Прости

В кабинете было темно, слегка сыро и прохладно. Вполне можно было бы выращивать грибы, со смешком подумала Сакура, скосившись на запахнутые плотные занавески за её спиной. Те слабо колыхались на ветру, заполняя кабинет легким ароматом расцветающей под окнами сирени, но с места не двигались. Единственным источником света была приглушенная лампа на столе — небольшая, размером с предплечье, она ровно горела над раскрытой папкой пациента, цепляя отголосками света стопку оставшихся на сегодня документов, миниатюрный кактус в пёстром горшке и плечо Сакуры на семейной фотографии, скрывая в тени остальных. Заглянувшая час назад помощница молча оценила картину перед собой и закрыла дверь секундой позже, так и не сказав, зачем пришла. Медик бездумно сверлила взглядом дверь ещё какое-то время прежде чем решила, что сегодня у неё нет никаких сил разбираться в мыслительном процессе подчиненных. На что-то срочное её и из-под земли достанут, несрочное — не имеет значения сейчас. Похмелье зудело в висках, вибрировало в мелко дрожащих пальцах, в сухости во рту, от которой она на день приклеилась к стакану воды, неизменно зажатому в свободной от ручки ладони. Чакра помогла с большей частью головной боли, но остальное приходилось мужественно терпеть и про себя материть Ино, бары и алкоголь в целом. Сакура неутешительно хмыкнула при виде корявой подписи на инвентаризационном списке. С дрожью справиться мог лишь долгий, здоровый сон. Тут бы и все навыки Цунаде были бесполезны, хотя женщина могла бы воспользоваться советом от алкоголика со стажем. Подписи учительницы по крайней мере были более читаемы, чем её сейчас. Долго спать с похмельем не получилось; она проснулась к восьми, почти захлебнувшись в запоздалом чувстве стыда, скривившись вылила заваренный кофе, от запаха которого хотелось опустошить и так пустой желудок в унитаз, и насильно запихнула в себя кусок приготовленного Наруто омлета. Тот застрял в горле, пересушенный и недосоленный, но Сакура сглотнула его вместе с чаем. Есть не хотелось абсолютно, в особенности это творение мужчины, который был так же силён в кулинарии, как Цунаде в трезвенности. Мысль о том, чтобы скормить его Шиначику, разбилась об осознание того, что в доме она была одна и — пришедший чуть позже —материнский инстинкт. Даже её ненастоящие дети не заслуживали есть омлет, который треснул мелким кусочком скорлупы у неё во рту. Поколебавшись, медик выкинула его в ведро и вынесла пакет на улицу, ощущая себя преступником с очень сомнительными приоритетами. Она искренне оценила заботу, скрытую в этом жесте, но сам жест на вкус неуловимо напоминал резину. На холодильнике под магнитом в виде цветка сакуры осталась записка от детей, оповестившая её о том, что они до вечера ушли гулять. Эта семья обожает записки, — со слабым смешком подумала тогда Сакура, сжав в ладони бумагу. Вечно куда-то бегут, спешат. Вечно чем-то заняты. Впрочем, сама такая же. Опустив взгляд на каракулю на лежавшем перед ней документе, медик неутешительно заключила, что даже размашистый, еле читаемый почерк Шиначику на той записке смотрелся лучше. Женщина откинулась на спинку кресла. Ручка выпала из разжавшихся пальцев, прокатилась пару оборотов по столу и замерла, стукнувшись о стакан. Ей нужно извиниться перед Наруто. Эта мысль мигала на задворках сознания весь день, вспыхивала ярко, стоило лишь взгляду случайно зацепиться за единственную фотографию на столе, и медленно угасала, когда внимание вновь уходило в работу. Стыдно было бы за весь этот случай в любых обстоятельствах, но то, что Наруто был Седьмым, значительно усиливало вину. Слишком много ответственности было на нём, слишком сильно он себя выматывал своими обязательствами, чтобы потом в час ночи стоять над разлегшейся на улице подругой и прикидывать, как далеко они были от дома, пока где-то в баре его настоящая жена беспечно танцует с подругами, и кто-то другой забирает её домой. Хината была замужем. Женщина прикрыла глаза, вспомнив, как смотрела вчера с помоста на их первую встречу — пьяная, эмоциональная и такая бессильная. Она заметила не сразу, зацепившись случайным взглядом из-под ресниц за желтизну его волос в синих софитах, и, заранее догадавшись, кто стоит перед ним, не смогла отвести глаз — так, как наверное смотрят на столкновение электричек. Сразу знаешь, что дальше последуют крики, сталь окрасится кровью, люди погибнут, но всё равно не можешь перестать беспомощно смотреть за трагедией. Ей хотелось дотянуться до него, дотронуться, перевести внимание на себя, чтобы он смог наконец отодрать от губ эту фальшиво-вежливую улыбку и не притворяться, что всё происходящее не разрывало его изнутри. Но электрички столкнулись, и Сакура могла лишь смотреть. Наруто был там из-за неё, из-за пьяного звонка Ино и просьбы, от которой Узумаки никогда бы не смог отказаться, потому что это был он. Они спорили, ссорились, мирились; они отстраивали дружбу с уровня, близкого к нулю, и пока Седьмой получал от неё лишь чужие эмоциональные всплески, бессонные ночи и ответственность вдобавок к той, что он тащил на своих плечах каждый день. По всем параметрам это было нечестно. Сакура зарылась лицом в ладони, понимая, что чем больше будет думать о произошедшем, тем больше найдёт оттенков своей вины. Наверно, поэтому ей было так легко уйти работать утром субботы, как только ладони, горевшие зелёным, погасли, и лоб, тёплый от касания, перестал разрываться мигренью. В пустом доме — в доме, который даже не принадлежал ей — фотографии чужого счастья глядели на неё осуждающе со стен. Женщина, запечатленная на них, должна была быть ею, со всеми воспоминаниями, поведением, страхами, но казалась идеальной в ореоле смеющихся лиц родных. Такой, какой сама Сакура никогда не была. Медик знала, что это было иллюзией, родившейся из усталого, ватного от похмелья сознания, что картинки показывали лишь мгновения из чужой жизни, но та Харуно была способна сделать Седьмого таким счастливым, что можно было посчитать каждый из тридцати двух зубов, видимых в широкой улыбке на фотографии. А эта только и делала, что разрушала и убеждала позволить ей сделать это снова и снова. Сакура разблокировала телефон, задумчиво рассматривая последний исходящий звонок Наруто. Максималист внутри неё хотел удалить контакт, убрать любую вероятность того, что когда-нибудь она повторит вчерашнюю историю, но это было бы слишком непрактично. Они всё ещё команда, всё ещё застряли в реальности, где на их глазах сталкиваются электрички. Она всё ещё нуждалась в нём, даже если сама только и могла что висеть мёртвым грузом — вчера в самом буквальном смысле. Медик с усталым вздохом отложила мобильный. Что она могла ему дать? Успокаивающую ладонь, когда мир вокруг сошёл с ума? Раздражающую настойчивость заботиться о своём здоровье? Ужин, который не хочется выкинуть в мусорку? По сравнению с тем, что давал ей он, всё казалось настолько недостаточным, что хотелось выть от несправедливости. Сакура могла отдать ему всю себя, и этого всё ещё было бы недостаточно. Седьмой днём управлял всей деревней, по ночам —искал способ выбраться, приносил ей воды после кошмаров, носил на руках до дома. Он делал так много, пока Сакура могла только выматывать его ещё сильнее спорами и бессмысленными волнениями. Единственное, на что медик была способна, это быть рядом, но её присутствие лишь отвлекало его на заботу о ней. Повторение истории команды номер семь: Харуно пытается помочь, Наруто спасает её. Так продолжаться не могло. Во-первых, она больше никогда не позвонит ему за помощью в такой пустяковой ситуации так поздно ночью. И не позволит звонить Ино. Ощущение стыда за вчерашнюю ночь от этого не уменьшилось, но дышать стало чуть легче. Во-вторых она начнёт ему готовить. Результаты анализа крови Седьмого лежали на краю стола, неутешительно глядя на неё низкими уровнями витаминов. В конце концов, Сакура — медик; если она и может что-то ему дать, так это улучшение в здоровье. И поводов спорить будет меньше. В-третьих, она начнёт сама искать способ выбраться. В свободное время забьётся в библиотеку, перероет всю доступную информацию. Харуно умела и любила учиться, быстро анализировала полученные данные, делала нужные выводы. Наруто был одним из сильнейших шиноби, прекрасным лидером деревни, но над учебными томами засыпал так же быстро, как принимал решения в бою. Её навыки подходили их ситуации гораздо больше, и пора было начать их использовать. Имея перед собой план действий, Сакура облегченно выдохнула. Страх быть обузой своей команде преследовал её с самого детства, что было небезосновательно, учитывая, кто именно был в её группе. Ей казалось, она его давно переросла — стала сильнее, взрослее, надёжней, — но вот сейчас, в тридцать с лишним тот вернулся в самом неприятном своём проявлении — с той же силой, с тем же человеком, который уже сделал для неё слишком много в этой жизни. Как и раньше, женщина не собиралась позволить ему остаться. ** В кухне раздался приглушённый стук костяшек об оконную раму, едва слышный среди звуков шипящей сковородки, кипения в кастрюле и резвого ритма ножа, сталкивающегося с разделочной доской. Сакура вздернула голову, машинально задирая зажатый в руке нож, и Наруто за окном поднял руки вверх. По губам скользнула смешливая улыбка. — Не бей, свои. Моргнув, женщина проследила за его взглядом и с короткой усмешкой опустила лезвие на доску рядом с горкой нарезанной говядины. — Тебя горький опыт так и не научил заходить через дверь? Мужчина облокотился о раму и флегматично пожал плечами. — Моя чакра снова в порядке, могу хоть сотню клонов создать. — Так значит бить можно? Клон издал непонятный звук — нечто между смешком и хрюканьем, но стоять остался на месте даже при виде показательно сжавшегося кулака. — Давай в следующий раз. Я создам два: одного можешь уничтожить, второй передаст новости. — Новости? — Как выяснилось, я слегка погорячился, когда сказал, что буду дома в пять. — Слегка? — бровь Сакуры иронично выгнулась: опоздание меньше чем в час не удостоилось бы клона. Всё-таки Какаши учил хорошо. — Слегка в понимании хокаге, — усмехнулся клон. — Точное время не скажу, но часов до девяти я здесь. Вернее, там. И теперь я начинаю об этом очень сильно жалеть, — его нос забавно дёрнулся, втягивая ароматы готовящегося ужина. — Пахнет шикарно. Точно лучше, чем кофе из автомата, который постоянно приносит Шикамару. Меня скоро начнёт тошнить от одного запаха. Сакура улыбнулась тому, как он случайно слово-в-слово повторил её утренние похмельные мысли. — Попей чая. Будет тебе хоть какое-то разнообразие. Перестанешь слышать стук собственного сердца в ушах, почерк будет разборчивее, зубы не станут желтеть, — пальцы загибались при каждом перечисленном бонусе чая. — Что не так с моими зубами? — оскорблено вздернул брови Наруто. — Пока ничего, но если не переключишься на молочный улун, я куплю тебе отбеливающие полоски. — Понятия не имею что это такое и знать не хочу, — клон фыркнул, сложив руки на груди. Свою функцию он выполнил, и можно было исчезнуть ещё пару секунд назад, но голос Сакуры был на порядок мелодичнее, чем у Шикамару, кухня пахла слишком хорошо, и здесь никто не требовал его внимания к мелкому шрифту на документах. — Тогда пей чай. Слушай, если ты работаешь допоздна… — Девять. Это почти что укороченый день для меня. — Так пять вечера изначально было враньем? — женщина мгновенно потеряла изначальную нить мысли в волне возмущения. Наруто хмыкнул, устало потёр переносицу и наконец столкнулся с ней спокойным взглядом. — Это была моя попытка совершить невозможное. Все вертевшиеся на языке претензии потерялись в открытости его заявления. Сакура так и осталась стоять, пытаясь найти нужные слова, но в итоге сдалась и лишь закончила своё первое предложение. — Я могу зайти минут через сорок с ужином. — Было бы идеально, — ответ прозвучал прежде, чем мозг успел оценить нынешний объём работы, запланированные встречи и потенциальное недовольство Шикамару. — Хорошо. Наруто исчез с негромким хлопком. Последней его осознанной мыслью на повторе крутилось понимание того, что работу можно отложить, встречи перенести, а Шикамару выставить за дверь, вручив ему клона, чтобы скучно не стало. Потому что аромат, исходивший от ужина, был слишком соблазнителен для пустого желудка, а Сакура — слишком домашней и расслабленной, чтобы променять это на постные лица работников резиденции. И пусть потом только попробует сказать, что Седьмой не заботится о здоровье. ** Сакура, постучавшись чисто из приличия, без промедления открыла дверь кабинета хокаге, в свободной руке сжимая увесистый пакет с едой и купленной по пути упаковкой зелёного чая. Был соблазн приобрести и отбеливающие зубные полоски шутки ради, но, зная Наруто, тот бы закинул их в стиральную машинку с белым бельём. Седьмой не заметил, как она вошла, с впечатляющей скоростью проходя сквозь документы: подписал один, отложил, прочитав, второй, сделал быстрые пометки на третьем, — и всё за тридцать секунд. Если он всегда работал с таким темпом, то Сакуре было страшно представить, какой объём бумаг ему предоставлялся для понимания и анализа на ежедневной основе. И чуть позже — осознание того, насколько сообразительным оказался мальчик, которого она окрестила идиотом в детстве. — Готов сделать перерыв? — наконец подала голос женщина, простояв в тишине шелестевших бумаг минуты две. Можно было бы, конечно, проверить, когда к Седьмому вернутся базовые инстинкты и заметят другого человека в комнате, но пакет неприятной тяжестью оттягивал руку. Наруто с загнанным видом вскинул голову. Ручка какое-то время продолжила писать на автомате, вслепую закончив мысль, но в итоге негромко клацнула о стол, выпав из расслабившихся пальцев. — Да, конечно. Ты рано, — мужчина бросил быстрый взгляд на настенные часы. Сакура посмотрела вслед: она пришла раньше на семь минут. — В следующий раз предупрежу через клона, — тихо хмыкнула медик и плюхнулась на диван, поставив пакет на клочок низкого стола, свободный от документов. Послышался хруст — Седьмой размял затёкшую шею; он повторился, когда тот встал из кресла. Женщина была готова поспорить, что это уже была спина, но проглотила заготовленную лекцию о важности осанки и периодической активности при сидячем образе жизни. Меньше наставлений, больше заботы. Особенно по отношению к невыспавшемуся из-за неё человеку. Наруто с тяжелым выдохом опустился рядом с ней на диване. — Ты хотя бы обедал сегодня? — она изо всех сил постаралась, чтобы голос звучал обеспокоенным вместо обвиняющего. — Яблоко считается? По нахмурившимся тонким бровям Узумаки понял, что нет, и потянулся к пакету, чтобы помочь ей разложить еду. — Они удобные, яблоки. Съел одно на ходу, выкинул ядро и пошёл себе дальше. — Только мыть их не забывай, — с тёплой усмешкой напомнила Сакура. — Или переключайся на бананы. — Хорошая идея. — Всё ещё не полноценный обед. Из открытых контейнеров потянулся запах, который Седьмой фантомом ощущал в своём кабинете последние полчаса, и рот непроизвольно наполнился слюной. Может, ему действительно стоит начать обедать. — Когда ты научилась готовить? — вопрос сорвался с языка до того, как Наруто успел оценить степень его грубости. Скосил взгляд на куноичи, вполне справедливо ожидая вспышки раздражения, но та лишь вздохнула устало. — Наверно пока была беременна Сарадой. На последних месяцах чакра скакала, как бешеная, работать я не могла, разве что заниматься бюрократией днями напролёт, тренироваться тоже. Вот и решила заняться готовкой всерьёз. Я и до этого уже готовила сносно, но у меня появилось сильно больше времени и жутко разыгравшийся аппетит. Кто-то ест рамен с шоколадом, кто-то мороженое клубничное сыпет перцем, а я просто ела — много и часто. Обычную еду, но в таких количествах, что я уже распрощалась с моей физической формой. Думала буду так и ходить с огромным животом даже после родов. Как видишь, нет. — Я даже не заметил сильных изменений после, — ободряюще заверил Узумаки. — Да ты бы и то, что я беременна была, не заметил, если бы я не сказала, — хохотнула женщина, вручая ему в руку палочки. — Просто иногда твоя слепота играет тебе на пользу. — Как человек, который должен следить за всей деревней, я слегка оскорблён. — Нет, нет. Ты слеп только к тому, что в твоём понимании не имеет значения. Как, например, внешний вид собеседника. Тебе важнее, что он говорит и как. Это очень похвальное качество. — Я что-то делаю правильно? Впервые от тебя такое слышу. Сакура повернула к нему голову, насмешливо склонив её набок, и улыбнулась. — Ну не дифирамбы же тебе петь за всё хорошее, бака. Его слишком много, а я переживаю за свои голосовые связки. Седьмой так и замер, поднеся палочки с едой к открытому рту. Картина настолько комичная, что женщина тихо прыснула в кулак от искренне удивленного выражения его лица. Может, стоит действительно чаще отмечать его заслуги — хотя бы ради того, чтобы увидеть подобную реакцию вновь. — Ками, ты ведёшь себя так, будто я тебе в жизни не делала комплиментов. — Назови хоть один, — Наруто ожидающе уставился на неё, отложив столовые приборы. — Я благодарила тебя десятки раз. — В каком месте «спасибо» это комплимент? — Я много раз говорила тебе о том, насколько ты стал сильным со времен Академии. — Не пойми меня неправильно, но это ведь простая констатация факта. Я был всего лишь ребёнком в начале своего обучения. — Я… Абсолютно уверенная в своей правоте, Сакура внезапно осознала, что всё хорошее, что она о нем говорила, было адресовано другим людям. Пришла его очередь разглядывать то, как удивление медленно окрасило тонкие черты лица напротив. Рот, правда, Сакура не открыла, что Седьмой посчитал крайне нечестным. Если и выглядеть глупо, то вместе и в полную меру. — Я никогда не делала тебе комплиментов, — ошеломлённо повторила куноичи. — Значит дифирамбы всё-таки будут? — со смешком уточнил Наруто. Зелень в её глазах неуловимо потемнела в искусственном освещении кабинета. Мелькавшие в расширенных зрачках мысли казались ему в равной степени понятными и нечитаемыми одновременно. Ей хотелось сказать что-то — что-то тёплое, искреннее, откровенное, что-то, что для неё было очевидным и не требующим оглашения вслух. Но в десятках фраз и эпитетов нужные терялись, как волна в океане эмоций. — Хотя бы один раз придётся, да? — улыбка, тронувшая уголки её губ, выглядела сконфуженной. — Ты ведь знаешь, что мне это не нужно. — Ну и как после этого я могу не? Сакура подобрала под себя ноги, устраиваясь поудобнее на диване напротив него. Решительность во взгляде, устремлённом на него, почти пугала своей интенсивностью, но Седьмой не испытывал страха. Голод, только усилившийся от близости еды, отступил на задний план. — Для начала, ты — один из сильнейших шиноби в мире. И я знаю, что это факт, но не могу не сказать. Не только из-за того, что ты способен размолотить гору одним ударом. Это и я могу сделать. Но каждый раз, когда ты был близок к провалу, каким-то невообразимым образом ты находил силы вставать и бороться дальше. Это вдохновляет, это восхищает, это… что-то уникально твоё. Я знаю, что пока ты рядом, я в абсолютной безопасности, что бы ни происходило вокруг. Для человека, прошедшего через войну, это значит многое. Это значит всё, если честно, потому что после такого лишаешься чувства защищенности, но с тобой оно неизменно, оно окутывает, как объятие. Даже сейчас я уверена, что мы выберемся из этого мира, потому что я здесь с тобой. Но оно же порой пугает, потому что я знаю, что ты бы, не задумываясь, пожертвовал своей жизнью ради меня, когда я готова сделать то же самое. И мне страшно, что моя защищенность может стоить тебе всего. Эта преданность, самоотверженность. Как я могу ею не восхищаться? Поэтому я была так удивлена, что ты не знаешь, насколько потрясающим я тебя считаю. Ты тащишь на себе груз ответственности за всю деревню и всё ещё без сомнений взваливаешь к нему вдобавок ответственность за меня, даже когда я веду себя так иррационально и глупо, как вчера. Ты слушаешь все мои сомнения, все мои страхи, и стараешься успокоить, хотя у тебя наверняка их полно у самого сейчас. Ты… Ты — это просто ты, и я не могу найти лучшего комплимента. Сердце пропустило удар, отдаваясь мерным гулом в грудине. Всё это — настолько искренно, что ему хочется запомнить каждую секунду чужой речи, записать её на плёнку и слушать по утрам, потому что под неё даже просыпаться было бы приятно. Ему действительно не нужно было это слышать — не тогда, когда она уже несколько раз спасла его жизнь, — но услышав, Наруто не мог заставить себя перестать прокручивать в голове каждое слово. В этот момент ему не нужен был шаринган, чтобы навсегда запечатлеть в памяти это воспоминание: эту женщину с горящими теплотой глазами, этот кабинет, из обыденного на минуту ставшего чем-то особенным, волшебным. И работа, с укором смотревшая на него стопкой неразобранных документов на соседнем столе, сейчас не имела никакой ценности, никакого сравнения рядом со значимостью её речи. — Ты была права. После такого я тоже переживаю за твои голосовые связки. Женщина лишь покачала головой, ласково улыбаясь. — Ешь свою лапшу. И больше никогда не говори, что я не делаю тебе комплиментов.