***
Каз отрицал, что болеет, но постоянно пил чай. Вероятно, считал отвар из ромашки и крапивы — кажется, в кружке плавала именно она — лучшим средством от любого недуга. Инеж молчала весь день, к тому же Каз загрузил её работой: требовалось срочно разузнать всё о Тохрейме Стойерсе — коммерсанте, приехавшем в город две недели назад и сразу же занявшем лучший из сдаваемых в Кеттердаме домов. «Он привёз с собой столько ценностей, что сам напрашивается на ограбление. А если учесть отгруженное вчера ночью, куш будет сказочный», — сказал Каз с утра. «Вот, значит, почему ты так промок, — подумала тогда Инеж. — Следил, как драгоценности везут, может, пробрался за носильщиками до дома, переговорил с кем-то. Ладно, дальше информацию буду собирать я». С этой задачей она справилась куда лучше, чем с той, которую поставила сама себе. Вечером, когда они укладывались спать, и Каз раскашлялся, Инеж заметила: — Можно было бы обратиться к целителю. Он послал ей слишком красноречивый взгляд, а губы этого упрямца сложились в тонкую линию: — Со мной всё в порядке, — уже укладываясь на матрац, Каз добавил, — и мне не нужно второе одеяло. Вот, значит, как. Инеж вздохнула. Сдастся ли Каз, если она настоит на своём? И стоит ли пробовать? Она боялась пережать, не хотела быть слишком резкой, но её беспокоило то, что сегодня на лбу Каза пару раз появлялась испарина, хотя душно не было, и этот кашель — сухой и царапающий. Инеж повернулась так, чтобы видеть Каза, и уснула, наблюдая за ним.***
Ещё два дня всё вроде бы было неплохо, или это на Инеж навалилось столько работы, что она ничего не замечала. К концу вторых суток Инеж даже заподозрила тут особый умысел: от Каза можно ждать чего угодно, если подумать. Две ночи Инеж приходилось ложиться спать без него, потому что она слишком уставала, такое происходило впервые за тот месяц, который она жила — с Казом — на чердаке, и это было странно, непривычно и неуютно. Она хотела поговорить об этом на третий день, а заодно устроить Казу допрос с пристрастием насчёт его самочувствия — ночью он точно кашлял, — но планы немного смешались, когда он сказал, позвав её в кабинет: — Сегодня вечером вместе последим за домом Стойерса. Найдёшь удобную точку? Он сидел в своём кресле, недавно изготовленном одной из лучших мебельных фабрик Кеттердама, прямой и холодный, но только на первый, неопытный взгляд. Инеж видела куда больше: как — едва заметно — подрагивают самые кончики тонких белых пальцев, как точно гуляет по лицу эта коварная ухмылка, которую Каз позволял себе, когда дело казалось особо удачным. Он расправил плечи, и Инеж подумала о том, что ему всё-таки очень идёт эта иссиня-чёрная батистовая рубашка: ворот подчёркивал шею — кожа на ней на взгляд казалась очень нежной… — Уже нашла, — наконец ответила Инеж, когда вдруг поняла, что не отзывается слишком долго. В такие моменты Инеж радовалась, что, благодаря цвету кожи, люди обычно не замечали, как она краснела, а сейчас её щёки пылали — из-за понимающего взгляда Каза, из-за этой его шеи, внезапно ставшей такой притягательной. Хотя, нет, не внезапно, но в таком Инеж бы ни за что не призналась. Каз кивнул и точно хотел подойти к ней, но вдруг раскашлялся, постарался закрыть рот рукой и странно дёрнулся, будто для него стало невыносимым и прикосновение к собственной коже. — Каз, — она в один прыжок оказалась у стола. — Ну, сходи уже к целителю, серьёзно. Снова это непробиваемое выражение лица: — Я сам с этим разберусь. Спасибо, Инеж. Хуже «спасибо» она ещё не слышала. Ей оставалось только вздохнуть и выйти из кабинета, иногда с Казом Бреккером было слишком сложно, но сдаваться она не собиралась. Я помогу тебе, даже если ты этого не хочешь.***
Инеж решила найти целителя завтра с утра и притащить его к Казу — наоборот вряд ли бы вышло. Правда, в глубине души она надеялась, что Каз всё-таки хотя бы немного прав, и ему не так плохо, как кажется со стороны. Инеж поняла, что ошиблась тем же вечером. Старое здание ратуши, которое давало лучший обзор на временный дом Стойерса — жёлтую трёхэтажную постройку, покрытую вычурными завитушками и нелепыми пузатыми балконами — было полуразрушено. Лестница находилась в отвратительном состоянии, и Инеж вообще не хотелось тащить туда Каза, но он ведь попросил её привести его в лучшую точку для слежки. Она не могла подвести его в этом вопросе. И вот при подъёме на чердак — последний лестничный пролёт, по большей части сгнивший, но с ещё не отвалившимися перилами — она услышала, как Каз издал странный звук, точно пытался проглотить кашель, и, развернувшись, едва успела поймать падающего Каза за руку. Трость упала вниз — к подножию лестницы. Очевидно, если бы Инеж не сориентировалась, то и Каз лежал бы на площадке. Теперь же он точно завис над ступеньками — одной рукой Каз держался за перила, а вторую сжимала Инеж, причём её пальцы скользнули под плащ — ладонь девушки и запястье Каза разделял только батист. — Инеж, — выдохнул он, и во взгляде его промелькнула непривычная растерянность. — Твоя рука горит, — произнесла Инеж. Его кожа и правда точно плавилась — жар ощущался даже сквозь рубашку. Каз вернул себе равновесие, но Инеж сразу заметила, что сделать это для него было непросто. Не обращая внимания на недовольное выражение его лица, Инеж быстро спустилась за тростью и передала её Казу. Он к этому времени преодолел оставшиеся ступеньки и теперь стоял, прислонившись к обшарпанной стене. На его лбу снова блестела испарина. Инеж закусила губу, раздумывая. Каз явно не собирался обсуждать своё состояние и, кажется, даже намеревался продолжить операцию, но зачем? У Инеж возникла неприятная мысль, что дело в какой-то ненужной браваде, разыгрываемой специально для неё. Ну уж нет — она на такое не подписывалась. — Я сейчас потрогаю твой лоб, — предупредила она и, надеясь, что он сможет это перенести, действительно докоснулась до лица Каза. Её ладонь прошла под самыми волосами. У него был жар. — Такая холодная, — вдруг тихо сказал Каз. — Обычно у тебя горячие руки. Она замерла на секунду, но потом поспешно отдёрнула руку. — Пошли в Клепку, Каз, — и, увидев, что он собирается возразить, добавила. — Пожалуйста. Каз больше не стал противиться. Инеж догадывалась, что у него просто закончились силы. Она убедилась в этом во время спуска по лестнице. Инеж приходилось незаметно поддерживать Каза, и она радовалась только тому, что какой-то чиновник решил поставить новые перила в ратуше перед тем, как навсегда покинуть её. Поступок глупый, но внезапно полезный. Хотя вряд ли кто-то из правления города обрадовался бы, если бы узнал, что его решение помогло Казу Бреккеру. Идти по улицам было куда сложнее. Каз старался не опираться на неё, но, кажется, с каждой секундой всё больше проваливался в забытье. Неужели начинается бред, лихорадка? Инеж и саму трясло от этих предположений. И зачем она жалела его гордость, почему сразу не настояла на кардинальных мерах? В конце концов, можно же было найти кого-нибудь из целителей, работавших с бандами, хотя бы просто взять у него какой-нибудь порошок. Идиотка. Она злилась на себя даже больше, чем на Каза. Он же всё больше наваливался на неё, и Инеж приходилось одновременно тащить эту тяжесть — Каз оказался куда тяжелее, чем она предполагала — и выбирать улицы, на которых их не увидел бы никто из знакомых. Она должна была сберечь репутацию Каза. Инеж искренне надеялась, что на первом этаже Клепки никого не окажется, но ещё с улицы услышала, как кто-то отчаянно ругается. И ещё там был тонкий женский голос, распевающий песни. Кажется, «Отбросы» решили отдохнуть, не выходя в клуб, и, конечно, воспользовались отсутствием своего главаря. — Каз, — позвала она, остановившись в нескольких метрах от здания. Их окружали одноэтажные постройки, спасавшие Инеж и Каза от любопытных глаз. Каз посмотрел на неё и шевельнул губами — как сильно они потрескались. Нет, Инеж не могла рассчитывать на помощь Каза. Ответ пришёл к ней, пока она смотрела на трещинки на его губах. Чем проще, тем лучше — кажется, была такая сулийская пословица, но, возможно, Инеж сама её только что придумала, пытаясь оправдать свои действия. Инеж взлохматила Казу волосы, расстегнула ещё одну пуговицу на его рубашке, а потом выправила из штанов край своей и специально помяла её. В Клепку они с Казом буквально ввалились, и Инеж, надеясь, что людская фантазия компенсирует её дурные актёрские способности, сказала громко и томно — она ненавидела эту идиотскую интонацию, которую заставляли использовать в «Зверинце», но легко могла её изобразить: — Ох, потерпи до нашей комнаты, Каз… — его имя Инеж специально растянула. Он взглянул на неё, но тут же вернулся в своё состояние, близкое к полной отключке. Инеж издала ещё несколько лишённых смысла восклицаний в том же духе. Конечно, никто не вышел встречать их с Казом, но она знала — «Отбросы», которые сейчас находятся в Клепке, затаились в коридорах или слушают из своих комнат. Она чётко различила несколько смешков. И ладно. Зато репутация Каза точно не пострадает. Дотащить его до комнаты Инеж помогли святые — не иначе. Она молилась им всё время, пока шла наверх. Каз почти полностью лежал на ней, и лишь иногда слабо перебирал ногами, взбираясь на очередную ступеньку. Подъём был мучительным и изматывающим. Он забрал все силы Инеж и, кажется, лишил её рук, но, не взирая на это, уложив Каза на матрац — она хотела, но не могла поднять его на кровать — она не позволила себе отдохнуть. Каз, Каз… что же мне делать? Он весь горел, как печка, — ей пришлось снова коснуться его лба, и Инеж всё боялась, что навредила ему ещё больше — и то и дело кашлял. Кажется, им повезло, что он не громыхал так, когда Инеж тащила его по лестнице. Нужно было как-то унять жар. Целитель бы всё сделал правильно, но Инеж не знала, где искать его в такое время — стрелки часов подкрались к единице. Каз снова закашлял. Возможно, ей могла бы помочь Нина — она же как-то вылечила Инеж на корабле. Нина, Нина… и зачем ты уехала в Равку, если так нужна здесь? Инеж обхватила голову руками. Потом, прикрыв пальцы простыней, поудобнее устроила Каза на матраце. Нет, нет, этого мало. Надо сбить горячку — непривычно и страшно было видеть Каза таким раскрасневшимся. Она пыталась поить его водой, но боялась, что он захлебнётся. «Инеж Гафа, ты не можешь сдаться, не можешь просто смотреть, как болезнь отбирает у тебя Каза. Соберись… Гафа… Гафа». Воспоминание пришло внезапно: вот отец мучается от жара — он красный, как сейчас Каз, только не кашляет, а больше хрипит. И мама говорит, что сейчас снова смешает… смешает. Что она смешивала? Ещё пара минут понадобилась Инеж, чтобы вспомнить: уксус и вода. Вот какие ингредиенты были в этом нехитром лекарстве. Кочевая жизнь учит приспосабливаться. Она кинула торопливый взгляд на Каза и сбегала на кухню — маленькое помещенье, которым пользовались лишь изредка. К счастью, уксус лежал в одном из ящиков. Небольшая бутылочка, но на ночь, наверное, хватит: Инеж всё ещё не могла вычислить или вспомнить пропорцию. Вернувшись на чердак, она убедилась, что все двери заперты, потом смешала уксус с водой в тазу и достала тряпку. Она отёрла его лицо, стараясь скорее смачивать кожу, чем растирать, потом перешла к шее. Дальше Инеж отложила тряпку и расстегнула на Казе рубашку, потом, охнув — всё-таки она ужасно устала за этот день — сняла её с него и отодвинула к краю матраца. Что-то в кармане упало на пол — наверняка один из знаменитых Казовских ножей. Она касалась тряпкой его груди, испещрённой шрамами — Инеж старалась действовать максимально аккуратно. Потом омыла татуировки: теперь «Р» приобрела для неё смысл. Каз выбил на своём теле прошлое, от которого, по его же собственными словами, хотел поскорее уйти. Сколько же противоречий в одном человеке. Брюки Инеж стягивать не стала, но закатала их до колена, и аккуратно смочила раствором ноги Каза. Она не знала, скоро ли подействует это своеобразное лекарство. Подействует ли оно вообще? На всякий случай Инеж ещё раз ополоснула тряпку в растворе и положила её Казу на лоб. Она вздрогнула, когда Каз перехватил её руку: — Инеж, — пробормотал он. — Да, я тут, — она попыталась высвободить пальцы из его ладони, опасаясь, что ему станет хуже. Он не позволил ей сделать это — Инеж с волнением отметила, что его руки уже не такие горячие, как час назад. — Не уходи, — попросил Каз. — Останься. Кажется, он разговаривал не с ней, а с какой-то другой Инеж, которую видел перед собой. Наверное, им было хорошо, потому что Каз блаженно улыбнулся — Инеж не помнила, чтобы на его лице появлялось такое выражение. Он всё ещё держал Инеж за руку и говорил, но слова становились всё неразборчивей. Каз бредил, но уже не распадался на части от жара, и это успокаивало Инеж. По крайней мере, она хотела верить, что это хороший знак. Сон сморил её прямо у Казовского матраца и, проснувшись — через пару часов — она сразу почувствовала, что Каз опять стал горячее. — Что же это такое. Инеж повторила вчерашнюю процедуру, напоила Каза, расплескав половину воды на матрац, и попыталась поговорить с парнем, но он всё ещё не приходил в себя. — Придётся тебе подождать меня, — шепнула Инеж. Она поцеловала собственные пальцы, потом дотронулась до лба Каза и вышла за дверь.***
В её планах целителя было найти куда проще, чем на практике. Стоило выйти на улицу, как Инеж поняла, что собственно не знает, куда нужно направиться дальше. Целитель «Отбросов» мог рассказать всем о болезни Каза или ещё хуже — о его проблеме с прикосновениями. Невозможно провести осмотр, не дотрагиваясь до пациента. Разве что целитель будет очень стараться, но в таком случае придётся рассказать ему всё. Инеж подавила вздох и, в конце концов, решила пойти к единственным людям, на которых могла положиться. Одного из них — Джеспера — правда, не оказалось в особняке, но, возможно, это было к лучшему. Инеж взяла с Уайлена клятву, что он будет молчать, а потом рассказала о своих поисках. Про особенность Каза она, конечно, не упоминала, но Уайлен и без того понял, насколько сложна эта ситуация. Наконец он кивнул: — Есть один специалист. Думаю, если ты опишешь ему симптомы, он даст тебе какие-нибудь порошки. Лёгкая улыбка тронула губы Инеж: — Спасибо. Когда я смогу с ним встретиться? Тут Уайлен внезапно подмигнул ей: — Через несколько минут. Ты ведь знаешь, какие чудеса в этом городе творят деньги. О, да — это Инеж знала так же хорошо, как и сколько боли приносят крюге Кеттердаму и его жертвам. Вот один из-за жадности довёл себя до жара и бреда. «Дело ведь не только в жадности, ты ведь понимаешь?», — спросил внутренний голос. Инеж решила слушать не его, а Уайлена. Тот действительно смог очень быстро организовать встречу с целителем. Пока они ждали его, Уайлен рассказывал Инеж о Джеспере. То есть начинал он всегда с чего-нибудь постороннего — например, с разученной песни, — но магическим образом всегда возвращался к Джесперу, а, поймав себя на этом краснел и в последний раз даже стал извиняться. — Ты ещё подумаешь про меня невесть что. Инеж остановила его движением руки: — Я рада за вас, Уайлен. Он хотел что-то сказать, но не успел ответить — лакей доложил о приходе целителя. Заодно слуга придирчиво осмотрел Инеж: наверняка подумал, что она выглядела куда приличнее, пока жила в доме его хозяина. Целитель оказался мужчиной средних лет — полноватым, лысеющим и довольным жизнью — он выслушал всё, что Инеж рассказала о заболевании Каза, и добродушно улыбнулся: — Всяко лучше бы было осмотреть больного… Господин Ван Эк… Разговаривала с целителем Инеж, но обращался он, конечно, к Уайлену. Кто бы сомневался. Он, наверное, подумал, что юный купец решил заняться благотворительностью, а, впрочем, какая разница. После того как Уайлен заверил гриша, что пока осмотр пациента невозможен, то, несколько раз покачав головой, достал из объёмной сумки порошки. Он объяснил — на этот раз Инеж, потому что так велел Уайлен — когда что и в каких порциях давать больному. — Если состояние не улучшится через два дня, нужно будет его осмотреть. Инеж кивнула. Когда целитель ушёл, она от души поблагодарила Уайлена, а потом извинилась и, напомнив напоследок, что лучше не рассказывать об этой ситуации Джесперу, побежала к Казу.***
Благодаря порошкам Каз куда лучше перенёс следующую ночь. Инеж, правда, почти не спала. Она ужасно устала и напоминала самой себе тех оживших мертвецов, которыми управляла Нина, но стоило ей прилечь, как грудь сдавливало от волнения. Когда же она закрывала глаза, то видела такие картины, о которых и вовсе не хотелось вспоминать. Инеж старалась не оставлять Каза, но ближе к полудню спустилась на первый этаж, чтобы посмотреть, как ведёт себя банда. Сойдя с последней ступеньки, она увидела Майло и Маззена. Они смеялись и явно были под хмельком. — Эй, — Инеж вспомнила один из последних разговоров с Казом. — Вы почему здесь? Сейчас же ваша очередь быть зазывалами. Майло сплюнул: — День сейчас — всё равно никто в клубы не прётся, зачем зря воздух сотрясать? Маззен кивнул. Только бунта на корабле ей не хватало. Инеж упёрла руки в бока: — Приказ босса не обсуждается, а Каз велел вам… — Да Грязные руки уже больше суток не появлялся, может, его вообще убили, — захохотал Маззен, хотя ничего смешного в его словах не было. — У Каза дела, — отрезала Инеж. — А вы обязаны исполнять его приказы. Майло выругался и потянул свою руку, похожую на лапу к Инеж: — А ты здесь причём, маленькая ш… Он не успел выговорить ненавистное слово, от которого Инеж мутило. Она достала клинок и со всей силы вонзила его Майло в ладонь. Лезвие прошло насквозь, Майло заорал: — Ах, ты… Инеж ударила его в пах — безыскусно, но действенно. Она также следила за Маззеном, который пока не спешил вмешиваться. — Я Призрак, слышишь, идиот? Я могу убить тебя, — она повернулась к Маззену. — И тебя, если захочу, потому что я в десятки раз ценнее каждого из вас. И именно поэтому я слежу за тем, как вы исполняете приказы босса, ясно? Она надменно улыбнулась, когда эти двое кивнули, причём лицо Майло всё ещё было перекошено от боли. Так ему и надо — ему и всем, кто звал Инеж шлюхой из-за того, что она ночует в комнате Каза. Она заставит их вновь уважать себя, если они что-то забыли или перепутали. Её отношения с Казом — да, у них есть отношения, и пусть все вокруг хоть захлебнутся — не перечёркивают того, чего Инеж достигла до этого. Она Паук, Призрак. Она очень опасна. Инеж специально вытащила клинок из руки Майло так, чтобы ему было максимально больно. Кинула напоследок: — Делайте, что вам приказано. Потом обошла Клепку, убедилась, что больше никто бунтовать не намерен, и вернулась к Казу.***
Проснувшись, Каз увидел лежащую рядом Инеж. Через несколько секунд он сообразил, что Инеж спит на полу. Он попытался встать, но голова закружилось, и пришлось ещё немного посидеть на матраце. Как он оказался здесь? То есть это, конечно, была его комната, но Каз не помнил, чтобы засыпал. Он порылся в памяти и нашёл обрывки из голоса Инеж, её рук и запаха уксуса. Точно — им и сейчас разило в комнате, разило от него. Только теперь Каз заметил стоявший рядом с Инеж таз. Вот как. Ещё он вспомнил белые порошки, которые Инеж заставляла его есть, и розовую отвратительно сладкую микстуру. Инеж… да, неудивительно, что она свалилась с ног, не дойдя до кровати. Сколько времени она ухаживала за ним? Как он это допустил? Злость на самого себя охватила Каза. Он ведь знал тогда, в ту злополучную ночь, что Инеж отчасти права: он промок, он мог заболеть. Почему он не послушал её? Она так заботилась обо мне, будто я маленький мальчик, будто я не могу сам во всём разобраться. И я не хотел, чтобы она лишний раз волновалась. О, разумеется, теперь-то цель достигнута: Инеж всего лишь выхаживала его несколько… дней, наверное. Каз искренне надеялся, что валялся почти без сознания не месяц. Он точно помнил ратушу — да, позорное полупадение с лестницы. Каз едва не застонал. Какая мерзость. А что дальше? Вроде они шли по улице. Да, как-то ведь он добрался до чердака Клепки. Инеж донесла? Каз встал. Порадовался, что не потерял равновесие — чувствовал он себя неважно и ещё очень хотел есть. Так же смутно, как таблетки, он помнил жидкую-жидкую кашу: видимо, ей его кормила Инеж. Он подхватил её на руки. Пальцы тут же задрожали. Хотелось прижать Инеж к себе покрепче, лечь с ней вместе на кровать и не отпускать весь день — судя по сиявшему за окном солнцу, сейчас было часов десять утра — а потом ещё и ночь. Инеж, Инеж… разве можно так себя не жалеть? Она казалась уставшей даже во сне, и Каз аккуратно положил её на кровать, укрыл одеялом, а потом ещё несколько минут смотрел на это милое, осунувшееся лицо. Инеж, я ведь собирался беречь тебя — очевидно, задание провалено. Помывшись — всё-таки уксус был не очень удачным парфюмом, надо потом спросить Инеж, почему она решила обтереть его тело этим раствором — он выбрал новую рубашку и брюки, завязал галстук и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.***
Через несколько часов Каз выяснил, что Клепка не развалилась, «Отбросы» по-прежнему верны ему, и в сущности ничего не изменилось. Разве что Майло не сможет полноценно работать из-за травмы. Сам он так и не признался, кто всадил ему клинок в руку, но Каз легко узнал почерк, а Маззен подтвердил его догадки. — Майло… не очень уважительно отнёсся к Призраку, — сказал Маззен. Каз скривился. «Не очень уважительно». Это же как надо было разозлить Инеж, чтобы она проткнула кому-то руку. Он ещё накажет идиота, но позже, и обязательно выяснит, как всё было на самом деле. Потом Каз сходил в клуб, по дороге узнав, что Стойерс всё ещё в городе — видимо, ждёт, когда его ограбят. Хороший мальчик. Осмотрев Клуб и заодно осознав, что ни одна живая душа не знает о его болезни — это прекрасно, ведь боссам не полагается страдать от простуды или чего-то в этом роде, но как Инеж удалось провести его в Клепку незамеченным? — Каз наткнулся на Джеспера. Тот выпивал за одним из столов, но не играл. — Никаких ставок? — спросил Каз. — И тебе привет, — откликнулся Джеспер. — А вообще… не говори Уайлену, но я немного поставил. — И проиграл. Джеспер кивнул — конечно, Каз был прав. — Приятно слышать, что некоторые вещи остаются неизменными, — Каз присел. Тело всё ещё ломило, да и голова после нескольких часов ходьбы и разговоров начала раскалываться. Вдруг Джеспер хохотнул: — Ну, так не всем же так кардинально меняться, как ты, — с этими словами он допил остатки бренди, болтавшиеся в его стакане. Каз не знал, что имеет в виду Джеспер, поэтому решил промолчать. — Что это на тебя нашло — зажимать Инеж прямо в коридоре Клепки, у вас же там вроде целый чердак на двоих? Или уже все поверхности опробовали? — Джеспер, видимо, хотел подмигнуть Казу, но заметил, что взгляд собеседника не предвещает ему ничего хорошего, и пробормотал. — Тут столько разговоров было… — Вот как, — протянул Каз. Подсознание подкинуло воспоминание — голос Инеж с необычной интонацией, от которой Казу вроде стало не по себе, но в то же время по телу прошла горячая, будто удушливая волна. «Потерпи до комнаты». Кажется, так она сказала, когда… — В коридоре, говоришь, — протянул Каз. Да, теперь он понял, как всё было. Джеспер явно чувствовал себя неуютно: — Я… эээ… не хотел… Каз махнул рукой: — Я знаю. Беги домой к Уайлену, пока не напился. И вышел, оставив Джеспера в одиночестве осмыслять произошедшее.***
Ноги сами привели Каза на рынок. Он стал осматривать ряды, не зная, что именно ищет. Искал ли он вообще что-нибудь? Пожалуй, вопрос стоило задать именно так. Посуда, россыпи бус и браслетов, душистое мыло, живые мыши, порнографические карточки — всё это было не то. Да и поможет ли какой-нибудь предмет передать то, что он чувствует? Благодарность. Безмерная. И что-то большее. Что-то, из-за чего хочется поскорее сбежать с этого рынка и кинуться к ней — к Инеж. Он представил её, лежащую на его кровати, и ко всем этим чувствам добавилось ещё одно, всегда возникавшее при взгляде на Инеж, при мысли о ней. Каз попытался хотя бы от него отмахнуться, но это было не так уж легко. Думала ли она о чём-нибудь подобном, когда вела мокрой тряпкой по его торсу? Вряд ли. Инеж было не до того — она спасала его жизнь. Снова. — Ищите букет вашей девушке, молодой человек? — прошелестела женщина, закутанная в синие шали. Каз только сейчас понял, что чуть не врезался в лоток цветочницы — ароматно пахнущий, пестрящий красками. Каз никогда не понимал, за что люди любят срезанные цветы: они так быстро вянут. Слишком быстро. — Приглядели что-нибудь? Какие цветы она любит? — снова заговорила с ним торговка, блеснув фальшивым сапфиром. Подделка сидела на среднем пальце её правой руки. — Не знаю, — сказал Каз, хотя вроде не собирался отвечать на эти глупые вопросы. В конце концов, он не искал букет, Инеж — не просто его девушка (и так странно называть её подобным образом), он ничего не приглядывал и да — он понятия не имеет, какие цветы она любит и любит ли вообще. Её мама обожает дикую герань — это он помнил, но что насчёт самой Инеж? Торговка покачала головой: — Не знаете. Недавно вместе? Вот возьмите анемоны или герберы… Она начала объяснять, почему стоит остановиться на этих цветах. Каз развернулся, чтобы уйти. Он почти сделал шаг, когда наткнулся взглядом на маленькие сиреневые лепестки. Такие изящные, нежные и вместе с тем сам цвет — яркий, сочный, притягательный. — Я возьму эти, — он указал на маленький букет, пытаясь вспомнить, как называются цветы. — Фиалки? Ну, я бы не советовала. Каз смерил торговку холодным взглядом: — Не хотите денег? Предлагаете забрать их бесплатно? Когда Каз шёл, засунув букет под плащ и надеясь, что он не сильно пострадает, то всё пытался предугадать реакцию Инеж. Что она скажет, если увидит фиалки? А если он объявит, что купил их для неё, а не украл? Даже я не могу в это поверить. Зайдя на чердак, Каз обнаружил, что Инеж всё ещё спит. Он оставил цветы на подушке рядом с ней, задержался на секунду, поправив чёрную прядь, упавшую Инеж на глаза. Для неё ему хотелось делать что-то удивительное, новое, непредсказуемое. Каз не знал, как называется это чувство.