Тридцать шесть вопросов

Матвей никогда не любил надеяться на что-то: впускать в сердце слепую веру, а потом с самозабвением наблюдать, как все построенные им стеклянные иллюзии лопаются и разбиваются о суровую реальность каменной подстилающей поверхности. Вот почему воздушных замков он предпочитал не строить. Этот молодой человек вообще чаще надеялся на полный провал для того, чтобы потом испытывать приятную эйфорию, когда все получится именно так, как он на то рассчитывал. Но сейчас случай был другой. Он даже не хотел скрывать собственное превосходство, исписав весь блокнот своими заметками, и уже полностью готов был выдать пару очаровательных выводов только по этим двоим, сидящим перед ним. А таких у него… Ух! Правда, стоит отметить, ни за одну из исследуемых пар Матвей не переживал настолько яро, а потому его личные аргументы про важность диплома как-то… Теряли свою актуальность. Переживал он за них явно не по этой причине. Впервые за долгое время Матвей чувствовал себя неуверенно: ему было не особо комфортно влезать в чужие разговоры, но при этом он прекрасно понимал, что не встрять туда он уже просто не мог. Всё перешло в решающую фазу. Механизм запущен, но ещё не работает на полную мощь. Молодой человек пододвигает стул поближе к друзьям, которые, кажется, смотрят только на него. Они не разговаривают между собой на отвлеченные темы, не переглядываются, если того не требуют обстоятельства, и этот факт молодого человека немножко нервирует. Матвей чувствует непривычное волнение, которую сам не может объяснить: кончики пальцев подрагивают, сердце бьётся так, словно он бежит спринт в финале Олимпийских игр, а сам парень не может разобраться в парочке бумаг, которые то и дело вылетают из его будто бы одеревеневших рук. Одна из них, нагло разрезав воздух, прилетает под ноги к весьма удивленной такому поведению девушке: — Моть, — его передергивает от ноток беспокойства, звучащих в её голосе, и сам молодой человек не понимает, что с ним происходит. Благо, он достаточно быстро и незаметно для остальных успевает вернуть привычный контроль в свою золотую клетку. — Ты чего? — Все хорошо, — елейно добавляет молодой человек, принимая из рук девушки лист. — Надеюсь, ничего не прочла? — он прищуривает глаза, и если бы Маша могла охарактеризовать его вид сейчас, она бы, Ей-богу, назвала его подозрительным арбузиком. Не спрашивайте почему, она и сама не знает. — Так, братцы-кролики, — на этой фразе он подозрительно глухо рассмеялся. — У нас тут правила ещё проще: я задаю вопрос, отвечаете по очереди. На меня не смотрим, меня здесь нет. Всё понятно? Сашу, до этого выражавшего явное желание заснуть во время Матвейкиной подготовки, слегка передернуло на этих словах. Он, не спавший с пяти часов утра, лишь устало посмотрел на друга, которого хотелось закопать где-нибудь в лесу, и выдал абсолютно нетипичное для него нечто саркастичное: — Нет, что вы, можете прислать мне регламент сего мероприятия электронной почтой? — после этой фразы повисло красноречивое молчание: в просторном помещении голос Александра прозвучал так гулко, что его слова, кажется, эхом отражались от стен и волнами доходили до ошарашенного такой резкостью Матвея. Маша, абсолютно не ожидавшая такого поворота событий, почему-то рассмеялась и еще пару минут старалась успокоиться, пытаясь скрыть неожиданное веселье. Впрочем, как только в поле ее зрения появлялись недоуменно-заколебавшееся лицо Головина и ошалевший Мотя, которые смотрели друг на друга, как кролик с удавом, все планы по сохранению серьёзного выражения лица летели в одну большую несерьёзную яму. Матвей от шока отошел раньше, решив не заострять внимание на том, с чего он сам охренел несколькими минутами ранее: — Да, мои люди пришлют его твоему агенту этой ночью, — беспечно заявил темноглазый, пожав плечами. И плевать, что никаких «людей» у него, естественно, нет. Машу же несколько насторожило слово «агент», но она в очередной раз списала это на шуточки старого друга. — Составьте каждый по три утверждения, верных для вас обоих. Например, «Мы оба сейчас чувствуем…» — закончил парень, невольно постукивая рукой по собственным коленям. Начать, не спрашивая, решил именно Александр. Он на несколько секунд задумался, отводя взгляд, цепляясь им за любые предметы, которые могут ему помочь. Маша, смотря на него, невольно заметила опущенные брови, придающее ему вечно недовольное выражение лица. — Мы оба сейчас чувствуем… Неловкость, — произнес неуверенно, тут же кинув заинтересованный взгляд на девушку, которая, впрочем, свои эмоции не выдавала. — Мы оба хотим тебя периодически убить, — добавил Александр, видимо, не зная, что ещё можно добавить. Он нахмурился, о чем-то напряженно размышляя. Коротко взглянув вперед, Саша перехватил чужой бойкий взгляд, и на секунду ему показалось, что он заметил в нём вызов. Малюсенький, крохотный, словно брызг из фонтана в жаркий день, — но это был вызов, и Головин его принял. — Мы оба ощущаем заинтересованность друг в друге, — пожал плечами, воровато оглянувшись по сторонам, но тут же, словно осмелев, кинул надменно-пофигистичный и такой привычный ему взгляд в сторону светловолосой. Он хотел увидеть её реакцию на его слова, но разглядеть в чужих глазах ничего не мог. Девушка казалась ему сейчас такой же равнодушной, каким слыл он сам на протяжении всего времени в этой комнате. Маша, заправив светлую прядь за ухо привычным движением руки, свой взгляд все же опустила, принимаясь рассматривать черный браслет на невероятно бледной коже запястья левой руки. И говорить она начала именно в таком положении — не поднимая глаз. Они слишком быстро меняются местами. — Мы оба сейчас чувствуем, — она закашлялась, прочищая горло. Казалось, что у неё совершенно нет подходящих слов, которые она могла бы сложить в предложение — девушка не совсем понимала, что хочет и что может сейчас сказать, чтобы не повториться. — ...Что у нас есть какие-то общие черты. Мы оба не видим смысла в нашем нахождении здесь… Нам обоим неуютно. Могла ли она ответить тем же и сказать про заинтересованность? Да. Но зачем говорить про то, чего нет? *** С момента Матюшиного эксперимента прошло около пяти дней, на протяжении которых в её жизни наступило прекраснейшее по своему накалу затишье. Море житейских проблем, в котором она постоянно тонула, подозрительно не бунтовало, не вздымало вверх большие черные волны и не билось об скалы. Напротив, оно лишь лениво дышало, позволяя девушке мирно лежать на поверхности и загорать на таком необходимом ей солнце. Крейсер Матвей тоже в этих морских просторах появляться не решался. То ли боялся, что его потопят, то ли просто находил занятия поважнее. Манька об этом, к слову, думала редко. Был у неё тут в комнате свой давно уже пришвартовавшийся парусник. — О, ты пришла, — ровно в тот момент, когда довольная жизнью Маша пересекла порог, её нагло схватили за руку и втащили в помещение так, будто караулили у входа несколько дней. С лопатой. — Помоги мне выбрать образ на вечер! — быстро продолжила она, то и дело сверкая своими большими черными глазами. Счастье почти льется из ушей, в комнате скоро образуется радостная радуга. — Совершенно не знаю, что выбрать, — как последний аргумент добавила она, на что Маша лишь с мученическим вздохом кивнула. — Ты куда идешь? — как бы невзначай спросила она, стараясь не замечать с какой скоростью девушка носится из одного угла их комнаты в другой. Она быстро успела подлететь к шкафу, настежь открыв небольшие дверцы и тут же вытащив пару вешалок, практически кидаясь одеждой в светловолосую. — Я? — с наигранным удивлением интересуется брюнетка таким тоном, будто Маша должна знать всё её расписание на неделю вперед. — На свидание, конечно. Что за вопрос? Действительно, что ещё за глупости? Маша в ответ на это лишь состроила привычную гримасу, ради приличия поглядывая на те платья, которые достала девушка. Она, заметив взгляд подруги, только улыбнулась. Прикладывая к себе поочередно сначала одну вещь, потом другую, Катя посматривала в небольшое зеркальце, в котором, к ее огромному сожалению, даже не помещалась в полный рост. — Ну что, так лучше? — с наимилейшим видом поинтересовалась она, оголив ряд абсолютно белых зубов. — Не знаю, — и Маша не врала. Она, если честно, ужасно не любила любого рода выбор, и нет разницы: нужно ли определить путь собственной жизни или лучше сидящую на ком-то вещь. Тут же отчетливо выделялся и тот факт, что платья в гардеробе этой особы хоть и присутствовали — и по свидетельствам очевидцев даже очень ей шли, — но надевались настолько редко, что вам легче будет увидеть пролетающую раз в семьдесят лет комету, играющую своим хвостом на черном небе, чем Марию, сверкающую в подобном убранстве. — Они, кажется, оба ничего, но на черном слишком уж вызывающий вырез, — скептически изрекает она, бросив взгляд на черное вечернее платье, ужасно короткое по её личным меркам, которое Маше, если честно, больше напоминало купальник. Катя, пытающаяся одновременно выпрямить свои кудрявые волосы и сделать наитруднейший выбор, застыла с задумчивым выражением лица, отложив утюжок на тумбочку. Спустя несколько секунд она с явным недоумением забрала из рук подруги вешалку с тем самым платьем, в очередной раз оглядывая вещь. — Думаю, я надену его, — с улыбкой констатировала она, хотя лицо её продолжало выражать какую-то степень обескураженности, которую Маня объяснить никак не могла. — Ой, Завьялова, а у тебя ничего подходящего нет? — с интересом спросила девушка, впрочем, особенно ответа не дожидаясь. Она тут же перевела взгляд на вешалки, принадлежащие Машке. — Вот это платье, например. Хотя, нет. Я в нем буду слишком хорошей девочкой… --- дальнейший поток бубнёжки из другого конца комнаты девушка предпочла не слушать, полностью погружаясь в мир виртуальных технологий и придуманных жизней. — Ой, Машаа… А это что? — но вот эта реплика Кати все же заставила её поднять глаза, и лучше бы она этого не делала. Лучше бы она вообще смотреть разучилась. — Никогда не видела, чтобы ты носила мужские вещи… Или… Завьяяялова, я чего-то не знаю? — вы когда-нибудь видели улыбку маньяка, который нашел себе очередную жертву? А вот Маша видела. Только что. Потому что посреди комнаты, прямо перед её глазами, стояла растрепанная Екатерина, которая мало того, что смотрела на неё полностью затуманенным взглядом, так ещё и держала в руках ту самую кофту. Синюю. И этот вид заставил Машу невольно выругаться. Твою же мать. Она забыла. Осознание сего простого факта ударило струей холодной воды прямо в лицо, заставив кожу невольно посинеть, а на этом «я чего-то не знаю», сказанном приторно-восхищенным тоном, Маше захотелось просто пробурить планету насквозь и выбраться с обратной стороны. В Новом свете. Гулять, так по Америке. Сразу. Почему она не вернула её сразу? Не могла. Сначала эта абсолютно неважная вещь вылетела у неё из головы, а Матвей с Сашей не напомнили. То ли не хотели они делать этого, то ли и сами не обратили никакого внимания. Хотя последний явно заметил, что девушка убежала в его кофте, однако указать на это у него, скорее всего, не хватило такта. «Увидимся никогда» достаточный повод, чтобы приватизировать чужую симпатичную вещь и оставить её себе на долгую память? Это достойная плата за участие в эксперименте, который должен был влюбить её в этого парня? И да, эксперимент Матвея на них не сработал. Девушка не чувствовала ни огромной любви, ни влюбленности, следовательно, Маша с уверенностью танка на шоссейной дороге могла утверждать, что психология, как и гороскоп, работают больше на уровне самовнушения. Хотя она и не могла отрицать того факта, что пообщаться с тем молодым человеком было бы весьма интересно и вовсе не зазорно. Только вот Матвею об этом узнать не суждено, для него всегда уготована другая версия ответов на эти вопросы. — Эй, Завьялова? — негромкие щелчки пальцев прямо перед глазами заставили девушку вырваться из омута собственных мыслей, одарив подругу привычным пространственным взглядом. — Очнись, Земля вызывает, — насмешливо пробубнила брюнетка, которая, что совершенно не понравилось Маше, уже натянула эту кофту на своё практически идеальное тело и крутилась в ней перед зеркалом, разглядывая свой мешковатый вид. — Так чья кофта? У нас появился поклонник, да? Маша чувствовала такое противное, мерзкое чувство, растекающееся по венам. Ей было неприятно, что кто-то роется у неё в шкафу, берет её вещи и устраивает допрос с такими вопросами, на которые она отвечать не обязана. Чувство собственника распространялось по венам, добиралось до сердца и возвращалось назад, заставляя мозг невольно злиться и испытывать дикое желание закричать. И по ровной глади того самого, удивительно спокойного моря, пробежал небольшой ветерок, что был способен вызвать шторм. Только причина этого ветра для неё так и оставалась загадкой. — Сними, её нужно вернуть, — говорила она совершенно спокойно, да только в голосе все равно прозвенели странные металлические нотки злобы и раздражения. Только её призывы услышаны не были. — ЦСКА, — по буквам прочитала Катя, обнаружившая непонятно где эмблему. Девушка лишь нахмурилась, но вида не подала. — Ты чего, у футболиста эту кофту отжала? — А по-твоему кофта с эмблемой какой-либо команды может быть только у футболиста? — с неудовольствием спросила Завьялова, закатывая глаза, так и норовившие встретиться с мозгом. — Это олимпийка Матвея, — с самым отчужденным видом пролепетала она, но ей, разумеется, никто не поверил. Катерина только хмыкнула, снова покрутившись перед зеркалом. — Он похудел что ли? — иронично заметила она, при этом не скрывая эту откровенную насмешку. — В таком случае, я ведь могу попросить у него её взаймы? — саркастически уточнила брюнетка, внимательно посматривая на подругу, которая, ни капли не краснея, уставилась в свой телефон. Только ничего в нём не видела. Глаза не двигались, палец не листал никаких вкладок, а экран уже и вовсе погас. — Нет, — слишком резко проговорила она, отчего девушка лишь отчужденно пожала плечами, понимая всё без слов. — Куда она тебе: такая бесформенная и большая вещь? Положи на место, — добавила она чуть мягче, прекрасно понимая, что начинает злиться. Вновь возвращается к телефону, снимая тот с блокировки. Номер Матвея в списке одного из популярных мессенджеров находится весьма быстро: «Можешь передать Саше его кофту?» — буквы резво высвечиваются на экране, выстраиваясь в простое вопросительное предложение и улетая к получателю, который, честно говоря, хрен знает, где шляется. Но читает полученный текст он практически молниеносно. Надо же, словно сидел и ждал. «Да ладно, Мань, забей, она тебе больше идет», — знаете, если бы девушка находилась во вселенной Гарри Поттера, она бы уже давно отправила Матвею громовещатель, как делала это бабушка Невилла. Однако в данной ситуации её хватило лишь на напряженный вздох и попытку воззвания к совести этого ирода. «Ты передашь или нет?» Простой вопрос — простой ответ. Катя уже, видимо, вдоволь насмотревшись в зеркало, стянула вещь, держа её в руках. Девушка недовольно фыркнула, подошла к Маше и пробормотала: — Держи, Злюка, — кажется, она вот-вот, совершенно по-детски, покажет язык и задорно улыбнётся. — Тебе этот цвет все равно больше идет, — рассмеялась она, доводя Машу до состояния бомбы замедленного действия. Рванет — мало не покажется. — Да вы сговорились? — спрашивает в пустоту, оставляя предмет чужого гардероба на кровати. — А я что? — наивно похлопала глазами соседка. Наверное, Маша бы ответила, сказала хоть что-то, но от обдумывания следующего аргумента её отвлек звук приглушенно звякнувшего телефона. Матвей. И простое лаконичное: «Нет» Разочарованно выдыхает, узрев довольно ожидаемый ответ. «Знаешь золотое правило? Не поручай другим то, что можешь сделать сама. Дать номерок? ;) » — мигом пришло вдогонку. Можно ли воззвать к тому, чего нет? Вот с совестью Матвея та же проблема. «Я не собираюсь видеть его. » — и Маня была как никогда уверена в своей победе. «Значит, бедному мальчику Саше суждено замерзнуть без своей любимой кофты. Жаль, он был хорошим парнем.» Сучонок. *** Если бы какой-то журналист спросил у Александра Головина счастлив ли он, то молодой человек, скорее всего ни капли не задумываясь, ответил бы, что жизнью доволен. По крайней мере, у него нет никаких поводов считать по-другому. Возможно, он может взять больше, чем берет сейчас — но всё это второстепенно. Он вполне удовлетворен тем, что имеет. А счастье… Счастье это слишком громкое слово, и Головин не хотел бы раскидываться им направо и налево. Возможно, поводов для истинного счастья в его жизни ещё не было — да, он попал в сборную на домашний чемпионат мира, и это вполне можно было назвать поводом для безграничного выпрыгивания из штанов, но… Поддаваться эйфории от собственной офигительности Александр определенно не хотел. Он ещё слишком молод, чтобы считать происходящее сейчас счастьем. В конце концов, можно настолько сильно радоваться чему-то незначительному, упуская при этом тот момент, когда чувства стали притупляться. А дальше — всё. Только вниз. Пути вперед нет. Иными словами, хоть Александру и не нравилось возрастающее в геометрической прогрессии внимание к его персоне, но его мир оставался на прежних позициях. Не перевернулся и пока переворачиваться не собирался. — Сань, ты идешь? — откуда-то с середины поля кричит Федя Чалов, попеременно чеканя мяч то одной ногой, то другой. — Да, — тут же откликнулся Головин, заканчивая свой личный водопой, устроенный после тренировки. К слову, поле уже оставалось пустым. — Может, хоть кого-нибудь из вратарей позовем? — как бы невзначай интересуется он, впрочем, перспектива самому встать в ворота ему очень даже симпатизирует. И Феде, видимо, тоже. — Не, — качает головой, продолжая нехитрые манипуляции с мячом, делая передачу себе на голову, а позже возвращая мяч в руки. — Тогда для тебя сразу без шансов. — С чего этого для меня? — Саша усмехнулся, прищуриваясь, и этот осознанный вызов в очередной раз замаячил где-то в его зрачках. — Может, ты себе фору выбиваешь? И единственное, что после этого разносилось по полю, был веселый смех двух молодых людей, решивших скрасить серые тренировочные будни необычным вызовом для самих себя. В конце концов, перед отъездом на сборы разгрузиться эмоционально — довольно хорошее занятие. Первой жертвой этой дурной мысли стала голова Чалова, и тот, воодушивившись, пытался привлечь в эту затею как можно больше людей, но многие из сборников, начавших подготовку в Москве, предпочли отдохнуть. Согласился только Головин, Дзюба же крикнул что-то про то, что он с радостью отвесит пару поджопников проигравшему. — Иди на точку, я первый, — после небольшой паузы заявил Саша, получив мяч и кинув им прямо в спину гордо-уходящему на линию Чалову. Мяч, идеально отскочив, лишь вернулся в руки молодого человека, который выглядел так, будто он вообще мимо проходил, ничего не видел, и дайте-ему-оскар-за-самое-безэмоциональное-лицо. — На что бьём? Деньги? Желание? — Поджопники от дяди Артема! — крикнул проходящий мимо тренировочного поля Дзюба, уже переодевшийся и сматывающийся по своим делам — пока ещё режим подготовки позволял покидать расположение команды. После недолгого совещания и таких же коротких споров вариант дяди Артема был принят единогласно. Единственное, что смущало обоих бьющих, это сила удара их великана, который вполне может снести им половину корпуса одним своим могучим пинком. Об этом решено было не думать. Саша сделал несколько шагов, необходимых для разбега, посмотрел сначала на мяч, после на прыгающего в воротах друга и, как ни в чем не бывало, ударил под самую перекладину. Федор, со всей грацией, порой присущей голкиперам, повалился в другую сторону, но надежды не терял. Порой бывает очень необходимо окунуться в детство, повеселиться и подурачиться, не пытаясь играть роль серьёзных, умудренных опытом, взрослых футболистов, которых не интересует та ерунда, которой занимаются подростки для развлечения. В связи с этим, наверное, справедливо будет сказать, что Головин и Чалов вот из детского возраста ещё не вышли. Не хотели они менять привычку веселиться на скучную маску. Иногда можно побыть несерьёзным, как, например, воспринял эту фразу Федор, который сейчас забитому пенальти радовался так, будто забил гол в финале Чемпионата Мира. — Ну, Коррроль-Корроль, — вторил ему развеселившийся Головин, во второй раз отправляя мяч в сетку. Соревновательный момент в жизни человека всё же играет огромную роль. В жизни спортсмена он возводится до небывалых размеров, и вот уже шуточная игра перерастает в своего рода турнир, в котором проигрывать абсолютно не хочет никто. Это как… Жизненная необходимость. Человеку всегда нужен вызов, чтобы чего-то добиться. Скажите, что вы в чем-то лучше, и он захочет нагнать вас; скажите, что этого никогда прежде никто не делал, и будьте уверены, найдется смельчак, который любое «никогда прежде» превратит в пепел. Вызов необходим и для внутреннего развития, но человек его, как правило, должен адресовать себе самостоятельно. Саша встает в ворота. Федя привычно бьёт с одиннадцатиметровой, и мяч в очередной раз влетает в сетку, едва не порвав её. Бурная радость, контролируемое разочарование. Меняются местами. Но на лицах все равно улыбки. Головин разбегается, бьёт и… Крестовина. Саше даже на секунду показалось, что истошный радостный крик Федора слышал по меньшей мере весь город, а тех, кто все ещё не уехал с базы, и вовсе оглушило. После этого промаха соперника энтузиазма у Чалова заметно поприбавилось, и в сетку ворот, которые защищал Головин, влетел ещё один мяч. Именно в этот момент Саша почему-то решил, что быть голкипером — это абсолютно не его. Он даже угадать угол был не в состоянии. А вот из Чалова вратарь, к сожалению для Александра, вышел бы отличный, потому что следующая попытка Головина оказывается нереализованной. Федя ловит мяч, эффектно прыгая в правый угол. — Я знал, что ты сюда ударишь! — радостно крикнул он, видя, как недовольный друг схватился за голову. Он, конечно, лелеял жалкую надежду на то, что ещё ничего не потеряно и у него все ещё есть шансы на победу, но сегодня спортивная удача не была на стороне Санька. Отбить ни одного мяча у него так и не получилось, а потому счет 5:3, установившийся в их поединке, так и остался обидным напоминанием о его неудачных вратарских потугах. — Чо, Сань, Дзюба? — насмешливо протянул Федя, садясь прямиком рядом с другом, собирающим свои вещи в раздевалке. Саша только тяжело вздохнул, мысленно радуясь, что большой дядя сегодня уже покинул тренировочную базу. — Я ему уже смс-ку скинул. Он готов, счастлив и ждет тебя завтра, — с явным удовольствием отмечает Чалов, уже успевший переодеться и принять душ. Говоря об смс: привычным и бессознательным жестом проверяя свой телефон, взгляд молодого человека натолкнулся на пару сообщений, висевших на экране — ещё более его поражало то, что написаны они были с неизвестного номера, а Саша, по понятным причинам, своими контактами не распространялся. Помедлив пару секунд, пришедший текст он все-таки открыл. «Привет, Матвей отказался передавать тебе кофту, которую ты мне одалживал, поэтому… Ты не мог бы забрать её у меня сам? Маша.» — впрочем, она могла и не подписываться. «Завтра тебе удобно?» — достаточно сухо, но в данном случае Саше было все равно. К слову, ответ он ждал, не блокируя телефон. Федя, заметив такое поведение друга, только иронично улыбнулся: — Кофту забрать? — он рассмеялся, плохо скрывая свою насмешку. — А больше ты никаких предметов гардероба у неё забрать не хочешь? — выдал он, на что Александру в очередной раз пришлось закатить глаза. — Иди ты нахрен, — сказал он, плохо сдерживая смех и толкая хорошего друга в плечо. Тот лишь ржет, как конь, делая вид, что его смертельно ранили, и, наверное, именно в этот момент Саша начинает задумываться об адекватности собственных друзей. В которой он теперь сомневался. «Да, вполне», — и именно после этого сообщения телефон Головина полетел в карман спортивной сумки к прочим вещам. — Кофту забрать, — продолжал издеваться Чалов так, как будто это и правда было единственным, что его заботило. — Это так теперь называется? Ну, ты там это… — он замялся, а Александр взял в руки мокрое полотенце, грозившее стать его главным и единственным оружием. Правда, Федя угрозы в этом не обнаружил. — Постарайся там… Хорошо кофту забрать, чтобы девушку не разочаровать… — через секунду Чалов, конечно, слегка пожалел об этой фразе, ибо прилетевшее в его голову насквозь мокрое полотенце все же остудило его горячий пыл победителя. -- Посмотрим, -- тихо произнес Александр, подавляя легкую усмешку, но слова его, к счастью, так и остались неуслышанными.