Тридцать шесть вопросов

От своей жизни Матвей, в принципе, ожидал все, что угодно, поэтому он никогда не был человеком, которого легко удивить. Но, знаете, получить сообщение от Саши он не ожидал ни при каких обстоятельствах. Особенно если учесть, что сообщение это было весьма нетипичного для молодого человека содержания: «Бро, не хочешь спасти хорошего друга?» Нет, Матвей, конечно, мечтал стать спасателем в детстве, но даже представить себе не мог, чем обычный студент-психолог может помочь игроку сборной России, вокруг которого персонала крутится больше, чем людей в их дорогом общежитии. Подозрительно смотрит на экран, но не отвечает. Оглядывается на соседа по комнате, увлеченно печатающего что-то на своем ноутбуке, мысленно прикидывая, не решился ли вдруг тихий и застенчивый Гоша разыграть ненавистного соседа. Тут же усмехается, отметая подобный вариант развития событий, и в эту же секунду решает настрочить ответ: «Что, Сань, так бурно праздновал победу, что забыл, где база сборной? Пиши адрес, заберу тебя, моя любимая пьянчужка». «В другой раз. Ты можешь подстроить Маше встречу со мной? Желательно, в безлюдном месте и с минимальной возможностью сбежать». «Почему ты говоришь как серийный убийца? Безлюдное место… Минимальная возможность сбежать…». Матвей усмехнулся, отправив свой текст другу, и только в этот момент в его голове родился один, но крайне интересный вопрос: с чего бы, собственно говоря, им вообще искать встречи? В голове зажглась красная лампочка, заставляющая чертей радостно танцевать ламбаду. Всё получилось? Его опыт можно считать удачным? Об этом он, правда, решил тактично не спрашивать. Не время сейчас — такие вопросы задают только при личном визите. «Мне нужна всего лишь одна встреча. Приведешь её ко мне?». И почему-то Матвею казалось, что это «приведешь её ко мне» может закончиться для него визитом на кладбище. Этот парень как никто другой понимал, что такая слабая на вид девочка как Маша никогда не стала бы злиться просто так — если их разлад дошел до такой точки, то в завьяловской Вселенной, наверняка, происходящее выглядит как катастрофа всемирного масштаба. Единственное, чего сам молодой человек не мог понять, — почему эта мысль показалась ему настолько приятной? Качает головой, отгоняя непрошенных гостей, и тут же всматривается в экран телефона, набирая ответ: «Только если скажешь, что между вами случилось. В конце концов, ты умудрился обидеть Маню — это, друг, достаточно сильно надо было накосячить».> Достаточно незаинтересованно, не правда ли? Хотя, кого мы обманываем: сейчас у Матвея интерес был огромный. «Ты приведешь или нет? Не хочу быть в ссоре с кем-то из друзей». Почему-то на этой фразе Матвею захотелось расхохотаться как заправскому злодею, используя при этом все возможные спецэффекты, но его масштаба хватило, к великому сожалению, только на сдавленное фырканье. Саша, который всю жизнь не видел ничего, кроме мяча, просит помирить его с подругой во время чемпионата мира. Да скорее Земля бы стала квадратной, чем Головин отвлекся на кого-то из друзей во время мундиаля. Матвей усмехнулся, одними губами, но так иронически повторив это пресловутое: «Друзей». Дружить с девушками Саша никогда не умел, и почему-то эта мысль стала для Матвея очередной горькой пилюлей, которую ему предстояло испить. «Она завтра пойдет в реабилитационный центр к знакомым врачам. Могу навязаться с ней и проконтролировать, чтобы она точно не ускользнула от разговора. Ну, или не только от разговора…». Он не хотел, да и сам не понимал, почему подписывается на это. Может, он просто хороший друг? Может, он просто не может отказать в помощи людям, которые что-то для него значат? ***

Поссорились? И дуешься ещё? Твой выбор! Только мой тебе совет: Когда ты на кого-то держишь зло, Представь, что человека больше нет… Что он исчез. Не будет никогда Как прежде видеть, чувствовать, дышать… Он больше не услышит те слова, Которые ты так хотел сказать.

Обида. Что-то горькое, как ненавистная таблетка, колючее, как ёж, неприятное, как слизняк, высасывающий кровь и жизненные силы. Обида — это что-то противное, мерзкое, поливающее сердце концентрированной неорганической кислотой, затуманивающее сознание и перекрывающее поток адекватных мыслей. Обиды выхолащивают человека, оставляя от него только оболочку — все чувства закрывает на замок. С другой стороны, обида — это, в общем-то, знак того, что человек, который причинил боль, невероятно важен вашему сердцу. Маша никогда не злилась на малознакомых людей — они были ей неинтересны. По одной дороге с ними она идти не собиралась, крестить детей или пить из одной кружки — тоже, а потому и тратить свою энергию на них не желала совершенно. Она не умела обижаться в принципе, но в случае с Сашей почему-то решила сделать исключение. В какой-то мере она раздувала свою обиду из-за пустяка, но на данный момент она совершенно об этом не думала. Только вот… он так и не выходил у неё из головы: то и дело она вспоминала голос, смех и случайные прикосновения, вспоминала, как он целовал её на крыше, и воспоминания были настолько осязаемые, что Маше казалось, будто совсем скоро она начнет выть от безвыходности и безысходности собственного положения. Неприятно, но что-то внутри так сильно не хочет обижаться. Что-то внутри так сильно хочет забить и забыть все это, что-то внутри так сильно хочет ещё раз поговорить с ним. Какая поразительная глупость — не иметь возможности разобраться в собственных эмоциях, когда это важнее всего. — Маня, — голос Матвея звучал слишком ласково, в какой-то мере по-отечески, и девушка не могла перестать удивляться тому факту, что этот парень всегда оказывался рядом тогда, когда был больше всего необходим. — Перестань выглядеть так, будто я веду тебя в подвал на расстрел. — Потому что я считаю, что тебе вовсе необязательно контролировать каждый мой шаг, — интонационно выделяя местоимения, прочеканила девушка, закатывая глаза, но все же продолжила вышагивать за знакомым молодым человеком. Матвей лишь виновато улыбнулся, пожав плечами, но выглядел, в общем-то, так же, как и всегда: немного нелепо, но абсолютно честно и непринужденно. — Я не хотел, чтобы своим похоронным видом ты портила аппетит врачам и пациентам, — недолго думая, заключил Самойлов, и если бы Маша могла дотянуться, она давно бы залепила ему знатный подзатыльник; сейчас же дело ограничилось предупреждающим толчком в бок. — А с таким веселым мужчиной, как я, ты просто не сможешь долго грустить! Молодой человек засмеялся, Маша же сложила руки на груди, в глубине души надеясь затеряться в людском потоке и никогда не быть найденной. Проходят мимо закрытых киосков, на дверях которых то и дело написаны какие-то мотивирующие цитаты. Старается не смотреть, хотя взгляд постоянно цепляется за обрывки чужих фраз и букв.

«В то время, пока гордость выигрывает, люди теряют друг друга». С. Есенин.

Резко переводит взгляд на Матвея, выглядевшего весьма и весьма отвлеченно. Он не был весел как обычно, скорее — сосредоточен, и подобное поведение парня её несколько озадачивало. Где привычные шутки, издевки и подколы? Кто украл её сумасшедшего друга и где он такой, каким она его привыкла видеть? — Может быть, ты хотя бы скажешь, зачем тебе понадобилось туда идти? — нет, ей определенно необходима была эта информация, поскольку плестись за молодым человеком, боясь потерять его из виду, ей очень не нравилось. Матвей завис на несколько секунд, пропав в неведомых девушке думах, но ничего не ответил, пожав плечами. После небольшой паузы, в которую Машино лицо успело невероятно насупиться, Самойлов, словно нехотя, выдал свою коронную псевдо-философскую цитату, которую он подсмотрел в каком-то старом фильме: — Не, Маш. Ты неправильно рассуждаешь: что самое главное в путешествии? — он едва не сбил с ног какую-то девушку, неожиданно вынырнувшую из дорогого бутика. Та, конечно, возмущается, но Матвей лишь забавно кланяется ей в ноги, нацепив на лицо самое невинное выражение. — Так вот, — быстро возвращается в разговор с девушкой. — Ты знаешь? — не желая разводить полемику и прекрасно понимая, что вопрос это более риторический, Маша промолчала, озарившись какой-то странной полуулыбкой. Она, конечно, пыталась улыбаться буквально через силу, делать вид, что все хорошо, но… даже когда девушка заливалась смехом, в глубине радужки была видна противная ледяная корка. Маша умела улыбаться порой именно глазами, сверкая особыми огонечками в них, а сегодня выглядела лишь жалкой тенью самой себя. Впрочем, подобный контраст внутреннего и внешнего было достаточно тяжело не заметить даже самому невнимательному человеку. — В путешествии главное — дорога. Цель может оказаться так себе: ни в городе Богдан, ни в селе Селифан… Но ожидание, предвосхищение — вот, Маня, что самое важное, — он неожиданно щелкнул её по носу, за что тут же получил пару ударов ладонью по богатырской спине. Правда, эффект от этих ударов ровно такой же, как от удара по танку легким воздушным перышком. — Значит, не скажешь? — не спрашивает — утверждает, хотя голос её все равно обретает привычные вопросительные интонации. Если бы Матвей мог, он бы мигом одарил её улыбкой Джокера, приснившегося кому-нибудь в кошмарном сне, но, к сожалению или счастью, таких навыков он пока достичь не успел. — Дай-ка подумаю: нет, — не описать словами, насколько девушку бесили подобные театральные нотки в его образе. — Если ты сейчас же не скажешь, я уйду, — должно было звучать как угроза, но силы Машкиной интонации все же оказалось недостаточно. Выглядело так же страшно, как угроза комара мраморному памятнику. «Если я сейчас скажу, ты тоже уйдешь», — хотел было ляпнуть молодой человек, но вовремя прикусил язык, не позволяя ненужным словам срываться в пустоту и сеять сомнения в и без того засоренную голову Марии. Наверное, именно в этот момент Матвей понемногу начинал прикидывать, куда ему стоит убегать и в каком бункере потом скрываться от разозленного врача. Мало ли, что она ему там вколоть может? Он, конечно, не знал, что произошло между ребятами, но спрашивать не решался — как-то оно подозрительно будет, а ему вовсе не хотелось бы навлечь на себя лишние эмоции. Цель, к которой они придут, Машу, вероятно, разочарует, но… это уже не его проблемы. Он свой долг выполнил. — Мы уже почти пришли! — наверное, никогда голос Матвея не звучал так радостно, как в этот раз. Впереди виднелось какое-то странное здание с примыкающим к нему зеленым садом. — Это твое потенциальное место работы… — как-то совсем неуверенно произнес молодой человек, наткнувшись на строгий взгляд сбоку. — Ладно, шучу, — примирительно произносит, хотя голос его не особо лучится радостью и счастьем. — Как поступаем? — Я иду к Ангелине на четвертый этаж, а ты ждешь меня здесь и не пугаешь людей. — Э, не, Мань, у меня тут тоже друг работает. Ты как раз успеешь вернуться вниз. Подождешь меня, я дам вам возможность поговорить? — Маша только кивнула. Матвей в этот момент выглядел таким… таким жалобным, как будто он уже готов склонять голову на плаху. Хочет признаться, но не собирается делать этого. — Подожди? Друга приведешь? — в какой-то момент до девушки начало доходить, но она искренне убеждала себя в том, что у неё паранойя, а того, во что верит её мозг, и вовсе быть не может, но… Сослагательное наклонение здесь не работало. Почему-то когда она услышала бодрые шаги позади себя, девушка почти сразу поняла, кому они принадлежат. Только бежать уже тоже было поздно. — Привет, — Саша улыбнулся немного непринужденно, но уж больно наиграно. Матвей, до этого подошедший совсем близко, лишь шепнул ей такое непривычное из его уст «извини» и, напрягая все свои спринтерские задатки, спешно ретировался из помещения. — Привет, — а что она ещё могла сказать? — Если ты не против, я пойду, да? Матвей, видимо, сделал все свои дела. — Матвей не будет тебя ждать, — то, каким тоном он произнес эту фразу, заставило её задыхаться и испуганно оглядываться по сторонам. — И что, если я против? — Это, кажется, исключительно твои проблемы, — на этой фразе она планировала закончить, но гребанная гордость все же заставила продолжать. — Хотя, если тебя что-то не устраивает, ты можешь придумать себе новую жизнь и новую реальность. Опыт у тебя уже есть. После этой фразы молодой человек даже изменился в лице — Маша заметила мельком проскользнувшую злость и углядела вздувшуюся жилку на шее. Он тут же схватил её за руку, заводя, а, точнее сказать, впихивая в какую-то комнату. Много техники при абсолютном отсутствии людей — видимо, этой комнатой редко пользуются без особой надобности. — А что я должен был тебе говорить? — и то, насколько это звучит зло, ярко контрастирует с привычным мягким и доброжелательным тоном молодого человека. — Я не врал, — «ты просто не спрашивала напрямую» хотел добавить он, но вовремя передумал. — Я просто не знал, как эту новость можно преподнести наиболее безобидно. — О, да! — иронически вскрикнула, не боясь привлечь внимание к данным разборкам. — Вот безобидно-то для тебя получилось — просто включила девка телевизор, а там надо же — Саша. Вот это я обрадовалась! Пошла с родителями праздновать. — Я хотел тебе сказать! — Но не сказал же! — Да как ты, блять, себе представляла этот момент? — услышать от него мат она, конечно, не ожидала, но это послужило явным показателем — молодой человек на эмоциях. — Извини, я поступил неправильно, я прекрасно понимаю, что я мудак, но каким образом я должен был признаться? «Я ненавижу футбол, и всё, что с ним связано», — он старался вспомнить её слова и вольно пересказать их с подходящей интонацией. Маша хватила воздух так, будто он был отравлен, но говорить ничего не решалась, хотя внутри все тряслось от желания высказаться. — И тут я для улучшения романтической атмосферы: «Ой, а ты знаешь, я ведь жизни своей без мяча не представляю». Так я должен был сказать, да? И в итоге получить все то же самое, но только неделями раньше? — Да хотя бы так! — кричит, чувствуя, что в глазах собираются такие непрошенные слезы. Саша внимательно вглядывается в её лицо, но выглядит так, будто в него какой-то демон вселился. — Я бы не стала устраивать сцен! — Но сейчас ты их устраиваешь! — с нажимом проговорил он, сделав шаг к девушке, на который она тут же отреагировала своими двумя в противоположном направлении. Почему-то именно сейчас, когда Саша стоял в нескольких шагах и говорил с ней таким тоном, будто Маша изменяла ему несколько лет подряд, в душе зарождался ураган эмоций, который рисковал смести всех, кто попадется у него на пути. Он ведет себя так, будто они супружеская пара, и это, извините, откровенно говоря, бесит. Ах, погодите, они ведь официально даже не встречались. Маша глубоко вздохнула, прикрывая глаза. Холодный воздух несколько отрезвил, но не принес необходимого облегчения. Желание прибить его на этом месте было столь же сильно, как неожиданное желание поцеловать. И это пугало и волновало одновременно. — Найди себе такую, которая не будет! В чем проблема? — и это всё — выстрел в голову. Только, если честно, неясно, кого он поразил сильнее. — Придумывай себе жизнь, прикидывайся юристом, выигрывай чемпионаты и проводи время с шикарными моделями, или кто там ещё вокруг вас крутится? И все, Головин, будут довольны, — откуда Маша взяла в себе столько смелости, чтобы произнести все эти слова ему прямо в глаза таким уверенным голосом, она и сама не знала, но остановиться больше не могла. На секунду ей показалось, что на его лице проскользнула робкая улыбка, но он тут же, будто испугавшись, спрятал её. Выглядел он, впрочем, все ещё зло: пару раз взъерошил волосы, отчего был похож на неоперившегося птенца, глаза заволокло пеленой, отчетливо выступала вена на шее, но некоторая тень растерянности все же пробежала по его лицу. — Хотя… мы ведь друг другу ничего не обещали, к чему это все? — К чему? — Саша, казалось, пропустил нервный смешок, махнув руками. — Значит, целовать парня для тебя не значит вступать с ним в отношения. Заебись, конечно, Маня! Может быть, в твоей реальности мы ничего друг другу и не обещали, но мне бы очень хотелось, чтобы всё было иначе! — И поэтому ты мне врал, да? — в глазах щипает так, будто она нарезала лук часами, и Маша совершенно некстати для себя замечает, что ей нравится смотреть на него такого: раздраженного, горячего и злющего, как черт. Только гордость не позволяла сейчас сдаться, отступить и прекратить любые попытки испытывать злобу. — Откуда мне знать, что сейчас ты говоришь правду? Может, ты опять не можешь подобрать нужный момент, а потому говоришь мне то, что я хочу услышать? — не замечает непроизвольно слетевшую с уст фразу и тут же осекается, когда смысл сказанного начинает до нее, наконец-то, доходить. Боже. Только Саша, кажется, окончательно в её смысл так и не въехал. — Да, конечно, — он отмахивается, но вновь моментально приобретает серьёзно-недовольный вид. И взгляд направлен точно на неё — ничего больше не существует. У неё в глазах — небольшой страх и обида, у него — желание доказать и чувство вины. Они могли бы сейчас закончить этот разговор, но эмоций было потрачено уже столько, что остановиться было категорически невозможно. Наоборот, они все ближе летели к взрыву: Саша не хотел признавать вину в полной мере, Маша не хотела прощать человека, который уже однажды соврал. — Извини, что я побоялся оттолкнуть тебя от себя, извини, что твоё общество было настолько кайфовым, что я просто забывал, где я и что я. Прости, что не являюсь тем, кем ты хочешь меня видеть! Прости, что пришел извиниться, бегаю за тобой по городу, как собачка, вместо того, чтобы готовиться к важнейшей игре в моей жизни? Возьмите, Королевишна, это Вам, — Саша и сам не ожидал от себя такой речи, не ожидал такого яда в голосе и, тем более, не рассчитывал на то, какой потерянной будет выглядеть Маша после его слов. А они, знаете ли, вбивали в пол быстрее любого инструмента. Саша, видя полные слез глаза, потерянный взгляд и горькую усмешку, в очередной раз почувствовал себя полнейшим мудаком, но, к сожалению для самого себя, уже не мог остановиться: — Держи, — он метнулся куда-то в сторону, доставая небольшой букет, и с преувеличенной галантностью подал его девушке. Слишком показушно. Слишком пафосно. Неестественно. — Хотел сюрприз сделать, да какого вообще хера я здесь, если ты смотришь на меня так, как будто я убил человека? — букет он Маше буквально всунул в руки. Жаль только, что она была уже не в состоянии стоять и держать что-то тяжелее ручки — конечности вмиг стали ватными. Глубоко дышит, смотря на молодого человека, перекидывает взгляд на букет — хризантемы. Ну, значит, слишком больно не будет. Взгляд мгновенно стекленеет, становится холодным и отчужденным одновременно. — Ты прав, — она усмехается, хотя безумно хочет разреветься так, словно она первоклассница, над которой издеваются ребята. — Нечего бегать за какой-то там «королевишной», — Саша слушает внимательно, но взгляд уже далеко не такой злой, каким был изначально. Начинает осознавать. Начинает понимать. — Удачи на игре, — честно, она хотела ударить его этим самым букетом, но не смогла — моральных сил не хватило. Пихает веник в руки молодого человека, отчего пара лепестков вылетает на пол. Не смотрит на них, уходя так быстро, как только может. Он лишь страдальчески закатывает глаза, откидывая цветы в сторону, и предпринимает вялую попытку задержать Завьялову: — Маня, — хватает за запястье, но голос его звучит уже более мягко: ровно так же, как и всегда. Эмоции ушли? Неужели? Забавно, но она никогда не видела и не ожидала увидеть его именно таким. Честно, он нравился ей — это было очевидно, но девушка не могла стерпеть подобный тон и обращение к себе. — Мань, — он выдыхает, пытаясь притянуть её к себе, но Маша только отрицательно качает головой, смахивая слезы, и остервенело выдергивает плененную руку. Саше ничего не остается — он разжимает хватку, выпуская её. — Да пошел ты, — и это все, на что её хватило. Саша за ней не бежит, хотя бы просто потому, что он ещё сам до конца не понимал, что произошло, но Маше показалось, будто она слышала какой-то грохот сквозь плотно закрытые двери. Наверное, это её стеклянное сердце в очередной раз разбилось на мельчайшие осколки. И в очередной раз девушка поняла — люди не всегда такие, какими она их представляет. И, как горько бы это не звучало, Саша не был исключением из правил. Соленые слезы заливали щеки, но в последнее время это стало таким привычным, что перестало быть чем-то удивительным. *** Следующее утро началось с похмелья. Нет, не физического — морального, эмоционального, но оттого ещё более болезненного. Голова болела так, будто кузнец всю ночь ковал железо на наковальне, расположенной внутри её черепной коробки. Катя, увидавшая плачущую соседку вчера вечером, пыталась успокоить, но в какой-то момент поняла — пока слезы не выльются, результата не будет. Вторую половину ночи Маша просто лежала, смотря в потолок и думая о чем-то своем. Хотя ей казалось, что мысли то и дело улетают вовсе не туда, куда это нужно. Семья-учеба-Саша, и этот замкнутый круг на букву «С» работал сейчас получше любого снайпера. Неудивительно, что первый вопрос, который решилась задать Маша после пробуждения, звучал примерно так: — Кать, ты не хочешь выпить сегодня вечером? — Совсем все плохо? — девушка с пониманием присела на чужую кровать, серьёзно вглядываясь в скрытую под одеялами Машу. Та что-то сдавленно хмыкнула, но из её речи Катерина поняла лишь такое нетипичное и нежеланное: «Да». — Ну, тогда, конечно. Тебе тут цветочки утром доставили, представляешь? Я забрала их на вахте за тебя… — она с улыбкой посмотрела в сторону Завьяловой. — Может, все не так и плохо? Маша не хотела даже поднимать голову от подушки. Не хотела ничего видеть, слышать и чувствовать. Ничего не хотела. — Возьми их себе. — Мань… — Выброси, передари, продай: мне плевать, но я не хочу их видеть. — Ладно… Здесь есть записка. Я положу её на тумбочку, захочешь — прочтешь. А цветы я уберу, хотя они и очень красивые. Маша, конечно, поначалу смотреть ничего не собиралась, но пресловутое любопытство сделало свое дело. Нехотя поднимает голову от подушки, ладонью нащупывая пресловутую картонку. «Прости за вчерашнее. Играю в футбол я лучше, чем извиняюсь. Не хотел обидеть (хотя и вел себя как полный придурок) и не отстану, пока ты меня простишь. П.с. Королевишне же нужен свой король?» — Королевишне нужна бутылка вина и время подумать, да? — Да, — записку Маша выбросила, не желая видеть даже его почерк.

И будет всё равно, кто виноват: Ничтожной станет ссора в этот час! «Прости» на ветер сотни раз подряд… Ну, что же ты? Не лучше ли сейчас? Нам нужно научиться просто жить. Жить без желания всё вновь начать сначала. А, знаешь, чтобы искренне любить Так много времени и так ничтожно мало! Обиду держишь? Дуешься ещё? Твой выбор! Только мой тебе совет: Когда ты на любимых держишь зло, Представь, что их на свете больше нет.