Сказки тётушки Гертруды

      — Тора, осторожнее!       Женщина вскрикнула от неожиданности и разжала пальцы. С грустным «дзынь» по полу разлетелись кусочки разноцветного стекла.       — Проклятье! — в отчаянии взвыла Тора и обернулась, уставившись на статуэтку. Та понурила хрупкую головку.       — Извини. Я только хотел предупредить, что ты неправильно взяла витраж в руки и он может разбиться.       — Предупредить он хотел. — Тора присела на корточки и начала осторожно собирать то, что пару мгновений назад было частью огромной витражной композиции. — Какого черта ты снова здесь? Я надеялась, что таблетки мне помогли.       — Таблетки, — в прозрачных миндалевидных и буквально стеклянных глазах загорелось негодование. — Обидно, вообще-то!       — Обидно ему. Я взрослая женщина, я не должна разговаривать со статуэткой эльфа. А если и должна, то уж точно слышать ответы мне не полагается.       — Тогда зачем вообще со мной разговаривать?       Эльф осторожно сполз на пол и прошагал к Торе. Каждый шаг сопровождался веселым «клонк-кланк», когда стеклянные сапожки соприкасались с половицами. Когда-то на этом месте был ковёр, который Тора специально стелила, чтобы её тайные приятели не разбились. Много лет прошло с той поры. Многое Тора пересмотрела в своей жизни.       Она всю жизнь была художницей. И большую часть карьеры работала со стеклом, создавая невероятной красоты статуэтки и витражи. Первое было для души. Вторым она зарабатывала на существование. Безбедное и обеспеченное.       Но сложно в сорок сохранять прежнее отношение к вещам, какое было в двадцать.       — Красивый был витраж. Жаль, что так вышло, — сказал эльф, помогая Торе собирать осколки.       — Новый нарисую, время ещё есть, — пробормотала та, хоть ей до слез было жалко прежнюю работу. Это был такой чудесный луг с сатирами… Одни только рога и копыта она прорисовывала несколько часов.       — Я помню этих сатиров. Ты их сделала в виде статуэток и подарила родителям, — весело вспомнил эльф. Тора про себя отметила, что для галлюцинации он слишком резво собирает осколки. Задумавшись, она промахнулась мимо стекла.       — Ай! — На пальце вспухла капля крови. Эльф только головой покачал и сказал:       — Давай я соберу. Мне-то порезаться не страшно.       — Угу. — Тора отправила палец в рот и поднялась в поисках аптечки. — Напомни, почему ты заговорил?       — А почему бы не поговорить? Я давно не разговаривал.       — Вот именно! Я даже почти поверила, что снова стала нормальной! Насколько художник вообще нормальным может быть.       — Тора, я молчал просто потому что не мог говорить. В последние годы это удаётся все реже и реже.       — Интересно, почему.       — Из-за тебя.       Руки Торы, ищущие в аптечке пластырь, замерли. Художница обернулась. Она не думала, что голос стеклянного создания может звучать такой горечью. Эльф собрал стекло в кучку и сел рядом, достав из кармашка стеклянной куртки стеклянную дудочку. Он повертел её прозрачных пальчиках и грустно посмотрел на Тору.       — Я был первым, кого ты сотворила. Помнишь? И первым, в кого ты вдохнула жизнь. Нам было весело вместе, вдвоём мы делали такие красивые пейзажи…       — Да уж, помню, — пробормотала Тора.       — А потом ты просто перестала в нас верить. Сперва замерли сатиры. Потом бабочки. Потом танцовщицы. И все остальные. Остался только я. И то редко мне удаётся перестать быть куском красивой стекляшки. А когда я окончательно умолкну… Я не хочу уходить.       Тора подошла к Эльфу и присела рядом с ним. По прозрачной щеке катилась стеклянная слезинка. Такого не могло быть.       — Ты в нас больше не веришь, — повёл плечами эльф, вызвав целый каскад переливов солнечных зайчиков. — И я скоро насовсем замолчу. А я не хочу молчать, Тора. Это несправедливо.       Тора подняла осколки вместе с эльфом на рабочий стол. Эльф спрыгнул с груды стекла и подошел к художнице, выжидающе глядя на нее и задрав вверх аккуратную остроухую головку.       Тора чувствовала себя до ужаса виноватой. Но что она могла сделать? Она взрослая женщина, прошла курс психотерапии, проштудировала множество книг, она знает, что стеклянные эльфы не должны разговаривать. Но вот один из них, её первенец, её друг бесшабашной и не всегда трезвой юности, сидит рядом, говорит и плачет. Можно поверить во все что угодно.       Но зерно рациональности шептало ей: откуда ты знаешь, что ты попросту не заснула на рабочем месте? Это сон от усталости и стресса! Это просто… Просто…       — Невозможно.       Эльф с сожалением посмотрел на Тору.       — Ты устала, — ласково сказал он и коснулся холодными твердыми пальчиками её руки. — Тебе нужно спать. Утро вечера мудренее. Завтра снова сделаешь витраж. Лучше прежнего. Обещаю.       — Но…       — Спать.       Тора и впрямь чувствовала немыслимую тяжесть. Она сдвинула осколки в сторону, сложила руки на столе и заснула, положив на них голову. Ей не впервой так спать. Короткие сны помогают держаться в тонусе.       Когда художница мирно засопела, эльф снова с сожалением взглянул на неё и поднял стеклянную дудочку к губам. Магии осталось совсем чуть. Но она осталась.       Хрупкая переливчатая мелодия окутала многочисленные неживые фигурки из стекла. Где-то затрепетало крыло. Где-то грузно опустил вечно поднятую ногу сатир. Со звоном и поскрипыванием мастерская оживала. — У нас есть работа! — объявил эльф.

***

      Тора проснулась оттого, что солнце било в глаза, просачиваясь через раскрашенное окошко мастерской своими гнусными яркими лучами. Спина у неё невыносимо болела от сна в скрюченной позе. Обычно ей удаётся чуть более удобно устроиться на рабочем месте.       Тора потянулась и сладко зевнула. Ей снился чудесный сон. Будто вся мастерская ожила, а перед этим она говорила со стеклянным эльфом. Совсем как в молодости.       Тора тряхнула головой и посмотрела на витраж перед ней. Искусный заливной луг, раскрашенный красками всех оттенков зелёного, словно переливался под разноцветными небесами. На пеньке сидели сатиры, играли на крохотных дудочках, а рожки и копытца их игриво переливались золотой краской.       Тора улыбнулась, глядя на витраж. Ну вот. А ей снилось, что он разбился.       Художница отодвинула стул и попыталась встать, но нога хрустнула осколками стекла. Тора глянула вниз. У стола на полу лежала груда осколков. Она осторожно наклонилась и подняла несколько уцелевших кусочков.       Остроухая голова и маленькая зажатая в пальчиках стеклянная дудочка.