёшь, делаешь что должен, в свободное время организуешь себе счастье, разбираешься с проблемами… А потом смотришь на это всё со стороны — и понимаешь что просто чудил. На радость случайным зрителям.       Мне, в таком случае, и самой стоит оказаться в числе наблюдателей. Чтобы веселиться и не переживать. Потому что с тем, кто смотрит со стороны ничего случиться не может — кроме, разве что, фиксированной цены за билет. А это вполне можно пережить. И, например, разрисовать.       Бездна знает, во что я тут превратилась. Замечательно!       Серость чуть отступила, стало светлее. Не вернулись цвета и яркие запахи, не накрыло ощущение жизни, нет. Просто светлее.

***

      Узор вышел красивый. То ли волны, то ли искры, то ли просто переплетение стрелок. Линии плавно изгибались, укутывая руку. Болеть, действительно, почти перестало.       — А я говорил, — Ульхард пожал плечами, — Там не сложный алгоритм, мог бы и раньше догадаться…       — Только очень прошу, не объясняй мне его, — притворно округлённые глаза, — Хватит на ближайшее время вашей магии, договорились?       — Как скажешь, — фыркает почти нормально, — И кстати, — в глазах загораются долгожданные искорки веселья. Смеха, замешанного на лёгком безумии, — Тебя тут приглашают на праздник, — подсаживается ближе, смотрит, чуть наклонив голову, пряча глаз за распущенными волосами.       — И кто же? — Вариантов, по крайней мере культурных, в мыслях не обнаруживается.       — Люди! — Он доволен, — Обыкновенные горожане Кхана.       — Очень мило. Полагаю, просто за компанию с тобой?       — На удивление, не за компанию, — слегка задумчивый тон, а в пальцах — невесть откуда взявшийся квадратик плотной бумаги, — Они даже отдельное приглашение прислали. Вот, — одна из открыток перекочевала ко мне.       — Завтра? Хорошо, вроде ещё успеваю.       — Вернее — настолько опаздываешь, что лишний день ничего не изменит? — вздёргивает бровь. Почти так, как делал раньше. Он, видимо, ловит на моём лице отблеск мысли, прикрывает глаза, — Не нужно, Эн. Всё хорошо.       — Извини.       Отворачиваюсь. За окнами снова капал мелкий дождь. Серый. Когда-то давно я слышала стихи. Случайно, у общего костра в одной из деревень, где останавливался мой отряд. Это было почти на границе, только вот никак не вспомню, на какой… Тогда, у огня, мне они будто всю душу вывернули, чувствительными внутренностями наружу. А сейчас в голове только одна жалкая строчка.       «За окнами мёртвого времени падал снег.»       Здесь нет снега. Нет смерти. И время наше не мертво, наоборот. Оно возрождается, прорастая сквозь ещё тёплый пепел мировой беды, встряхнувшей всех. Только вот не верится в это, когда даже от тепла — больно, а свет — раздирает.       — Эй, — почти шёпот, совсем рядом, — Что с тобой? — Вопрос так себе, конечно, и в ответ хочется разве что рассмеяться, только это точно будет лишним. Поэтому, зажмурившись, качаю головой, всё, мол, отлично, просто минута нужна. Подожди. Надтреснуто выходит.       Одна рука оказывается на спине — позвоночник выпрямляется под тёплыми пальцами, а вторая — на щеке. Не даёт отвернуться. Я рефлекторно перебираю ответы на все слова, которые он может произнести. Но нет, молчит. Проводит ладонью по лицу, притягивает, обнимает. Бережёт тишину. И ничего не остаётся, кроме как вцепиться в плечи, отпуская непрошеные слёзы.       — Справимся, Эн. Просто не сразу, — чуть больше получаса прошло, глаза высохли. Киваю, отстраняюсь, смотрю. Смотрю. На одной из подушек валяется бумажные квадратик.       — Конечно, — притягиваю взгляд тёмные буквы, — Так куда меня приглашают твои люди? И с чего это вдруг отдельно от тебя?       — Не отдельно, а раздельно, — ворчит, — Это разные понятия, не путай.       — Да как скажешь, — фыркаю, он довольно кивает.       — Зовут тебя на праздник в честь восстановления городской жизни от извержения вулкана, которое без твоего участия бы не произошло.       — Ой, — как-то неловко, несмотря на очевидный сарказм.       — Вот-вот. Могу, правда, уточнить, что авторы идеи — люди очень не любившие Жрецов, и, соответственно, не питающие тёплых чувств к их домам. Так лучше?       — Да, гораздо, — стараюсь сохранить серьёзное выражение лица, глядя на усмешку, — Стоп. А откуда твой милый народ вообще знает, что я к этому причастна? — смеётся, звонко переливаются в бесцветном воздухе звуки. — В Кхане полным-полно пророков, дорогая Эн. Иногда это даже удобно.

***

      Утро от предыдущих отличалось разве что непривычной суетой сборов. Я немного огорчилась, опять проснувшись с неспокойным сердцем. Сколько можно, ну правда! Однако идти на фестиваль в том виде, который допустим дома, было никак нельзя. Поэтому пришлось не только встать и умыться, но и пройти по большей части первого этажа дворца — в поисках вещей, за время отдыха расползшихся по всему доступному пространству.       — Всё таки я не поняла, с чего твои дорогие подданные решили меня от тебя отделить. Неужели свыклись с мыслью, что король и королева разные правящие единицы?       — Вот уж не думаю, скорее всего это дополнительный знак уважения и благодарности, — протягивает мне многострадальное приглашение, по факту конечно не нужное, но весьма желательное. Которое я последние минут пятнадцать искала под подушками, — За то, что не развалила своими северными причудами весь уклад жизни, пока была за главную.       — Началось! — лицо получилось почти по-настоящему рассерженным, открытка переместилась из чужих пальцев в сумку, — Смотри, уйдут ещё наши люди ко мне и моим методам!       Вместо ожидаемого продолжения перепалки по давно знакомым темам и аргументам, Ульхард засмеялся, откинув голову назад. Рассыпался собранный было хвост.       — Ну наконец-то, — сквозь не прекратившийся приступ внезапной радости, пока что мне непонятной, — Не смотри так, я не сошёл с ума, — видимо с точностью передачи мыслей глазами всё хорошо, уже радость, — Просто дождался. Долго же ты, Эн.       — Что долго? — Подозрение самое настоящее. Непонятно, какое именно, но живое. Он внезапно успокаивается. Смотрит прямо, с необычной нежностью, растекающейся от зрачков по радужке.       — Люди. Ты назвала Хорлов нашими людьми. Сама, без моих исправлений. Давно этого ждал.       Снова обнял, поцеловал в щёку, у самой границы губ, отступил.       — Собирайся, — выдохнул, — Иначе не успеем. Пойду найду Улию.       — Хвостика прихвати, — задумчиво, потому что и на этот раз изнутри беспокойно, — Они сейчас постоянно вместе крутятся.       Кивает, покидая комнату. Я добираюсь до окна, падаю, прижимаясь к холодному стеклу свежим узором на руке. Краем сознания ловлю повседневную мысль — не растрепать бы причёску. И тут же — дёргаю за шпильки, рассыпая волосы по спине. В бездну. Мы в пустыне, в безопасности, дома. Тут сейчас можно немного расслабиться, целый вечер не думать, удобно ли сражаться без косы, можно ли не прятать в сапоге лишний нож, не пододевать под лёгкое платье штаны, в которых удобно, в случае чего, перелезть ограду или сесть на лошадь. В бездну!       Медленно распускается клубок странной нити, оплетавшей час назад нервные окончания по всему телу. Когда она уходит — становится легче. Проще и снова светлее. Только вот ослабевшие ноги не держат, а опереться на руки страшно — не удержишься — да больно внутри, когда с чувствительных органов спадают цепи. Режется. Пропустить через себя, продышать, позволить быть, вспомнить, как сама же учила Ульхарда отпускать. Вдох, выдох, расслабиться.

***

      До праздника мы, к удивлению, добрались. В сумерках, впритык к указанному времени, но всё же. И окунулись, так же неожиданно, в радостную жизнь, благодарные взгляды, лёгкие поклоны, горячее медовое вино, слегка напоминающее то, что варят в горах. От того, что запах его не вызывал рецидива, хотелось танцевать — и мы танцевали. Кружились то в толпе, то вдвоём, то в хороводе, под весёлую музыку, в дыму благовоний, отдающих апельсинами.       О людях Кхана — наших людях — можно было не волноваться. Никаких негативных последствий от разрушения одного храма они не испытывают. Те, кто был на площади, по крайней мере. Я полностью убедилась, что Хорлы не злятся, когда старик, уже знакомый со времени коронации, хитро подмигнул мне, подавая знак своим людям. Ночной воздух разрезали шипением звонкие искры холодного пламени — близнецы моего давнишнего хулиганства. Только здесь была не магия — подобный эффект получается, если сжигать один природный элемент, которого здесь более чем достаточно. Подробности эти я, конечно, оставила при себе, радуясь подарку. Ульхард рядом так же смеялся, утаскивая меня дальше, под локоть, в центр танца…       Во дворец мы попали сильно за полночь, но спать не легли. Шутили, кружа босиком по тканям, рассматривали в окно листья и плотные тучи, устроились, наконец, вокруг чаши углей.       — Темновато, — Уль потянулся к своему ковшику для странного чая, — Свечей не хватает, — намёк был вполне однозначный, но снова подниматься совсем не хотелось. Хм…       — Даже так? — он, наконец-то удивился как следует, когда огоньки вспыхнули на свечах, услышав мою тихую просьбу.       — Почему нет? — пожимаю плечами, вполне понимая абсурдность ситуации. Мне бы всякую магию, по логике, теперь сотой дорогой обходить.       — Твой любимый ответ в последние дни, как я погляжу.       — Что-то вроде. Какой мне смысл бояться? Судьбе до этого дела нет, а без магии ничего путного у меня со Жрецами не получилось бы, — фраза слетает раньше, чем успевает пройти фильтр, я прикусываю язык. Рано, Эн! Уль, однако, спокойно кивает.       — Твоя правда, — и прячет серьёзность за ухмылкой, — Не пойми во что ты, Эн, превращаешься под дурным влиянием! Поди дома ещё не признают… Что ты хохочешь-то?       — Не поверишь, но совсем недавно о том же думала. Почти теми же словами. А что касается последнего — мне есть куда пойти, — щурится, глядя очень внимательно, не наблюдая даже за своим любимым напитком, который от чего-то нельзя кипятить.       — Тебе точно пора ехать?       — Да, — не хочется, но кто же спрашивает, — И так уже придётся вдоль границы дорогу сокращать.       — За что твой помощник оторвёт тебе голову, — довольная улыбка, своевременно изменившаяся тема.       — Как-то это тебя через чур радует, — фыркаю.       — Конечно. Это отменило бы твоё соблюдение, и как результат — отпустило из гор навсегда.       — Ага, прямо без головы. Весёлая была бы жизнь.       — Ну, в первые минут пять пришить голову назад вполне реально, — шутки в его словах было на порядок меньше, чем хотелось бы, — Но сам я ехать не могу, так что не выйдет.       — Может и к лучшему. Это какие шрамы останутся?!       — Зарисуем, — Уль глазами указал на краску, венчающую беспорядок в одном из углов комнаты.       — Что-то мы не туда ушли. Может, ещё и я голову Лису оторву.       — За что же вдруг? Он, насколько я видел, мальчик толковый.       — Да, причём мальчик этот тебя постарше, пророк к тому же.       — Может точно узнать, какой дорогой ты ехала?       — Может поздравить с весёлым отдыхом, — теперь ворчу я, причём не безосновательно, — У него сомнительное чувство юмора.       Уль ничего не говорит, только качает головой, изображая соболезнования. Не понимаю только, мне или же Лису. Вот уж кто точно самый ехидный в моём окружении! Ну посмотрим…       — У тебя тоже очень неплохой помощник? Тот милый человек с площади, который устроил сегодня представление… Всё никак не могу вспомнить его имя. Не подскажешь, часом? — Вскидывает брови, копирует моё же негодование.       — Уже пора ревновать? Оставил, называется, на два-три месяца одну, — оставляет ковшик, не донеся его до чашек.       — А сам как думаешь?       Смеётся, подозрительно быстро оказывается рядом и придавливает к полу.

***

      Последнее утро Гэшата встретило неожиданной ясностью. Зимой, свежестью и светом. Будто старая подруга специально раньше срока заглянула в жаркую страну — напомнить, что навсегда горы не покидают. Никогда. За всю историю Лайнора ни один житель не уходил насовсем. Были странники, путники, воины, но все они возвращались. Горы привязывают к себе без шанса вырваться, не оставляют даже желания освободиться. Ведь так хорошо — всегда иметь дом, куда можно вернуться. Сейчас возвращаться пора мне — пришёл срок — а холода пришли проводить меня. Напомнить. Я, впрочем, и так не забывала никогда, несмотря на все с Ульхардом шутки, где мой дом. Север звал.       В саду, куда я спустилась через окно, всё замерло. Траву, листья и дорожки покрывал тонкий слой инея. Искры под рассветным солнцем. Я шла, вдыхая холод, смешивающийся с ароматом песков. Шаги были не слышны, не звенели фонтаны, ни души не встретилось мне за время последней одиночной прогулки в королевском саду. Дворец спал и даже птицы, казалось, специально молчат, не желая нарушать чарующий звон зимней тишины.       Вернувшись в комнату, где мы остались с вечера, я с каким-то спокойным удивлением не обнаружила привычной уже пёстрой пелены-завесы, скрывающей жизнь. Она исчезла, будто и не было никогда. Разбилась, как тревожный сон, от тугих потоков тишины, бьющих из распахнутого окна. А я проснулась, вдохнула свет, и смотрю, как таят осколки на полу. Затирается даже память о часах тревожного небытия. Наполненная до краёв реальность смеётся вокруг, той самой тишиной, что легче света, переливается, манит, но и забыть о том, что времени, которого не существует, почти не осталось, не даёт.       Холодный чай в ковшике за ночь, видимо, настоялся. Не думала, что это возможно, но разлитый по кружкам он казался ещё более горьким, чем обычно.       — Пора, — тронула за плечо спавшего Ульхарда, — Вставай.       Он, кстати, от подобного напитка не только не отказался, но и возмущённо отмёл идею его хотя бы разогреть. Про заменить на что-то другое я просто промолчала. Странные вкусы у жителей пустыни, что поделаешь.       Пока Уль просыпался, собирал волосы и искал в окружающем хаосе свои вещи, я сидела на подушках, наблюдая перемены и в нём. Ни я одна сегодня проснулась в реальность. Хорошо. Так уезжать будет гораздо спокойнее.       — Всё, — он уселся рядом, уже собранный, — Прости, что не получится проводить до границы.       — Я понимаю, — улыбаюсь, пожимая плечами, — Кхан тебе сейчас лучше не оставлять. Это проще, чем снова его потом возвращать.       — Да уж, — вздыхает. А потом спокойно улыбается, тянется вперёд, целует.       Тишина окутывает нас обоих, шире открываются створки окна, мы пропитываемся ей, как противоядием, и от этого тепло.       А окно, вдруг понимаю я, всегда было внутри меня.       Поцелуй выходит долгим.

***

      До городских ворот мы добираемся слишком уж быстро. Но что поделать — тосковать по близким нормально, только это не повод. Хвостик радостно тявкнул на Ульхарда, махнул хвостом и чуть отошёл, давая попрощаться.       — Не забудь забрать с собой зиму — и так половина жителей грешит на магию, — Уль чуть щурится, — И пиши.       — Конечно, — улыбаюсь, — Помни пожалуйста, что на севере тебе всегда рады.       — А тебе — здесь, — грусть в тёплых глазах очень уж хорошо видна. Никогда не умела прощаться.       — До встречи.       — До встречи, — одно объятье, запах оседает на коже.       Оборачиваться нельзя. Хуже будет. А мы ведь не навсегда расстаёмся. Через год-другой он сможет вырваться в горы, а советы у Вилл и того скорее начнутся.       Хвостик привычно ускоряется, рассекая песок. Я крепко держусь за шерсть. С каждой минутой мы были всё дальше от оазиса и ближе к границе. Такая вот она, дорога домой.       Дорога к тишине.