the beautiful and damned (до редакции)

Haunted – L'Orchestra Cinematique

Не потеряйся в том, чего просто нет. Пауло Коэльо

      Закрываю за собой входную дверь и, не снимая обувь, преодолеваю большую комнату на пути к лестнице на второй этаж. Я запускаю ладонь в растрёпанные волосы и длинными пальцами зацепляю чёрную резинку, оставляя её на своём запястье. Чувствую себя измученной.       Мне не так тяжело даётся лестница, как я предполагала. Глубоко вздыхаю, небрежно бросая белоснежный тренч на металлические перила. Я чувствую себя разочарованной, но, самое главное, чем?       Прямо сейчас мне кажется, что мне некомфортно в собственном теле. Хочется сесть, а после снова подняться на ноги, закрыть лицо руками и прижаться к стене. Я нервничаю и не могу понять, отчего веду себя так. Возникает ощущение, будто я только что прошла сквозь терние крапивы и теперь всё моё тело покрыто сыпью, которая с каждым разом, как я прикасаюсь к ней, начинает зудеть всё сильнее. Я не могу избавиться от этого чувства. Я не могу признаться себе и не в силах даже назвать его.       Я чувствую, что стесняюсь его больше других мужчин. Я чувствую себя уверенной, но я буквально смущена каждым словом в нашем диалоге и каждым движением. Мне хочется быть откровенной и я даже позволяю себе на минуту задуматься о том, какие эмоции оставляю, в свою очередь, я. Это заставляет меня робеть от собственных мыслей.       Что думает обо мне Гарри?       Очаровательная ли я или, может быть, забавная? Задумчивая ли или глупая? Робкая или чрезмерно заносчивая?       Какая я?       Мне неловко думать об этом.       Как можно так потерять рассудок, чтобы додумывать за другого человека?       Я закрываю холодными ладонями лицо и легонько покачиваю головой: я недовольна собой.       Останавливаюсь возле двери в свою спальню и нащупываю правой рукой медную ручку, но так и не нажимаю на неё, не открываю дверь и не захожу внутрь. Вместо этого я разворачиваюсь в противоположную сторону, вытягиваюсь на носочках будто бы от тоски, чуть поднимая руки, и делаю громкий выдох.       Глухие шаги по мраморным ступеням буквально являются отражением биения моего сердца – чем ближе, тем громче. Всё громче и громче оно отбивает уже знакомый мне ритм, и я в последний раз опускаю взгляд на свои длинные пальцы. Я наконец оставляю свои руки в покое, но глаз так и не поднимаю. Я остаюсь строга к себе самой даже тогда, когда ещё есть шанс бежать и всё забыть: и смех, и улыбки, и трепет ожидания.       Чего я жду?       Когда молодой человек переступает последнюю ступень и его тень появляется в коридоре, шаги становятся тихими, чуть слышными, как и моё сердцебиение. Ещё два шага – он здесь, передо мной, и я как будто ныряю в воду: задерживаю дыхание и теряю все-все слова.       Я больше не вижу ни его силуэта, ни лица. Я ничего не вижу в этой кромешной тьме, что так осторожно и ненавязчиво окутала этот светлый коридор большого дома.       Гарри подходит ближе, я замечаю, что он так же не уверен, как и я.       Здесь очень темно, двери закрыты и все в доме спят, и потому я прошу себя успокоиться хотя бы на минуту, для того чтобы понять, что делаю.       Поджимаю губы и провожу по ним языком, пустым взглядом упираясь в тёмные рисунки на груди молодого человека, просвечивающие сквозь хлопковую ткань его лонгслива. Я с опаской поднимаю на него взгляд, вначале останавливаясь на его шее, затем на подбородке и губах, и чуть позже выпрямляю спину, заглядывая в его глаза. Делаю ещё один вдох. Борюсь с тем, чтобы не отвести взгляд. Хочется глупо улыбнуться или закрыть лицо ладонями. Выдыхаю.       Я продолжаю смотреть на него, когда его пальцы аккуратно обхватывают мой подбородок. Мне кажется, я выгляжу испуганной. Гарри проводит пальцами правой ладони по линии моего подбородка, от уха к шее и ключице. Я не замечаю, как вновь громко выдыхаю, приоткрывая губы. Отворачиваюсь и примыкаю правой щекой к обнажённому плечу, когда молодой человек делает шаг, сокращая расстояние между нами.       Его правая рука скользит от шеи к плечу и всё дальше, вниз по руке, да так быстро, что я не успеваю догадаться... Длинные пальцы Гарри касаются внутренней стороны моей ладони и он всё так же аккуратно сплетает их с моими, ловко справляясь с теперь уже неподвластным мне телом.       Задерживаю дыхание.       И вот, наконец, Гарри вновь вертит кран так, как ему вздумается, пуская кипяток, отчего идёт пар, и я не могу свободно дышать. Здесь так тепло. Не хочу открывать глаза.       Я не справляюсь с температурой, которую он задаёт, и сжимаю его ладонь, кажется, слишком сильно, оставляя небольшие отметины на её тыльной стороне от испуга, и Гарри, кажется, забавляет это: я чувствую, как его тёплое дыхание ударяется о мою кожу на шее. Он ищет мою вторую руку, опущенную вдоль тела, и когда находит, буквально зеркально меняет свои местами: теперь моя правая рука спрятана в его большой ладони, а левая опущена вниз. Гарри обманывает меня. Он обманывает меня, когда меняет руки местами, помещая свободную на мою талию. Я вздрагиваю, потому что ткань задирается, обнажая рёбра и живот. Молодой человек не идёт дальше и только часть своей горячей ладони оставляет обжигать мою загорелую кожу.       Его кудри, спадающие вдоль лица, щекочут мою кожу, когда Гарри наклоняется, для того чтобы оставить поцелуй на моей шее.       Я вновь громко вдыхаю воздух, задерживая дыхание.       На первом этаже слышатся грохот и шаги. Свет загорается.       Гарри отпускает меня, и тогда я совершенно неловко и беззащитно вжимаюсь в дверь в попытке отдышаться: так, чтобы он не заметил моего смущения, так, чтобы он не заметил моего желания. Он снова крутит кран, только теперь в обратную сторону, и меня, как на самой солнечной улице Рима, обдаёт холодной проточной водой: я осознаю слишком быстро всё то, что было здесь в последние несколько минут. Мне стыдно. Мне очень холодно.       Молодой человек не смотрит на меня, обращая своё внимание лишь на сияние люстры, поднимающееся по лестнице с первого этажа и являющиеся единственным источником света для тех, кто предпочитает поцелуи с малознакомыми людьми в тёмных коридорах. Мне кажется, я немного забылась.       Свет гаснет, и Гарри уже собирается уходить, даже не взглянув на меня, но прежде чем ему удаётся это сделать, я делаю один большой шаг вперёд и обнимаю его за плечи. Я разворачиваю его так быстро, что сама не осознаю, что мне самой этот кран вновь не повернуть: мне просто не хватит силы. Я буквально прошу Гарри помочь мне сделать это, когда провожу руками по его плечам. Оставляю их на его груди и неуверенно поднимаю глаза. Всё происходит гораздо быстрее, чем кажется.       Гарри целует меня.       Я не отдаю себе отчёт о собственных действиях и не могу остановиться. Его руки касаются моего тела всё так же, как и двумя минутами ранее. Он позволяет себе больше, чем могу себе позволить я, и мгновенно сожалею об этом. Мне странно целовать его и странно чувствовать прикосновения его тёплых рук, но я настолько увлечена этим, увлечена им. Мне странно чувствовать себя безрассудной, но я позволяю себе поцеловать его в ответ и прикоснуться своей холодной ладонью к его щеке, запустить руку в его непослушные волосы и потянуть за собой, ниже. Гарри поддаётся мне, но, на самом деле, это я поддаюсь ему: нежно, не разрывая поцелуй, он поднимает обе мои руки к себе на плечи, для того чтобы сократить расстояние между нами и подойти ещё ближе. Я выгибаюсь и упираюсь лопатками в стену, предоставляя место для рук Гарри на своей талии. Теперь он полностью обвивает меня ими, отчего моё тело чувствует его напряжение и быстрое, взволнованное дыхание.       Поцелуй иссякает себя, когда нам обоим перестаёт хватать воздуха, и Гарри отстраняется.       Он тяжело дышит и запускает одну руку в свои кудрявые волосы, поправляя упавшую чёлку, а другой продолжает держать меня, казалось, ещё ближе к себе.       Я дышу в том же ритме, что он, не имея возможности вдохнуть достаточно воздуха, для того чтобы восстановить дыхание. Гарри в упор смотрит на меня и проводит языком по своей нижней губе. Кажется, этого слишком мало. Молодой человек склоняется к моей шее и запускает руку в тёмные волосы. Я дрожу от его прикосновений, желая продолжать чувствовать их. Вновь обвиваю руками его широкие, сильные плечи, буквально цепляясь за них, как за спасательный круг. Только вот, Гарри меня не спасает: он губит, губит меня прямо сейчас.       Я стесняюсь собственных мыслей, думая, как далеко это может зайти, волнуясь, что нас застанут прямо здесь, в коридоре посреди ночи, и тогда Гарри, будто чувствуя моё теперешнее нежелание и волнение, вновь накрывает мои губы своими, проявляя всё больше настойчивости и уверенности. В нём так много силы. Я чувствую, как он борется с собой. Я спрашиваю себя, почему он не идёт дальше. Я чувствую, как моё тело начинает реагировать на его прикосновения, как будто иглой провели вдоль позвоночника и воткнули её чуть ниже последнего позвонка у самого основания шеи.       Единственное, о чём я забываю подумать – мой поцелуй с малознакомым человеком. Неужели я настолько безнадёжна, настолько наивна, что позволяю себе вести себя, как подросток в средней школе, прячась где-то между книжных полок в школьной библиотеке с парнем постарше, которого едва знаю? Всё на самом деле гораздо хуже: мне двадцать лет и я целую взрослого мужчину. Но, может быть, если мне больше не шестнадцать, я могу нести ответственность за собственное безрассудство?       Нет, не могу.       Всё рушится от грохота в нескольких метрах от нас, и тогда Гарри бережно отстраняется, опуская руки на мои бёдра. В тревоге он проводит дрожащей рукой по своим волосам, обращая свой взгляд в ту сторону, откуда раздался шум. Гарри меняется в лице, как будто задерживая дыхание. Я оборачиваюсь: Мистер Бьюкенен стоит возле двери в свою спальню, осторожно закрывая её. Мужчина включает тёплый свет в коридоре, и он слепит нам обоим глаза, отчего Гарри морщится, потирая лоб.       Ну, разумеется, Мистер Бьюкенен и до этого знал, что мы здесь, и потому хлопнул дверью, для того чтобы привлечь наше внимание.       Это всё – как будто погрузиться на глубину более десяти метров и вынырнуть так резко, что барабанные перепонки ушей лопаются мгновенно от давления, оказанного на них.       Гарри отпускает меня, вновь запуская свою большую ладонь в непослушные кудрявые локоны, и отходит на несколько шагов.       Я могу разглядеть улыбку на лице Томаса Бьюкенена, даже несмотря на то, что он стоит в противоположном конце коридора. Я чувствую, как мои щёки горят, но теперь уже не от поцелуев, не от ощущений, что вызывают прикосновения, не от отсутствия расстояния и возможности свободно дышать, – от стыда за всё это. Я аккуратно обнимаю своё тело руками и выпрямляюсь, как будто ожидая того, что нас сейчас отчитают, как самых страшных хулиганов.       Я обращаю свой взгляд на молодого человека напротив, и он, в полном невозмущении, откидывает голову назад, пряча руки в карманы своих тёмных джинс. Я замечаю, что Гарри, в отличие от меня, вовсе не чувствует себя неловко и уверенно признаёт то, что сейчас было, всем своим поведением.       Я единственная веду себя, как ребёнок.       — Спокойной ночи, — молодой человек кивает мне, прежде чем пройти дальше по коридору.       Мистер Бьюкенен проходит мимо меня, перед тем как выйти на балкон, и также желает мне доброй ночи, упуская возможность как-либо прокомментировать сложившуюся ситуацию, и я благодарна ему за это.       Я наконец оказываюсь в своей спальне.

***

      Ярким солнечным лучам не так трудно пробрться в мою спальню, как если бы портьеры были задёрнуты. Переворачиваю голову в противоположную сторону от окна, утыкаясь носом в подушку: солнце слепит глаза, а я пока не хочу просыпаться. Тёмные волосы раскинтуы по подушке и я путаюсь в них правой рукой, когда достаю её из-под собственной головы. Всё тело ноет от неудобной позы. Хмурюсь, недовольно потирая глаза, для того чтобы побыстрее прийти в себя. Я переворачиваюсь на спину и стаягиваю одеяло со своего тела с помощью ног: в комнате очень жарко. Провожу рукой вдоль своего тела, задирая футболку.       В голове всплывают воспоминания о прошлой ночи, и я поджимаю губы, когда их касается какая-то непонятная лёгкая усмешка. Я закрываю глаза и замираю, утопая в воспоминаниях: Гарри проводит рукой по моей шее, Гарри прикасается к моему телу, Гарри целует меня. Зачем всё это? Не могу поверить, что это произошло. Не могу поверить, что я позволила ему поцеловать себя. Не могу поверить, что позволила себе.       Я не решаюсь пошевелиться.       Что движит мной, когда я жду его возле двери в свою спальню?       Всё внутри переворачивается от мыслей о вчерашней ночи здесь, в паре метрах от места, где прямо сейчас нахожусь я.       Принимаю сидячее положение на кровати, всё ещё не в состоянии собрать все мысли воедино.       Как мне вести себя рядом с ним, в кругу такого большого количества людей? Стоит ли мне сделать вид, что ничего не было, или, может быть, будет лучше вовсе избегать контакта с ним? Прямо сейчас я нахожу себя на мысли, что всё испорчено.       А как же Мистер Бьюкенен? Прошлой ночью он ни слова не сказал мне о том, свидетелем чего ему пришлось оказаться, и я благодарна ему за это. Мне так неловко...       Мне стыдно перед Гарри, даже несмотря на то, что мы оба были там, мы оба были очарованы той ночью. Как же я буду смотреть ему в глаза после того, как вчера теряла рассудок, поддаваясь его сбившемуся дыханию?       Я осторожно поднимаюсь с постели и направляюсь в ванную комнату. Снимаю с себя одежду и аккуратно складываю её, прежде чем включить воду.       Я задаю себе столько вопросов, зная, что не смогу дать на них ответы.       Зачем Гарри поцеловал меня?       Это так глупо – спрашивать об этом себя, но, на самом деле, ещё глупее надеяться на то, чего просто не может быть. Мне не хочется думать ни о чём.       Этот поцелуй – то, чего хотела я тогда, но хочу ли я этого сейчас?       Изменяю температуру воды на более холодную, отрезвляющую, и встаю под большой душ. На меня в одно мгновение обрушивается настоящий тропический ливень, и я закрываю глаза, запуская обе руки в свои волосы. Вновь переключаю. Капли стекают по моему лицу, падая с ресниц прямо на загорелые щёки и прячутся в маленькие ямочки у губ. Закрываю ладонями лицо и опираюсь обнаженной спиной о мраморную стенку душевой, делая глубокий вдох.       Пора проснуться, Эшли.       Я злюсь на себя.       Мы любовники или, может быть, друзья? Кто мы друг другу? Кто целует малознакомую девушку в тёмном коридоре возле её спальни? Кто позволяет себе отвечать на поцелуи того, кого она знает по меньшей мере три недели?       Я теряюсь в собственных мыслях. Возможно, я обесцениваю наши взаимоотношения? Возможно, мы знаем гораздо больше, чем думаем?       Заматываю полотенце вокруг своего тела и то же проделываю с волосами. Это большое, немного запотевшее зеркало, отражает девушку, которая чудом знает своё имя, ведь единственное, что занимает все её мысли – молодой человек в соседней спальне.       Конечно, я стесняюсь его. Я стесняюсь того, какие впечатления и чувства он оставил во мне вчера. Я стесняюсь того, как хотела быть рядом с ним. Я стесняюсь того, как хотела чувствовать его губы на своих.       Я стесняюсь, потому что так правильно, потому что так поступают... хорошо воспитанные девушки. Я стесняюсь, потому что хорошо воспитанные девушки не целуют малознакомых мужчин.       Возможно, пора перестать корить себя и признать, что даже хорошо воспитанные девушки могут хотеть целовать малознакомых мужчин тёмной ночью?       Закрываю глаза и выдыхаю оставшийся воздух.       Пора одеваться.       На часах без пятнадцати десять. Я в глубине души надеюсь, что весь дом ещё спит. Я бы хотела тихонько собраться и уйти в конюшню на пару часов или, может быть, я спущусь к озеру и проведу время на берегу до завтрака?       Укладываю волосы с помощью своей любимой щётки и фена и спешу нанести солнцезащитный крем с небольшой защитой SPF, для того чтобы не чувствовать дискомфорта после пребывания на солнце.       Я решаю, что хочу навестить своих лошадей, но вряд ли сяду верхом прямо сейчас, ведь тогда придётся принимать душ во второй раз перед завтраком. Не хочется пачкаться и потеть. Сегодня я мечтаю набраться невероятной энергии у животных, которых люблю.       Достаю из шкафа льняное платье без рукавов и надеваю его через голову. Хватаю соломенную шляпу с небольшими полями и солнцезащитные очки с комода, после чего спешу выглянуть в коридор.       Дом застыл в тишине и я делаю глубокий вдох, прежде чем с облегчением выйти из своей спальни. Мне действительно хочется немного побыть наедине, для того чтобы свыкнуться с тем, какой беспорядок был устроен вчера внутри с моего позволения, и попытаться его хотя бы немного прибрать.       Преодолеваю лестницу, а затем холл и длинный коридор, ведущий на кухню, где Грейс уже готовит завтрак. Кажется, сегодня у нас средиземноморская кухня с самого утра. Моцарелла, помидоры и оливковое масло. Что насчёт морепродуктов? Последний раз я путешествовала с родителями по Ривьере, когда мне было четырнадцать лет.       — Доброе утро, милая! — Женщина вытирает руки о полотенце и поднимает тарелку с закусками со стола.       — Доброе утро, — я улыбаюсь ей своей лучшей улыбкой, потому что очень рада её видеть.       — Ты припозднилась, — Грейс смотрит на часы, задерживаясь в дверях на террасу, — даже Мистер Стайлс встал раньше тебя и уже сидит за столом. Идём завтракать, — она кивает в сторону сада и скрывается на террасе.       Мистер Стайлс встал раньше меня и уже сидит за столом?       Непонимающе смотрю вдаль, сквозь портьеры пробегаясь взглядом по идеальному газону прямиком к озеру.       Проверяю время на часах возле духовки: десять часов утра. Почему все так рано встали?       Выхожу на террасу: все сидят на своих местах за большим столом в белоснежном шатре, установленном на траве. Тиффани, конечно, сидит рядом с Роном, заливаясь своим очаровательным и звонким смехом, а Реджи расположился возле моей бабушки и, готова поспорить, прямо сейчас они обсуждают матч по игре в поло, который состоится в следующий вторник.       — Прошу прощения, — я считаю нужным извиниться, ведь все уже сидят за столом и доедают свой завтрак. Все, кроме меня.       — А вот и моя дорогая соня! — Бабушка вскидывает руки, из-за чего пепел с её сигареты падает на стеклянный стол возле её фужера.       — Эшл-и-и! — Протягивает Тиффани и разворачивается, складывая руки на спинку своего кресла и подставляя щёку, для того чтобы я могла поприветствовать её, — садись сюда скорее, — блондинка хлопает ладонью по мягкой подушке на кресле возле себя.       Я не сразу замечаю, что Гарри сидит во главе стола прямо напротив моей бабушки, а значит слева от меня. Мешкаюсь, прежде чем отодвинуть кресло и, наконец, приступить к завтраку. Когда я сажусь и двигаюсь, для того чтобы мне было удобнее, мои обнаженные колени касаются ног молодого человека слева от меня. Шёпотом прошу прощения.       — Доброе утро, — Гарри здоровается со мной, снимая солнцезащитные очки с кончика своего носа.       Его кудри в очаровательном беспорядке играют на солнце, пробирающимся сквозь сетчатую ткань шатра, а рубашка лишена последних четырёх пуговиц, из-за чего можно в очередной увидеть его татуировки чуть ниже ключиц. Гарри выглядит сонным.       — Доброе утро, — я не уверена в своих возможностях, поэтому лишь отвечаю ему тем же, опуская глаза в пустую тарелку.       — Может быть, ты что-нибудь хочешь? — Молодой человек проводит ладонью меж каштановых кудрей. Гарри спокоен, не подаёт виду, что ещё вчера я наматывала каждую прядь на свои длинные пальцы.       — Возможно, сыра? — Я спрашиваю его, стараясь забыть все свои мысли.       — Здесь не такой маленький выбор, как ты думаешь, — он усмехается, поднимая блюдо со стола.       — Тогда, может быть, я могу довериться твоему вкусу?       Переношу вес на свой правый локоть и перекладываю ногу на ногу, демонстрируя ему свою лукавую улыбку. Я флиртую с ним, сама того не замечая.       — Уверен, что можешь, — Гарри улыбается, уже не смотря на меня, и принимается отбирать несколько сортов сыра.       Он аккуратно накалывает более четырёх кусочков разных сыров, оставляя их на моей тарелке. Рукав его рубашки закатан до локтя и я могу видеть, как продольные мышцы на его предплечье движутся, когда он накалывает последний кусочек и ставит блюдо на своё место.       — Тебе должно понравиться, — он вновь улыбается и я стараюсь отразить его улыбку на своём лице.       Почему так трудно сдерживать свои эмоции?       — Спасибо, — я благодарю его, уже совсем позабыв о собственной робости, и принимаюсь выбирать овощи и фрукты.       У меня возникает ощущение, что ничего не было: ни вчерашней ночи, ни утреннего стыда. Это ему так просто или же мне так тяжело, что я поддаюсь?       В остальное время завтрак проходит достаточно размеренно: все обсуждают грядущий матч, опрокидывают фужеры с белым вином и желают прокатиться в город. Я тихонько отмалчиваюсь, что нехарактерно для меня, за что получаю несколько подозрительных взглядов бабушки.       Когда завтрак подходит к конце, я благодарю Нэлли и Грейс в очередной раз и спрашиваю, не нужна ли им моя помощь, но женщины отказываются, и тогда я решаюсь исполнить свой утренний план: заглянуть на конюшню.       POV Harry       — Доброе утро, Мистер Стайлс, — одна из домработниц Селии, Нэлли, приветствует меня на кухне, и я отвечаю ей тем же.       — Гарри, как твой сон? — Томас сидит за барной стойкой с газетой в руках. Кто их вообще читает?       — Доброе утро, — я здороваюсь с ним, понимая, что он имеет в виду, и присаживаюсь рядом.       Прошлой ночью я поцеловал Эшли, и я впервые стыжусь того, что поцеловал девушку. Я имею в виду, действительно трудно признаться себе в том, почему ты сделал это. Я не могу ответить на этот вопрос себе самому со вчерашнего вечера, после того, как оставил её возле двери в спальню.       Эшли... Какая она для меня?       В первую очередь она – замечательная девушка с неплохим багажом знаний за плечами, отчего каждый наш разговор пленит меня с первых слов. Мне хочется слушать её, и ей, кажется, это нравится.       — Значит, ты и Эшли? — Том садится в пол оборта, обращая свой взгляд на меня, и откладывает газету, для того чтобы сделать глоток своего свежеприготовленного эспрессо.       — Нет, — я фыркаю ему в ответ, помещая оба локтя на мраморную столешницу.       Я и Эшли? Я не уверен, что тому, что было вчера, можно дать какое-то определённое название. Да, это поцелуй, но не нечто большее.       — Нет? — Переспрашивает он, усмехаясь, — мне казалось, вы неплохо ладите друг с другом.       — Да, она кажется мне довльно забавной, — я не говорю больше, чем считаю нужным, но это не значит, что я не думаю.       — Эшли действительно очень хорошенькая, — Томас продолжает чтение своей скучной газеты.       Я считаю, она больше, чем просто "очень хорошенькая". Остаётся только всопмнить о том, как её руки прижимают меня сильнее к её хрупкому телу сразу после того, как ей тяжело было на меня смотреть в салоне моего автомобиля...       — Может быть, стоит быть аккуратнее? — Он предупреждает меня.       Я понимаю, что он имеет в виду. Я не должен проделывать то же, что с другими девушками, потому что она не заслуживает такого отношения. Я прекрасно осознаю то, что я должен оберегать чувства такой девушки, как она, хотя бы потому, что мне действительно приятно находиться в её компании. Я должен быть честен, хотя бы с самим собой: мне не хочется причинять ей боль, мне не хочется задевать её чувства и оскорблять её. Я не должен делать этого исходя из собственного мнения, а не только потому, что она – внучка Селии и это неприлично – обижать чужого ребёнка.       — Я просто прошу тебя: не играй с ней. Она, возможно, очень умна, но достаточно ли, чтобы не быть разочарованной и оскорблённой позже? — Томас начинает меня раздражать.       Я не воспринимаю его слова должным образом. Если это – игра, мне неизвестно, кто ведёт её.       Всё, что было прошлой ночью, не должно было стать известно ему, хотя бы потому, что всё это не имеет никакого значения. Я бы не хотел, чтобы он в очередной раз начал подобный разговор. Всё это должно оставаться за кадром, и не нужно в это лезть, даже если Эшли будет разочарована. Но в ком и в чём? Я не собираюсь начинать какие-либо отношения с ней. Она – ребёнок, и совсем скоро я уеду отсюда, как и все. Это летние каникулы. На летних каникулах всякое случается. Поцелуй остаётся поцелуем несмотря ни на что, а узнавать, какой смысл он в себе несёт, у меня нет желания.       То, что было прошлой ночью – даже если не ошибка, то что-то, что не будет иметь продолжение, потому что я не нужаюсь в нём.       Я раздражён, но причины тому чётко назвать не могу.       Неужели я злюсь оттого, что я недостаточно хорош для такой девушки, как Эшли?