На кончиках пальцев

AU, в котором Инеж осталась в Кеттердаме с Казом и вернулась в Клепку. По сути продолжение "Шансов". Пока Инеж рассказывала о делах высшего кеттердамского купечества — кто с кем поссорился, кого видели у борделей, кто к каким акциям приценивается — Каз почти не смотрел на неё. Он не мог отвлекаться, а Инеж в последнее время действовала на него слишком… Слишком. Он кивнул, когда она закончила, мысленно сделав несколько пометок. Пока ничего примечательного в городе не происходило, но это было затишье перед бурей. Каз мог бы поклясться в этом всеми святыми Инеж. Инеж — да. Он поднял на неё глаза — как бы между прочим, чтобы она ни о чём не догадалась, — прошёлся взглядом по голубой рубашке из плотного хлопка, по впадинке между ключицами, виднеющейся в распахнутом вороте, постарался не смотреть слишком долго на тёмные губы. Что с тобой происходит, Каз Бреккер? Он хотел разозлиться, но не смог, потому что это было бы глупо, а Каз мог быть, кем угодно, но не идиотом. Я ведь так хотел, чтобы она осталась. — Дальше работать в том же направлении? Никаких особых заданий? — спросила наконец Инеж. — Всё верно, — Каз наблюдал, как она прошла к подоконнику, легко вспорхнула на него и на секунду зажмурилась, когда полуденное солнце ударило ей в глаза. Потом сказал, подумав о намечающемся деле. — Сегодня в девять, как договаривались. Инеж кивнула. Кража документов — дело лёгкое, после работы во Фьерде — просто ерунда. Правда, расслабляться всё равно не стоило. Он не произнёс этого вслух, но она, конечно, и без того поняла и кивнула ещё раз. — Возьмём с собой Анику и Пима? — спросила Инеж, поправляя волосы, выбившиеся из завязанной на затылке шишки. Казу больше нравилось, когда чёрные волосы струились по её плечам, когда им ничто не мешало. — Да, им нужно потренироваться. Работать, работать и ещё раз работать, а не шататься по клубам в поисках развлечений. Каз несколько раз стукнул пальцами по столу. Он чувствовал, как взгляд Инеж скользит по его белой, незащищённой перчатками коже. И хотя в этом — вроде бы — не было ничего особенного, такое происходило много раз, ещё до истории с Фьердой и похищением Инеж, и тем кораблём, что до сих пор стоит в гавани, но сердце Каза стучало громче, а губы пытались изогнуться в предательской, слабой улыбке. Немного посопротивлявшись, он позволил им это и подошёл к Инеж. Когда их пальцы соприкоснулись, по телу Каза пробежал холодок. Он знал, что вскоре ему придётся отпустить её руку, но надеялся продержаться подольше. Тренировки помогали. Инеж помогала. — С делом всё ясно — дом Амелии Харингтон большой, но защищён он слабо. Сейчас, когда мы так близко, когда я вижу, как бьётся жилка на твоей шее, можно не обсуждать это. Инеж ничего не говорила, только поглаживала его ладонь большим пальцем — очень нежно, эта ласка была почти невыносима. В такие моменты ему хотелось рассказать ей всё полностью от начала до конца, произнести вслух то, что возвращалось к нему снова и снова, то, что никогда по-настоящему его не оставляло — отступало только рядом с Инеж. — У меня есть вопрос, — сказал Каз и, зная, что может его задать, продолжил. — Почему бы тебе сегодня не остаться в моей комнате на ночь? Большой палец на его ладони сбился с этого сводящего с ума медленного ритма. Каз хотел видеть глаза Инеж, но она нарочно не смотрела на него. До этого момента Каз не сомневался в том, что она согласится. Каждый день, когда время подкатывалось к полуночи, Инеж приходила в его спальню, садилась на стул, подоконник, стол, иногда — на кровать, и говорила с ним. Они и раньше часто беседовали, но тут всё было иначе. Инеж отвечала на его вопросы и иногда задавала свои. Она рассказывала ему о своей жизни до похищения, он ей — о первых годах среди «Отбросов». Ему больше нравилось слушать, чем говорить, потому что, вспоминая детство, Инеж искренне улыбалась. В эти ночные часы они никогда не упоминали дела и те события прошлого, о которых нельзя было просто так сказать вслух. Каз дразнил её, изредка она даже отвечала тем же, и тогда он чувствовал что-то вроде гордости. Неделю назад Инеж несколько часов подряд примеряла его шляпы — большую часть из них она же и заказывала — ей шла каждая. Каз, конечно, не озвучил эти свои мысли, но предложил ей — в шутку, разумеется, в шутку — выбрать любую или забрать все. Она отказалась, смеясь. «Может, когда я выйду в море, то позаимствую у тебя одну, найдётся что-нибудь для капитана?» И когда он не ответил, взяла его за обхваченное манжетой запястье: «Ты ведь знаешь, что я пока никуда не собираюсь?» Каз бы обнял её тогда и попросил бы вовсе никуда не уезжать, но он не мог так поступить. Пусть решает сама. Поэтому в тот раз он только кивнул, а когда она встала, чтобы, как всегда, уйти к себе, понял, как сильно хотел бы задержать её в своей комнате. В конце концов, ему принадлежит целый чердак, а ей — помещение вроде коморки, в которое она вернулась из дома Уайлена только ради него — Каза. Он обдумывал эту идею всю неделю и не ожидал, что Инеж так отреагирует на его предложение. Как только он потерял с ней зрительный контакт, холодная вода начала постепенно подниматься вверх, а руки Каза тут же промерзли до костей. Инеж отодвинулась сама, уловив его невольное движение. Она, как всегда, не задавала вопросов, но и на его — теперь — не отвечала. — На всю ночь? — наконец спросила она, точно боялась, что неправильно расслышала его вопрос. — Да. Чего она боялась? Не могла же всерьёз думать, что он решит накинуться на неё, пока она будет спать? Это было невозможно во всех смыслах. Инеж всё знала. — Твоя комната слишком маленькая, — попытался он убедить её. — И… и я постелю себе на полу или притащу в спальню диван из кабинета. Ещё несколько минут назад ему не нравилось, что Инеж избегала его взгляда, а теперь стало неуютно от выражения, застывшего в её чёрных глубоких глазах. Он точно долго шёл по земле и внезапно оказался на льду — почему это произошло? Что не так, Инеж? — Спасибо, — сказала она наконец, и он понял, что Инеж сейчас откажется от его предложения. За дверью — слишком близко к двери — скрипнула половица. Каз обернулся на звук, но потом снова повернулся к Инеж. — Спасибо большое, — продолжила она. — Но мне нравится моя комната. Я… могу оставаться с тобой, пока ты не заснёшь, хочешь? Каз не нуждался в подаяниях. Он отошёл от подоконника, от Инеж, и снова услышал этот мерзкий скрип за дверью. — Да кто там, — распахнул дверь настежь, но никого не увидел. Конечно, сразу спрятались. Знают, что будет, если он поймает кого-нибудь за подслушиванием. Или это всё лишь игра воображения? Только хорошенько оглядевшись и плотно закрыв дверь, Каз снова посмотрел на Инеж. Она, кажется, считала, что поступила правильно — вздёрнутый подбородок, спокойный, твёрдый взгляд. — Так что? — уточнила она так холодно, будто интересовалась деталями очередного плана, а чего он собственно ждал? — Можешь вообще не приходить. Сегодня я буду занят. — Правда? — поинтересовалась она. Каз не ответил и, подойдя к шкафу, стал перебирать книги — их было мало, от хаскелевского хлама Каз избавился сразу, а сам ещё почти ничего не покупал. Когда он снова взглянул на подоконник, Инеж там, конечно, уже не сидела.

***

Каз почти всегда отделял рабочее от личного — или старался отделять и верил в свои успехи — Инеж знала это лучше остальных, но вечером, снова оказавшись в его кабинете, поняла, что немного боится. Вдруг он велит ей уйти? Ведь, если подумать, сегодня днём они повздорили впервые за последние два месяца их новых отношений. Инеж избегала определений — по большей части ради Каза, — но не врала себе: с тех пор как она вернулась в Клепку, а, может, ещё с пристани, они с Казом пытались построить что-то вместе. Что-то, как у Уайлена и Джеспера, или как то, чем владели Нина и Матиас, но всё-таки — своё, особенное. Поэтому она не хотела пугать его. Провести ночь в его комнате — значит рискнуть, позволить ему стать свидетелем одного из тех кошмаров, которые в последнее время приходили к ней слишком часто. Инеж видела работорговцев, «Зверинец», плачущую маму, но в большинстве случаев — занесённый над своими ногами молоток и безучастные глаза Каза. Будто в отместку за благополучную (насколько это возможно) реальность, боги решили лишить её сна. Наверное, справедливо, но всё-таки жестоко. Что если она проснётся от собственного плача, как позавчера, и Каз увидит её такой? Одно дело говорить о былой слабости, другое — показать её, да ещё так явно. Если он решит, что она слишком хрупкая, нервная, сможет ли относиться к ней, как сейчас, не станет ли слишком бояться за неё, опекать? Решение, которое она приняла в кабинете, вроде было верным, но всё равно далось тяжело, да и царапало изнутри, а спустя полдня и вовсе казалось не таким уж идеальным. В кабинет она вошла через окно, потому что до этого гуляла по крышам, приводила мысли в порядок и параллельно, по выработавшейся за годы, проведённые среди «Отбросов», привычке собирала информацию. Сразу же увидела Каза, который сидел, вытянув ногу — та, конечно, опять болела. Он ничего ей не сказал, но Инеж не нуждалась в словах. У Каза на лице было написано что-то в духе «Не переживай — работа есть работа». И Инеж сосредоточилась на деле. В дом к Амелии Харингтон она ещё не залезала, но хорошо изучила добытую Казом схему. Письма, которые интересовали заказчика, скорее всего, хранились либо в тайнике в подвале, либо в её спальне. Сентиментальные вдовы не очень-то изобретательны. Дверь хлопнула, вошли Аника и Пим. Блузка Аники была такой обтягивающей, что будто бы и не скрывала, — как положено нормальной одежде — а наоборот обнажала высокую грудь. Это явно мешало Пиму сосредоточиться. — Амелия будет на прогулке час, но мы должны провернуть всё максимум за тридцать минут, — сказал Каз. — В доме остались слуги, однако их всего двое, потому что наша вдовушка не терпит лишних глаз — слишком скромна. Ага, скромнее не сыщешь, но вот глупа она по-настоящему, раз решила шантажировать былого любовника, на их счастье оказавшегося начальником городской стражи. Инеж не сомневалась в том, что оригиналы писем останутся у Каза, а заказчик — брат этого блудливого Дэвиса — получит копии. Отдать свои карты в руки крысам — не лучшее решение, но честные люди часто совершают ошибки. Перед тем как выйти из кабинета, Каз ещё раз оглядел их всех. Кажется, ей достался самый пристальный взгляд. Может, всё-таки стоило объясниться? — В подвал с Аникой пойду я, а вы обыщите спальню, — сказал Каз. Инеж кивнула, она не сомневалась в том, что разделиться нужно именно так. Пим украдкой посмотрел на Анику, точнее на её грудь, и покраснел. — Отличный план, — улыбнулась Аника, и голос её прозвучал так томно, что Инеж стало не по себе. Точно Пим и без того уже не растаял, а им ещё работать между прочим. Анике никто не ответил. Инеж потёрла руки, готовясь оказаться в своей стихии.

***

Хорошо, что они пошли обыскивать спальню вдвоём. Эта комната была таких чудовищных размеров, точно Амелия Харингтон жила в ней не одна, а как минимум с десятком охранников. «Ты мыслишь, как Каз», — укорила себя Инеж. «Но нельзя же игнорировать очевидное», — ответил лукавый внутренний голос. Итак, комната была огромна. Около большого окна стояла кровать, на которой могли уместиться восемь девушек комплекции Инеж. При взгляде на это золотисто-белое ложе, застеленное несколькими покрывалами разной толщины и покрытое подушками, Инеж стало плохо. Она насмотрелась на такие кровати в «Зверинце» и слишком хорошо знала, для чего они созданы. Кровать, правда, всё равно пришлось обыскать, но ничего путного Инеж там не обнаружила и поспешила отойти подальше. Пим пока боролся с одним из комодов. Здесь их было несколько, как и столов — один, кажется, для туалета, другой для дел. Назначение третьего Инеж определить не смогла, но предполагала, что он просто помогал заполнять пространство. В глубине комнаты было ещё и зеркало — от пола до потолка в позолоченной раме. Вообще в покоях Амелии — иначе их и не назовёшь — всё так сияло, что находиться здесь было невыносимо. Инеж всерьёз опасалась ослепнуть. — Тебе не обидно, что они пошли вместе, Призрак? Странный вопрос. — Почему мне должно быть обидно? — поинтересовалась Инеж, проверяя, нет ли тайника в зеркале. Она делала это не так проворно, как Каз, но очень старалась. Как говорится, главное — практика. Пим хмыкнул: — Ну… Инеж оторвалась от холодной глади, встретилась взглядом с напарником. И что это он не решается ей сказать? — Нууу… — снова протянул Пим, подходя к массивному шкафу, скорее всего, переполненному платьями, хотя у этой дамы, судя по плану, была ещё и гардеробная. — Вы же теперь… — он явно подыскивал слово получше, — любовники, а он… то есть ты тут со мной. Любовники. Вот, значит, как их называют «Отбросы». Хотя не так, конечно, а как-нибудь погрубее. Инеж помотала головой: какая разница, что думают люди? Если бы её это интересовало, она бы никогда не осталась с Казом и никогда бы не залезла в этот дом. И да она оказалась здесь не для того чтобы вести светские беседы с Пимом. — Не забивай голову ерундой, — посоветовала Пиму Инеж, стараясь быть вежливой. — И займись делом. Совет пошёл ему на пользу. Уже через пять минут Пим подозвал её, чтобы показать найденные среди платьев письма.

***

Хорошо выполненное дело всегда приносило Инеж удовольствие. Она улыбнулась про себя, наблюдая, как Каз прячет письма в один из потайных карманов пальто. Вдовушка решила разделить послания любовника и предусмотрительно оставила часть в подвале. Какая молодец. Ещё лучше то, что она не сможет заявить о пропаже. Инеж не испытывала жалости к людям, совершавшим дурные поступки по собственному желанию, — а спать с чужим мужем, если тебя к этому не принуждают, да, возможно, и в таком случае, определённо грех — поэтому сегодняшнее дело не противоречило её принципам. От этого тоже было хорошо. Она легко согласилась проверить, как дела в клубе. Проводила взглядом Анику и Каза — Пим отправился на другое задание — и пошла по тёмной дороге. Собиралась гроза. Воздух набухал, становился всё тяжелее и пытался придавить Инеж к земле. Она отёрла лоб рукой, а, добравшись до клуба, сразу направилась к стоявшей в отдалении барной стойке и попросила у новенького с непроизносимой фамилией и шрамом через всё лицо чего-нибудь похолоднее. Паренёк хотел спросить у неё что-то, но передумал, плеснул в стакан вина — действительно довольно холодного — и тут же стал выполнять очередной заказ, принесённый официантом. Осушив стакан до дна, Инеж тенью прошла между столов, перекинулась парочкой слов с управляющим и крупье, а потом вернулась к стойке. Она услышала тихое: «Да Бреккер прислал свою шлюху всё проверить». Кто бы сомневался — «любовники» и, правда, слишком деликатное слово для такого места. Инеж вышла, стараясь перебороть охватившее её мерзкое чувство. Было бы глупо устраивать сцену, но всё же... То, что они поссорились с Казом, только ухудшало ситуацию. Небо, наконец, разрешилось дождём — он от души поливал Инеж, и она очень надеялась отмыться. Подставила под капли лицо, зажмурилась. Хорошо. Как же хорошо. Когда она хотела зайти в Клепку — на этот раз, как все, через дверь — её поймали за плечо. Инеж легко вывернулась и заломила обидчику руку. Точнее — обидчице, это была тонкая женская рука, да ещё такая знакомая. — Аника? — Бешеная что ли, — возмутилась та. Инеж отпустила её, не чувствуя раскаяния. Нечего подкрадываться со спины. — А я ведь тебе помочь хотела, — сказала Аника противным, ноющим голосом, но слова всё равно привлекли внимание Инеж. — Помочь? В чём? — Ну, знаешь, между нами — по-женски. Начало Инеж не понравилось, но она скрестила руки на груди и решила всё-таки выслушать Анику. Та подошла поближе, дотронулась до плеча Инеж: — Каз, тебя обманывает, точнее — только что обманул, и я, конечно, тоже виновата, но, знаешь, он всё-таки мой босс. Инеж приподняла бровь. Она догадывалась, о чём говорит Аника, но слишком хорошо знала, что это не может быть правдой. Зачем ей врать? Потом Инеж внимательно посмотрела на чуть подрагивающие губы девушки, на мокрую блузку, под которой так чётко проступали соски. Или это не для Пима? — Он мне признался, что ты ему отказала сегодня, а он ведь молодой мужчина, у него есть потребности. Странное чувство овладело Инеж: ей было любопытно, как далеко Аника зайдёт в своей лжи. О, да, конечно, эту блузку она надела не ради Пима, и его вопрос в комнате имел именно такой смысл. Почему Инеж не догадалась раньше? — И что случилось? — спросила Инеж, надеясь, что достаточно хорошо отыгрывает потрясение. — О, — Аника хихикнула. — Всё. Ты ведь хорошо понимаешь меня, Призрак. Я говорю тебе из женской солидарности, чтобы ты могла покончить со всем по-быстрому. Интересно, сколько Анике лет? Может, всё-таки десять? Сейчас проверим. — Что значит «всё»? Что он с тобой сделал? Наверное, Аника удивилась, но Инеж хотелось довести до конца свой эксперимент. — Ну, он… — Аника замялась, однако потом всё-таки продолжила, всё больше распаляясь. — Не знаю, каково тебе слышать такое… расстегнул мою блузку и стал ласкать грудь языком, а потом… На двух пальцах, всунутых в Анику, Инеж нервно расхохоталась. С одной стороны ей хотелось немедленно помыться, — жаль, что дождь успел закончиться, — с другой эти откровения, этот примитивный план казались настолько отвратными, что даже становились забавными. Инеж вообще не могла представить Каза с Аникой — слава богам, конечно. Наверное, всё дело в вине. Аника явно подумала, что Инеж сошла с ума. Не исключено. И как давно она сохнет по Казу, плетёт интриги за спиной Инеж? Видимо, подслушивала, раз знает, что они повздорили. Тоже мне Паук. В одно мгновение веселье оставило Инеж, она достала тот клинок — Санкт-Владимир, — который в последнее время хранила за голенищем сапога, и приставила его к горлу Аники. Та не успела даже пискнуть — видно, слишком углубилась в свои влажные фантазии. Инеж мысленно скривилась. — Каз — твой босс, ясно? Будь хорошей девочкой и не думай о чём-то большем. Если тело так просит, раздвинь ноги перед Пимом. Инеж не было стыдно за свои слова, но они всё равно отозвались горечью на языке. Нет, не стоило слушать Анику — это и правда вино её попутало или злые духи. Она оставила Анику на улице — кажется, та тихо обозвала её гадиной — и зашла в Клепку. Наверное, им с Казом всё-таки нужно было поговорить.

***

Каз убедил себя, что пошёл в гавань ради дела, а не из-за Инеж. Не потому что, если бы поднялся в свою комнату, то всё время прислушивался, ждал, когда она появится. И вернулся он поздно тоже вовсе не специально. А ему-то казалось, что он хорош в самообмане. Когда он преодолел все ступеньки, нога заныла так отчаянно, что Казу захотелось вовсе избавиться от неё. Он прислонился к стене — к счастью, наверх никто не заглядывал — и прежде чем дойти до двери, отдышался. Потом снова опёрся на трость и сделал шаг вперёд. — Каз? Инеж сидела у самой двери, обхватив колени руками. Она всё-таки пришла. Нет, он не должен улыбаться. Каз стукнул тростью об пол: — И что ты тут делаешь? Она пожала плечами и встала: — Жду тебя. Пустишь? Ему бы следовало пойти на принцип. В конце концов, он же самый жестокий бандит в Кеттердаме, босс Бочки. Он должен держать своё слово. Она сидела под моей дверью и ждала меня — час, два, больше? Каз не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то ждал его, не приготовив нож, чтобы всадить в спину. Он открыл перед Инеж дверь: — Заходи. Она прошла, огляделась, точно не бывала здесь до этого сотни раз, и наконец села на краешек дивана. — Мы можем поговорить? Он кивнул и сел на стул напротив, положив больную ногу на маленькую табуретку. Инеж подвинулась, чтобы лучше видеть его. — Сегодня днём, — начала она своим мелодичным, убаюкивающим голосом. — Я обидела тебя. Нет, только не жалость. — Конечно, нет. Она покачала головой, услышав его слова. — Каз, я хочу всё объяснить тебе, — Инеж взглянула на свои руки. — Но мне тяжело. Ты лучше других знаешь, что есть вещи, которые сложно проговаривать вслух. Да, он знал. В его жизни таких вещей было даже слишком много. — Я не хочу оставаться у тебя на ночь, потому что боюсь разбудить, — призналась она после долгой паузы. — Разбудить? — Я плохо сплю с тех пор, как… всё это закончилось. Иногда, — она точно специально заставляла себя смотреть ему в глаза — маленькая отважная сулийка, — я просыпаюсь от того, что плачу. Едва слышно, но ты бы точно проснулся. У тебя чуткий сон. А иногда даже полное отсутствие сна. Так, это была не жалость, а забота. Каз пока не решил, что делать с этим открытием. И ещё кое-что. Он приподнялся, мысленно выругался, наступив на больную ногу, и оказался рядом с Инеж. Она не стала отодвигаться. Каз медленно снял перчатки и коснулся её волос, слегка задел лоб, чувствуя покалывание в пальцах: — То, что тебе снятся кошмары, не делает тебя слабой, Инеж. Она вздохнула. — Спасибо, что сказала. Какой же храброй она была. Как же ему повезло. Инеж слегка покраснела: — Я… я думаю, если мы не будем говорить друг с другом, ничего не выйдет, — она добавила, помолчав. — И у остальных появится возможность управлять нами. Это она о чём? Инеж явно не хотела распространяться насчёт этого пункта. Каз не стал настаивать. Если бы дело было важное, Инеж бы обязательно ему всё рассказала. Подозрение закралось в его мысли, когда через пару часов Инеж спросила: — Ты отчитывал Анику после задания? — Да. И она не переставала со мной флиртовать, пока я не указал ей на дверь. — Она что-то сказала тебе? По губам Инеж пробежала нехарактерная для неё, почти лукавая усмешка: — Ничего особенного, просто поделилась со мной сокровенными мечтами, — потом она ещё раз посмотрела на него. — Я всё решила. Продолжила после небольшой паузы: — Пойдём, разберёмся с моей кроватью. Каз улыбнулся, он хотел ещё раз поблагодарить Инеж за то, что она решила довериться ему, но промолчал и отправился вслед за ней в комнату. Там он сразу пошёл к шкафу: ночи становились всё холоднее, и Инеж могло понадобиться второе одеяло.

***

Инеж проснулась от слабого, болезненного стона — очень тихого и печального. Она огляделась, пытаясь понять, где находится, и только когда стон повторился, вспомнила все события прошедшего дня. Она в спальне Каза, на его кровати, а он сам лежит на матраце, постеленном на полу (Инеж возражала против такого варианта, но не смогла переспорить этого упрямца). Она свесилась с кровати и теперь пыталась в темноте рассмотреть Каза. Наконец ей удалось разглядеть лицо парня. Пару раз Инеж видела его спящим, но никогда он не казался таким испуганным. Тоже кошмары? Наверное, это не должно было её удивлять. В конце концов, даже того, что Инеж знала о прошлом Каза, хватило бы на пару очень страшных снов. Он потерял брата по имени Джорди из-за Пекки Роллинса, он долгие годы жил местью и болью, он не переносил прикосновений к своей коже — в прошедшие недели они работали над этим, и Инеж радовалась каждой лишней секунде, которую они вместе отвоёвывали у таинственного недуга. Должна ли она была разбудить его? Её мама делала так в детстве, чтобы прогнать злой сон и позвать другой. У сулийцев есть даже свои слова для этого: «Саяльти това, саяльти ноа» или «Худшее уйди, лучшее приди». Каз вздрогнул и что-то пробормотал. Инеж решилась. Он сам позвал её к себе, сам настоял на том, чтобы она осталась на ночь, и должен смириться с последствиями. Осторожно, стараясь не напугать Каза ещё больше, Инеж переползла на его матрац. Он был узким, и Инеж пришлось приложить немало усилий, чтобы в темноте не задеть Каза рукой или ногой. Когда он засыпал, то накрылся простыней, но во сне частично сбросил её с себя. Инеж взяла свободный угол простыни и, обернув ей ладонь, коснулась плеча Каза. — Проснись. Вместо этого он снова пробормотал что-то тревожное. Инеж прислушалась. — Жи… Он сказал «жи»... Может, «жив»? Что за странный кошмар. Нет, ему точно стоило проснуться. — Каз, нужно прогнать сон, — она снова потрясла его за плечо. — Дж… Что, Инеж? — он очнулся, наконец, и сразу отскочил от неё, провёл рукой по волосам. — Каз, — начала она, но он перебил её. Спросил немного растеряно, будто понятия не имел, что делать дальше: — Тебе… приснился кошмар? — Нет, тебе. И я разбудила тебя, чтобы прогнать плохой сон. Ну, знаешь, саяльти това. Конечно, Каз не знал. Он даже, кажется, не сразу понял, что именно она сказала, а потом хмыкнул: — Не думаю, что мне это поможет, — потом он нахмурился. — Я разбудил тебя? Его голос звучал так хрипло. Инеж хотелось утешить Каза, но как это сделать, если он даже плохие сны прогонять не собирается? — Да. — Прости. Наверное, это и правда была плохая идея. Не стоило тебе оставаться здесь... — Нет, — она оборвала его, хотя обычно старалась так не поступать. — Я просто не должна была тревожить тебя, но… Они смотрели друг на друга. Инеж очень хотелось обнять Каза, прижать к себе и попросить рассказать всё-всё-всё. Чтобы ему стало легче — хотя бы немного. Она сама чувствовала себя лучше после того, как открыла ему сердце. Странно — она была даже немного благодарна Анике и её бездарному плану. В жизни ничего не происходит просто так, Казу тоже не зря именно сегодня приснился плохой сон. По крайней мере, Инеж надеялась, что кошмары не мучают его каждую ночь, а приходят лишь изредка. — Что ты слышала? — спросил Каз всё так же хрипло. Он сжимал простынь и смотрел поверх её головы. — Всего одно слово — «жив». Видимо, это было очень важное слово. Что с тобой сделали, Каз? В серебристом свете луны, выползшей из-за тучи, Инеж видела, как меняется лицо Каза. Он думал, решался на что-то, спорил с самим собой. Она не настаивала и не торопила, замерла на краю матраца, стараясь не прикасаться к парню. — Мне нравится, когда твои волосы лежат так, — сказал он, будто именно это и было самым главным сегодня. Инеж дотронулась рукой до рассыпавшихся по плечам локонов. Прислушалась, когда он продолжил: — У мамы были длинные волосы, правда, светлые. Это всё, что я о ней помню. Джорди иногда рассказывал о ней. Джорди вообще любил рассказывать истории. Сначала он говорил с луной, а не с Инеж. Когда речь зашла об их с братом путешествии в Кеттердам, о преступлении Пекки Каз наконец посмотрел на неё. Он рассказывал долго, раскладывал перед ней пасьянс из воспоминаний — доставал их одно за другим. Прерывался, почти умолкал, и ей казалось, что на сегодня достаточно, что она и без того узнала куда больше, чем ожидала, но Каз точно набирался сил и продолжал, не жалея ни её, ни себя. Инеж украдкой стёрла со своей щеки слезу, когда он заговорил о пробуждении рядом с телом брата. В море трупов. Теперь всё стало ясно — перчатки, тот случай в тюремном фургоне. Каз не сгущал краски, но она легко представила его маленьким мальчиком, беспомощным и потерянным, хотя когда-то даже не думала о том, что у Каза вообще было детство. Когда-то — очень давно, в то время она также не могла предположить, что будет сидеть рядом с Казом на матраце и слушать его низкий, царапающий голос. Что он откроет ей так много. — Ты уже на полу сидишь, наверное, — сказал он наконец, добравшись до своего присоединения к «Отбросам». «Я хочу, чтобы ты пододвинулась поближе», — услышала Инеж. Она знала, что Каз не примет от неё жалости. Не простит её за это. Инеж подвинулась как можно ближе к Казу, простынь всё ещё надёжно разделяла их. Оправдывало ли прошлое его поступки, стремление к наживе, жажду власти? Нет. Инеж так не думала, но без всего этого он бы не был Казом Бреккером. Её Казом. Ей хотелось забрать его боль, но Каз не принял бы этого. Он просто хотел, чтобы она была рядом. Приятно, когда желания совпадают. За окном уже стало светлеть, но он мог поспать ещё пару часов — сама Инеж сомневалась, что сможет погрузиться в сон после таких историй — и она сказала: — Позволишь теперь прогнать твой сон? Он рассмеялся отрывисто, но вполне искренно: — Если ты так хочешь. Инеж надеялась, что он не жалеет о своей откровенности. Я не позволю ему пожалеть. Потом она провела ладонью над его лбом и, развернувшись к окну, шепнула: — Саяльти това, саяльти ноа. Отправила сон в полёт и схватила новый — очень хороший, не иначе. Дальше ей нужно было провести ладонью по лбу Каза, и она застыла, когда поняла это. Он смотрел на неё выжидающе. Инеж пришла в голову идея, которая показалась ей удачной. Она дотронулась до собственной ладони губами, а потом, подавшись вперёд, поцеловала Каза в лоб — легко и быстро. Однажды она так же коснулась его губ. Инеж всё время боялась перейти черту, тем более теперь. Однако она также знала, что не должна отступать совсем. Он не отодвинулся, не вздрогнул, только едва улыбнулся уголками губ. Инеж перебралась на кровать, только когда Каз заснул.

***

Проснувшись, он долго смотрел в потолок. Казу не верилось, что он действительно всё рассказал Инеж этой ночью. Облегчение смешалось со стыдом и страхом: как она будет относиться к нему теперь? Не решит, ли что он всего лишь жертва обстоятельств? Каз скривился от такой сентиментальщины. Нет, Инеж не могла так поступить. Она достаточно его знала. Она была слишком умна для этого. Инеж — Каз улыбнулся широко, даже очень, потому что его никто не видел — прогнала его дурной сон и подарила хороший. Это её пристрастие к быстрым, внезапным поцелуям было милым, как и сулийский обычай. Казу хотелось поцеловать её по-настоящему, но он не знал, к чему приведёт такой опыт, чего от себя ждать. Сны дарили ему такую возможность, но ни одно сновидение не сможет сравниться с теплом Инеж, когда она рядом, с её горячей, гладкой кожей, с тем, как стучит её сердце в такие — особые, их личные — моменты. Каз ловил её пульс на запястье и боялся выдать свой. Он встал, поправил свободные штаны, в которых обычно спал, и подошёл к кровати. Инеж лежала, прижав к себе подушку, закутавшись в два одеяла и сжавшись в клубочек, будто хотела стать ещё меньше, чем была. Он не собирался будить её, но она, наверное, почувствовала его взгляд. Приоткрыла глаза, шмыгнула носом. Такая милая спросонья. Каз надеялся, что эти мысли не написаны у него на лице. Инеж и без того знала слишком много. — Пора вставать? — спросила она, откидывая одеяла. Рубашка, в которой она спала, определённо была слишком тонкой. Если удача не изменила ему, то он всё-таки не покраснел. — Нет, — ответил он и тут же исправился. — Мне пора, а ты можешь ещё немного поспать. Сейчас только шесть. — Я встану, — сказала она, потянувшись за лежавшей на тумбочке резинкой. — Подожди, — попросил Каз. Он присел рядом. — Я хочу… кое-что сделать. Инеж кивнула. Её доверие было ещё более притягательным, чем бронзовое тело под полупрозрачной рубашкой, но Каз бы никогда не признался ей в этом. Он прижался своими губами к её. Она замерла, позволяя ему вести. Этот поцелуй был чуть длиннее, чем предыдущий, но хотя Инеж приоткрыла рот, Каз не решился на что-то большее, чем просто касание губ о губы. Если сразу исполнить все свои желания, можно сойти с ума. Потом она завернулась в одеяло и прислонилась к плечу Каза. За приоткрытым окном просыпался город — шумный, воняющий, полный простофиль и подонков, — Каз прислушивался к нему, греясь об Инеж, сохраняя это мгновение в памяти. Оно определённо того стоило.