По ту сторону Дна

      — Дорогу мне!       — Баранов, сейчас я тебе тарелку на голову напихну!       Столовская каша на вкус была не менее отвратительна, чем визги первокурсников. Я брезгливо копалась в тарелке, выводя ложкой незамысловатые узоры по блёклой зернистой поверхности, и пыталась уловить тонкую нить разговора. Лариска, с именем не более ванильным собственного характера, являлась моей лучшей, но, слава Богу, не единственной подругой. Иначе всё было бы совсем печально и эта юмористическая история превратилась бы в бестселлер с драматической развязкой.       Так вот, Лариска. Лариса Юрьевна Боварская была девушкой видной, с модным в нынешнее время мелированием и идеальной формой губ. По институту ходило много слухов и баек, мол, эта мадам одним своим махом ресниц снесла дворника Валерыча, или, допустим, пока спускалась с верхнего ряда по скрипящим ступенькам, многие парни продали душу Дьяволу, лишь бы мгновение это длилось вечно.       Я с её красотой не спорила и старалась молча соглашаться. Потому как если не соглашалась, прекрасная русалка превращалась в дико буйную мегеру и пыталась утащить меня на дно дискуссий и возражений. Но даже тут были свои минусы. В, казалось бы, столь прекрасной девушке за час совершенно нудной пары могло скопиться столько (не)полезной информации, которая на перемене выплёскивалась на меня огромным словесным потоком, что становилось жутко. Жутко страшно. И жутко болела голова.       Вот и сейчас я всеми силами божьими и не только пыталась провести параллель от «Ты посмотри, какая у Дёминой пипецная майка!» до «…а творчество Лермонтова всё равно не люблю и свято верю в его отторжение.»       Лариска — будущий журналист, с (наверняка) прекрасным будущим и статьями во всяких там известных газетах и журналах. Я тоже журналист, но более спокойный, соглашающийся со всем мнением. Для пояснения — если я до изнемождения могу учитываться классикой, а после где-то услышу о её скучности и нудности, то по приходу домой немедленно отправлю тома «Войны и Мира» в мусоропровод.       Проблемы лёгкой подгибаемости и не имения своего мнения преследовали меня всю жизнь.       Сейчас мне двадцать лет и я перешла на третий курс. И вроде бы всё, отрыв от мамкиной юбки окончательно, реки алкоголя и острова денег… И кто вообще придумал эту ересь? Мне еле хватало на оплачивание двушки и покупку наполнителя для кошачьего лотка. А ещё — изредка — на странного вида побрякушки и периодическое обновление наборов карт Таро.       Я увлеклась всякими этими гаданиями ещё в шестнадцать лет, когда период вызова нечисти разного ранга и щекотания нервишек только начинался. И если тогда эти шестьсот рублей на набор мне давалось из родительского кармана, то сейчас я чинно откладывала по сто рублей от стипендии и старалась как можно чаще посещать пары и различные лекции. Активничала, даже ходила на какие-то там кружки самодеятельности, выступала с собственными проектами перед младшими и копила. Копила, покупала карты, разглядывала картиночки и убирала их в стол. Потому как на большее меня не хватало и кружилась голова.       Что поделать, крещённая, Бог бережёт.       Мне хотелось в это верить, ну, что меня хоть кто-то бережёт.       — Ты меня вообще слушаешь? — Лариска возмущенно тряхнула светлыми хвостиками волос, хлестнув мне по щекам. Я пару раз моргнула, горестно уставилась на кашу и решила что, всё же, лучше куплю булочку в ларьке.       — Ага. Как черепашка. То есть Чебурашка. В общем, да, я тебя внимательно слушаю. — Чётко понимала в тот момент, что слова эти должны были звучать мега-убедительно, но почему-то ничего, кроме несуразного лепета выдать у меня не получилось. Поэтому пришлось подхватить свою сумку и нести недоеденную кашку к раздаче, буквально купаясь в выразительно-осуждающих взглядах поваров.       — Я тебе на озеро съездить предлагаю, — обиженно раздалось позади меня, зацокали каблуки. — Ты ж засиделась совсем со своим этим котом.       — Засиделась или нет, а озеру я бы предпочла море.       — А с шашлычками?       Тут пришлось остановиться, нарушая ровненький поток студентов, обернуться на Лариску. Стоит такая вся, красивая, невинно хлопает глазками и мило улыбается.       Пожать плечами и передёрнуть лямки сумки.       — А что? Давно мечтаю, так сказать, начать приобщаться к природе.       Невозмутимо поправить ремень джинс и горделиво уйти на пары.

***

      Сборы на это самое озеро проходили весьма глобально. Сегодня была пятница, в субботу лекций не планировалось, а оставлять кота на два с лишним дня было страшно. Не потому, что пожрёт мне тут всю герань, а потому, что затоскует.       Ворон был животинкой крайне вредной и богатой на всякого рода пакости. Я уже и обои переклеивала, ища по всему городу точно такие же, как в съемной квартире — а судя по рисунку они ещё советских времён были, — и миски ему меняла каждый месяц, и шторы, и… И вообще меняла всё, что только можно. Поэтому рисковала я не только кошачьей психикой, уезжая, но и квартирной.       Было решено взять старую дедовскую переноску, застелить дно газеткой, насыпав немного корма в уголок, и запихнуть в неё дико сопротивляющегося кота.       Далее по плану была одежда. Я набросала в рюкзак парочку футболок, джинсы и шорты, если вдруг больно жарко будет. Погода была страшной и ещё более замысловатее, чем творчество Жуковского, поэтому на всякий случай бросила туда ещё и адидасовскую толстовку на молнии и с капюшоном, надевая которую чувствуешь себя полноценным гопником своего двора, ну и безразмерный бордовый свитерок. Весна же. А зная свою Лариску, она непременно захочет ночью у костра посидеть. В эту же сумку закинулся планшет с полной зарядкой, наушники и телефон. А ещё сборник стихов и всякого рода провода.

***

      Подруга заехала за мной в седьмом часу вечера вместе со Славиком, кавалером своим. Посмеялась переноске с Вороном, моей недовольной мордахе и помогла уместиться на заднем сидении машины. Я неловко улыбнулась очаровательно-ослепляещему одним своим видом Славе, который, когда возле него приземлилась Лара, счёл своей обязанностью страстно расцеловать её уста.       На этом моменте я ещё более глупо улыбнулась и попыталась беспалевно уставиться в окно, нервно почёсывая за ухом кошачье отродье через приоткрытую переноску.

***

      — Э-эх, Алёнка, природа! Красота! Ну, улыбнись же!       Ларок весело смеялась, нарезая овощи и успевая пританцовывать при этом под какую-то глупую и попсовую мелодию. Я её радость полноценно разделяла бы, если б не запуталась всеми конечностями в палатке, пытаясь её поставить. Слава, как единственный мужик, решил спать в машине, а нам с Боварской выделил аж целую двухспалку. Которая не желала ставиться даже при волшебных словах русских матюков!       — Да блять! — звучно выругалась, пропахивая носом землю. Со стороны донёсся смех. А потом меня дружно высвобождали из плена жгутиков, верёвочек и кольев, которые, почему-то, вокруг ног обмотаться решили.       Было решено, что палатку ставит Славик, а я жарю мясо. Уже после пяти минут жарки у меня потекли слюни. Кот, почуяв запах, удивительным образом освободился из тряпичной тюрьмы и начал оказывать мне всяческие знаки внимания. Моим ногам, точнее. Он то тёрся о них, как мочалка, то обвивал хвостом, то легко долбил лапой. В общем, делал всё возможное, чтобы девичье сердце растопить. Лариса прошептала что-то в духе: «Какая прелесть!» и отжала этой морде целый кусмень свинины. На подобную щедрость её парень презрительно фыркнул:       — Насрёт потом вам под нос ночью, с такого-то прокормления, — и загоготал, видимо, посчитав это крайне остроумной шуткой.       Оскорбления в сторону своего комка шерсти я терпеть не могла, поэтому, крутя шампуры на огне, весьма спокойно подметила: — Он, в отличии от нас, с туалетом сюда прибыл. А ты, Славк, что же, в случае чего крапивкой подтираться будешь? Может тебе салфеточку?       От моих слов он скривился и буркнул чего-то про хворост, уходя в лесок. Потому что Ларка моим шутеечкам тихо посмеялась.       Посмеялась и поставила на небольшой столик бутылку. А потом ещё и ещё. На пятой мой глаз дёрнулся и я поняла, что отдых накрылся медным тазом.

***

      Ближе к часу ночи показалась чистая и полная луна. Она освещала верхушки елей холодным светом и слегка отражалась посредине озера. Вода в нём, к слову, была на удивление чистая, да и вообще…красиво тут было. Приятно потрескивали мелкие веточки в костре, и было здорово наблюдать за пожирающим пламенем, а ещё неимоверно здорово перебирать струны гитары в незамысловатом темпе и ритме.       Было тихо и спокойно.       — О-ой, Алё-онка, взры-ывная…ик!.. моя девчо-онка!       Почти тихо и почти спокойно. Если Славка упился сразу и почти сразу же вырубился, то подруга сдаваться не собиралась. Я только и успевала считать выпитые ею пластиковые рюмочки, попутно стараясь не сбиться с гитарного перебора и тут же слушая её пьяные вопли. Всё началось с воспоминаний о школе и закончилось песнями Верки Сердючки. А потом эта идиотка совершенно неожиданно начала раздеваться.       — Ты чего это? — я аж дёрнулась с перепугу. Мне, сидящей ближе всех к костерочку, в джинсах, футболке и свитере, а ещё кроссовках, стало вдруг невероятно холодно. На мои вопросительные взгляды Лариска икнула, блаженно потягиваясь и закатывая глаза.       — Хочу поплавать.       — Ты с дуба рухнула? Тебе что, Пушкин револьвером по темечку зарядил? Какое купание?! Середина мая!       Однако мои возмущения потонули в звуке расстёгивающейся молнии ширинки. Тут Слава начал подавать признаки жизни и полу-хрюкнул полу-хихикнул, видать, знакомое чёт услышал.       Подружайка тряхнула своими невообразимо классными кудрями, поёжилась от холода, и…сиганула. В озеро. В одном нижнем белье.       Я пару раз хлопнула глазами и нервно икнула, махнув рукой. Ну и пускай поплавает, охладится может. Дальше пояса всё равно не зайдёт.       Только вот её светлую макушку почему-то уже у середины озера стало заметно, как раз там, где начиналось отражение лунного диска. А потом её словно что-то дёрнуло и потянуло на дно. Лара только пискнула, начиная барахтаться и панически визжать.       Меня подорвало, словно током прошибло, я тут же начала будить недопарня. Руки тряслись, по ушам били затихающие крики и мольбы о помощи, Слава только ворчал и решительно не желал выходить из сонной неги.       — Да ёбаную вашу мать! — Да-да, я журналист, здравствуйте.       На этих словах с меня уже полетел свитер и кроссовки. А потом я, под истеричные вопли и шипение кота, с размаху плюхнулась в ледяную воду, умоляя Лару подождать.       И стоило только ногам оторваться от дна, а всему телу приблизиться к центру чертового озера, мозг вдруг решил вспомнить, что я НЕ умею плавать. Нет, даже не так. Я СОВЕРШЕННО НЕ умею плавать.       Тут паника уже захлестнула с головой, как и вода, прозрачной толщей закрывшаяся где-то над головой. Мне удалось развернуться и увидеть бледную луну. На секунду проскользнула мысль, что я теперь могу даже не учить основы политической жизни, потому что это мне больше не пригодится. И прежде, чем я обессиленно выдохнула, запуская в лёгкие удушающие тонны воды, перед глазами мелькнуло что-то чёрное и послышался мальчишеский крик.       Наверное, только послышался.