Может, это и правда ещё не конец?

Следующий день был ничем не примечательный. Кроме вечных взглядов Головина. Ну, а последующий день начался для меня, как и для всей базы, в пол шестого. Кто-то из футболистов отравился. И мало того, что его друзья и врачи бегали как слоны по всему этажу, так и ещё папа кричал на поваров. Скорее всего, его слышала вся Москва. Поняв, что сегодня уже не усну, я переоделась, оставила спящего Мишу в комнате, и пошла к Миранчукам. Мише, видимо, вообще пофиг на эти крики и вопли. Спит себе спокойненько. — Доброе утро, — говорю я, ложась на кровать Антона. — Тоже разбудили? — спрашивает Лёша. — Они всю базу разбудили — Не, не всю. Вон, Санёк вчера в два только уснул, — кивает Антон в сторону мило сопящего Головина. — Ему вообще пофиг. Хоть ядерную бомбу взрывай. Я улыбнулась уголками губ. — Кто хоть отравился? – спрашиваю я. — Ерохин. Игра, блин, уже завтра, — отвечает Антон и ложится ко мне. На это я лишь обнимаю его. — Да ладно, вылечится. Тем более, он же не играет. Мы ещё около получаса лежим в таком положение сидя в телефоне. Но Антон умеет портить такой родственный момент. — Ань, а Миша? — Что Миша? — Он один там? — Да. — Иди притащи его сюда. Я цыкаю, но иду за ребёнком. Придя обратно к ним, я в буквальном смысле сталкиваются ногой Антона Андреевича, и кладу на его место Мишу. Сама же, под охреневший, от происходящего, взгляд Миранчуков, сажусь на пол, около кровати. Два часа пролетели незаметно. Мы не отрываясь сидели все в своих телефонах. Каждый был занят своим делом. Единственное, спустя полчаса зашёл папа, и забрал Мишу к себе. Я же, лично, не возражала. Потом ещё через час проснулся Головин. А ещё через полчаса пора было вставать на завтрак, и ехать на Воробьёвы горы. Где и пройдёт сегодня тренировка. Мишу с собой мы брать не будем, так как папа оставляет его с какой-то девушкой. Не знаю кто это такая, ну и знать не особо-то и хочу. — Да перестаньте вы бегать как от маньяка. Мы всего лишь едем на тренировку, а вы собираете вещи, как будто мы там жить будем. Мы уже позавтракали, и я сижу всё на том же месте где и часом ранее. Я наблюдаю прекрасную картину — Миранчуки бегают по комнате в поисках футболок, бутс, шортов и штанов. Проверяют по тысячи раз всё ли взяли. А Головин же лежит одетый и с кем-то переписывается. Улыбаясь. Скорее всего с этой девочкой. Ангелина, вроде. И нет, дело не в ревности, и уж тем более не в остаточных чувства, нет. Просто любой девушке будет неприятно находится в одном комнате с бывшим, и наблюдать как он переписывается со своей новой пассией, с улыбкой на лице. — Все готовы? — к нам заглядывает помощник папы — Олег Константинович. — О, Ань, и ты здесь. — Да, слежу чтобы Миранчуки всё нужное взяли. — Это хорошо. Может тебя к нам в тренерский состав взять. На постоянную работу, а? Я думаю отец не будет против, — кажется он говорил серьёзно. — Не, спасибо. Я же уже сразу после окончания данного мероприятия улечу обратно за границу. Так что нет. — Очень, жаль. Ладно, парни, закончите, спускайтесь вниз. Вас там уже ждут, — парни, кажется, хотели что-то ответить, но тренер ретировался за дверь. Между нами зависает минутное молчание. Во время которого, все смотрят на меня. — Ты точно не останешься здесь? — первым нарушает тишину Антон. — Нет. В Чикаго много незаконченных дел. — Каких? Неполитый цветок? — с ноткой злости спрашивает Лёша. — Да хватит уже, а. Что вы хотите от меня услышать? Чтобы я сказала, что только по вашей просьбе я останусь в России? Вы прекрасно знаете, что может только чудо случится, и я передумаю улетать. — Мы думали… — Что вы думали? Ну назовите мне хоть одну причину, почему я должна остаться, — перебиваю я Антона. — Я могу назвать одну весомую причину. Но боюсь, что, если я произнесу её в слух, ты меня убьёшь, — зло шепчет Лёша, крепко сжимая мою правую руку. Довела. Он незаметно кивает головой назад. Он надеется, что я останусь из-за него? Я выдёргиваю руку и подхожу к двери. Знаете, где-то внутри, я боюсь именно этого расклада. Потому что, каким бы ни был он мудаком, я всё равно могу повестись, как три года назад. Лёша же смотрит куда-то вниз, на то место где секундами ранее стояли мои ноги. — Внизу встретимся, — отвечаю я, и уже дотрагиваюсь до ручки двери. — Черчесова, стоять, — грубо бросает Лёша. — Что? Ещё хочешь что-то сказать? — Руку сюда дай, — пропускает он мимо ушей мои выпады. Ох, блять. Мне конец. — На, — я прикидываюсь дурочкой, и даю ему левую. Это не поможет, но вдруг. — Другую. Ты знаешь, что я хочу. — Лёх, ты чего? — не выдерживает Антон. — Сейчас увидишь. Боюсь, тебе не понравится. Я осторожно даю правую руку. — Блять, Аня, — не до конца в доброй форме ругается Миранчук младший. — Сука, ты понимаешь, что ты натворила? У нас же группа крови одинаковая. А если со мной что-то случится, кто станет моим донором? У Лёши же третья. Так, стоп. Меня что даже не убьют? — Вы не желаете меня убить? Где старые Миранчуки, которые за любую мою шалость ругали меня? Что вы сделали с ними? — О, поверь, мы хотели тебя убить. Мы татуировку ещё тогда на тренировке заметили, — улыбаясь отвечает Лёша. Я только хотела открыть рот, но вдруг: — Вы три обузы, какого хрена сидите здесь? Быстро вниз, — в комнату врывается папа, и мы быстрее выходим из комнаты парней. Я оглядываю весь автобус и замечаю лишь два свободных места, находившихся сзади. Куда я и направляюсь. Занимаю место около окна, и достаю наушники. Но через около десяти секунд в поле моего кислорода появляется знакомый одеколон. Головин. Ох, знали бы вы сколько сил мне далось, чтобы не посмотреть на него. Ни на один градус не повернуть голову. Но спасибо столице за то, что уже в десять часов на дороге пробки. А так как без пробок до стадиона около получаса езды, сейчас моё пребывание в пятидесяти сантиметрах от футболиста увеличилось на неопределённый срок. Меня хватило ровно на двадцать минут игнорирования Головина. Я оборачиваюсь к нему, и он с таким же лицом, как и утром, смотрит в телефон. Нет, всё-таки ревность есть. Опускаю взгляд на экран его телефона. Где-то внутри я с облегчением вздыхаю. С братом переписывается. Отворачиваюсь обратно к окну. Через час моих грустных взглядов в окно и терпения этого человека, которого, кажется, вообще ничего не смущает, мы наконец доехали. Первое, что бросается в глаза, это то, каких размеров стадион. Вот это я понимаю, Россия хорошенько подготовилась к Чемпионату. Я как хвостик ходила за папой. Он заходил во всякие кабинеты. Проверял раздевалки. В общем, обычная работа тренера в перерыве тренировок. Через десять минут скитаний по стадиону, мы вышли на поле. Я сразу же сажусь на травку, около скамеек запасных, и начинаю наблюдать тренировку. Она проходит также, как и проходила позавчера со мной. За исключением того, что в конце парни устроили, что-то типа матча. Не особо следила за игрой и составом. Поняла лишь то, что Миранчуки и Головин в одной команде. И их команда, к слову, победила. Со счётом 3:0. Первый гол забил Антон. Ну, а последний Лёша. Миранчуки открыли счёт и закрыли его. А второй гол на счету Головина. – Ну как, понравился мой гол? – он всегда спрашивал меня, когда забивал. – Не очень. У Миранчуков лучше. Тем более это всего лишь тренировка. Понимаю если бы ты послезавтра Саудовской Аравии забил финальный гол. Со штрафного, например. Вот это было бы красиво. – Ты ведь будешь на матче? – Конечно, не могу пропустить такое поражение одной звёздочки с слишком высокой самооценкой. – Очень мило, что ты до сих пор считаешь меня звёздочкой. – Сарказм, – шиплю я. – Пусть и так. Это не важно. В общем, может заключим спор? Если завтра я забиваю финальный гол со штрафного. – Не, это слишком скучно. Давай ещё и одну передачу. – Как хочешь. Значит, если я забиваю финальный гол со штрафного и отдаю одну голевую передачу, то ты весь день проводишь со мной. Я даже поперхнулась водой. Вот ему серьёзно делать нечего, кроме как весь день с бывшей проводить? – А если нет, то ты на видео говоришь, что Черышев лучшая твоя девушка из всех. Теперь поперхнулся водой Черышев. Стоп, Черышев? Как оказалось, вокруг нас собралась вся команда. Даже Сергей Игнашевич не может сдержать ухмылки, смотря на происходящие. Интересно, он знает? А, ну да, глупый вопрос. Там весь ЦСКА знает. – Ну зачем же мне врать на камеру, – говорит он, улыбаясь. Вот сейчас будет жуткий подъёб, за который я его убью. – Ведь самая лучшая девушка из всех, в моей жизни это ты, – ну я же сказала. Знаю этого козла как свои пять пальцев. – О, как мило. Жаль я не могу ответить тем же, – со стервозной улыбкой отвечаю я. Но потом убираю улыбку. – Так ты согласен? – Конечно, готовь самый лучший наряд. Я истерично усмехаюсь. – Надейся, Головин, надейся. – Так, я не понял. Это что ещё за сборы? Головин, Черчесова, – папа бросает убийственный взгляд на нас. Хм, неужели он даже не подозревает? Возможно догадывается. Все расходятся.

***

Оставшийся день и пол следующего все то и дело говорили о споре. А я же бегала за папой и просила, чтобы Головин не выходил на поле. Но каждый раз под странный взгляд папа отказывался. Так, ладно, Головин не такой уж и хороший футболист. Ага, конечно. Самоуспокоение, Аня. Как-будто ты его не знаешь. Сама судьба ему подвластна. На стадион мы прибыли за час до игры. Все были сосредоточены. Каждый боялся проиграть. Да, Саудовская Аравия – это не Германия. Но соперник – есть соперник. Папа же был весь на иголках. Сегодня мы ехали рядом. И на моих коленях сидел Миша, и заинтересовано смотрел в окно. Вот кому по-настоящему легко, так это Михаилу. Ни о чём не волнуется. Папу кто-то позвал, из-за чего он вздрогнул. Я осторожно положила руку на его плечо. – Пап, – тихо говорю я и улыбаюсь. – Всё будет хорошо, я более чем уверена. Помнишь, как я в детстве угадывала исход твоих матчей? – папа, кажется, уже забыл о нервах. Он расплывается в улыбке и кивает головой. – Мы победим. Мы обнимаемся. К нам ещё Мишенька присоединяется. – Люблю тебя, – папа целует меня в макушку. – Пообещай, что ты подумаешь над тем, чтобы остаться в России. Я не хочу, чтобы ты уезжала. Не надо, Ань. Не плачь. – Я подумаю. Мы подъезжали. В раздевалку я пошла тоже. Чтобы не мучать себя и нечаянно не посмотреть на оголённый торс футболистов, я сидела в телефоне. Рядом на скамеечке сидел Миша. И так могло бы продолжаться ещё очень долго. Если бы не Миранчуки. Земля им пухом. – Аня, – раздаётся голос Антона, и я отрываю глаза от телефона. Почти все парни одетые. Миранчуки подзывают меня к себе. И я лишь на секунду поворачиваю взгляд, как... В моей голове всплывают все неприличные моменты за эти два года отношений. Мой мозг слишком ненормально реагирует на его оголённый торс. Я как дура секунд 10 смотрела на него. Но признаю, смотреть есть на что. Но здравый смысл, пусть и заторможено, реагирует. Я отвожу взгляд и иду к Миранчукам. Поговорив, присев на дорожку и пожелав друг другу удачи, футболисты, тренерский штаб и я с Мишей пошли на поле. Выступление проходило очень круто. Да начнётся игра. Счёт открывает Газинский на 12 минуте. С передачи не пойми кого. Я просто отвлеклась. – Пап, кто сделал передачу? – Головин. Сука. Сердце в пятки ушло. Половину он сделал. Он замечает мой взгляд и подмигивает. Нахер иди. Ты ещё не победил. Дальше период проходит неинтересно. Единственное Черышев в конце забил. Но здесь обошлось без Головина. И Слава Богу. Начинается второй период со счётом 2:0. Проходит больше половины периода, и мяч снова в воротах Саудовской Аравии. Забивает Дзюба. С передачи нашего любимого Александра Головина. Я зажмуриваю глаза. Господи, остановите это безумие. Основное время подходит к концу, и арбитр добавляет ещё три минуты. Но не проходит и минуты, как Черышев делает счёт 4:0. Ну всё, Сашенька, ты проиграл. Не успеет он за две минуты забить. Но я уже говорила, что судьба подвластна лишь ему? Долбанный Аль-Джассим. Как же он неаккуратно сыграл, толкнув Головина. Мне прям впервые за год жалко его стало. Штрафной. Держим кулачки, чтобы он промахнулся. Но зная удачу Головина, и его мастерство пробивать штрафные, я уже могу подбирать макияж. Ну что я и говорила. Гол. Его обнимают, но он смотрит на меня. Подмигивает. Ненавижу. Долбанный победитель.